Начало вращения

Топот сапогов по камню быстро выдернул из дрёмы. Как странно: судя по свету через выбоины — сейчас был день. К нему же в основном приходили либо рано утром, либо во время заката или же вовсе поздней ночью. Но не днём. Очередной приступ искажения ци был совсем недавно. Ушлый малец, меняющий маски на лице, подкармливающий его, начал приносить ему какие-то травы, облегчающие приступы. Они немного помогали, но в прошедшую ночь были совсем бесполезны. — Господин Жун! — тронули его за плечо, — господин Жун, очнитесь! — взволнованный Юмэн тряс его, пока не разомкнулись слипшиеся от усталости веки. — За нами пришли князья Диюя, и ты решил проводить меня в последний путь? — Кое-кто похуже, к сожалению, — кандалы, держащие его, вдруг раскрылись. Холодок прошёлся по кистям и ногам. В болевые точки тут же стукнули по очереди пальцы, вырывая хрип из горла. Перекрывание каналов ци было особенно болезненным в его состоянии сейчас. — Что ты делаешь? — он не соображал. Целая ночь без сна, снова мерещащиеся фигуры в углах, звон этой цепи, ледяной воздух, от которого с трудом спасал украденный мальчишкой женский плащ. — Вы хотите увидеть небо вновь? — неожиданно крепкие для ребёнка руки подхватили за пояс его, дрожащего на тонких ногах, которые стали похожи на две ветви больного дерева. А ведь когда-то он был крепок и духом, и костями... — Это было бы милостью богов. — В Долине нет богов. Только демоны, — Юмэн дёрнул его на себя, и Жун Сюань едва не падал, пока его настойчиво вели наружу. Свет. Яркий-преяркий, он так резал по глазам, но ранее это было только через маленькие отверстия в пещере, а теперь — во всю силу. Воздух. До сих пор он никогда не обращал внимания на эту эфемерную субстанцию, но в пещере он был всё же сырым, холодным. Снаружи, по сравнению с этим, было в разы лучше. И в чём-то даже теплее. Цвета. Так много их: разных, насыщенных. Долгие годы ему был доступен только цвет камня: намокшего, высохшего или замёрзшего. Пробивающиеся слегка золотистые лучи, которые окрашивали его лёгким намёком на золото. А тут… Чуть приоткрыв глаза, Жун Сюань размыто увидел беспокойные голубовато-синие очертания в тенистой дали: не замёрзшая от бурного потока река. Разглядел коричневый камень, припорошенный снегом, а не серый, как в месте своего заточения. Где-то там, дальше, ввысь по склону, были видны зелёные полоски, устремляющиеся куда-то к небу с размашистой верхушкой. По первости он сдуру подумал, что это петрушка. Но, конечно же, это был двоящийся перед взором бамбук. Это не Персиковый Источник, как показалось сначала, а всего лишь угодья Фэнъя. Он никогда не будет считать это место домом, не будет иметь с ним приятных ассоциаций, уговаривал он себя. Но с трудом распахнув полностью слезившиеся веки — не мог не восхититься красотой природы. Она ведь не была виновата в том, что творили люди, населяющие её владения. — Господин Жун, пожалуйста, быстрее, пока нас не заметили. Сюда придут в первую очередь! Почему этот Юмэн тащил его куда-то? Ведь тут так тепло… по сравнению с пещерой. Но ощутимо тепло. Он так давно не видел неба, гор и солнца, на которое не решался всё ещё прямо посмотреть. Под ногами был камень, немного нагретый лучами. Он постарался прижаться посильнее к нему пальцами, чтобы прочувствовать его полностью. Каждую щербинку, зазор, где-то гладкость или неровность… и тепло, до которого стал так жаден. Позволив себя вести Юмэну куда-то вбок от проторенной дороги, по местами зелёной, но уже не такой насыщенной, земле и траве, утопая пятками в эту кашицу, Жун Сюань молчал, впитывая ощущения. Вот тут — мягко. Там — выпирал острый камешек, за который он зацепился нечаянно и рассёк кожу между пальцами. Стало немного неприятно покалывать. Прибрежные голые без листьев кусты порой проезжались по новой одежде, которую ему принёс Юмэн. Они так далеко ушли, что Жун Сюань уже не понимал в какой именно части Долины находился. Солнце начало окрашивать небосвод алыми красками, уходя за горизонт. Стало холоднее, чем ранее, и