Не смотри в зеркала

Скар бы не сказал, что он безумен. Безумие — это вообще что-то на драматичном. Апогей отчаяния, пик сумасшествия, когда нет дороги назад, когда нечего уже спасать, все отравлено напрочь. Так вот, у Скара не так. Он вполне ощущает себя здравомыслящим человеком, абсолютно адекватным и психически здоровым. Просто теперь он просыпается в три ночи каждый день. Без будильника. Ну, знаете, типичная практика. Чтобы сон был крепче, чтобы организм быстрее восстанавливался. И чтобы сердечный приступ быстрее шарахнул. Сплошные плюсы. И Скарамучча искренне пытался уснуть обратно. Ворочался в кровати, игнорируя протяжный скрип. Все равно все уже давно спят. Он один такой идиот. Он пробовал какую-то технику дыхания, которая случайно попалась ему в ленте несколько лет назад. Он считал овец, но сдавался, когда те уже издохшими тушами врезались в забор, а потом друг в друга, сбиваясь в одно тупое кровавое месиво. Он залезал в телефон, слушал музыку, но его рок вряд ли способствовал сну без кошмаров, да и в целом сну. Он пробовал все, но каждую ночь он включал телефон и видел на дисплее ебаное «3:00». И так, на пятую или шестую ночь он просто сдался. Смирился с тем, что ему придется на неопределенное время оставаться наедине с собой в сонной тишине корпуса. Смирился с тем, что ему придется оставаться наедине с этим блядским зеркалом. Потому что оно, увы, никуда не исчезало. Оно преспокойно стояло себе у входа на балкон. Словно ждало его. И то, что Скар просыпался уже почти неделю, не значило, что эта хрень перестала его пугать. Потому что оно по-прежнему было стремным. Потому что оно по-прежнему было странным. Потому что на нем по-прежнему вырисовывались лунные блики. И это не вызывало бы вопросов, если бы ночи в «Отражении» не были такими облачными. И Скарамучча усилием воли не смотрел на него. Отводил взгляд, пялил в стену, давя в себе зудящее желание повернуться. Просто было в этих бликах что-то завораживающее, как в извержении вулкана или летящем на тебя метеорите. Потому что они матово, заговорщически переливались, тянули в свой омут. Только зеркала не могут быть матовыми. А еще из-за зеркал не просыпаются в три ночи. Но это так, мелочи. А самое главное, что днем это совершенное нормальное, обычное зеркало. Венти крутился перед ним, пока собирался на дискотеку, Ху Тао и Янь Фэй периодически запинались об него, когда перебирались к ребятам через балкон, Тарталья постоянно причесывался около него, когда заходил перед отбоем. В общем, жизнь около него кипела и бурлила, и только Скар обходил его стороной, смирившись с тем, что не очень-то ему и надо на балкон. Потому что, когда часы показывали ровно три ночи, появлялись лунные блики и матовые отражения. Порой, когда Скарамучче начинало хватать смелости, он осторожно отворачивался от стены, косо глядя на этот брак из второсортного фильма ужасов. И примерно тогда поверхность показалась ему какой-то… мягкой? Как будто дотронешься — и можно будет рукой в это отражение зарыться, растянуть, размять, как пластилин. И именно в такие моменты мысли сильнее всего одолевали его голову. Потому что ну что тебе надо, тварь ты эдакая, что ж ты хочешь-то от меня, а? Но мутное отражение оставалось безмолвным. Как будто издевалось. Но страшнее всего были ночи, когда эта херотень начала с ним разговаривать. Сначала Скар думал, что ему показалось, очень на это надеялся, молился на то, что он просто сошел с ума. Но, чем дольше он впитывал с себя терпкую тишину, тем отчетливее слышал свое имя. И