Heat
2 февраля 2024 г. в 11:19
Его пальцы отпечатались на коже еще тогда, когда он коснулся моего предплечья там на пляже. Это место так горело в ту бессонную ночь, что казалось, я могла бы увидеть след, как от ожога. Прикладывая руку, я представляла, что там все еще его ладонь, которая мягко обхватила этот довольно чувствительный участок. Может быть, если бы не фантомный отпечаток, не эта невыносимая тоска по его прикосновению и запаху, я бы и не осмелилась написать снова. И он бы не пришел. И я бы не прервала затянувшееся молчание, возникшее внезапно просто потому, что мы оба знали, чего на самом деле хотели. Единственный стул, который стоял у меня на кухне, так никто и не занял. Предложив ему кофе, я встала у плиты, пока он стоял с другого конца крохотной комнаты и облокачивался на столешницу, сцепив руки в замок. День выдался невыносимо жарким и влажным, как будто дождь собирался где-то обрушиться стеной, но никак не мог выбрать место. Все это давило на и без того разгоряченный мозг, рискующий вот-вот превратиться в яичницу. Толку от него и так уже было мало. Еще этот пристальный взгляд темных, как яркое ночное небо, глаз и приглушенный смех, делали мое состояние совсем невыносимым. Почему мы вообще решили пить горячий кофе? Об этом я не думала, нам обоим подходил такой предлог для начала хоть какого-нибудь разговора и на этом все. На мне были домашние шорты и единственная футболка, не угодившая в сумку с вещами для похода в прачечную. От жары его волосы прилипли ко лбу, и вообще не торчали, как накануне, и своими выбивающимися упрямыми кудряшками были похожи на щупальца маленьких осьминогов.
Я видела, когда он пришел, как блестело от пота его лицо и внезапная мысль о том, что влажное у него не только лицо, вместо брезгливости, вызвало во мне непреодолимое желание прижаться к нему как можно крепче. Он медлил, как раз, наверное, поэтому, так что я сделала все сама: закинув одну руку на плечо и проведя другой ладонью по его ребрам к спине, обняла его так крепко, как могла, приподнявшись на носочках, чтобы не оставить ни одного свободного сантиметра. Я была крайне близка к тому, чтобы закинуть на него ногу, но сдержалась каким-то чудом. Кожа на его шее под моей щекой, была как будто после душа: влажная, одновременно прохладная и горячая. Как такое возможно, не знаю. Пальцы утонули в немного мокрых волосах на затылке когда его кепка в какой-то момент упала с него куда-то на пол. И губы сами уткнулись в дико пульсирующую вену у него под ухом. Тот самый вчерашний запах усугубился, смешавшись с каким-то другим, посторонним, чужим. Что-то косметическое, дезодорант, наверное. Но мои мысли уже разогнались до такой скорости, что пришлось отшатнуться. Выпутаться из плотного кольца его рук и сказать хоть что-то, пока еще было не поздно. Его взгляд тогда, как и, наверняка, мой, не отличался ясностью, и по губам то и дело пробегала легкая ухмылка. Стоя в этой так называемой прихожей, я боялась и вдохнуть и выдохнуть, положив руки ему на широкие плечи, пока он, положив ладони немного выше моих бедер, так чтобы это еще оставалось в рамках хоть каких-то приличий, все никак не мог перестать прижимать меня к себе.
Единственное, о чем я подумала, когда отставила кружку, которая в полной тишине стукнула о столешницу так, как будто я со всей силы ударила ей, и подошла к нему вплотную, как только он выпрямился и развернулся ко мне лицом, что зря сегодня сложила диван. Я действовала довольно однозначно, навалившись на него, прижав к кухонному шкафу и мягко впившись в него губами, но руки как будто еще сомневались и приподняв футболку, проскользив немного пальцами по его коже, замерли в нерешительности, пока поцелуй становился все более тягостным. Он одним движением решил все мои сомнения, прижав своей ладонью мою и протащив ее немного вверх и назад. Когда губы начали искать не только друг друга, а хаотично перемещаться по ближайшим доступным местам, и стала ясна неотвратимость всего происходящего, он как-то резко оторвался, тяжело дыша и, взяв мое лицо обеими ладонями, спросил, "Точно? Уверена?". Задыхаясь от страха, радости и желания, я закивала, едва открыв глаза и на секунду задержавшись на его лице. Все, что я помню дальше – сплошные эмоции, от вязкости которых я боялась, что остановится сердце. В окна пробивался сумеречный голубоватый свет летнего вечера и мне нравилось, что все это время его можно было видеть. В какой-то момент, когда я оказалась сверху, он так крепко обхватил меня руками, уткнувшись в ямку под самой ключицей, что я еле дышала и совершенно не могла двигаться, и просто ждала, пропуская сквозь пальцы его спутавшиеся волосы и буквально кожей чувствуя, как сильно под ребрами бьется его сердце. Он на удивление практически безошибочно считывал все мои вербальные и невербальные знаки и не давал мне и шанса вырваться из ловушки желания обладать им. Или, скорее, отдаться ему целиком.
