Начало вращения

В жизни Е Байи наверно не осталось ничего хоть сколько-нибудь важного. Помимо долга, который он самолично на себя возложил: исполнить волю Жун Чанцина и истребить призраков, если те вдруг поднимут бунт. Однако в проклятой Долине он нашёл то, что его добрый друг ценил больше, чем что-либо ещё на свете. Его сына. Живого, благодаря запретной технике, которую тот однажды украл. Почти пятнадцать лет назад он видел его последний раз. Весёлого, задорного, с лукавым блеском в глазах, ещё более смешливого и открытого душой, чем его отец. Но тогда Жун Сюань убежал и пропал. Потом умер Чанцин. И все прежние краски, вся сладость воздуха для Е Байи померкли. Выцвели. Дни, ранее наполненные проблесками ярких чувств, стали совсем серыми. Он обыскал каждый уголок Поднебесной. Сначала вместе с Чанцином. А потом на своих двоих отнёс его, ставшего неспособным двигаться дальше, обратно на гору Чанмин. Попрощаться с женой. Хуайчжан, пока они с Чанцином искали, не сидел сложа рук. Но нашёл хоть какие-то зацепки слишком поздно. Когда «Призрачная рука» Жун Чанцин уже отошёл в мир иной. В пути ему встречалось всякое. Но ничто сильно не затрагивало душу. Не цепляло. У него была одна только цель: найти останки. И похоронить их рядом с Чанцином. Однако был один момент, который ненадолго выбил из колеи: девочка лет шести или семи на каком-то захудалом постоялом дворе. Он всего лишь пил из своей горлянки. Наслаждался запахом только приготовленной лапши, которую даже не собирался есть, потому что, после мантры Люхэ, это было всем, что он мог себе позволить. Охлаждённая талая вода, снег, лёд, либо пища, приготовленная не на огне. После этой техники чувство голода, в какой-то момент, перестало его мучить. Но поддерживать организм приходилось, чтобы он мог добиться своей цели: найти Жун Сюаня. Живым или нет. Сначала Е Байи не обратил внимания на возникшую суматоху. Потом она начала его раздражать. А на блеск оружия в руках нападавших против одной девицы не мог не среагировать. Вырубив их и сдав ближайшей страже, проходившей мимо, он вернулся за стол. Увидев ошеломлённую девицу — толкнул в её сторону стул и тарелку с остывшей едой. Она к нему потом привязалась как какой-то репей. Просто из-за того, что Е Байи помог ей. — Господин монах! Чёрт тебя возьми, да подожди ты меня! — приблизившись, она ухватилась за рукав, и наверно только из-за краткого удивления он остановился и обернулся. — Куда ты направляешься, господин Е? — Искать своего ученика. Слыхала когда-нибудь о Жун Сюане? — ухмыльнулся Е Байи, доставая горлянку, чтобы смочить горло, когда несколько прохожих ожидаемо шарахнулись в сторону при звуках знакомого многим ужасающего имени. Но весь вид девчонки говорил, что та вообще о нём не знала. С какой горы вылезло это мелкое недоразумение со множеством косичек как у детей поверженного давно Наньцзяна? — Нет, зато слышала о Юмэне из Чу, живущем на горе Призраков, — бойко протараторила она, глядя снизу вверх на него... Но без всякой боязни или уважения. Такой околесицы Е Байи в жизни ещё не слышал. Юмэн из Чу, словесно лавирующий между императором и знатью... Он несколько веков назад скончался! И точно никогда не бывал на Фэнъя. Эта девица решила довести его до искажения ци! — Большего бреда в жизни не слышал! — выплюнул он воду, которую только хотел проглотить. — Юмэн из Чу жил давным-давно… Ты ещё хуже моего глупого ученика! — Учитель — всё равно что второй родитель. Груша… Груша от яблони недалеко падает! После А-Сюаня ему впервые попалось настолько дерзкое, диковинное и глупое создание. — Ты не умнее