Начало вращения

Старое тело еле двигалось среди снежных гор. Был преодолён ещё один массивный хребет. Цинь Хуайчжан, призванный когда-то своим учителем для помощи, решил лично нанести ему визит, когда понял приблизительно, как сможет помочь. — Ученик приветствует учителя, — поклонился он Е Байи, и тот, не говоря ни слова больше, вышел из покосившегося ветхого дома, захлопнув провисавшую вниз дверь. — По тем слухам, что удалось собрать, могу утверждать, что Жун Сюань покончил с собой на Фэнъя. На поиск этой информации ушло целых пять лет из двадцати, сколько существовала школа Времён года. Долгих пять лет, в течение которых гибли её ученики, которые так и не смогли отыскать всю правду, принося разрозненные сведения, из которых только недавно сложилась относительно целая картина случившегося. Взгляд Е Байи сделался тяжёлым. — Спасибо, Хуайчжан, что взялся за это. Из-за вестей я резко вернулся обратно, но теперь… — Как мастер Чанцин? Привычные своей белизной траурные одежды беспокойно колыхались при порывах ветра. Слепящее глаза солнце не давало всмотреться в как всегда молодое лицо его сурового учителя, но Цинь Хуайчжан даже так знал, что оно изображало полную бесстрастность, когда на деле в душе мастера Е был шторм, сносящий города. Цинь Хуайчжан волновался о своих учениках, которых оставил по зову мастера. Всё же, как ни крути, его поместье, его самое великое в жизни детище, ещё было молодо. Многие школы существовали лет по семьдесят или по сто, как тот же Союз Пяти Озёр, в то время как поместье Времён года насчитывало только два десятка. — Чанцин последние годы был прикован к постели и сейчас... умер он, Хуайчжан. За пару дней до твоего прихода. Пойдем с этой чёртовой горы. Видеть её не могу. Ни саму Чанмин, ни жену Чанцина… Старая кошёлка. Я найду А-Сюаня. А ты, бестолковый ученик, иди и разыщи своих старых друзей, что наворотили дел. Е Байи зашагал вперёд, не обращая внимания на норовящие попасть в глаза снежные хлопья и жалящий ветер. Сказать, что Цинь Хуайчжан был ошарашен, значит просто промолчать. Он ещё помнил, как в цзянху ходили легенды о великом мечнике и кузнеце «Призрачной руке» — Жун Чанцине. Помнил, как ему о нём рассказывала когда-то мать, как когда-то слышал рассказы на постоялом дворе. Как видел его, дерущегося с мастером Е на мечах и на руках, как Жун Чанцин своей духовной силой мог ломать горы. Создатель Дахуана, сверкающего лезвием генерала среди мечей, ныне утерянного; создатель безымянного клинка, который Жун Чанцин подарил своему другу Е Байи, и который тот держал сейчас на своём поясе. Длинного клинка — Лунбэя, Хребта дракона, исчезнувшего вместе с Жун Сюанем. И теперь осознавать, что всё это закончилось… как будто ушла целая эпоха, а он сам остался её свидетелем, не верящим, что всё закончилось и вряд ли когда-нибудь повторится. Цинь Хуайчжан не представлял, что теперь будет. К тому же, умерший Жун Сюань… — Ты идёшь или нет? Черепашьей выжимки наглотался что ли? — обернулись к нему с недовольством в голосе и во всей позе. — Нет, мастер Е. И всё же, в отличие от вас, я далеко не так крепок костями, — закряхтел Цинь Хуайчжан. Ему уже было за пятьдесят. Для славного героя это обычно не было приговором. Но Цинь Хуайчжан чувствовал, что скоро и его час придёт. Может лет пять у него в запасе ещё было, в то время как учитель Е навсегда останется юн лицом, но с глазами такого же дряхлого старика, как и у него самого. На короткое мгновение ему показалось во взгляде мастера и друга, что тот пытался запомнить, как он, его ученик, выглядел. Его последний ученик. Потому что по слухам Жун Сюань умер на территории Долины Призраков. И имелись все основания им верить. Спуск с горы был нелёгок, но они справились. У её подножия располагалась старая деревенька, благодаря жителям которой начали ходить слухи о Монахе с горы Чанмин. — Жун Сюань — демон! Мало того, что украл трактаты! Так ещё и убил собственную