он постарался посильнее закутаться в старую женскую меховую накидку. Какой-то грохот раздался далеко позади них, и Юмэн вздрогнул, оборачиваясь назад. — Ночью он так далеко не зайдёт… — пробормотал он и скинул с себя плащ, отдавая его Жун Сюаню. И тот, уже заметно стуча зубами, надел его поверх накидки. — Сегодня вы увидите звёзды. Когда наступила ночь, они расположились дальше расширившегося берега реки, скрываясь среди деревьев. Звёзды действительно сияли ярко. Обман зрения или нет, но, кажется, она из них, самая далёкая, пролетела мимо и упала. К счастью ли? Не поблизости, но всё же различимо, завыл протяжно пёс, возможно забредший по случайности на Цзиншу из подножной деревеньки. Если принимать поверья за чистую монету, то кто-то перешёл в лучший мир. Жун Сюань не верил уже ни во что, потому что собственная жизнь казалась какой-то насмешкой. Копошащийся рядом Юмэн не разжигал огонь, но из какого-то схрона за камнями вынул вино и приготовленные мелкие две рыбёшки с холодным хлебом. С помощью ци он их нагрел. — Ты понимаешь, что от чего бы ты меня не прятал, если грянет приступ, то я не буду себя контролировать? — подал голос за долгое время Жун Сюань. Юмэн на это только пожал плечами. — Иных вариантов у меня нет. Тебя кто-то ищет. Даже сумел как-то прорваться на собрание в Зал Яма. — Как странно, — задумавшись, он отхлебнул вина из сосуда. Простецкое какое-то, но сейчас Сюань готов был пить даже маринад. И то и то для него — вкусно. — Последний раз, когда меня искали, то хотели убить. — Именно поэтому, господин Жун, я и увёл вас из пещеры. Подняв на него голову, Сюань не сумел прочитать эмоций на юном осунувшемся лице, что было заметно даже под очередной его маскировкой. Мальчишка до сих пор оставался загадкой. Зачем к нему приходил? Зачем кормил? Жун Сюань всё ещё был не самой лучшей компанией для всего живого. — Печёшься о моем благополучии? — Скорее о возможности выжить. — Тебя просто никогда не пытался убить кто-то с искажением… — Ты пытался, — перебил вдруг Юмэн. — Но не помнишь этого. Порывшись в памяти, он не нашел этому ни подтверждения, ни опровержения, а потому пожал плечами. Пытался и пытался. Смысл отрицать, если он вполне был способен на это. — Так кто пришёл по мою душу? Очередной герой цзянху, возомнивший себя вершителем справедливости? — Вроде как бессмертный какой-то. Большего не знаю, я сразу пошёл за тобой. Он скорее направится осматривать окрестности Фэнъя, но сюда редко кто заходит. Хмыкнув, Сюань вгрызся в плохо прожаренную мелкую рыбёшку с множеством косточек. На миг ему очень захотелось, чтобы это был его наставник Е. Но тот… Он больше не видел Е Байи после того как украл из-под его носа свиток с мантрой, перевернувшей всю его жизнь с ног на голову. А зная характер мастера, даже если тот бы и явился сюда, то только чтобы добить. Но минуло… сколько? Десять лет или чуть больше? Его мастеру незачем было искать своего нерадивого ученика. «А-Сюань», — поднимал его Е Байи на руки маленьким, — «ты — мелкий, наглый и невоспитанный сорванец. Берёшь дурной пример со своего отца и несёшься сломя голову вечно». «Но папу же вы не ругаете за это, наставник!» — возмущался он и получал тычок в щёку ногтем. «Опять читаешь нотации А-Сюаню, Айи? — смеялся Жун Чанцин, хлопая того по плечу, — вообще безрассудство в нём — твой пример. Иногда мне кажется, что он больше твой сын, чем мой и…». «Как перестанешь пороть чушь — приходи на гору, потренируемся», — бросал резко Е Байи, ставя Жун Сюаня на ноги, и уходил. Отец не понимал порой почему тот себя так вёл, сам Сюань же не придавал этому значения. Какие хорошие были времена. Как хотелось вновь ощутить ровный ноготь, врезающийся в щёку, и получить порцию ругательств от наставника Е. Чтобы было как раньше. Нормально. А не как теперь. Несколько суток они перемещались с Юмэном с одной части Фэнъя на другую. Он попривык к солнцу, но к более сильному ветру оказался не готов. Спина с трудом гнулась. Надрываясь, лёгкие наполнялись воздухом и разряжались сильным