Fix you

      Кто бы мог подумать, что звук ключа, открывающего замок входной двери, станет самым любимым. Слышу его, но сама уже почти отключилась и не понимаю, что реально, а что рискует перерасти в очередной ничего не значащий сон, где обязательно промелькнет его рука или улыбка, которые я не видела уже черт знает сколько. Шевелиться лень, как и открывать глаза, так что я просто лежу не двигаясь, отметив, что и дыхание стало равномерным и немного тяжелым, как у человека, который давно уже спит. Знаю, что над головой до сих пор горит короткая на медной проволоке гирлянда, которую я прицепила к стене еще до появления елки, и кажется, что ее желтый свет немного пригревает плечо, руку, щеку. Все, что не успело спрятаться под одеялом. Забавно, что в этом состоянии все ощущается как-то ярче, вот даже свет вдруг стал осязаем, а ведь ты едва ли в сознании. Мысли, образы, воспоминания ходят по кругу, пока мозг пытается разложить их по полкам. А я снова слышу возню возле двери, которую аккуратно захлопнули и снова провернули ключ в замке, не забыв накинуть цепочку. "Точно снится, он обещал быть завтра, вот я и разволновалась", пытается протиснуться какая-то рациональная мысль и я с определенным удовольствием стараюсь помочь дурной голове создать сон, который будет хотя бы отдаленно напоминать нашу встречу. Как же я их любила. Уехав, он всегда возвращался, и даже его долгие далекие поездки едва ли пугали меня, но ничто не могло остановить эту тоску, с каждым днем без него заполняющую сердце. Последний раз мы говорили утром и от предвкушения возможности увидеть его наконец-то во плоти, я весь день никак не могла сосредоточиться. Измотавшись так, что мозг отказался работать уже к десяти вечера, я так и легла, еле заставив себя снять одежду и выключить свет. Дотянуться до гирлянды сил не осталось совсем, да она и не особенно мешала своим мягким рассеянным светом.       Вот послышались осторожные шаги, но веки все так же тяжело поднять. Пока я борюсь с собой, по плечу уже расползается легкое покалывание и ощущение теплого поцелуя. Он движется вниз, по руке, остановившись у локтя. "Замерзла", раздается шепот и я резко поворачиваюсь на спину, отбирая у него руку и закидывая ее куда-то на подушку над головой. Неясно мычу, медленно двигаю ногами под одеялом, и пытаюсь выпутаться из цепких лап сна, а он.. Такой нежный, такой невероятно ласковый проводит широкой ладонью по животу, открывшемуся, когда я ногами стянула одеяло. Ах да, я все таки успела надеть майку, непонятно зачем, наверное, на автомате. И его пальцы проскальзывают под нее, по ребрам. Все так медленно, аккуратно, чтобы было время прийти в себя. Но это сложно, вывалиться из глубины своего сознания сразу в его теплые руки и не растерять остаток рассудка. "Черт", вырвалось у меня вместе со сдавленным смешком. Тянусь к его руке, так уверенно блуждающей по моему телу и сжимаю пальцы, о которых мечтаю уже месяц. В этом свете плохо видно его лицо, да еще и без помощи хотя бы очков, но этого и не требуется чтобы понять, что улыбка расплылась не только по моему лицу. Люблю его. До помешательства. А он целует живот и кладет тяжелую голову прямо на грудь, подперев макушкой мой подбородок. Большой он занимает всю меня, намертво пригвоздив к дивану. Провожу руками по широким плечам, пытаясь понять, в чем он, хотя зачем мне эта информация, и останавливаюсь, как только пальцы глубоко увязают в пушистых лохматых волосах. Я знала каждый волосок до его отъезда и чувствовала, что что-то изменилось, но как же это было не важно. Отросли? Может быть. Он кладет ладонь на бедро той ноги, которую не расплющил своим телом и, проведя рукой до колена, закидывает ее на себя, "Обними меня", бормочет он едва различимо. Как будто меня нужно просить, но