жену! — Изверг! — Душегуб! Малый рынок полнился этими досужими разговорами среди выпивох и лентяев, которые только и могли, что осуждать других, но не видеть в самих себе и капли порока. А Жун Сюань оставался на слуху уже много лет. Несмотря на то, что о нём давно ничего не было слышно, он всё ещё был проклинаем и ненавидим всеми. И даже если изначально праздный люд собирался обсудить что-то другое, то, спустя пару чарок, разговор рано или поздно сводился к нему — демону во плоти, которому «следовало отправиться на крюки Диюя сразу после рождения». — Мастер, — позвал Цинь Хуайчжан, всерьёз тревожась за него. Потерять друга и ученика — то ещё испытание богов. Повернувшийся Е Байи окинул его мёртвым взглядом. В нём и так раньше мало что проскальзывало человеческого, как если бы он забыл, что был живым. Проблески чувств бывали заметны у него только при разговорах с Жун Чанцином или о нём. Но сейчас и этот огонёк в его глазах погас. Просто живой труп. Не человек. — Если ты считаешь, что меня может смутить болтовня каких-то болванов, то ты не умнее рисовой кадки. Сглотнув, Цинь Хуайчжан замолчал. В самом деле, что бы он сам ощущал, окажись в такой ситуации? Представлять не хотелось. Его школа слишком многим людям перешла дорогу. Всё живое рано или поздно рассыпалось прахом, и он только надеялся, что после его неминуемой смерти первый ученик сможет справиться с возложенной на него ответственностью. Что дело всей его жизни не угаснет после двадцатилетней истории. Цинь Хуайчжан потерял уже достаточно учеников на множестве опасных для жизни заданий. Бывали секреты, за которые люди готовы были убить. И так уж сложилась судьба, что именно на чужих секретах специализировалось поместье Времён года. Но даже уникальная техника маскировки не всегда спасала их от гибели. Они добрались с учителем до Арсенала самопровозглашённых героев. На стенах, неподалёку от замурованного входа, ещё сохранилась потускневшая от времени и замёрзшая кровь Юэ Фэн, жены Жун Сюаня, унесшей руководство Инь Ян для спасения своего мужа после практик последнего с запретной мантрой Люхэ. Е Байи дотронулся до покрывшегося инеем и ледяной коркой красного пятна и перевёл взгляд на расположившуюся вдалеке дверь, которая запечатывала вход. — Похоже на работу мастера Луна из Драконьей Бездны, — припомнил Цинь Хуайчжан, заметив его пристальное внимание. — Ещё один бездарь, который растратил свой талант на полную ерунду. Кто общался с младшим Луном? — Знаю только о мечнике Вэне из Долины Целителей… — Вечно всё упирается в неё: жена Чанцина, А-Сюаня, чёртово руководство Инь Ян, теперь этот Вэнь… Займись этим. А я попробую разведать что да как в пределах Цзиншу. И пускай призраки боятся показываться сейчас после смерти Жун Сюаня... я вскоре нанесу им визит. Разошлись они на следующий же, слепящий, как и прежде, глаза, день. Е Байи неожиданно снял со своего пояса гибкие ножны и вручил ему не глядя. Хуайчжан пребывал в замешательстве, подхватив длинные тонкие ножны с мечом, которые чуть не упали. — Мастер… — Хуайчжан, — бесцветность в голосе Е Байи примораживала к месту. Его сковало этим чувством сильнее чем горным ветром, морозящим сейчас пальцы как тонкими иглами. — Это теперь твой меч. — Но это же… — он сглотнул вязкую вдруг слюну. Это был подарок Жун Чанцина, он знал это. Почему мастер решился... Глянув на рукоять, Хуайчжан чуть обнажил ножны. Безымянный меч. Чистое от каких-либо выбитых надписей лезвие. Похожее на лёд. И так подходящее этим своему истинному владельцу. — Меч без имени все равно что без души... — Как хочешь, так и назови. Мне без разницы, — не прощаясь, Е Байи развернулся и двинулся в путь. Одинокий среди холодов. Цинь Хуайчжану вдруг захотелось, как когда-то, когда он был ещё молодым и полным сил, побежать вдогонку за своим учителем. Он даже сделал пару шагов за ним, но, в итоге, сдался. Е Байи, как и все одинокие люди, не привыкшие ждать кого-то, ходил быстро. В