Начало вращения

Отец и мать были чем-то крайне обеспокоены. Они старались мало обсуждать что-либо при Вэнь Кэсине, но тот, пускай и достаточно поздно, начал замечать их странное поведение. Раньше между ними не было секретов. Не после того, как он однажды пустил беду в их дом и чуть не лишился самого дорогого. Не после Чжао Цзина и красной танхулу. С тех пор минуло чуть меньше года. И что-то вдруг изменилось. — Мама, папа… в чём дело? Вы можете мне объяснить? Гу Мяомяо словно глазами спросила у Вэнь Жуюя разрешения. И тот, под разочарованным взглядом Кэсина, отрицательно мотнул головой. — Ничего серьёзного, сынок, правда… Не выдержав, Вэнь Кэсин просто стрелой вылетел за дверь дома. Недоверие раздражало и задевало. Если что-то касалось безопасности их семьи, то он должен был знать. Обязан! Пускай его руки почему-то не слушались и стали не годны для отцовского меча, пускай он с трудом теперь запоминал всё, сказанное матерью о травах, он не хотел по незнанию допустить ту же ошибку, что и в прошлый раз. Последние месяцы небо днём казалось более беспокойным чем обычно: сероватые тёмные облака сгущались, а светило будто меркло. Кэсин неожиданно заприметил на улице седовласого старика и, с заминкой, вежливо поклонился ему, приветствуя: Старейшина их деревеньки, кротко улыбнувшись и быстро кивнув в ответ, побрёл настороженным шагом дальше. Что он делал за пределами центральной части Долины Целителей, где жил? Почему пришёл в их малое селение, расположившееся на её внешней стороне? Да и почему все вокруг стали такими беспокойными? На входе в Долину была усилена охрана. Да даже выпас скота проходил теперь не столь часто: зверьё старались держать в загонах. Сторожевые псы взволнованно и протяжно лаяли, будто не уставая, а редкие птицы, пролетающие мимо, не пели песен. Только изредка кричали, летя подальше от входа на их земли, словно за ним разверзлась какая-то трагедия для всего птичьего народа. Странствующие сказители обычно приезжали к ним раз в две или три луны, потому как слишком далеко находилось поселение. Но их не было уже очень давно. Редко какая повозка теперь добиралась до их краёв. Все остальные дети, которые так же, как и Вэнь Кэсин, были не в курсе произошедшего, стремились вызнать хоть что-нибудь, но нарывались на категоричность взрослых. У них мало что ранее происходило нового: старый день уходил, наступал новый. Ремесленники мастерили, травники и целители шли в походы за ингредиентами, заводчики скота выбирались на выпас. Поэтому сейчас такое единение большинства жителей невольно вызывало подозрения. Слишком сплочены они были. И слишком чего-то опасались. Кэсин добрался до их местного маленького рынка. Лавочники порой косо поглядывали на него. Даже если передавали кому-то ту же танхулу из рук в руки, они, видя его, будто на несколько мгновений замирали. Пройдя к толпе шушукающихся между собой ребят, Вэнь Кэсин спросил у мальчишки одного с ним возраста. — Сегодня будет собрание? — А, это ты, — неприязненно выдал тот, оглядывая его сверху вниз и обратно. После того как тут побывал Чжао Цзин, Вэнь Кэсина не очень жаловали они, — даже если и да, то вряд ли все на него пойдут. Только самые влиятельные, — как-то с издёвкой бросил он ему. Просто кивнув, Вэнь Кэсин поторопился уйти. Самые влиятельные… Его мама имела определенный авторитет, как и отец. Всё же они были чуть ли не живыми легендами: первая именитая ученица Долины и практически первый целитель-мечник, который к тому же изобрел технику «Восемнадцать узоров Света осени». Их уважали и почитали многие, ведь в своё