я понимаю, о чем речь. Впиться в него, втереться, впитаться. "Иди ко мне", шепчу я в его макушку, даже не открывая глаз. И он идет, ползет, осторожно подкрадывается, едва ли даже постаравшись приподняться, и кажется, что вместе с майкой задирается и моя кожа. Дышать становится сложнее, но есть кое-что более необходимое мне сейчас, чем кислород. "Идет ко мне" сквозь поцелуй, протянутый от самой ключицы, по шее до уха, по подбородку и к губам, где решает задержаться сильно дольше. Он как всегда после разлуки немного жадный, немного более настойчивый, чем обычно. Но я не против, потому что если бы он этого не сделал, то это сделала бы я. Рука над головой так там и осталась, взятая в заложники его пальцами. И все так медленно. И томно. И снова изнуряюще, но совсем по-другому. Бубнит что-то в самые губы о том, что ему нужно в душ, что уже поздно и он так устал, но останавливаться как будто не собирается, царапая меня своими заросшими щеками. Как какой-нибудь щенок ищет ласки. Я не знаю, что ответить, только бессмысленно хихикаю из-за неуместного чувства щекотки, когда его пальцы то и дело пробегают по ребрам и пытаюсь поглубже вдохнуть. Наконец он вроде бы успокаивается. Тем же путем возвращается в свое исходное положение, снова проложив дорожку носом от уха к ключице, снова целует в живот, внутреннюю сторону бедра и встает, стягивая с себя что-то очень мягкое и теплое, оставаясь в одной футболке и, выходя из комнаты, кидает, "Я быстро".       Перед Рождеством я тоже не видела его, казалось, вечность. Но тогда было проще, потому что этот период всегда какой-то безумный. Волнений было предостаточно, из-за чего в двадцатых числах декабря я все еще сидела без елки, которую так хотела. Он звонил каждый день, иногда всего на пять минут, иногда на час. Но каждый день. И каждый раз находил пару секунд, чтобы попилить меня по этому поводу. А я отмахивалась, выкидывая привычное, "Завтра" и переводила тему разговора. В какой-то момент его глаза закатились так сильно, а вздох был таким убийственным, что я даже немного напряглась в ожидании того, что меня сейчас отругают за то, чего я сама себя и лишила. Но он героически сдержался. А через пару часов написал, чтобы я сидела дома и ждала гостей. Как я не пыталась выспросить, каких гостей, откуда, что вообще за новости (?!), он больше ничего не ответил. Уже ближе к вечеру раздался звонок домофона. "Да?", сгорая от любопытства ответила я. "Доставка". Дерево заняло половину свободного пространства и без того не слишком просторной комнаты, завалив все вокруг иголками и заполонив закрытое помещение самым настоящим уже давно забытым запахом леса. У меня не было ни игрушек, ни гирлянды, исключая ту самую короткую ниточку, уже занявшую свое место на стене. И пришлось импровизировать. Вместо работы я возилась с газетами, журналами и всем, что нашлось в доме цветного, отыскав в глубине шкафчика клей, купленный уже сложно вспомнить для каких целей. Вспоминая детство, я лепила гирлянду из бумажных колечек, вырезала уродливые снежинки, неловко орудуя маникюрными ножницами. Обложившись всем эти мусором, сидя на полу на диванной подушке, я включила первый попавшийся канал, на котором шел какой-то старый фильм из того же моего далекого детства, так отлично подошедший к смешанным чувствам тоски, одиночества и безумной радости. После полуночи позвонил и он, попросив показать, как получилось. "Нечего еще показывать особенно", ответила я, пока крутилась с камерой по комнате в попытках показать, где елка нашла свое место. Он оставался со мной до глубокой ночи, из-за разницы во времени смог себе это позволить и мне казалось, что я совсем даже и не одна в такой момент. "Как ты смотришь на то, чтобы украсить дерево.. нашими фото?", спросила его, склеивая