Мне кажется, я потерялась в нем. Доверилась и растворилась. После всего, когда мы уже просто лежали рядом, пытаясь отдышаться и не умереть от обезвоживания, я как-то не очень осознанно провела по себе рукой, пытаясь понять, я вообще здесь? Или закончилась несколько минут назад? И после этого засмеялась. Сначала беззвучно, потом просто тихо. Как медленно накатывающий гром, так же и во мне откуда-то из глубины прорывался этот освободительный смех. Точно, именно это я и испытывала в тот самый момент. Свободу. Полную, счастливую, развращающую свободу. Я видела потолок над собой и как по нему то и дело прокатывались лучи света от фар проезжающих мимо машин и думала лишь о том, что давно мои глаза не видели жизнь такой яркой и четкой. Справившись с приступом необъяснимого смеха, который задел и его, снова подарив мне этот негромкий рокочущий звук, я перевернулась на живот, подложив под грудь и голову подушку, засунув под нее руки и повернувшись к нему лицом. Он все еще смотрел в потолок, и хоть в комнате становилось все темнее, я видела, что с его губ никак не могла сойти улыбка. Чтобы провести по его ладони, лежащей на животе, мне пришлось вытащить руку из-под себя. Сцепив наши пальцы на несколько секунд и несильно сжав их, я немного подвинулась, чтобы быть ближе к его лицу с целой кучей седых волосков в неравномерно растущей на нем короткой бороде. Мои пальцы накрыли его колючую щеку и он закрыл глаза. Его профиль с большим острым носом хорошо различался и при таком свете, и мой большой палец медленно бродил то по его тонким губам, то по скуле, осторожно запоминая каждую деталь. Спустя несколько минут, он перевернулся на бок, лицом ко мне и по пояснице разлился жар от его широкой тяжелой ладони. Она медленно двигалась влево и вправо, немного раскачивая мое до предела расслабленное тело. Было странно осознавать, что в тот момент я получала несоизмеримо большее удовольствие от этих ласк не испытывая выжигающего изнутри желания. И когда он спустился чуть ниже, мне снова было приятно, но без этого вечно ноющего где-то внутри ощущения. Я просто наслаждалась им и его руками. А потом и его поцелуями, когда приподнявшись, он вдруг с громкими чмоканьями опустился сначала на мою спину и поясницу, а потом и шею с лицом. Мокрые шумные поцелуи покрыли чуть ли не всю меня, а я хохотала от щекотки и дурацкого звука не в силах остановиться. Закончив, он просто лег на меня всем своим телом сверху, пригвоздив к дивану. Я чувствовала, что его борода, судя по покалываниям, находилась где-то между лопаток, что принесло мне очередную дозу неясного удовольствия и заполнило до самой макушки.
Горячий душ был не в силах стереть все его следы. Я стояла и терпела, пока обжигающие струи воды оставляли на мне красноватые дорожки. Прикасаясь к себе, я неизбежно вспоминала, как эти же участки моего – собственного, родного, преданного – тела трогали его пальцы, ладони, нос, губы и вообще все, что было при нем. Я теперь могла не только представить его образ, но и почувствовать все, что отпечаталось на коже, пока он едва ли себя контролировал. И, закрыв глаза, потратила бесконечные минуты на это, стараясь в деталях восстановить его движения. Как он напряженной тяжелой рукой аккуратно вел от самого лица, по шее и груди, спустившись к ребрам и снова вниз к внешней стороне бедра, в то время, как внутренней я чувствовала совсем другие его части, пока он находился как раз между ног. Это была пытка и удовольствие одновременно, снова все это переживать. Но остановиться не было сил. Я так на этом зациклилась, как будто он не лежал до сих пор за стеной на моих простынях, на моей подушке. Как будто единственное, что мне оставалось – приторно сладкие, гнетущие воспоминания. У меня не было халата, так что я просто влезла снова в то, в чем встретила его и вышла к нему с покрасневшей кожей и спутанными полотенцем волосами. Было полное ощущение того, что он спит, потому что тишина, долгожданная легкая вечерняя прохлада и усталость с легкостью могли сделать свое дело. Но когда я присела рядом с ним, едва прикрытым простыней, и провела рукой по ребрам, он открыл глаза и внезапно спросил, "Ты не голодная?" Я только сейчас осознала, что вряд ли съела что-то стоящее за весь день. "Пицца?", предложила я, вспоминая, куда дела телефон. Он сел, снова оказавшись в волнующей близости от меня, "Тогда прогуляемся? Это далеко?" Часы показывали почти десять вечера. "Не далеко", с улыбкой отозвалась я, решив не отказывать себе в очередном затяжном поцелуе.
