***
Ну, Сяо определенно не наврал. Потому что едва они оказались в душном темном зале, переполненном людьми, Тарталья и Еимия мгновенно растворились в толпе, пропали где-то в оглушительном гудении колонок. И Скар впервые жалеет, что кто-то сказал ему правду. Потому что все в точности так же, по классике жанра. Барабанные перепонки лопаются не столько от громкости, сколько от возмущения. Дышать становиться жарко, двигаться становится жарко, жить становится жарко. Какие-то маленькие дети, напевающие что-то бесячее, заедающее и совершенно точно популярное. Ему еще никогда так не хотелось остаться в лагерной комнате. Венти важно упирается руками в бока, прислушиваясь к песне. Поправляет свое дурацкое синее хаори с динозаврами (Возможно, это какие-то ящерицы. Или драконы. У Скара три по биологии), кивает чему-то своему, и разворачивается к остальным. Скар до сих пор не понимает, зачем он мазал блестки на щеки. Не видно же нихера. — Ну что, погнали? — он разворачивается всем корпусом, начиная шагать спиной. Ответа не следует пару секунд, а потом Сяо просто поворачивается на девяносто градусов. — Без меня, — он вяло машет рукой, уходя в сторону стульев. — И не ходи задом. Иначе опять убьешь какую-то малолетку, — бросает он, обернувшись через плечо. Скар медленно моргает. — Погоди, что значит «опя- — Ну и сиди, зануда, — Венти показывает ему язык, но все равно останавливается. А потом хватает Кадзуху за край футболки. — Пойдем в центр! — Стой, куда- Скар успевает моргнуть, прежде чем увидеть, как пепельные волосы исчезают где-то в толпе. Вздохнув, он плетется к стульям.***
Если честно, лучше времени он в жизни не проводил. Потому что Сяо оказался очень комфортным собеседником. Ну, знаете, у него столько плюсов: молчит, не задает лишних вопросов, не пытается завести разговор, молчит… он уже это сказал, да? Словом, все то время, что Венти и Кадзуха пропадали где-то в кругу их отряда, а из колонок не переставая лилась какая-то попсовая поебень, Скар спасался в чужом молчании под боком, как в стальных дверях сейфа: надежно, безопасно и тихо. Но потом оглушительные биты сменились мелодичным проигрышем, и металлические стенки жалобно затрещали. Развалились нахуй. Медленный танец. От одного этого словосочетания внутри что-то мерзко скручивается, словно сейчас вывернет наизнанку и обратно не ввернет. По спине ползет липкая и скользкая неприязнь, и Скар неуютно кутается в свою толстовку, словно ему не до пиздеца жарко. Мельком смотрит на Сяо — тот даже не дергается. Протяжно выдохнув, Скарамучча сползает на стуле, уставившись на толпу, которая из чего-то хаотичного и пугающе энергичного превратилась в амебную массу, медленно качающуюся под какую-то слезливую песню. Настойчиво убеждает себя, что не ищет Кадзуху. Что не ищет его в компании еще кого-то. — Слушай, бро, можешь помочь? Но приходится отвлечься, когда перед ним внезапно вырастает человеческая фигура. Скар медленно поднимает взгляд — очередной знакомый Венти, не иначе. Иначе пришлось бы объяснять, откуда у него такой мальчишеский азарт в глазах и улыбка от уха до уха. Этот парень днем затирал что-то про жуков, он точно знакомый Венти. Скарамучча от его габаритов слегка напрягается, вжавшись в спинку стула, но парень этого не замечает и продолжает говорить. — Можешь встать, пожалуйста? — Скар, сглотнув вязкий ком в горле, мельком переводит взгляд на Сяо. Но тот только ухмыляется, еле заметно кивая. Нечего, мол, бояться. Он не кусается, просто понюхает. Неважно, что выглядит так, будто руку оторвет нахуй. И Скарамучча, протяжно выдохнув, на свой страх и риск встает. И уже спустя секунду он запоздало понимает, что стул оказывается у парня в руках. — Спасибо, братан! — он весь прямо-таки светится в разноцветной темноте дискотечного воздуха, когда от его свойского «братан» становится неуютно в собственной коже. И Скар не успевает ему ответить, спросить, нахер ему понадобился стул во время медляка. Потому