разы быстрее, чем ранее. Даже не воспользовался цигуном, но ему и не было в нём нужды. Смысл торопиться тому, кто уже потерял всё самое важное в своей жизни? Собравшись с мыслями, Цинь Хуайчжан постарался побыстрее покинуть пределы гор и их массивов со снежными, внушающими трепет, шапками. Вдали маячило зелёное море лесов, а где-то и кажущиеся бескрайними просторы золотящихся полей. Его учитель двинулся на юго-запад. Ему самому же предстояло идти ровно на запад, надеясь разыскать того, кто был знаком с Лун Цзюэ, Жун Сюанем и его умершей женой Юэ Фэн: Вэнь Жуюя. Дальняя дорога изрядно подорвала его здоровье, но, в то же время, ему было радостно, что ещё совсем чуть-чуть — и он мог бы вернуться к своим прямым обязанностям главы поместья. Что рядом будет вечно показательно суровый юный Цзышу, мельтешащий милый и бесхитростный Цзюсяо, нелепый в исполнении техник. Мин Хуан: хороший малый, который заботился о младших ребятах как самый настоящий старший брат — то, чему, по мнению главы Цинь, стоило бы поучиться его старшему ученику. Би Синмин, который отвечал за тренировки новеньких. Не до конца освоившийся на новом месте Си Цзынъи... И многие и многие другие. Все эти дети, которых он пристроил к себе, в чём-то были обездолены. Кому-то не повезло распрощаться с титулом и чином из-за интриг, в которые они были впутаны родителями, кого-то оставили на растерзание диким животным в лесу из-за того, что лишний рот было не прокормить... Они — его последняя отдушина. Надежда, что он сделал в своей жизни что-то хорошее. Не обладая ничем, кроме таланта к перевоплощению, он старался, чтобы они смогли найти своё место в жизни, как когда-то мастер Е помог найти его ему. Пускай из Цинь Хуайчжана не вышло легенды цзянху, он делал и делает всё, что в его силах. Он уважаем и почитаем, многие люди не сразу, но, со временем, обращались за услугами именно в его поместье, чтобы раскрыть правду. Или же наоборот — похоронить её как можно глубже. Поначалу всё шло очень плохо. Первые лет пятнадцать у него была горстка учеников, для которых хватило бы и пальцев двух рук, чтобы пересчитать. Именно поэтому он не смог вовремя помочь своему мастеру. Но теперь у него был восемьдесят один многообещающий ученик. Каждый из которых — уникален. Тот же Цзюсяо мог расположить любого своей открытостью, что ему могли взять и всё выболтать. Цзышу было под силу проникнуть куда угодно. Мин Хуан покорял каждого своим трудолюбием. Би Синмин был способен вести людей за собой: настоящий лидер, которому, правда, немного недоставало хитрости того же Цзышу, его гибкости, зато он хорош в техниках отступления. Размышляя так о своих подопечных, он добрался до бамбуковых зарослей и подъёма в Долину. Неподалёку текла река, своим журчанием расслабляя его, уставшего от дум. Высились стебли и ветви над головой, на которых сидели птицы. Где-то вдалеке раздавался галдёж молодежи, играющей в догонялки. Цинь Хуайчжан немного жалел, что не смог детям под своей опекой дать такого же счастливого детства. Потому что эти если и тренировались, то только по наставлению родителей. Большую часть времени они веселились, как и полагалось самым обычным ребятишкам, которые ещё не познали всех горестей жизни. Его же ученики такими не были. — Дяденька, вам к кому? — спросил его местный мальчонка, обнимая одной рукой большого для своего малого роста соседского пса и наивно улыбаясь. В другой он держал ярко-красную танхулу, сверкающую в лучах постепенно готовящегося к закату солнца. Цинь Хуайчжан присел на корточки, чтобы видеть его яснее. Незаурядный ум, если опираться на медицинские трактаты о строении черепа и их взаимосвязи со способностями. На вид примерно около девяти лет. — Не знаешь, проживает ли где тут поблизости семейство Вэней? — Вэни? В самом конце деревни. Давайте провожу. Это мой дом. Удивившись, он последовал за ребёнком, который по пути рассказывал ему о своей прекрасной маме, целительнице