очередное колечко. "Игрушки, конечно, хорошо, но во-первых, у меня попросту нет денег, а во-вторых.. мне кажется, это мило", пожала плечами я. "У нас их накопилось прилично и они просто лежат в коробке. Несправедливо". Помню, как он улыбался в тот момент и это было лучше простого "Согласен". На следующий день мне пришлось выползти из своего захламленного убежища во внешнюю непривычную сырость и запастись декоративными прищепками. Результат вышел довольно странным: ни блесток, ни огоньков. Ничего, что обычно радовало мой извращенный взгляд. Даже вместо звезды на макушке красовалась небольшая шапочка Санты, купленная вместе с прищепками. Но она была моя. Наша.       Когда он приехал и встретился с ней, так скажем, лицом к лицу, мы вместе решили, что елка получилась не странная, а винтажная. "А это что?", кивнул он в сторону пакета под ней. Так вышло, что в первый же день его приезда мы должны были идти в гости к его родственникам, собравшимся у кого-то дома. И чтобы не испытывать неловкости при всех, я хотела отдать свой подарок дома. О чем и сообщила. Он как-то очень по-детски радостно вскинул брови и в предвкушении потер ладони. Сложно было скрывать волнение, которое вызывал его ничем не прикрытый восторг. Он всегда был гораздо более смелым и свободным в выражении эмоций. Но я честно училась и старалась реагировать на невыносимое счастье не только слезами. "Тогда у меня тоже кое-что есть для тебя", ответил он и ушел куда-то к своему рюкзаку, с которым приехал прямо из аэропорта. Если честно, это пугало меня больше всего. Его неугомонное желание окутать близких заботой дарило мне не только счастье, но и совершенно искреннее спокойствие. Но иногда.. я боялась до чертиков. Скорее самой себя. И глупостей, навроде того, что не смогу отплатить ему тем же. Так что небольшой конверт в его руках не сделал мою участь проще. "Сначала ты", протянула я ему бумажный пакет. Что еще я могла ему подарить, используя все свои навыки и финансовые возможности? "No shit", отчеканил он каждое слово, вытаскивая на свет свитер, над которым я в истерике билась последний месяц, боясь не успеть к сроку. Но последняя петля была закрыта как раз незадолго до его возвращения под уже готовой елкой. "Я полгорода обошла в поисках этого цвета", мой палец уткнулся в вязаный пурпурный комок в его руках. Я была не в силах поднять глаза, но лбом чувствовала, как он прожигает меня взглядом, "Надевай уже, а то я ужасно нервничаю". Он снял свое худи и послушно выполнил мою нетерпеливую просьбу. "Твоим шампунем пахнет", улыбался он, понюхав рукава. Все-таки, за эти полгода я успела хорошо изучить его, и все сидело так, как и должно было. Да и зря, что ли, в комоде завалялась парочка его толстовок. Пока я любовалась собственными трудами, но скорее им, он внезапно схватил меня своими медвежьими руками, не давая и шанса вырваться или хотя бы побороться за свою свободу, и начал беспорядочно целовать мое лицо, то и дело попадая большим носом в глаз, отчего я вскрикивала, ругалась, но в итоге все же сдавленно хихикала, пытаясь не свалиться прямо на елку и не потянуть его за собой. "Дурак", смеялась я, вытирая рукавом своей рубашки следы его слюнявых поцелуев. "Я на Оскар его надену", говорил он, разглядывая себя в небольшое зеркало. "Да, конечно", усмехнувшись, покачала я головой. Он снова развернулся ко мне, уже спокойно обеими ладонями обхватив мое лицо, заглядывая, казалось, в самое сердце. До чего же его глаза всегда были теплыми. "Спасибо", проговорил он негромко, откуда-то из глубины груди и этого хватило бы, чтобы я могла осветить все здание, в котором столько раз слышала от него это слово. "Спасибо", повторил он и поцеловал, по своей привычке немного присев, чтобы мне не пришлось слишком уж задирать голову. Я любила его. Каждую минуту.       "Твоя очередь", вытащил он откуда-то из-за пояса джинсов тот самый конверт, про который я уже и думать забыла. Тяжелый вздох не удалось спрятать и его это только повеселило. Он вообще улыбался не переставая, сманивая меня своей ямочкой на щеке. Я всегда воспринимала ее как идеальный указатель на место для поцелуя. Внутри оказалась обычная открытка, с обратной стороны которой не было ничего, кроме какого-то набора цифр и букв. "Да, согласен, оформление так себе, но содержание", сказал он, погладив пальцами по щеке.       Он с самого начала видел, как тяжело я переживаю разлуку с близкими. Дни тянулись, как резина, особенно те, которые выдавались свободными. Знакомые появлялись, но чтобы они стали друзьями требовалось время. Он отсутствовал чаще, чем был рядом. И я тосковала. Иногда так сильно, что, захлебываясь слезами, звонила ему только лишь чтобы услышать любимый голос. Но этого было не достаточно. Оставить целую жизнь позади оказалось не так просто, как представлялось. Да и крайне враждебно настроенный к новеньким город не привносил во всю эту ситуацию хоть какой-то смысл. Он знал, что единственная причина, по которой я до сих пор здесь, это мои чувства к нему. Только они и придавали мне каких-то ненормальных сил и я боролась, прорывалась, двигалась, хотя иногда казалось, что иду по горло в воде и вот-вот захлебнусь. Он был для меня глотком воздуха, моим чудом. Моей лодкой и моими веслами одновременно в этом море неясности. "Это билеты домой. И обратно", сказал он, пока я судорожно пыталась сообразить что все это значит, "Открытая дата, пункт назначения тоже можешь поменять". "Что? Но.. я не собираюсь, меня же могут не пустить обратно..", крутила головой я. "Я хочу, чтобы ты перестала думать, что ты здесь в тюрьме, в ловушке. И была уверена, что ты не одна. Расставаться с людьми тяжело и, мне кажется, тебе будет лучше, если будешь знать, что потеряла их не навсегда. Представь, что ты.. в затяжном отпуске. И как только захочешь – вернешься". Я только чувствовала, что цифры и буквы, оказавшиеся номером брони билетов и внезапно открывшейся дверью туда, где я оставила огромную часть своего сердца, что все это начало расплываться перед глазами, потому что они заполнялись слезами. Медленно, но очень решительно. Капая на открытку, оставляли влажные следы, а я и звука не могла выдавить, стоя все так же с беспомощно опущенной головой и плечами. Он снова обнял меня. Снова крепко. Прижал обеими руками, потеревшись колючей щекой о лоб. Свитер и правда пах шампунем, в котором я его искупала, а теперь еще и шерстью, потому что намок от соленых ручьев, хлынувших сразу, как его руки обвились вокруг меня. "Хочу, чтобы ты знала, что ты все еще свободна. У тебя всегда будет выбор", приговаривал он, приглаживая широкой рукой мои волосы, "Только пожалуйста, когда соберешься, будь уверена, что вернешься". Двумя пальцами аккуратно за подбородок приподняв мое лицо и снова пригнув колени, чтобы оказаться совсем близко, он добавил, "Тебя ждут не только там. Уже нет". Я покивала, наконец улыбнувшись, а он, как будто решив меня добить, сказал, "I love you". Так мягко и так легко.       Если бы в ту неделю я не получила ушиб, со всей дури грохнувшись посреди тротуара, феерично поскользнувшись на каком-то едва заметном участке льда, я бы с трудом осознавала, что она и правда была. Но каждый раз, задевая огромный синяк на бедре, я понимала, что это точно было, несмотря на всю в прямом смысле идеальность происходившего. Рождественский шумный ужин правда был, с разговорами, настолько долгими, что в какой момент я уснула прямо за уже опустевшим столом, сложив голову на руки. Когда я проснулась, он показал совершенно чудесное фото, на котором вокруг