что ответ находится сам. Потому что этот придурок выходит почти в центр зала и начинает качаться в такт музыки, крепко обнимая гребанный стул. По залу прокатываются обескураженные смешки, кажется, даже Сяо прыскает в кулак. Скарамучча медленно поднимает палец вверх собираясь что-то сказать, но: — У него довольно странные методы привлечения внимания. Он дергается, резко оборачиваясь. Он не заметил, как Венти появился из толпы и плюхнулся рядом с Сяо. Кадзуха подходит следом, улыбаясь слишком светло для залитого темнотой актового зала. Слава архонтам, в зале достаточно темно: не видно ни блесток этих дебильных у Венти на щеках, ни румянца этого дебильного на щеках у Скара. — Это все из-за той девушки? — флегматично спрашивает Сяо, неотрывно глядя на вальсирующего со стулом парня. — Ага, — Венти кивает, отбросив косички за спину. — Итто сказал, что ее зовут Сара. Она во-о-о-он там, — указывает пальцем куда-то в другой конец зала, где у стены тенью стоит трудно различимый силуэт девушки. Рядом ей на ухо что-то говорит ее подруга, на что девушка только прикрывает лицо ладонью. — Он надеялся ее впечатлить. — Своим несгибаемым идиотизмом? — Своей невозмутимостью, — услужливо подсказывает Венти. — Кстати, Сяо, — он по стулу растекается, плавится, заполняет собой все и без того тесное пространство. Обвивает Сяо руками, как ебучий осьминог. — А ты не хочешь станцевать со мной? — А ты не хочешь пойти нахуй? — отвечает Сяо тяжёлым выдохом, втянув голову в плечи, но чужие руки не отталкивает. Венти в ответ только фыркает. Тут же отлипает, руки на груди скрещивает обиженно, кутается в свое хаори и отводит взгляд. — Ну и пожалуйста, — бормочет еле слышно. Не то чтобы Скар пытался что-то разобрать сквозь жалостливые ноты. — Ну и не нужно. Мне вообще так по- — Ам, Венти? Все четверо синхронно переводят взгляд на девушку, остановившуюся перед ними. Пальцы нервно перебирают белую юбку, блондинистые волосы аккуратно уложены в хвосты, а глаза неуверенно скользят по полу. Кажется, Венти подходил к ней днем. — Барбара! — он тут же вскакивает, расправляя плечи. — Чего такое, солнце? — и улыбается так приторно, так засахарено, аж зубы сводит. — Потанцуем? — спрашивает тихо-тихо, но Скар читает ее вопрос по губам. По тому, как рдеет ее голос. По тому, как она робко заправляет прядь волос за ухо. — Конечно! — Венти улыбается лучезарно, так обычно не улыбаются во время слезливых песен. Он идет за Барбарой, но на секунду останавливается. Оборачивается, показывает Сяо язык, и только потом скрывается в толпе. Сяо теряется всего на секунду. Только хмурится сильнее и отводит взгляд. А Скар прислоняется к стене, пустующей без стула, и мельком смотрит на Кадзуху. Тот откидывает голову назад, упираясь в стену и совершенно незаконно напрашивается на то, чтобы его пригласили. Такого обычно с ногами отрывают в первые секунды, когда мелодия только начинает наводить на тебя эту картонную тоску. Когда все самые смелые уже вовсю пристают к незнакомым людям. Но прошла уже, кажется, половина песни, а к Кадзухе так никто не подошел. Никаких робких девчонок на горизонте. И мальчишек тоже. И Скарамучче почти обидно, почти зло становится. Потому что… ну ребят, вы чего? Вы вообще видите, что вы упускаете? Камон, даже стул пригласили. Скар такое терпеть не намерен, потому что это — преступление. Особо тяжкое, карается смертной казнью. И если так и дальше пойдет, то… то… То он сам его пригласит! Вот прямо сейчас! Вот через пару секунд… Сейчас… Сейчас как скажет… После припева точно… Но последние протяжные аккорды медленного танца слезливо тонут в вязком липком воздухе. Парень, названный Итто, бредет в его сторону, чтобы поставить несчастный стул на место. И все парочки потихоньку друг от друга отрываются, превращаясь из сопливых симбионтов обратно в индивидуальные единицы. Закончился. И Кадзуха поднимается с места, отправившись искать Венти. И Скар такого не потерпит. Надевайте наручники.***
