Начало вращения

Тело подводило. Но медленно возвращало себе силы. Жун Сюань мог теперь в потёмках разглядеть подбирающегося к нему юношу, постепенно учился заново нормально говорить. Облик Юэ Фэн всё так же вставал перед глазами как при последней встрече. То ли её образ, то ли этот сердобольный малец — что-то из этого или всё сразу шаг за шагом вытягивало его из ада безумия. Но ненадолго. Всё потом возвращалось на круги своя. Мальчишка с протянутой в руке пищей порой казался демоном Диюя. А иногда — небожителем, спустившимся с небес, чтобы освободить его душу. Помимо темени сложно было что-то разобрать. Но обострённый за годы заточения слух улавливал лёгкие шаги, которые почти всегда были тихими, приглушёнными. Но конкретно сейчас они казались другими. Звук был похож на тот, что издавали ноги мальчишки. Схожая ширина шага. Но давление стопы на камень… Неравномерное. Дёрганое. Плохо контролируемое. Нос ощутил знакомый удушливый, тяжёлый запах. Распознал и какую-то целебную мазь: кажется, в Долине снова стало беспокойно, но хотя бы сейчас Юмэн мог лечить себя. Но с накидки мальца всё что-то медленно и редко стекало вниз. Кап-кап. — Прости… я запачкал твою еду, — чем-то привычная тонкая, но уже повзрослевшая рука кинула ему булочку, в которую Жун Сюань с удовольствием впился. Болезненный тихий вздох и шорох опускающегося на камень тела заставили отвлечься. — Ты сам не будешь? — тихо и медленно спросил он, на что получил сказанное как сквозь зубы «нет». Ему не было дела до причин, по которым тот наведывался к нему. Почему кормил, почему с ним разговаривал, наблюдал за его приступами безумия, почему начал приносить ему травы, изредка облегчающие это жалкое существование. Мальчишка вроде не помогал особо, но и не пытался добить. Дела может Жун Сюаню и не было, но молчание угнетало. — Ты сегодня пришёл явно не потому, что хотел видеть мою рожу. — Нынешним и завтрашним вечером мне лучше не появляться на поверхности, — шёпотом поведали ему. Скупых воспоминаний хватило, чтобы припомнить порядки Долины Призраков. Жун Сюань невесело усмехнулся. — Чем же ты провинился? — Хозяин-Марионетка решил, что я слишком задержался в своем походе за травами... Хотя он мне дал мало дней в этот раз, — как-то со смешком бросил юнец и охнул. — Расскажите мне... Какую-нибудь историю. Господин Жун. Пожалуйста. Жун Сюань размышлял долго, пока тот рядом с ним с трудом разжигал костёр подручными средствами. Мальчишка сидел бледный и худющий, со следами побоев. Судя по всему, большая из них пришлась на спину: он после розжига не облокачивался ею на каменные стены пещеры, только лишь привалился всем боком. Всегда непробиваемый и ничего не боящийся Юмэн, носящий имя шута…. Наверно даже когда тот пришёл один раз избитым после плетей Варвара, или во время обрушившегося на Долину как вихрь бессмертного, от которого мальчишка прятал его где только можно было, или сразу после смерти Варвара… Он всегда казался стойким. Но сейчас был очень подавленным, что разнилось с его обычным состоянием. Такую мимику на этом вечно меняющемся лице Жун Сюань наблюдал только во время второй встречи, когда тот заявился к нему, а он сам, неожиданно, был в сознании. «Как тебя зовут?» «Юмэн» «Как Юмэн из Чу что ли?» — невольно тогда рассмеялся Жун Сюань. Но из-за мелькнувшего обречённого взгляда его смех оборвался. Он был сумасшедшим и мало контролировал себя. Тогдашняя ночь — редкий момент просветления за много лет. Но ради забавы даже он не издевался над детьми. В периоды же приступов искажения ци убил многих, возможно и они были в том числе. Немилосердное время заточения в пещере-гробнице научило его не судить. Ни грешников, ни просветлённых. Маленький огонёк жалости погас в нём так же легко, как и возник. В конце концов оба, Юмэн и он, были призраками. И явно стали ими не за рассуждения или шутовство. Однако он