Прачечная и пиццерия находились чуть ли не в одном доме. И я, еле справляясь с каким-то неведомым чувством легкости и желанием пойти сворачивать горы, подумала, что все это можно и совместить. Тем более, что еще чуть-чуть и я рисковала остаться без одежды вообще в такую-то погоду. Да и он оказался не против, сказав, что не делал этого уже очень долгое время. "Вещи давно не стирал?" спросила я, немного скривив рот. "В прачечных сто лет не был", сказал он, наконец-то скрывая себя под черной футболкой. Пока он после душа разгуливал передо мной в этом чертовом полотенце, я то и дело ловила себя на том, что в открытую пялилась. Наверное, это было нормально, потому что он как будто бы даже не замечал моего пристального взгляда. Но не для меня. Мне вообще сложно было сказать, когда последний раз я так откровенно сходила с ума. Когда смотрела на человека и вспоминала, какой он на вкус. Когда единственное, чего желала, это снова ощутить его каждой клеткой кожи.
На улице стало невероятно хорошо, хоть и темно. Воздух остыл и даже ветер оказался как раз к месту. Людей было мало и половина темных витрин на первых этажах домов были похожи на черные дыры. Я собрала каждому из нас по сумке с бельем и мы не торопясь шли по улице, направляясь к ярко горящей вывеске прачечной. Забавно, что наше второе так называемое свидание прошло еще более странно, чем первое. Когда мы оказались у стиральных машинок в ярко освещенном помещении со стеклянными дверями и мигающим снаружи названием, в руках у меня уже была коробка с пиццей и два стакана кофе, так что он тащил обе сумки на себе. Внутри мы были одни, что не удивительно. Какому странному человеку взбредет в голову пойти постирать простынь в одиннадцатом часу ночи? Наверное, он должен быть или очень счастлив, как мы на тот момент, или совсем наоборот. Мы были такие голодные, что расправились с едой в максимально короткий срок, устроив на одной из машин импровизированный стол и без остановки с набитыми ртами болтая о какой-то ерунде. Я смотрела на него, на эти глаза, утонувшие в морщинках, постоянно мелькающую улыбку и массивные руки, которыми он вечно жестикулировал и чувствовала тот самый комфорт, который так долго искала. Зная его без нескольких часов три дня, мне следовало бы быть более осмотрительной, но я сдалась еще в тот момент, когда позвала его домой. "Я ведь должна была сегодня улетать", вырвалось у меня, когда в коробке оставался последний кусок, "только сейчас дошло". Он удивленно посмотрел на меня, "Ты забыла, что у тебя сегодня самолет?". "Нет. Сдала билет пару дней назад. Продлила аренду еще на какое-то время. Кучу денег потеряла", я смотрела на белый плиточный пол и терла его резиновым носком кеда, производя скрипучий звук, который меня саму раздражал. Он о чем-то задумался, потирая заросшую щеку, как будто пытаясь сформулировать правильный вопрос и эта его реакция заставила мое сердце в очередной раз за день немного сжаться от нежности к его неприкрытому ничем волнению. "Как только ты предложил встретиться, тут же и сдала", я пожала плечами, пытаясь отряхнуть руки от прилипшей муки. "Это.. смело", улыбнулся он в ответ, "и приятно. И как-то очень ответственно", закончил он, пытаясь заглянуть мне в глаза. "Черт, я теперь понимаю, как это прозвучало! Но единственное, что на самом деле ты должен был услышать – я не жалею", сказала я, немного помолчав, "это было лучшее решение за последние месяцы".
После переброса вещей в сушилку, он устало свалился на одно из ближайших сидений. Закинул одну руку на спинку соседнего и снова смотрел этим своим неоднозначным взглядом. Или мне просто так казалось, потому что я уже успела отойти от того, что произошло еще совсем недавно. Снова его касания, поцелуи и движения стали казаться не просто приятными, а мучительными. Снова невыносимо было только смотреть на него, не попытавшись почувствовать его теплое тело. Он как магнитом, притянул меня глазами к себе. И когда я остановилась между его ног, совсем близко, он провел рукой по животу. За руками потянулись и губы, так что он прижался ко мне лицом, как будто пытаясь забраться всей своей большой головой под мою просторную футболку. "Тут двери стеклянные", проговорила я, поглаживая пушистые волосы, выпрыгнувшие из-под кепки, когда он снял ее. Он промычал мне что-то в живот и от его горячего дыхания стало одновременно и щекотно и просто невыносимо. "Продержись еще час", попросила его я, кое-как вырываясь из своих собственных снова разгоняющихся до скорости света губительных мыслей. "А потом что?", спросил он, обнимая меня за ноги, все так же уткнувшись острым носом между ребер. "Потом все, что хочешь".