— А потом ко мне подошла Ху Тао. Спрашивала, где ты… — Венти! Не то чтобы Скар боялся громких звуков, но голос Тартальи разносится по коридорам резко и звонко, заставляя морщиться. Отбой объявили пятнадцать минут назад, и кажется, что из этих пятнадцати минут вожатые рявкали на них раз пятнадцать. Вернее, рявкали всегда на Венти. Потому что после свечки он так и не успокоился. Пока Сяо (святой человек, золотой собеседник) ограничился сухим «Мне все понравилось», Скар — «Живой, а жаль», а остальные перекинулись парой красноречивых предложений, Венти говорил добрых десять минут. Вернее, злых. Самых что ни на есть злющих. Потому что свой рассказ он начал от самого основания, от зарождения всего Тейвата, от сдвига литосферных плит и первичного бульона. Поведал обо всех существовавших архонтах, про каждого сделал небольшой доклад, оставил отзыв на Селестию, провел краткий экскурс по всем регионам и только потом рассказал про утро сегодняшнего дня. Словом, Скарамучча никогда не видел такой насыщенной жизни, которую приобретали слова Венти в его нескончаемом потоке мысли, пока в руках у него таяла несчастная свечка. По сравнению с его рассказами, Скар вообще не жил. Так, просто наблюдал. Но самое стремное было не это. Самое стремное — то, что с того момента Венти больше не затыкался. Когда все разошлись по комнатам и принялись готовиться к отбою, он продолжал щебетать о дискотеке, о том, какие они дураки, что весь вечер просидели на стульях, о том, как Ху Тао искала Сяо, и о том, как мило смотрелись вместе Еимия и Тарталья, когда танцевали в кругу. И его не остановили ни отбой, ни дежурный вожатый. — Я больше не буду, честно-пречестно, — Венти вскидывает руки ладонями вверх, при этом переворачиваясь на спину. — Ты это уже раз пятый говоришь, — говорит Тарталья выдохом, опираясь на дверной косяк. Скар не видит его из-за шкафа, но видит его длиннющую гуманоидную тень, стелющуюся по полу. — Ты сейчас пойдешь с подушкой в коридор, — он проходит в комнату, рассекая своими шагами топкий мрак комнаты, на который неровными пятнами ложится лунный свет. И слава всем архонтам, в этой блаженной непроглядности совершенно не видно его дебильного значка и дедовской рыбацкой панамки. — Да, умоляю, — Сяо поднимается на локтях, хмурый и взлохмаченный. Смотрит не то устало, не то угрожающе. — Забери его в коридор. Я так больше не могу. — Как так! — Венти хватается руками за сердце, артист херов, а потом перегибается через изголовье кровати, чтобы оскорбленно посмотреть на Сяо. — Я думал, ты меня любишь! — Тебе показалось. — Да ты сердце мне разбиваешь! — Так, — возмущенный шепот Тартальи прерывает перепалку. Он в два шага оказывается около кровати Венти, скрестив руки на груди. — Любовные дела обсудите утром, — вместо ответа Венти хитро улыбается, и, кажется, даже самая пиздецкая темнота не может полностью скрыть эту тупую улыбку. Сяо только янтарно зыркает на них из-под одеяла. Тарталья легким жестом указывает за спину. — А то еще Кадзуху разбудите. — Я не сплю, — Кадзуха, уже пятнадцать минут как молчавший, тут же отворачивается от стены и подминает подушку под себя. — Тем более, — важно кивает Тарталья. — Главное, до трех ночи усните, — и загадочная и заговорщическая улыбка гадко проблескивает в мутном мраке. И веет от нее чем-то кракеновским, чем-то лавкрафтовским. Такую дичь только в темноте и увидишь. На такую даже бездна боится смотреть в ответ. — Но чтобы я вас больше не слышал. — Конечно, мы же еще хотим жить, — Венти салютует ему пальцами от виска, смотря на удаляющуюся фигуру. — Будем тише воды ниже травы. — Надеюсь. И прежде, чем Скар успевает сформулировать вопрос, Кадзуха делает это первым. — А причем тут три ночи? Тарталья останавливается на полпути, прямо у шкафа, и… ну нет, иди ты своей дорогой в свой тупой коридор, обходи другие комнаты, ты же почти на финишной прямой, ну давай же. Но Тарталья останавливается на полпути, прямо у шкафа, и идет