Скарамучча отказывался. Отказывался это сопоставлять, отказывался это вспоминать. Отказывался вспоминать тот несчастный волейбольный мяч, который как последняя мразь закатился в самый дальний угол поля. У него в тот момент не то, что душа в пятки ушла. Она туда ебнулась на полной скорости, расшиблась в лепешку, извиваясь и дергая неестественно выгнутыми конечностями. И Скар тогда обернулся, скорее, из-за рефлекса, чем из спортивного интереса. «Что это, подозрительный голос из леса? Который зовет меня по имени таинственным шепотом? Дайте два». Но в ответ на него смотрел только густой непроходимый лес, изгибая сухие ветки в насмешливой гримасе. И Скар отмер в тот момент, когда издалека его окликнул Хейдзо, просящий мяч назад. Скарамучча тогда в последний раз кинул мимолетный взгляд на лес, и решил благополучно об этом забыть. Выкинуть это из головы, запихнуть в измельчитель, расщепить его до атомов, стереть с лица земли. Скинуть все на свое разыгравшееся воображение, у которого чувство юмора такое же, как у Тартальи. Но в одну из ночей он услышал ту же самую херню, только из зеркала, и по сладко спящему корпусу в абсолютной тишине рокотом прокатилось протяжное «Блять». Скар бы не сказал, что он безумен. Он, скорее, ебнутый. *** — Нет, правда, мне иногда кажется, что он скоро достанет нож. — Если ты продолжишь, я сам ему этот нож дам. Скар только цокает. Очень смешно. Обхохочешься, блять. Прошла уже почти неделя, и всю эту почти неделю Венти все никак не успокаивается. При каждом удобном и неудобном случае он считает нужным напомнить всем, какой Скарамучча отстраненный, отпустив при этом пару нервных шуток. И не то чтобы Скара это бесит, но Скара это бесит. И не то чтобы это правда, но в каждой шутке есть доля вообще не смешная. Благо, все эти высказывания обычно прерывает Сяо, золотой человек, ничего не скажешь. Ну, а кроме Сяо… — Венти, оставь ты его. Голос у Кадзухи чудовищно спокойный, и даже упрек с его губ слетает мягко, деликатно. Он говорит, не отвлекаясь от чтения какой-то книги. Скар вчера приглядывался — «Посторонний» Камю. Ну, не то чтобы ему это о чем-то говорило. Потому что за Кадзуху всегда говорили его глаза. Такие же топкие и глубокие, как темнота в три ночи. И Венти под его напором сдается почти молниеносно: лениво вскидывает руки вверх, чтобы снова уронить их на живот. Июль в этом году выдался жарким, пиздецки адовым. В такую температуру только выплавлять катаны, чтобы потом ебнуть себе харакири раскаленным лезвием, ибо это невозможно терпеть. Очередной час пыток под солнцем на одиноком жалком поле закончился, и все уже по инициативе Тартальи поползли в корпус. Еимия пыталась всех остановить и аргументировать это временем на свежем воздухе, но свежий воздух — это не когда у тебя пересыхают все дыхательные пути, когда ты делаешь вдох, поэтому спорить было бесполезно. И теперь Венти валяется в форме звезды на кровати Сяо, пока сам Сяо ютится у самого края, закинув голову к потолку. Еимия и Тарталья завели всех в корпус и сказали, что они ненадолго, и скоро придумают, чем еще можно будет заняться до обеда, но время ожидания уже перевалило за полчаса, и все стали негласно, искренне надеяться, что оставшиеся сорок пять минут они не станут никуда выходить. Потому что выносить свое тело на улицу — все равно, что самолично подлить бензина в костер, на котором тебя собираются сжечь. Еще и спичку любезно передать. — Как думаете, они уже забыли про нас? — тянет Венти, как будто сейчас растечется, сползет по кровати на