чувствовал, спустя почти четыре с лишним года знакомства с ним, некую… благодарность. — Будет тебе история. Но, для начала: что ты вообще знаешь о битве у Долины Призраков, о её причинах? — решил он говорить, пока мог. В любой момент красная пелена могла упасть на глаза, и собственное нечеловеческое рычание огласило бы своды пещеры, пока внутренняя сила убивала бы его изнутри, дробя болью кости и выворачивая ею суставы. — Кроме того, что вас и парочку каких-то людей окрестили ворами боевых техник и поэтому большинство школ цзянху решили уничтожить вас? — Юмэн постарался сесть прямее и сжал губы до побеления. — Не какие-то люди были со мной, — погрузился в воспоминания он, — а наследники Альянса Пятиозёрья. Мы осваивали техники друг друга, воровали у своих и чужих школ, но самую опасную украл и испробовал на себе я. Как видишь, ни к чему хорошему это не привело. Из-за этого моя жена, пытаясь меня спасти, была убита. А я сам… Он не оценил её жертву и, только очнувшись, принялся сразу восстанавливать вторую часть техники, которая была утеряна. Пока милой сердцу Юэ Фэн не пронзили живот мечом, и она не закричала... Жун Сюань замолчал, вспоминая в красках все детали, и вздрогнул от повеявшего снаружи холода. — После этого я помню только свою злость, бессилие и желание уничтожить своих побратимов, которые обернулись против нас с Юэ Фэн. Я хотел отомстить им… — Почему призраки признали тогда вас своим Хозяином? — хрипло спросил Юмэн. Глянув на него, Жун Сюань подумал, что тот уже хлебнул в своей жизни порцию яда от добродетельных людей, а потому поймёт его. Он дожил до той степени падения, что понять его мотивы мог разве что подобный ему призрак. — А что они могли против моего искажения ци? К тому же… Я пообещал им головы тех, кто сослал их сюда. Справедливость. К примеру, бывший Хозяин-Варвар… В столице его максимум бы считали за диковинку. И единственное место где он мог бы тут немного вписаться — театральные или цирковые подмостки. Ты мне рассказывал, что он устраивал часто представления... Может потому и любил их. Мстил так всем за насмешки над своим народом. Он, как я понял, был одним из выживших воинов племени шаманов, которое покорила Великая Цин в бойне девятилетней давности. Для него, боровшегося за свободу своего народа, стать цирковой марионеткой, зверюшкой потеху других было как участь, равносильная каторге. Может его, опасного противника, потому и заточили здесь. Или он сам сюда пришёл... — А тот, кто был до него? — Понятия не имею, — пожал плечами Жун Сюань, — вероятнее всего я его убил при очередном приступе. Он попытался вспомнить хоть одно лицо из тех, кого тогда отправил на встречу с владыкой преисподней. И ни одно не смог бы даже описать. Но милосердие его памяти ограничивалось только этим. Ведь голоса… Их он слышал тогда. Они всплывали отчаянными слезами, стонами, тихим шёпотом или громкими криками. Выныривали с самого дна разума и проклинали его по ночам во снах и, порой, наяву. Свет от костра стал каким-то излишне красным, и голоса, которые он припомнил, закричали в голове агрессивнее. Жун Сюань попытался отвлечься от них, глянув на Юмэна. Тот тяжело и рвано дышал, пот катился по его бледному лицу. Остекленевшим взглядом малец смотрел на каменную неровную стену, по которой стекали капли воды, попавшие через мелкие прорехи внутрь из-за дождя на улице. Сидящий совсем рядом поганец ничего не мог ему противопоставить. Ни в своем состоянии. Последняя разумная мысль Жун Сюаня растворилась, когда он сделал то, что никто по доброй воле с собой не сотворит: быстро нажал на главные акупунктурные точки, запечатывая собственные меридианы. Скопившаяся внутри него сила буйствовала, не находя выхода, и сжигала нутро изнутри. Он не сдержал крика от прокатившейся по венам огненной лавины. Юмэн просто скосил на него глаза, не в силах быстро уйти или толком