Начало вращения

Гонг взвыл неожиданно. Почему-то подобный звук ожидался меньше всего в Долине Призраков. Жун Сюань слишком давно слышал его последний раз. Тогда он звучал из-за него самого, когда он, не помня себя, прорвался через пост на воротах и ломанулся сразу же в Зал Яма. Возможно он кого-то покалечил ещё только на входе. Возможно нет. Перед глазами стояла всё ещё до боли терзающая картина: Юэ Фэн, которая недвижимо обмякла в его руках. Её уходящее тепло тела. Закрытые глаза, с которых упали пока что горячие солёные капли. Этот гонг возвещал о бедствии. О том, что кто-то вновь проник сюда, миновав охрану. И либо этот кто-то был настолько же глуп, как в своё время Жун Сюань, что не озаботился безопасным путем для вторжения... Либо намеренно давал знать о своём приходе. Во второй вариант не особо верилось. Жун Сюань бросил взгляд в сторону из выхода Зала Яма, а Многоликий, с которым они разговаривали до того, привстал с каменного сидения. Внутрь вбежала тут же взволнованная Лю Цинцяо с всклокоченными волосами. Напуганная. В чём-то они все были такими как она: боялись каждого резкого звука. Сюэ Фан вот страшился проходить мимо его новых покоев... Сломанная, а потом и вправленная им же, рука, наверно, давала о себе знать порой. Мерзкая дрянь опасалась показываться ему на глаза и хорошо: так меньше хотелось превратить её в пепел. — Господин! Там монах! Кажется, он решил нас уничтожить… — она была бледнее обычного, но всё ещё красива. Жун Сюань встрепенулся. Он не очень понимал, почему неглупая девчонка с потрохами продалась призракам. Он видел её маски, которыми она прикрывала шрам на щеке. Как она порой за него хваталась неосознанно. Но всё ещё не понимал. — Он перебил постовых, а Бай Учан в очень тяжёлом состоянии, он до последнего давал ему отпор... Красота, на его взгляд, была странной штукой. Малец Синмин рассказал историю прибытия «лисички» в их чертоги. А сам он, со слов Сунь Дина, слышал историю Цзю-Цзю. И они обе напоминали Юэ Фэн ему невольно. И в груди всегда всё замирало. Ему становилось страшно, что он забывал как вела себя Юэ Фэн. Её голос. Движения. Так же красила ли кисточками глаза? Так же ли смотрела на других детей? Он не мог всё это воспроизвести для себя. Но глядя на них, призрачных дев Долины, ему порой становилось не по себе. Ему не хотелось их обидеть. Он страшился лишний раз случайно их задеть. Даже пытаясь возиться с мальцом Цзю-Цзю, Жун Сюань чувствовал, что та его боялась. По правде говоря, он её тоже, в какой-то степени, страшился. Потому что распахнутые большие глаза Цзю-Цзю напоминали как Юэ Фэн страдальчески смотрела на него. Перед последним вздохом. И Лю Цинцяо тоже казалась похожей на неё чем-то. Возможно преданностью. Или просто тем, что была женщиной. А может тем, как могла взять свой страх под контроль и сделать то, что нужно, невзирая на обстоятельства. Стиснув зубы идти до конца. Будь на месте Многоликого кто-то другой, вряд ли бы Цинцяо так спокойно жила тут… при прежнем Хозяине она была бы просто очередной куклой на потеху. Хотя тогда и сам Жун Сюань бы здесь не стоял. Малец ловко скрутил их всех в бараний рог, играя на чувствах… — Учана не особо жалко. Хотя он хорошо выполнял свою работу, — пробормотал Цзышу. Глянув на него, этого, в чём-то, всё ещё мальчишку, Сюань мотнул головой. На чувствах играли его собственные названные братья. А этот просто поступал так, как велели сердце и разум. Кто знает, может Многоликому бы лучше далась проклятая мантра Люхэ, нежели ему самому. Потому что у мальца воля и дух были едины. В то время как сам Сюань был как поломанная кукла из ивовых прутьев. Или, скорее, как разбитый кувшин, который зачем-то кто-то всё ещё пытался склеить. — Возможно мой учитель решил избавиться от Долины Призраков окончательно, — с затаённой болью и радостью в сердце сказал Жун Сюань. Это был бы самый оптимальный вариант. Увидеть учителя было бы счастьем. Несмотря на то, что скорее это станет их погибелью, особенно после того как глупец Лян подставился, а мальчишка Чжоу вернулся, спровадив своего травника… Увидеть ещё раз учителя было бы радостно. Даже если тот желал лишить его