Гу Мяомяо, об отце-целителе, который был ещё и знаменитым мечником. Глядя на него думалось, что мальчуган жил в рае при жизни. Ни склок, ни бед. Обычное дитя, довольное своей судьбой. — К нам вы сегодня не первый гость, кстати. Меня о том же спрашивал ещё один человек… дядей назвался. Сказал, что друг родителей… Сердце сковало необъяснимой тревогой и, несмотря на возраст, Цинь Хуайчжан поторопился быстрее за мальчиком, стараясь не обращать внимания на боль в коленях. — Скажи мне, юный Вэнь, как его зовут? — Он хороший и очень добрый, — мальчик мечтательно и нежно улыбнулся, что невольно растрогало. Дико захотелось увидеть подобное выражение у того же слишком серьезного и несгибаемого Би Синмина или показательно стойкого и сурового Чжоу Цзышу, — подарил мне танхулу... Цинь Хуайчжан сначала сам незаметно для себя приподнял морщинистые уголки губ в ответ. Но резко побледнел и будто постарел ещё лет на десять, услышав от весело подпрыгивающего мальчишки под боком: — Он сказал, что его зовут дядя Чжао… Дойдя до дома, он влетел внутрь, быстро наказав обескураженному ребёнку не ходить за ним. Чжао Цзин, один из самопровозглашенных героев, о котором много чего нелестного знал Хуайчжан, пытался убить главу семейства Вэней, еле держащегося на ногах, отбросив в сторону его жену. Времени подумать не было: ворвавшись, Цинь Хуайчжан бросился к Чжао Цзину и оттащил его за шиворот из дома под слёзы Гу Мяомяо, распростёршейся на полу. И увидев эту картину ему сразу стало понятно, кто именно ответственен за смерть Юэ Фэн, безумие Жун Сюаня. Иначе почему ещё ставший недавно главой клана Чжао Цзин пытался их убить? Ненависть взметнулась в груди подобно яркому солнцу, выглянувшему из-за облаков. — Я знаю, что это ты, Сюань-гэ бы никогда…! — Он — монстр! — крикнул Чжао Цзин, пытаясь отбиться. — И получил по заслугам! — Фэн-эр, по-твоему, тоже была монстром?! — взревел Хуайчжан и толкнул его на землю. Тот быстро подобрался, недобро глянув. — Зачем ты пытался убить Жуюя? Вэни — тоже монстры? А их сын, которого ты чуть не оставил без родителей? Оглянувшись на собравшихся зевак, прикладывающих ладони ко рту и шепчущихся, Чжао Цзин усмехнулся. — Они помогали ему. Знают, где он схоронился… — Чжао Цзин явно тянул время, рассчитывая на что-то. Или на кого-то. Он ещё раз оглянулся, но видимо не нашёл искомого, а потому его взгляд замер на Цинь Хуайчжане, сжавшем пальцы на рукояти меча. — Он давно пропал! Ни одна живая душа его не видела уже пять лет! — Господин, мой сын!.. — взмолилась Гу Мяомяо, еле держась в дверях дома. Глянув быстро по сторонам, он заметил её ребёнка, стоящего с широко раскрытыми глазами и неверяще смотрящего прямо на него и Чжао Цзина. Последний, проследив его взгляд, постарался незаметно порыться в карманах, почти вынул метательные иглы, как Хуайчжан ринулся в его сторону и хлёстким выпадом перерезал ему горло. Иглы выпали, когда Чжао Цзин свалился прямо у его ног. — Чего собрались тут? Нет здесь ничего интересного! — прикрикнул он на толпу, которая заворчала, недобро посматривая, и начала рассасываться. — Мама? — девятилетний мальчик обеспокоено посмотрел на заплаканную женщину, держа в руке сладкий боярышник на палочке, — папе снова плохо? Почему ты плачешь? И почему он, — кончик танхулу указал в сторону Цинь Хуайчжана, — почему… Это же дядя Чжао… Гу Мяомяо кинулась обнимать сына. Она прижала его к груди так сильно, что тот покачнулся. Цинь Хуайчжан ещё раз опустил взгляд под ноги. Чжао Цзин хотел погубить семью этого мальчишки, которого не выпускала из рук мать. А на руках Хуайчжана появилась ещё одна кровь. Кровь человека, который не считался ни с кем, кроме самого себя. В обители Яньло-вана ему самое место. Подняв голову к небу, Цинь Хуайчжан мысленно попросил прощения у Жун Сюаня. Если тот и в самом деле умер, то ему, как его собрату по учению, наверно было бы приятно на том свете, что он защитил эту семью и, хотя бы