обратно вглубь комнаты. Обращается к Венти с какой-то сакральной осторожностью. — Думаешь, они готовы? Венти тут же оживает, подскочив на кровати. Начинает кивать, да так активно, что невольно начинаешь бояться, как бы у него башка не отвалилась. — Определенно готовы, — говорит. — Стыдно будет такое не знать! — в ответ на это раздается только недовольный стон Сяо. — А мы можем хоть одну смену обойтись без этой дичи? — он устало садится на кровати, облокотившись спиной на стену. — Не уважаешь ты лагерные традиции, Сяо, — Тарталья шутливо качает головой, садясь на кровать Кадзухи. Тот услужливо отодвигается, освобождая место, и обнимает подушку, заинтересовано уставившись на вожатого. — Традиции? — и глаза его рубиновые горят ярче, чем свет в коридоре, чем луна, отчаянно пробивающаяся сквозь занавески у его кровати. — Скорее, местные легенды, — Венти оказывается рядом в считанные секунды. Перегибается через бортик кровати, свалившись куда-то за спину Тартальи. — Скарик, иди сюда! — шипит он в темноту, и Скарамучча от собственного искаженного имени весь напрягается. — Мне отсюда прекрасно слышно, — роняет он тихо. Даже не уверен, слышно ли его. Хорошо бы, если нет. — Да ладно тебе, — заговорщически говорит Тарталья. Смотрит своими синющими глазами, корпус наклоняет вперед. — Иди сюда. Или боишься? — Ничего я не боюсь, — фыркает в ответ почти сразу, едва вожатый заканчивает фразу. Потому что колется внутри неприятно. Обидно как-то. — Ну же, Скар, — Кадзуха склоняет голову набок, вызывая полный паралич тела. — Неужели тебе неинтересно? — и улыбается так загадочно, что все бездны смущенно отворачиваются, не выдерживая зрительного контакта, а все Кракены прячутся по своим глубинам. И Скару правда совсем неинтересно. Поэтому он встает с кровати. Поэтому шлепает босыми ногами по полу, ежась от неприятного обжигающего холода. Поэтому аккуратно садится на край кровати между Кадзухой и Тартальей. — Сяо, ты тоже иди сюда, — Венти смотрит на Сяо, который уже медленно ложится обратно. — Я эту байку слышу чаще, чем дышу, — бормочет он, накрываясь одеялом с головой. — Не мучай его, пусть спит, — Тарталья машет на него рукой, откидываясь назад. Опирается спиной на подоконник, отодвинув занавеску в сторону. — Так вот, — и голос его приобретает какой-то другой оттенок. Больше дикторский, более вдумчивый, более ораторский. Рассказчик хуев. — Есть у нас в «Отражении» такая легенда… — Кадзуха придвигается ближе и сильнее сжимает подушку, отчего Скар невольно отшатывается ближе к подоконнику. Так, ладно, теперь ему страшно. — Много лет назад в этом лагере жил мальчик. И был он всегда жутко странный: то в лес сбегал, то бред какой-то нес. Короче, все дети его постоянно сторонились. — Это как Венти в прошлом году, — глухо доносится из-под одеяла на другом конце комнаты. — Сяо, не порть атмосферу, — шикает на него Венти, скрестив руки на груди. — В общем, — Тарталья даже бровью не ведет, хотя вряд ли такое можно заметить в кромешной темноте отбоя. — Однажды ребята из его комнаты сидели допоздна. О чем-то болтали, смеялись, шутки шутили. Мальчик этот с ними не говорил, сидел в сторонке, но тоже бодрствовал. И когда время близилось к трем ночи, все наконец улеглись. Все, кроме него. — Спал он, кстати, около зеркала, — вставляет Венти, ткнув пальцем куда-то в сторону. Скар и Кадзуха почти синхронно переводят взгляд на зеркало в полный рост, стоящее у стены. Неудобно еще так, прямо у входа на балкон. Кто вообще придумал балкон на первом этаже? — Да-да, точно, — кивает Тарталья. — Короче, когда наступило утро, мальчик этот пропал, — слабый ветер треплет полупрозрачные занавески за спиной, Скар медленно ведет плечом, отгоняя не то холод, не то напряжение. Потому что глаз от зеркала отвести он не может. — А около его кровати нашли только осколки разбившегося зеркала. Но никто из ребят не слышал, как оно разбилось, — и, возможно, все это могло звучать не так страшно. Если бы