отодвинуться. Беспомощно наблюдал за ним, теряющим своё «я». Если бы было под рукой оружие, его меч, подаренный наставником, Жун Сюань бы выколол зенки паршивца. Уничтожил бы ещё одного отродье цзянху, которое глядело на него с жалостью. Ублюдские цепи сковывали и не давали вырваться. Он царапал ногтями металл, не дающий ему добраться до этой твари, которая просто молча продолжала наблюдать за ним. Пытался вырвать штыри, намертво вбитые когда-то в камень. Разорвать оковы, сделанные специально для него ушлой мразью: Хозяином-Варваром. — Твоя Юэ Фэн… какая она? — иглами впился шёпот в сознание. Его Юэ Фэн? Она — как прекрасная небожительница. Её яркие глаза, ласковая улыбка… Он было вспомнил её и глянул на юнца. И снова разозлился. — Не смей говорить о Юэ Фэн! — потому что твари не должны своим грязным ртом пятнать её имя. Они не достойны. Никто не был достоин. «Даже я сам», — остановился он от крушения неподдающихся цепей. Потому что будь он достойным её, то не променял бы жену, вызволившую его из лап смерти, на малоизвестную древнюю технику. Юэ Фэн погубило его тщеславие. Ведь Жун Сюань так хотел доказать своему наставнику, что чего-то стóит... Когда он умирал по собственной глупости и слышал шорохи, ему виделось, что рядом стояла высокая, закутанная во всё тёмное, мужская фигура в массивной шапке, с длинными чёрными волосами. Она словно поглощала свет и поигрывала железной цепью в руке. Похожей на те, что сковывали его в этой пещере. Даже сейчас ему она мерещилась: стояла за спиной мальчишки, склонив голову на бок в ожидании. Видеть Хэй Учана — совсем не к добру. Он явно хотел забрать его в свои чертоги. Ради этого отдала свою жизнь Юэ Фэн? Ради этого?! Единственное чего он стоил — чтобы на одном из уровней Диюя ему вырвали сердце за непочтительность к родителям, а на другом — отрезали пальцы рук за воровство. И ноги, которыми он резво убегал, скрываясь от наставника Е с мантрой Люхэ за пазухой, весело потом смеясь, что удалось так просто провести учителя и отца. Хэй Учан тогда исчез из поля зрения, сменившись взволнованным лицом Юэ Фэн, загородившей вдруг появившееся перед глазами тело какого-то доходяги. «А-Сюань…» — позвала она в воспоминаниях его нежно. — Фэн-эр, — прошептал он сейчас, дотрагиваясь до собственной, неожиданно мокрой, щеки. — Навеки моя Фэн-эр… Он резко осел на ледяной камень, мельком ощутив боль от полоснувших ударом по конечностям цепей. Его Фэн-эр стала ему верной женой и спутницей жизни, в то время как он сам остался глупым мальчишкой, желающим впечатлить друзей, родителей, наставника. Но не мужем. Теперь он был уже пятидесятилетним «мальчишкой» с искажением ци, проклинаемый всеми поколениями благородных героев. Юмэн вдруг кинул в него, попав в ноги, мешочком трав. Резко пахнущим горькой полынью. — У меня осталось с Дуань-у… Детский подарок. Когда-то Юэ Фэн сама делала такие мешочки и дарила их знакомым детям. — Вам нужнее, господин Жун. Вскинув голову на него, Жун Сюань растерялся. Почему нужнее ему? — Помогает от злых духов, — усмехнулся нервно этот тощий, бледный как полотно малец, и он сам невольно отразил его ухмылку. — Тогда эта штука должна меня убить. — Тогда она должна была прикончить меня раньше. Берите, господин Жун. У меня было достаточно возможностей вас отравить. А полынь — всего лишь растение. Просто не всем приятное по запаху и вкусу, — Юмэн попытался устроиться поудобнее на камне и прикрыл глаза. Подхватив худенький мешочек, Жун Сюань раскрыл его, чувствуя ударивший в нос запах. Вдыхая его, он и заснул. Ведь травами всегда пахла Юэ Фэн. Горькими, сладкими, едкими, лёгкими, всеми возможными и разом… Снился ему луг, яркий солнечный свет, цветущее дерево персика, горная река и улыбающаяся Юэ Фэн, зачерпывающая воду и по-ребячески брызгающая ею прямо в него. Как когда-то, когда они были совсем молодыми и беззаботными.