частично, воздал Чжао Цзину за смерть Юэ Фэн. А если всё-таки жив… Возможно когда-нибудь, надеялся Цинь Хуайчжан, он сможет рассказать ему об этом, коль тот будет в состоянии слушать. В любом случае, он не мог не вмешаться. — Мам! Задушишь же! Мам! — когда ребёнок понял, что так просто вырваться из хватки матери не удастся, он смиренно застыл, обнимая одной рукой её, а другой продолжая держать сладость. — Господин… — обернулась на него Гу Мяомяо. — Не знаю, как вас благодарить… — Подожди с благодарностями, целительница Гу. Наверно не стоило его… но как увидел его рядом с вами, то не выдержал. Скажите мне, почему вы живёте не в центральной части Долины Целителей, а здесь? От кого вы прячетесь? — От тех, кто охотится за Арсеналом, — раздался хриплый мужской голос. Повернувшись в сторону дома, все увидели Вэнь Жуюя: высокого, в синей накидке поверх исподнего, с потом по всему лицу и ужасно бледного. — Папа, тебе надо отдыхать! Так мама говорила! — Жуюй! Подняв руку вверх, чтобы прервать гомон, Вэнь Жуюй закашлялся и внимательно посмотрел на Цинь Хуайчжана. Тот же решил, что лучше всего его сумеет представить его искусство перевоплощения. Он снял тонкий слой маски и отбросил в сторону. — Цзянху оказывается столь мал, что даже ты решил меня навестить... Глава Времён года. — А как же иначе. Они все вместе вернулись внутрь и расположились на кухне за большим столом. Гу Мяомяо заварила и принесла чай, Вэнь Жуюй пил больше горячей воды. Их непоседливый ранее сын сидел статуей: молча, с глазами на мокром месте. Больше не притрагивался к пару раз надкушенной яркой сладости, отставив её как можно дальше от себя. Мельком наблюдая за ним, пока отец семейства принимал настойки, а жена крутилась вокруг него, Цинь Хуайчжан подумал, что хоть и спас это дитя, что-то всё равно очень сильно переменилось. Этот стеклянный взгляд в никуда, бледное лицо, омрачённое жутким осознанием… Невесело приподняв кончик губ, он понял, где уже видел подобное. У его детей. У того же Чжоу Цзышу. Вэнь Жуюй с семьёй скрывался, чтобы побратимы Альянса не нашли его и не потребовали отданную Лун Цзюэ вещицу. Но Хуайчжан знал, что то был ключ от Арсенала, сверкающий в причёске Гу Мяомяо, измеряющей течение ци своего мужа. Потому что по изученному им и Е Байи замку выходило, что было пять частиц, помогающих открыть его, но главная составляющая — кристального цвета ключ. И сейчас он сиял на закатном свету, который пробивался через окно дома в маленьком поселении около Долины Целителей. — Теперь ты понимаешь? — тихо спросил Вэнь Жуюй, когда жена завершила осмотр и увела их сына в соседнюю комнату. На улице уже стемнело. — Более чем. Однако… думаю, что это ещё не конец. Я видел, что он кого-то ждал, Жуюй. Вам с семьёй лучше перебраться в… Звонкий стук заставил их обоих вздрогнуть. Но за резко открытой Хуайчжаном дверью был всего лишь Старейшина Долины: старый, седой, с палкой в руке, на которую тот тяжело опирался. Спрятав обнажённый меч, он пропустил его внутрь. — Все жители видели случившееся, — не стал садиться тот на предложенное Вэнь Жуюем место. — Я должен доложить о произошедшем управителю провинции. И мне нужно, чтобы вы двое рассказали мне о причинах произошедшего. И А-Мяо… — тот с сожалением глянул на Вэнь Жуюя, — она больше не может оставаться первой целительницей. Как бы мне не хотелось иначе. По словам Старейшины выходило, что обеспокоенные жители просто не будут приходить за помощью к той, у кого имелись враги, желающие вырезать её семью. И вроде звучало с одной стороны логично, с другой же — спасённому им семейству, как понимал теперь Хуайчжан, будет совсем непросто жить в этих краях. Даже несмотря на то, что они не были в чём-либо виноваты. Но жизнь в изгнании была лучше, чем в качестве праха, развеянного по ветру. Когда Старейшина ушёл, получив в ответ понимающий кивок на всё сказанное, вернулась Гу Мяомяо. Вести её совсем не обрадовали. — Как же мы