меня, мирно посапывающей и ничего не подозревающей, собрались почти все присутствующие. "Твоя была идея?", спросила я, сначала вспыхнув, а потом и засмеявшись от смущения и возмущения. Он довольно покивал и на следующий день распечатал в каком-то автомате, чтобы тут же прикрепить к елке. Хаотичный обмен подарками, сопровождавшийся смехом и восторженными возгласами, правда был. Но всё то и дело прерывалось и шли минуты и часы затишья, когда все разбредались по своим углам и квартирам в ожидании следующей встречи. Правда было так много поцелуев под омелой и теплых объятий. Так много света и жизни. Так много его. Я любила его. Все восемь дней. Когда в полночь часы на Таймс Сквер завершили год, мы поцеловались, и я поняла, что обрела еще один дом, в котором ничего не боялась. "Что ты загадал?", спросила я, обнимая его за шею, покачиваясь в такт музыке. "Не сбудется же, если скажу", улыбнулся он, сцепив руки где-то у меня за поясницей. "Что-нибудь про меня?", совсем сдурев от счастья проговорила я. Он неопределенно пожал плечами, но взгляд всегда выдавал его секреты.       Отпустить его в тот раз было в тысячу раз сложнее, чем обычно. Но я понимала, что страдания и бессмысленные причитания сделают больно скорее ему, чем мне. Он плохо переносил чувство беспомощности и уж тем более не любил заставлять грустить близких. Мне было ради чего собраться с силами и расстаться с ним с улыбкой на лице, сгорая от тоски уже тогда, когда он только собирался переступить порог дома. Мой любимый, нежный человек. Поцеловал сначала лоб, потом губы и остановился на пальцах, удерживая их у лица своей мягкой ладонью. Заросший, отдохнувший, без конца улыбающийся. Таким я его видела последний раз. И поверить не могу, что он вернулся. Его внезапное появление выбило из меня весь сон. Единственное, что остается – это лежать и смиренно ждать, когда в ванной перестанет шуметь вода. Он и правда не соврал и справился довольно быстро. В небольшой квартире ему не нужно делать много движений, чтобы снова оказаться рядом. И, едва прикрыв на секунду глаза, я опять чувствую его теплое.. а скорее уже горячее, тело. Горячее и немного влажное, так что приходится приложить небольшое усилие, чтобы проскользить рукой по его груди, пока он спокойно лежит на спине, совсем впритык ко мне. Целую плечо, оказавшееся как раз совсем под носом и немного прикусываю кожу. Люблю его. И каждую его клетку. Он сгибает покусанную руку и горячая ладонь оказывается на моем лице. "Hi, babe", едва слышно шепчет он, большим пальцем поглаживая щеку. Я чувствую, как он дышит, как поднимается и опускается его грудная клетка. И как там, внутри, размеренно бьется самое дорогое мне сердце. "Наконец-то я доехал", говорит он и поворачивается всем телом ко мне. Хорошо, что я не выключила гирлянду. В этом мягком свете он похож на солнце. Горящие глаза, прищуренные из-за легкой улыбки. Тот самый указатель от вселенной в виде ямочки на заросшей щеке. Сонм морщинок, от которых у меня всегда замирает сердце. И он, вот он весь, внезапно материализовавшийся чуть ли не посреди ночи в моей постели, просто берет и целует мою руку, прикрыв глаза, глубоко вдыхает и еще долго держит ее тыльной стороной ладони у самых губ. Его нежность никогда не знала границ и сводила меня с ума с самого первого дня. Снова тянется к моей шее. Придвигается вплотную и проталкивает свою тяжелую ногу между моих, сводя к минимуму физическое расстояние между нами. Чувствую, как колючая щека прижимается к ключице, а горячее дыхание обжигает тонкую кожу на шее. Уже плохо осознаю, где бродят его руки, но, похоже, со всей силы прижимают меня к нему, потому что мне снова сложно вдохнуть. Поглаживаю пальцами его бороду, осторожно обвожу ухо, считаю морщинки. И вижу его совсем не глазами.