время они спасли жизни множеству людей. А потому Кэсин решил проследить вечером родителями. Но те, как предчувствуя его планы, остались дома. Вэнь Жуюй принялся вновь пытаться заставить его заниматься с мечом. Но ни единая связка движений у Вэнь Кэсина не получилась. Его больше гложило то, что родителей не позвали на собрание Долины. А это значило… значило, что они уже не имели того влияния, что было раньше. Чтобы хоть как-то восполнить то, что он пропустил на уроках отца, Вэнь Кэсин пробовал несколько раз позаниматься самостоятельно ночью. Стащил у него Цюмин. Но этот массивный меч… он мог поднять его и поднимал. Мог сделать пару движений. Но руки стали болеть, и не от перенапряжения мышц. А будто от напряжения самой ци. И с каждой попыткой это ощущение усиливалось. Несколько дней подряд Вэнь Кэсин оставался ни с чем, пытаясь выяснить что происходило с жителями их поселения. И ему всё же удалось узнать правду, но не под дверьми дома Старейшины, не на собрании, не в доме родителей, а в маминой лавке, в которой та продавала приготовленные лекарства. Он застал только часть разговора. — Неужели и вправду никого не осталось? — озабоченно спросила Гу Мяомяо у одной из посетительниц. — Боюсь, что так, — важно покивала ей пришедшая молодая торговка, — К вам же когда-то… заявлялся один старик, вроде он был из них. Гу Мяомяо расстроенно опустила глаза в пол. Вэнь Кэсину не понравилось, что та выглядела столь виновато. Будто совершила какой-то тяжкий грех. Мама — одна из немногих, кто, по его мнению, мог похвастаться непогрешимостью. — Но господин Цинь всего лишь защищал нас… — Почему же он тогда всё решил самосудом? Знаете, целительница Гу, тот случай всё ещё жив в сердцах жителей нашей деревни. Было бы лучше, если бы ваша семья насовсем покинула Долину, чтобы не накликать бед на наши головы! — Мы ни в чём не виноваты! — громко рассердилась Гу Мяомяо, гневно подняв голову от прилавка. Вэнь Кэсин никогда не слышал, чтобы она хоть единожды на кого-то повышала голос. Он нерешительно замер. — Если бы пришли за вашей семьёй… — Но пришли не за моей, — возразила ей женщина и усмехнулась неприязненно, — возможно было что-то, из-за чего именно ваши родные провинились перед Небом... — Денег не надо, — бросила мама той пучок сухих трав. — Пожалуйста, уйдите отсюда. В двери возник Вэнь Жуюй, который, оценив обстановку, поспешил на помощь жене. Вэнь Кэсин тихо выбрался из лавки через чёрный ход и привалился к стене здания. Их не сильно жаловали последнее время в Долине, он это замечал. Но не ожидал, что виной тому стало их же несостоявшееся убийство. Что матери приходилось выслушивать от пациентов и покупателей подобное и зачастую просто проглатывать обиду. Но даже её терпению пришёл конец. Отцовская рука легла на плечо, и Вэнь Кэсин вскинулся: он совсем не заметил его приближения. — Собери вещи, сын. В ближайшие дни мы уедем отсюда, — тон Вэнь Жуюя выдавал скопившуюся усталость. Наверно подобные вещи происходили далеко не впервые. Просто он только сейчас заметил насколько тяжело приходилось родителям. — Мы... вернёмся? — кроме семьи его здесь ничто не держало. А после того, как он спокойно отпустил Юэ Фэн… Ему казалось, что Старейшина присматривался к нему. Знал, что Вэнь Кэсин натворил. Только непонятно было, почему всё это время молчал. А после прихода Чжао Цзина — тем более. И ему было не по себе. Едкая вина невольно грызла живот, доходила до груди, скреблась по спине, впивалась острыми когтями, опаляя и забираясь выше. Пробиралась в голову и мучила видениями: а что, если бы?.. — Нам