будем?.. И что же теперь наш Кэсин?.. — вопросила она вслух, заламывая руки, сидя боком к мужу. Тот просто приобнял её, в попытке успокоить. Выслушав предложение ночлега и согласившись остаться на ночь, Цинь Хуайчжан направился к единственному свободному месту в доме: в комнату ребёнка. Вэнь Кэсин не спал: лежал с открытыми глазами, глядя в потолок и беззвучно шевелил губами. На скрип со стороны входа он медленно обернулся. Никакого яркого и живого блеска в этих пустых глазах. — Я останусь только на одну ночь и больше не побеспокою твою семью без нужды, юный Вэнь, — тихо закрыл Цинь Хуайчжан дверь. — То, что ты сегодня видел… было жестоко, но таков цзянху. Не всегда мир справедлив, как не всегда одаривают милостью боги. Ничего не ответив ему, ребёнок отвернулся, а Хуайчжан, некоторое время понаблюдав за ним, присел всё же на край циновки, постеленной Гу Мяомяо для него в комнате. — Не вини себя больше, чем следует. На твоём месте мог оказаться каждый. — Не каждый бы пустил беду в дом, продав семью за сладость на палке, — бесцветно выдал Вэнь Кэсин, снова кинув взгляд в его сторону. Какой-то странный взгляд: будто видел и не видел его одновременно. Но Хуайчжан не мог поручиться наверняка: иного света, помимо лунного через окно, не поступало. Цинь Хуайчжан знал, как успокаивать ревущих навзрыд детей, но мало имел представления что делать с такими — замкнувшимися в себе. С ними было сложнее всего. — Я знаю мальчика, который не говорил нормально несколько месяцев после смерти родителей. За ними просто пришли. Тела отдали собакам, а его заставляли рассказать об остальных живых ещё родственниках. — А он рассказал? — Нет. Испугался так, что не мог вымолвить ни слова толком. И до сих пор винит себя. — Он же ничего не сделал! — вдруг тихо возмутился Вэнь Кэсин, приподнявшись на кровати. — А ты разве сделал? Разве мог что-то изменить? Время, как и чужие помыслы — безжалостны. Одно утекает как вода сквозь пальцы, а другое — трудно угадать. И то и то контролировать ты не сумеешь, сколько бы не пытался. Вэнь Кэсин снова улёгся обратно, поднимая взор к потолку. — А если нет… что тогда я могу контролировать? — Себя разве что. Цинь Хуайчжан не знал, насколько помог этот разговор мальчику — с утра ушёл, толком не попрощавшись с ним, не став будить. Вэнь Жуюй был не в силах его провожать, поэтому это легло на плечи Гу Мяомяо. Тело Чжао Цзина уже унесли подопечные Старейшины Долины. Рассвет озарял высившиеся склоны, окрашивая их в более насыщенный зелёный цвет. Холод ветра бил в лицо и грудь, и Цинь Хуайчжан поплотнее закутался в ханьфу, но это мало спасало старческие кости от неконтролируемой дрожи. Жизнь странника очень одинока, когда её не с кем разделить. Потому в своё время он и предпочёл обосноваться в поместье и воспитывать молодое поколение. «Учить шутовским штучкам, да грабить людей на тайны», — всплыли слова учителя в мыслях, вызывая лёгкую улыбку. Кто виноват, что он умел хорошо делать только это? Говорили, скажи кто твой учитель, и я скажу, кто ты. Оставалось надеяться, что наставник Е никогда не слышал такой фразы: его хохот не умолкал бы наверно сутки, а может и более. Правда Цинь Хуайчжан вообще не мог поручиться, что когда-либо видел, чтобы Е Байи смеялся. — Целительница Гу, — вполоборота повернулся он к ней: та была с синяками под глазами и заметными отметинами на хрупких запястьях. При виде последних его охватила злость, и Цинь Хуайчжан поглубже вдохнул, справляясь с гневом: он уже дал ему волю прошлым вечером. И сохранил эту семью. Не сомневался в правильности своего выбора ни на мгновение. — Должен сказать вам, меня волнует состояние вашего сына. Вэнь Кэсин… — Он что-то сказал? — Ничего особенного. Но порой груз вины сильно давит на плечи, заставляя закрываться от остального мира, опасаясь. Если бы потом Цинь Хуайчжан знал, насколько эти слова будут применимы к нему самому, он не говорил бы их сейчас с таким знающим видом.