жизни. Е Байи скорее один из немногих оставшихся в живых, кого он хотел бы видеть. Чжоу Цзышу хмыкнул: — Тогда приведи себя в порядок и поприветствуй его как должно. — Ты просто не знаешь Е Байи, он… Лю Цинцяо вдруг встала в атакующую стойку. — Правила едины для всех. Повинуйся или умри. Поглядев на неё, Сюань сначала оторопел, а потом расхохотался. И глянул на Многоликого. — Хозяин Чжоу… ты хорошо их вышколил. Но моему мастеру всё равно бы это не понравилось. Ему никто не нравится. — Собирайся, — просто бросил ему Цзышу и поспешил за Лю Цинцяо. Монах, как описала его Цинцяо, ничего не разрушил. Он ждал прямо перед выходом из зала. Хотя из монашеского в нём были только одежды. Ни приветствия нормального, ни кивка головы, ни даже вежливого поклона — учитель Е, а это всё же был именно он, не ценил показухи. Всё как и обычно. «Незачем изображать то, чего нет», — говорил он, когда Жун Сюань пытался копировать грацию отца во время овладения техники меча. Жун Чанцина называли в народе «Призрачной рукой» за то, что он сковал легендарные три меча. Е Байи же порой называл Жун Сюаня «призрачным моллюском». Он так и не узнал почему, однако отец всегда на это усмехался как-то ребячливо. И в глазах учителя Е мелькала затаённая радость. Мама в такие моменты не особо любила находится рядом с ними. — Ты — тот, кто называет себя Многоликим? — Спешу поправить уважаемого: это меня так называют, а не я сам. Что привело вас?.. — Чжоу Цзышу возможно хотел сделать уважительный жест, но ему не дали даже толком договорить: рука мастера угрожающе направилась в его сторону, без всяких дальнейших расшаркиваний. — Тебе придется попрощаться с жизнью. Тебе и призракам. Одному за другим. Отбиваясь от его атак, с трудом сдерживая их и не особо преуспевая, Чжоу Цзышу спросил: — Почему почтенный Бессмертный меч так жаждет нашей смерти?! — Вы нарушили правила! Вам запрещено… — Мы выходим из тени скопом только в дни духов! Как и положено! Цинцяо смотрела на это, боясь шевельнуться: Сюань видел, как она дрожала. Проскользнув мимо неё со вздохом, который, к сожалению, не наполнил всё его существо решимостью, следующую атаку рук Е Байи на Многоликого он принял на себя, закрывая его собой. Он помнил, кто именно защищал его в Зале Яма при перевороте в Долине. Помнил, кто приносил ему чёрствую еду с мягкой серёдкой. Кто приручал его как дикого зверя многие годы. И не мог сказать, что теперь имел что-то против этого. Кто поил его дрянными отварами, благодаря которым он учился себя контролировать. Иглы травника Вэня заныли в спине, и Сюань принял эту боль с благодарностью, чуть скрипнув зубами. Она отрезвляла. — А ты ещё кто такой? — А вы, учитель, совсем не изменились. Прошу наставника Е не убивать жителей Долины. Как и моего… если так можно сказать, племянника по учению. — А-Сюань? Бессмертный Е опустил от ошеломления руки. Он явно даже не знал, что его ученик, спустя столько времени, ещё был жив. Но он быстро справился с полыхнувшим в глазах чувством... радости? И не удержался от насмешливого тона, в котором всё равно сквозило недоверие и неверие: — Племянника?... — Этот Чжоу — ученик Цинь Хуайчжана. А тот — вроде как твой ученик. Чем он мне не племянник? — Значит, это правда, что говорят… — Е Байи недовольно посмотрел на Чжоу Цзышу. Судя по виду мальчишки, ему хотелось спровадить названного почтенного «деда Е» куда подальше. Это, решил Жун Сюань, будет довольно весело. Если Е Байи их не прикончит. — Кажется, оба моих ученика только и могут, что сеять хаос. Один ворует всё что плохо лежит, — это адресовалось Жун Сюаню. Он знал это и невольно ощутил стыдливый жар на щеках. «Мог бы и не упоминать об этом», — потупил он глаза в землю. — А другой,— Е Байи окинул Цзышу нечитаемым взглядом, — научил своим шутовским штучкам мелюзгу, которую боятся идиоты-герои. Ты, неуч, вообще имеешь хоть какое-то представление о том, как обращаться к старшим? Видя, что ситуация могла принять нежелательный оборот, Жун Сюань решил взять весь гнев Е Байи на себя, полностью загородив Чжоу Цзышу от его взора. — Учитель, в этом мы берём пример с вас, — тот никогда не признавал авторитетов над собой. Мог