тут больше незачем оставаться. Я никогда не говорил тебе, Син-эр, но и ранее здесь жилось несладко. А с тех пор, как Жун Сюань… — глаза Вэнь Жуюя заволокло сожалением. Отец, после нападения Чжао Цзина, рассказал ему свою историю: как он когда-то, по зову своего друга, мастера Лун Цзюэ, пришёл к далёкому, затерянному в горах Арсеналу, а по итогу они с ним наткнулись на истекающую кровью Юэ Фэн, которую загубил Жун Сюань, после чего тот сбежал. И Вэнь Жуюй принял просьбу Лун Цзюэ спрятать какую-то вещицу, за которой наверняка и охотился умерший, новоиспечённый тогда, глава клана Чжао. Может, если бы отец не согласился, то за ними бы никто не пришёл, и их семье жилось бы лучше. Лучше, но намного ли? Оторвав взгляд от возвышающихся зелёных холмов, где деревья беспокойно покачивались, тот встретился глазами с Вэнь Кэсином. — Нас пригласили в соседнее селение: овцепас Ли, которому ты относил лекарства, сказал, что мог бы выделить нам место. Знаю, ты теперь не особо ладишь с другими детьми. Да и они постоянно жалуются на тебя. Может там мы все придёмся к месту. Они дожили до того, что им у родного дома нельзя было спокойно сидеть без косых взглядов. Перешёптываний. Или, как выяснилось, вот таких сцен в лавке. Глаз заныл, напоминая о себе. Мама сказала, когда случайно обронил, что чувствовал себя неважно, что он слишком сильно обо всём переживал. Отец — что нужно научиться очищать сознание. Пытаться медитировать. Но у него ничего не выходило. А отцовский меч будто вибрировал, отталкивая от себя. Не признавая, как если бы был живым. Но хоть Цюмин и был первоклассным мечом, Вэнь Кэсин знал, что тот сделан всего-навсего из бездушного металла. Однажды, когда Вэнь Жуюй не видел, он стащил у него маленький кинжал не из такой благородной стали как Цюмин. Малоиспользуемый. И лезвие, после пары занятий, раскололось будто яичная скорлупа, сжатая кулаком. А рукоять — треснула. Осколки он втихаря закопал под деревьями. И лишний раз опасался теперь брать оружие для тренировок. Цюмин почему-то выдерживал подобное, но Кэсин занимался с ним не так часто. Видеть разочарование в глазах отца — практически невыносимо. Он улавливал эти взгляды. Слышал, как тревожно по вечерам родители обсуждали его и отсутствие у него успехов. Многие напрашивались Вэнь Жуюю в ученики, а тот не мог даже передать технику сыну. Мать же — свои знания. Как он мог сказать самой лучшей целительнице, что постепенно терял способность видеть? Вэнь Кэсин читал теперь вдвое больше и в пять раз дольше, вчитываясь в каждое слово. Не мог сконцентрироваться и привыкнуть. И не понимал из-за чего это происходило. Он был спокоен, всё было по первости в порядке, однако, когда пытался практиковаться — руки сводило судорогой. Меч казался неподъёмным. Столбцы иероглифов плясали перед взором, троились и не могли сложиться в голове во что-то осмысленное очень долгое время. Чтение и вовсе, постепенно, становилось малодоступной для него роскошью. Он старался заучивать. Слушал маму, пытаясь запомнить сказанное ею на слух. Не оставлял попыток разобраться с её записями, но всё становилось в разы хуже. Перед отбытием мама проверяла всё ли они взяли и, заглянув в сундук в его комнате, вдруг вынула свёрток из старых тряпок, в котором было что-то тёмное-красное, липкое и скукожившееся. — А-Син? — она удивлённо подняла на него глаза, и он внутренне весь сжался. Эта вещица… Он не рискнул её выбрасывать, боясь, что она навредит кому-то так же, как и ему. — Зачем тебе эта отрава? От неё веет плохой энергией… Танхулу. Ранее яркая и когда-то очень