пол одной большой лужей. — Возможно, они сгорели заживо, как только вышли на улицу, — вяло поддерживает его Сяо. В такие моменты он вообще становится более податливым к диалогам. Он подтаивает, плавится, и лепи из него что хочешь. — В таком случае, очень жаль, — негромко отзывается Кадзуха. Неясно, как подобные слова могут настолько легко слетать с его языка. Насколько у него в принципе легкая речь. Потому что она никогда не отягощена выверенными раздумьями, двойным дном и тоннами масок. Он словно говорит не задумываясь, но это никогда не звучит легкомысленно. Скорее, открыто, как окна в предвкушении рассвета, как входная дверь в ожидании гостя. Как ребра, из которых так легко достать колотящееся и живое, налитое кровью. — Может, они уже вернулись? — Венти задирает голову, смотря в коридор. — Ага, а нам ничего не сказали, — фыркает Скар. — Бросили нас в корпусе. — Я бы даже не удивился, — Кадзуха жмет плечами. — Почему? — Потому что нехер было с младшим отрядом бегать наперегонки, — Скарамучча поднимается на локтях, чтобы окинуть Венти скептичным взглядом. — Еще и нас в это втягивать. — Я чудом не споткнулся о того рыдающего пацана, пока бежал за тобой, — флегматично отзывается Сяо. — Я не виноват, что они не смотрели под ноги, — Венти вскидывает палец вверх. — К тому же, я тогда извинился. Конечно, он извинился. Только извинения не помогли трем карапузам, не вписавшимся в поворот. Скар до сих пор не понимает, на кой черт Венти решил, что поспорить с детьми на то, кто быстрее добежит до места линейки, — это охуеть какая крутая идея. Тот высокочастотный вой весь лагерь будет еще долго вспоминать. Так же, как Скарамучча будет вспоминать лесной пожар в глазах Еимии. Деревья трещат, превращаясь в угли, а кожу жжет от ощущения чужого взгляда. Но не то чтобы сердитый взгляд вожатой пугал его больше мутного отражения зеркала. Так- — Так, — Кадзуха захлопывает книгу двумя ладонями, принимая сидячее положение. — Мне кажется, правда стоит проверить. У меня такое чувство, что в нашем крыле слишком тихо. — Отлично, из-за Венти мы стали изгоями, — угрюмо тянет Скар, утыкаясь носом в подушку. — Странно, что это случилось только через половину смены, — фыркает Сяо, за что Венти накрывает его лицо подушкой. — Может, они просто забыли нам сказать, — Кадзуха поднимается с кровати, направляясь к выходу. Скарамучча предпочитает не думать о том, что он провожает Кадзуху взглядом против воли. У него, знаете, рефлекс за это время выработался. Смотреть, но руками не трогать. Смотреть, но молчать. Кадзуха тем временем скрывается за шкафом, который всегда закрывал Скару обзор на коридор. Не то чтобы он был ему нужен. Разве что сейчас. Коротко скрипит входная дверь, в корпусе воцаряется тишина. А потом легкий вскрик мешается с хлестким звуком воды. После этого по коридору прокатывается девчачий смех, который очень неумело пытаются сдержать. Топот пары ног спешно удаляется от их комнаты. Сяо и Венти синхронно поворачивают головы к выходу, Скар слегка подается вперед, словно что-то действительно увидит. Когда на пороге появляется Кадзуха, комната погружается в недоуменное молчание. На вороте футболки у него красуется мокрое пятно, вода с глухим стуком капает с пепельных волос на пол. Пряди прилипают к лицу, словно он попал под дождь. И прежде, чем кто-то успевает что-то спросить, Кадзуха начинает сам. — Друзья, — говорит он совершенно спокойно, прикрыв глаза. Убирает мокрую челку с — лица, а затем оглядывает ребят. — Это война, — важно заканчивает он.