признать ум, умения, но ни за что не проявлял уважения к тому, кто, по его мнению, его не заслужил. А нахальство, в своё время, было лучшей чертой Жун Сюаня, благодаря которой ему многое сходило с рук. Особенно от учителя Е, на которого он всегда равнялся. Чжоу Цзышу дал знак рукой, чтобы появившиеся рядом призраки скорее ретировались. Сунь Дин тихо подкрался и схватил Лю Цинцяо за руку. — Пойдём, лисичка, сейчас бессмертный пердун будет показывать нашему мятежному призраку уроки почтительности. Самолюбие господина Жуна пострадает, если ты это увидишь… Слыша этот шёпоток, который Скорбящий Призрак даже не пытался особо скрыть, Жун Сюань подумал, что тоже потом преподаст кое-кому урок. Если выживет. Е Байи вдруг больно ухватил его за ухо и потащил подальше от всех, как если бы ему не было дела до остальных. Что ж, Жун Сюань признавал, что в этом был смысл, ведь учитель Е нашёл самого бестолкового совершенствующегося за всю историю цзянху, а теперь намеревался потолковать с ним по душам. Многоликий, как заметил мельком Жун Сюань обострённым слухом, выдохнул. — Кажется, — глянул тот на прибежавших собратьев, — мы пока останемся живы. Е Байи не церемонился. Уведя подальше Жун Сюаня — сразу же взялся проверять его ци, сев на один из валунов. И попутно расспрашивал, пока Жун Сюань сопротивлялся наставнику. — А-Сюань… Как ты мог? Юэ Фэн… Как ты мог убить Юэ Фэн?! Всё рано или поздно сводилось к ней. Жена, подруга, возлюбленная, которую он лично погубил. Сгорбившись, Жун Сюань всё же присел рядом с ним, понимая безуспешность попыток противиться ему. Бессмертный меч глядел на него, который выглядел в разы старше его самого. Самому же Е Байи на вид нельзя было дать больше сорока, его возраст выдавали разве что глаза и скверный характер. Морщинистые от перенесённых страданий руки Жун Сюаня были ловко им перехвачены. — Ты постоянно в состоянии искажения ци. Как ты можешь это сдерживать? Как не мутится рассудок? — учитель Е такого никогда не видел. Жун Сюань, до недавнего времени, тоже. Всё благодаря…. — Это сделал Многоликий со свои другом травником из Долины Целителей. Он вместе с ним составлял расчёты. Моё искажение ци… Оно теперь чуть более контролируемое, чем ранее. Е Байи заметно скривился и фыркнул недовольно: — Который раз убеждаюсь, что Долина Целителей — гиблое место. И тут отличились. Взглянув на него повнимательнее, Жун Сюань почувствовал родное тепло. Наставник в принципе не особо любил людей и не стеснялся говорить им об этом даже в лицо. Как и ранее. А выходцев из Долины Целителей не жаловал почему-то сильнее всего. Он не успел спросить ещё когда-то давно почему именно, а потом и вовсе забыл. — Что стабилизирует тебя? — резко спросил учитель, поворачивая его запястье кверху, глядя на сплетение вен. Нахмурился, прижимая пальцы к акупунктурной точке. — Что это за дрянь, вытягивающая силы? — Иглы, учитель. Они ещё и в спине. Смазаны зубодробительным составом из здешних трав. Тут очень богатая флора... — Хочешь сказать, что дурную ци из тебя вытягивают как масло из воды зимой? — манера говорить с годами стала только более отрывистой и нетерпимой. Колкой. — Что-то вроде того. Иглы кажутся порой настолько же ледяными, как и сосульки. Только… травник говорил, что они пропитаны каким-то составом, который именно втягивает… Встретив раздраженный взор учителя, Жун Сюань поспешил заткнуться: всё, что он мог бы ему сказать, наверно будет похоже на бред, потому что в целительстве, несмотря на попытки матери научить его этому делу, он понимал только как лечить несерьёзные раны. В какой-то момент все мысли завертелись в голове активнее, в попытках анализировать. Если Е Байи был здесь, то как же… — Как родители?.. — Жун Сюань осёкся, потому что лицо Бессмертного Е стало каким-то мертвецким. Из него будто вынули разом всё, оставив эту пустую и бездушную оболочку. Сюань давно приготовился к худшему. Потому что давно ничего не слышал о них. Но всё равно оказался раздавлен вестями. — Сердце Чанцина не выдержало. С тех пор как ты сбежал, мы вместе искали тебя, но после он слёг и… его не стало. А старуха твоя какого-то чёрта всё ещё остаётся на горе