кашлем. Он простыл, хотя каждый день пил горячее вино, подогреваемое Юмэном, чтобы не заболеть. И по ночам, когда порой не мог уснуть от боли, чувствовал себя как когда-то подле Арсенала: не поднимались руки и голова, хотя он хотел двинуться. Не слушались ноги. А Хэй Учан стоял совсем близко. Склоняясь над ним, и тяжёлая цепь покачивалась в его руках, как и полы его тёмных одежд на ветру. Когда непонятная ищейка всё же покинула пределы Долины так же неожиданно, как и появилась, Жун Сюань попросился обратно. В пещеру. — Пока что я слишком слаб для подобных вылазок, Юмэн. Слаб физически, но вот дающая о себе знать ци начинала активнее течь по меридианам. А значит, совсем скоро, он вполне мог утратить над собой контроль. И все труды юнца тогда пошли бы насмарку. Пропавший потом на длительное время малец вернулся с новыми отвратительными отварами и пилюлями. — Если бы ты прочитал трактат о пульсе от Ван Шухэ, то понял бы, что твои пилюли мне бесполезны. Моя мать и жена — из Долины Целителей, и я знаю, о чём говорю, — он никогда не любил попытки матери сделать из него сведущего во врачевании. Но книги успешно читал, особенно те, которые потом приносила Юэ Фэн. Ведь пульс — это жизнь, пульс — как шум воды и ветра. Единение с собственной сутью, с собственным сердцем — один из залогов успешного применения техники Люхэ. Он познал каждый из трех принципов в первой части свитка, но самый важный из них, единение сердца и воли, тогда так и не смог осилить, что его практически убило. Жун Сюань помнил, как почувствовал слияние духа и ци. Но его одолевал страх из-за учителя. Не было гармонии в мыслях, как должно. Не было понимания, какого-то глубинного, которое не отторгал бы внутренний голос, зачем же он всё это делал. Все причины — распри школ, невозможность обучаться юным талантам — стали такими незначительными по сравнению с тем, что он по сути предал наставника. Пока жена искала способ вернуть его из состояния между жизнью и смертью, у него было достаточно времени осознать ошибки. И потом уже, обретя вновь возможность ходить и нормально дышать, не видя маячившего рядом Хэй Учана, он понял и остальные три принципа из второго свитка, которых он нигде не нашёл, но воссоздал. За запертой изнутри дверью Арсенала дрожали стены, его дух сливался с телом при плавном движении рук. Он обретал внутренний покой, и в голове формировалось всё и ничего разом — как и должно. Жун Сюань тогда понял отрешённость своего учителя. Ведь тот прошёл через тоже самое, через что и он: одна воля, один дух, ци, которые при каждом мановении рук словно проходили пустоту и грань мироздания одновременно. Однако техника не была завершена. Отчаянный крик Юэ Фэн мигом всполошил, и Сюань выбежал, стремясь узнать в чём дело, потом защищаясь от Чжао Цзина… но вид умирающей Юэ Фэн искалечил его душу, заставил ци бунтовать, а единственная разумная мысль, которая на самом деле только всё усугубила, была: «Убить всех, кто навредил Юэ Фэн». И он погнался за её убийцей, но потерял его след. И пошёл войной на всех. Сейчас Жун Сюань знал, как задействовать технику, но из-за циркуляции ци и собственного непреодолимого гнева не смог бы её воплотить даже если бы захотел. Но ему не нужна больше вечность, даруемая Люхэ, когда не было больше Фэн-эр. Теперь не нужна. Он даже пытался покончить с собой, когда понял, что битва перед Долиной Призраков с бывшими побратимами была проиграна. Взял в руки длинный Лунбэй, выкованный отцом и вручённый наставником Е. Лунбэй, чуть ли не светящийся дикой жаждой крови и мести. Но в самый последний момент его накрыл приступ искажения... Жун Сюань должен был умереть уже от этого, но — вопреки всему — всего лишь упал, не выдержав такой нагрузки. Упал, поверженный собственной силой, а после — призраками. Повернувшись на бок с закрытыми глазами теперь, среди спасительных стен ненавистной пещеры, он задался вопросом: а мог бы наставник и вправду прийти за ним просто чтобы увидеться, а не уничтожить, как поклялся когда-то в отношении Долины Призраков?