***

Когда Ху Тао и Янь Фэй решили, что начать обливать всех водой, — это хорошая идея, они явно не думали, что все остальные пойдут в наступление. Когда ребята выглянули в коридор, они столкнулись со всеми, кто попал под горячую руку этих приколисток. Горо, Лайла и Нилу обменялись понимающими недовольными взглядами: все трое были беспощадно облиты. Примерно в этот момент все поняли, что дела принимают серьезные обороты. Насколько серьезные обороты могла бы набрать водная война. Почти все, за исключением Альбедо и Коллеи, отправились на поиски девочек, Вооружившись бутылками. Но, когда они постучались в их комнату, дверь им открыла Аяка, которая была совершенно без понятия, что происходит. Полусонная Мона невнятно отправила их куда подальше, поэтому пришлось отправиться дальше. Скар, если честно, не понимал, зачем. Не понимал, зачем им, старшему отряду, устраивать эту клоунаду, ходить по коридору, как придурки, и выискивать Ху Тао и Янь Фэй. Но Кадзуха вел всех слишком уверенно, и вопрос отпал как-то сам собой. Тишина размазывалась в воздухе жарким маревом, тянущимся с улицы. Воздух медленно раскалялся, отчего коридор временами начинал плыть, растягиваться, растекаться. Когда они вышли к общему залу, Скарамучча спрятал широкий зевок в ладони. Когда они вышли в коридор, в уши ударил резкий всплеск воды. — Противник перешел в наступление! — звенит голос Ху Тао, когда одним точным взмахом бутылки она мочит сразу троих: Хейдзо, Горо и Венти отпрыгивают назад, но это их не спасает. Ху Тао тем временем спешит к противоположному углу зала. — Срочно перегруппировываемся! — бросает она куда-то в сторону стола. Скар не сразу понимает, кому она это говорит, пока из-за стола не показывается голова Янь Фэй. — Я же говорила, что это хреновое место! — ворчит она, доставая из-за пазухи водяной пистолет. И откуда только такой взяла…? — Надо теперь куда-то переходить! — когда к столу подлетает Нилу, почти сразу осушая бутылку, Янь Фэй уворачивается, ныряя под стол и вылезая с другой стороны. — Я не собираюсь вечно тебя прикрывать. — Вот вам что, реально заняться нечем? — ворчит Лайла. Она подходит к нарушителям спокойствия осторожно, словно диких животных приручает. Только бутылка в ее руке не внушает доверия. — Вы мне поспать нормально не дали. Ху Тао ее реплику игнорирует, одним выпадом осушая половину бутылки на девушку. — Спать нужно ночью! — насмешливо восклицает она. Но смех ее длится недолго, когда по щеке ей пощечиной не прилетает вода. Все застывают, уставившись на Сяо. — Вы с Яной ночью так болтаете, что хер уснешь, — монотонно заключает он, оттряхивая пустую бутылку. Ху Тао медленно хлопает глазами, переводя взгляд с бутылки на Сяо и обратно. А потом замахивается. И Скар едва успевает моргнуть, когда Венти в самых кинематографичных традициях отталкивает Сяо и сам получает водой в лицо. Капли тарабанят по полу с его косичек, оставляя прозрачную лужу. Сяо чуть не врезается в Скара, но тот успевает выставить руки. На вопросительные взгляды Венти пылко кладет руку на грудь. — Оставь меня, не нужно благодарности, — бравирует он, прикрыв глаза. — Я всегда прикрою твою спину, где бы мы ни- Ай! Он морщится, отскакивая на несколько шагов назад и чуть не сталкиваясь с Кадзухой, когда в него прицельно бьет тонкая струя воды. — Янь Фэй, прекращай, — недовольно говорит Нилу, обливая ее со спины. Через пару секунд Скар вообще перестал понимать, что происходит. Кажется, они все перестали. Потому что все это водное месиво сложно описать чем-то конкретным. Все слилось в одни бойкие возгласы, звуки льющейся воды и шлепанья тапок по полу. Скарамучча честно пытался нечестно уйти в свою