Чанмин. Я не стал ей говорить, что продолжу твои поиски. И честно, малец, она даже и не спросила. Последние годы я, благо, её не вижу. Да и после того, как ушёл Чанцин, мы даже не здоровались. Так что… «Значит, не стало отца». Их семья была странной. Мама пеклась о папе, отец старался угодить всем и каждому, но у него толком не получалось ничего кроме мечей и неловких шуток. Е Байи был скорее вторым родителем. Из всех них — самым ответственным. А Жун Сюань просто любил свою семью такой, какой она была. Оберегал и баловал маму своими мелкими поделками из камня или бамбука и следовал хвостом за учителем и отцом. Но за учителем — больше, хотя тот и относился к нему холоднее всего. — Больше всех остальных людей мама ценила и любила отца, — покивал задумчиво Жун Сюань. Не огорчаясь сильно на этот счёт. «Мама бы меня не простила. А простил бы отец? Юэ Фэн?» — он почувствовал то самое ощущение. Когда лава поднималась по венам. Когда в горле ком, который не проглотить. Когда спину словно раздирали огненные когти вины, особенно в тех местах, где были воткнуты целительские иглы. Когда все мечты разрушены, а сил идти куда-либо, жить дальше, больше нет. Иглы внутри будто звенели. В руках начало печь этой самой дурной энергией, от которой не было спасения, как не было спасения от собственного отражения в воде. Показывающего, кем он стал, и напоминающего: почему именно. За спиной учителя маячила тень. То ли Хэй Учана, то ли этого мерзкого отродья цзянху, которое не давало и ему умереть, и убить остальных, ему подобных. Как же хотелось разорвать её. Уничтожить. Прохладная ладонь наставника притянула к себе. Жун Сюань упёрся носом учителю в ухо. — А-Сюань, — неожиданно мягко погладили его по спине. — А-Сюань… «А-Сюань, ещё раз вымажешься в этой грязи — твоя старуха мне плешь в мозгу проест!» — грозно говорил Е Байи когда-то, пряча редкую улыбку рукавом белых одеяний. Наверно тогда он выглядел очень забавно. «А-Сюань!» — поднимал он его мелкого себе на плечи, и Жун Сюань брался за его волосы и дёргал за них на манер поводьев, чем заслуживал скрип зубов, в то время как отец, глядя на них двоих, хохотал. «А-Сюань! От пустого кувшина больше проку! В него хоть можно что-то налить… Смотри и повторяй за своим учителем, пока он тут!» «Наставник Е!» — нёсся он к нему, видя, как Е Байи с отцом возвращались после изматывающей тренировки, во время которой снежные горы сотрясались от столкновения их рук и мечей. Е Байи отступал всегда чуть в сторону, когда видел его, мчащегося к ним, а Жун Сюань неизменно врезался в какой-нибудь очередной сугроб, не успев совладать с собственными ногами. Отец потом поднимал его вверх тормашками, а Жун Сюань всё пытался схватиться за подол белоснежного ханьфу учителя, радостно повизгивая. «А-Сюань!» — гневно — а может разочарованно, а то и вовсе неверяще? — кричал тот вслед, когда он украл технику Люхэ и еле сумел сбежать от него. Отступив чуть назад, Жун Сюань посмотрел в глаза учителя. Они мягко светились при виде него. Не было в них разочарования. Не было упрёка. По правде говоря, учитель всегда был со всеми строг и суров. Даже с Жун Чанцином, хотя тот всегда сокрушённо на это говорил, что: «Айи совсем не умеет шутить и просто радоваться жизни». — Ты всё ещё не умнее рисовой кадки… — напомнил Е Байи ему. Жун Сюань неуверенно улыбнулся и получил тычок в лоб, потом отпарировал чужой удар, увернулся от наседающих всё сильнее с каждым мгновением движений мастера. Он знал его манеру использовать разные стили боя. Предчувствовал его следующий шаг. Всё это он с детства видел. С детства учил, и, наверно, помимо Жун Чанцина, только Жун Сюань мог предсказать, что именно сделает в следующий раз его наставник. В душе всё пело. Тень больше не мерещилась. Не хотелось ничего крушить. Только вот так: уворачиваться от очередного взмаха рукой Е Байи и встречать его напор ци своей. Как же он по этому скучал. По этому человеку. Который, несмотря ни на что, искал его. Одинокая холодная пещера, которая была давно завалена, и которая служила долгие годы ему пристанищем, просела вниз после их боя. Но в ней не хотелось больше прятаться от всего мира.