не вязкий мрак и драматичная интонация чужого голоса. — С тех пор этот мальчик гуляет по отражениям зеркал, когда время переваливает за три ночи. Стучится, просится домой. И ни в коем случае нельзя смотреть в зеркала, когда он по ним ходит… — А что тогда случится? — Кадзуха нетерпеливо наклоняется ближе, и Скарамучча сглатывает, чувствуя легкое касание своим плечом. Словно кто-то пальцами еле касается. — Тогда… — Тарталья делает многозначительную паузу, погружая комнату в тишину. Напряжение натягивается в воздухе струной, оголенными проводами. И в этот самый момент Скар чувствует, как что-то резко хватает его за плечо из-за занавески. Крик, вырвавшийся из его горла, возможно, разбудил половину корпуса. Сердце, в два раза ускорившее ритм, возможно, нахер проломило ему все ребра. А глухой смех, взорвавшийся в два голоса по левую сторону от него, возможно, полностью разрушил его веру в человечество. — Архонты, прости пожалуйста! — задыхаясь, сипит Тарталья, приобнимая Скара за плечи. Той самой рукой, которая секунду назад напала на него из-за занавески. Блять. — Кто же знал, что ты так бурно отреагируешь! — Венти утыкается лбом в бортик кровати, безуспешно пытаясь унять свой неконтролируемый хохот. А Скару нихуя не смешно. У него внутри грохочет барабанной дробью, дробится с барабанным грохотом. Он тупо сверлит пол ошарашенным взглядом, не решаясь его поднять. Потому что холод фантомного касания все еще зудит на плече, потому что разрастается по легким что-то колючее, что-то обидное. — Боже, Скар, — на этот раз смех доносится справа. Какой-то будто неловкий, смущенный. Словно запрещает себе смеяться, хотя очень хочется. Кадзуха наклоняет к нему аккуратно, отложив подушку в сторону. — Ты в порядке? Скар смотрит на него мельком. Коротко, как порез по сонной артерии. И искрящимся весельем в рубиновых глазах его наждачит беспощадно. Он поднимается на ноги, как в трансе, словно сейчас три ночи, и из зеркала его кто-то зовет. Так же в трансе он бредет к кровати и так же в трансе падает на нее бесформенным мешком, отворачиваясь к стене. — Очень смешно, — бормочет. Только тогда смех начинает сходить на нет. — Эй, Скар, — голос Тартальи слегка встревоженный, но россыпь его усмешек все ещё хрустит в воздухе. — Ты чего, обиделся, что ли? — Мы не хотели тебя так пугать, — ему вторит голос Венти. Кажется, он поднимается на ноги. — Так и знал, — бормочет Сяо из-под одеяла, ворочаясь на кровати. — Ну эй, мы правда не- — Тарталья! Голос Еимии звонко разрезает пространство, когда она появляется на пороге. — Ты что тут забыл?! — ее голос медленно опускается до возмущенного шепота. — Я что, одна должна по коридорам шастать?! — Ема, я- — Так, давайте все быстро по кроватям! Да-да, Венти, ложись давай! — шипит она. — А ты идешь со мной! — Понял я, понял! — виновато отзывается Тарталья, когда его шаги спешно удаляются от шкафа. — Скар, прости еще раз, — роняет он у самого порога, прежде чем скрыться в коридоре. Пока шаги эхом удаляются, в комнате повисает гробовая тишина. Она зреет, наливается тяжестью в густой темноте, когда Венти осторожно подает голос: — Скар, ты это… прости нас, правда, мы не хо- — Да забейте, — говорит он, натягивая одеяло на плечи. Потому что фантомное холодное касание. Потому что барабанная дробь и осколки разбитого зеркала. Да он на балкон теперь и на пушечный выстрел не пойдет. — Придурки, — цыкает Сяо. — Да мы случайно! — Случайно чуть не спровоцировали у человека инфаркт. — Да хватит, я теперь еще больше чувствую вину! — Давайте потише, иначе к нам снова придут. Только после слов Кадзухи все звуки в комнате нехотя стихают, оставляя только шуршание одеял и подушек. Скар пытается выпотрошить свои мысли, только бы оттуда исчезли неживые глаза в отражении и россыпь блестящих осколков. Только бы его внутренние часы не отсчитывали три ночи. Заебись лагерь. И легенды интересные. Он насильно пялит в стену, пока не проваливается в суматошный сон.