вкусная, сладкая. — Где ты её взял? — потребовала мама ответа. Это была та самая танхулу, подаренная ему Чжао Цзином. Которую, перед тем как спасший их однажды от смерти старик остался в его комнате, он спрятал подальше от всех. — Ладно, — взгляд Гу Мяомяо стал мягче. Она отложила аккуратно ссохшееся. — Дай, я тебя осмотрю. Проверка пульса, языка, нёба, кожных покровов, глаз… — Ты видишь что-нибудь левым глазом, сын? Мне кажется, что радужка светлеет. Немного отличается от правой. Ты же не ел и не трогал эту гадость? — она кивнула на старые тряпки с танхулу. — Она вполне способна навредить... — Гу Мяомяо подцепила неприглядное теперь угощение, обернув ладонь подолом одежды, критически осматривая находку. Припомнив, Вэнь Кэсин неясно мотнул головой. В тот страшный день он сделал вроде всего один укус. И больше даже не касался её голыми руками. Но что сказать маме? Опять начала бы волноваться. — Давай ты на всякий случай выпьешь мои настойки: если и касался, то немного времени прошло, точно должно помочь. Хотя, такой странный эффект… Он знал, что её отвары не помогут. Когда только начал терять остроту зрения, то перечитал все имеющиеся на эту тему книги. Только сборник по ядам не сумел достать — тот был заперт в сундуке в маминых покоях, и она бы заметила пропажу. Сначала просто казалось, что он не мог сосредоточиться. Сейчас же начинало всё вдали немного плыть перед глазами и, самую малость, рябить. Справа он видел всё не так чётко, как раньше, но хотя бы мог это делать. А левым глазом… Прикрыв правое веко по просьбе матери, он попытался разглядеть её лицо, когда та отошла на три чи. Какие-то черты он угадывал. Мог признать, что напротив него стояла мама. Но взволнованная ли? Улыбающаяся? Вроде тонкие чернильные мазки-брови изогнулись от переносицы вниз, а от внешних уголков глаз — вверх. Возможно нахмуренная? Он не разобрал. Нежное лицо с двумя точками-глазами, с чёрными линиями сверху и полноватой розоватой полосочкой в самом внизу — губами. — Ты видишь меня? — Вижу, мама. Ну что за допрос? — хохотнул он. — Как бы иначе я ходил тебе за травами? Я бы спотыкался на каждом шагу! Всё в порядке. Она всё равно наскоро сделала ему лекарство, наказав пить в дороге по несколько глотков. Руки сводило, как если бы он хотел что-то удержать, но не мог. Во время долгой поездки мать и отец были озабочены разговорами об обустройстве нового дома. Когда они все вместе выехали на запряженной повозке, их проводил до выезда из поселения только Старейшина Долины. Все остальные жители попрятались по домам, некоторые из них с опаской выглядывали из окон. Привалов они не планировали. Весь путь занимал совсем не так много времени: чуть меньше одного шиченя. Пешком Вэнь Кэсин проходил это расстояние за два. Но, всё равно, приходилось тяжело. Собственная духовная энергия будто взбесилась, и всё же ему как-то удавалось себя сдерживать. Вэнь Кэсин напоминал самому себе не запущенный в небо фейерверк. Как местами промокший порох, часть которого была пригодна для салютов, а другая — нет. Невидимые руки будто держали огонь около него и непонятно было, когда его выдержка треснет. Но треснул пока только корпус тележки, в задней её части. Повозка остановилась. — Син-эр, что там такое?! — крикнул Вэнь Жуюй, останавливая лошадь. Гу Мяомяо, сидящая рядом с ним, взволнованно оглянулась следом. Пришлось латать повозку подручными средствами, чем глава семейства и занялся. Путешествие затянулось по времени. Овцепас Ли принял их добродушно. Мать перекинулась с ним парой фраз и расстроилась, что какая-то большая гурьба