комнату, но Венти ухватил его за запястье ледяной мокрой ладонью со словами «Ты пропустишь все веселье!» Да уж, вот это веселуха. Он прямо чувствует, как весело все завтра слягут. Благо, сильно попасть под раздачу Скар не успел: мокрыми были только левый рукав футболки и спина. Не сказать, что он сильно участвовал во всем этом действе, он, скорее больше держался стены, но защищаться от нападок Ху Тао периодически приходилось. Скарамучча вертит в руках пустую бутылку, оперевшись поясницей на подоконник. За окном по-прежнему жарит солнце, плавя еловые макушки темного леса. Тонкая тропинка за ветхим забором ниткой тянется вдаль, в густой даже днем мрак. Сквозь полупрозрачные занавески не пробивается ни малейшего дуновения ветерка. Скар отходит на пару шагов, когда рядом с ним на и без того мокрый пол шлепается вода, выдыхает. Смотрит на то, как Ху Тао и Янь Фэй безуспешно отбиваются от окруживших их ребят, пока Тома и Горо раскручивают Хейдзо на скользком полу. На губах нервно дергается подобие улыбки. Ну, теперь хотя бы не так жарко. Вернее, даже холодно. Вернее, пиздецки морозит, когда по спине мурашками прокатывается шуршащий голос, зовущий его по имени. И звучит он нигде и одновременно везде. Звучит, как галлюцинация, но при этом слишком правдоподобно. Не имеет источника, но доносится из окна. Со стороны леса. Скарамучча, кажется, никогда в жизни так быстро не оборачивался. Сделай он это на долю секунды быстрее, кажется, у него бы просто сломалась шея. Он сверлит взглядом лес около полуминуты, но ничего не меняется: все тот же забор, все те же тени между стволами, все та же узкая тропинка, ведущая в неизвестность. Сердце на короткую долю секунды подскакивает к горлу, бьется там, бьется сигналом тревоги, воет на распев «Су-у-у-ука-а-а-а-а, су-у-у-у-у-ука-а-а-а-а-а». Скар отшатывается от подоконника, словно он раскален, и не двадцатью пятью градусами, а как минимум сотней. Отшатывается и чуть не сносит кого-то с ног. Его шея скрепя сердце выдерживает еще один резкий поворот, когда Кадзуха обеспокоено тормозит его подинерционное тело за плечи. — О господи, ты в порядке? — Кадзуха смотрит обеспокоенно, но в рубиновых глазах еще горит костровыми угольками азартный раж. Волосы пепельные у него в полнейшем беспорядке, с них ручьями бежит вода, но это как будто последнее, что его волнует. И, наверное, в его этом «Ты в порядке?» было больше формальности, чем заинтересованности. Больше поверхностности, чем беспокойства. Но когда Скар нервно сжимает хрустящий корпус пластиковой бутылки, весь костер в глазах Кадзухи тлеет, догорает. Улыбка стекает с его лица вместе с водой. И в глазах у него теперь только немой вопрос: «Опять?». Потому что, естественно, он понимает. Кадзуха вообще человек охуеть какой понятливый, все на лету схватывает. Все-то ему очевидно, все-то ему ясно, как безоблачное небо в плюс двадцать пять. И Скар проглатывает свое колотящееся сердце, когда Кадзуха начинает медленно отводить его в сторону. Когда перехватывает его за руку, чтобы удобнее было. Так вообще жить, знаете, очень удобно. И они бы могли скрыться в бодром и резвом шуме водной войны, вернуться в их комнату. поговорить и разбить то зеркало нахер, пойти и вырубить тот лес до ебучих пеньков. Могли бы, но шум длился недолго. Ровно до того момента, как… — Ловите волну! — восклицает Венти, резко взмахнув в воздухе открытой бутылкой. По залу прокатывается короткий смех, капли со звоном падают на пол, но через секунду все погружается в гробовое молчание. В ту секунду, когда на пороге появляются Тарталья и Еимия, по волосам которых начинает медленно стекать вода. И волну никто не ловит. Ловят только пиздюлей.