трудолюбивых мальчишек ушла. По её признанию, ей понравился один из них, «А-Сяо». — Такой же привереда как ты, Сяо Син, — потрепала она его по щеке после его закономерного вопроса. И если раньше он бы возмущался, смущённый, то теперь… наверно что-то отразилось в его взгляде, потому что Гу Мяомяо на мгновение осеклась, когда он не попытался отодвинуться, а прильнул к её ладони. Говорили, что телёнок пьёт молоко матери стоя на коленях. Вэнь Кэсин готов был стоять на коленях всю жизнь и проговаривать заученные когда-то наизусть молитвы, если родители будут в безопасности. — Мне всегда почему-то не по себе, когда ты так смотришь, сынок. Я никуда не исчезну, — она нервно издала смешок, и её рука опустилась. — Надеюсь, мам. А то папа забудет все травы, а из меня целитель никудышный. На кого же ты тогда оставишь всех? Я же по незнанию сделаю слабительное, а не успокаивающий отвар… но я могу прочитать поэму о странствующих героях, может это будет неплохой… Гу Мяомяо кинула в него снежком и рассмеялась. — Негодник! Тебе лишь бы поэмы свои читать! Свою будущую жену тоже будешь одаривать одними рифмами?! — Ну, мам! — фыркнул он, когда очередной снежок прилетел в плечо. — В романах пишут, что девушкам это нравится! — Всё враньё! — возник рядом Вэнь Жуюй, и в него тоже прилетел снежок от целительницы. — Хоть это ты запомнил, Жуюй! Потом, когда Гу Мяомяо, раскрасневшаяся на холоде, пошла разбирать свои драгоценные ингредиенты, Вэнь Жуюй поделился: — Когда-то, когда я только встретил А-Мяо и мы разговорились, она сказала, что её будущий жених должен, помимо обязательных ритуалов и подношений, набрать в качестве подарка редких минералов, трав и высушенных жучков… Честно, я думал, что она шутит так… Сколько историй он мог не услышать, не приди к ним в тот день и час старик с гибким мечом на поясе? Неужели не было бы больше рядом их, таких любящих друг друга и его самого? Неужели действительно всё могло бы быть по-другому? Ночью в новом доме ему приснился тревожный сон: прекрасные мамины лопатки были обезображены чужой ужасающей силой, в отцовской груди торчал его собственный меч, их бездыханные тела лежали рядом друг с другом. И рука отца, даже после смерти, тянулась к маме. А он сам, будучи почему-то восьмилетним, поднял взгляд вверх. Но не как обычно, к небу, а на человека перед собой. И он был странным. Его забавляло, что родители Кэсина лежали и не двигались. Губы мужчины с размашистыми бровями и диковинными полосками на щеках, с тугими косами в волосах, растягивались во время смеха... С заполошно бьющимся сердцем он подскочил на кровати и тихо двинулся в сторону комнаты родителей. Мама в руках папы — как гусеница в коконе: те будто стремились её защитить от всего мира. Вэнь Кэсин сглотнул и подошёл ближе, он теперь часто так делал. И каждый из разов боялся, что что-то будет по-другому. Никто из родителей не храпел, а потому он сунул каждому под нос пальцы и успокоился только когда самые кончики опалило сначала мамино, а потом и отцовское дыхание. Они дышали. Это был просто сон. До жути реалистичный. Ведь если бы не старик с мечом, ведущий странные речи… Всё это чувствовалось очень остро. Ярко — как освещенные луной мамины посеребрённые волосы, разметавшиеся по постели. Сильно — как огрубевшие от меча отцовские руки, крепко её сжимающие, страшащиеся потерять «драгоценную А-Мяо». Едва слышно скрипнула дверь: выйдя из нового теперь дома, Вэнь Кэсин сел перед порогом на землю, погружая ногти прямо в неё, ледяную. Руки невольно тряслись. Спину лизало пламя, в неё врезались когти. Вины.