рисовой кадки! — Неправда! Я умею разговаривать, читать, а ещё!.. Слушать было невыносимо. Девчонка перечисляла свои якобы таланты, которые вряд ли хоть сколько-нибудь были правдивы. Такой словесный отпор... Даже А-Сюань знал, когда стоило остановиться и замолчать! Почему-то казалось, что будь у Чанцина дочь, она была бы похожа на эту... Эту!.. Слов не находилось, но глаз Е Байи нервно дёрнулся несколько раз. — Ты так себя ведёшь... Ты похож на важную саранчу в белых одеждах, вот так вот! Единственный толк от девицы был в том, что за своё спасение она отплатила ему снятием комнаты в другом, выбранном им, постоялом дворе, где было несколько тише, чем в предыдущем. А он, в качестве акта доброй воли, даже проверил её меридианы. И выдворил потом её: ничего впечатляющего в ней не было. Да и брать ещё одного ученика, когда двоих других так потрепала жизнь... Он больше не собирался на такое подписываться. Единственное, что Е Байи отметил, — и это почему-то глубоко засело в памяти — спасённая им девчонка была... Как это не неприятно признавать — ярким лучиком, который ненадолго осветил его существование. Напомнивший о том, почему нельзя сдаваться. Ведь в детстве Сюань был чем-то похож на неё. Жун Сюань давно оставил своего учителя. Горько сознавать: росшее на его глазах дитя теперь было одиноко. Как неприкаянный дух. И по его, Е Байи, вине. Потому что не уберёг от проклятой мантры. Так же горько было и то, что теперь у Жун Сюаня не было и отца. Собственное самомнение сыграло с мальцом дурную шутку, исправить последствия которой тот был не в силах. И спустя столько лет, стоя теперь перед ним, Е Байи знал, что он сам был сейчас всего лишь стариком с юношеским лицом, перекошенным от недовольства. Но таким оно становилось лишь при взгляде на Жун Сюаня. Когда Е Байи отворачивал взгляд в сторону, то ему было безразлично всё окружающее. Всё, включая собственную жизнь. — Значит, тебя поддерживают иглы, — прервал он наконец возникшее молчание после того, как под ними значительно просела земля во время поединка. — Неприятно это признавать, но да, — Жун Сюань сокрушенно присел на валун и нахмурился. Вид у него был... более чем неважный, если не сказать хуже. А-Сюань в чём-то всегда был больше его сыном и Чанцина, чем жены последнего. В конце концов, Е Байи держал его мелкого на руках, учил владеть мечом, техниками. Чанцин сделал ему оружие, но именно Е Байи направлял его в учении. И тот ребёнок, который когда-то плакал, поранившись о меч, который устраивал погромы в кузне Чанцина, убегал от матери, потому что стащил вино в свои пять лет, желая походить на отца, своровал запретные техники, наслушавшись тихих ночных разговоров до утра взрослых… он сидел сейчас перед ним. Изможденный. Исхудавший. Сумевший выбраться из самой бездны, в которую сам же когда-то сбросился. Был так непохож на того мальчугана, которого он когда-то знал и воспитывал. Е Байи чувствовал вину. Он не видел его почти пятнадцать лет и даже бы не узнал, если бы не добрые глаза Чанцина, смотревшие на него с постаревшего лица, слепленного из ликов Жуна-старшего и его жены. И эта нахальная улыбка, как у его отца… Она в чём-то осталась прежней, пусть и была теперь с примесью горечи. Но перед ним был все ещё его ребёнок. Переживший самый настоящий кошмар. — Ты всё ещё не умнее рисовой кадки… — «…и пустого кувшина вина. Потому что в пустой кувшин можно хоть что-то налить, а вбивать в тебя знания — всё ещё самая бесполезная затея». Я помню, наставник Е, — Жун Сюань виновато сгорбился, — помню практически каждое слово, которое ты мне когда-либо говорил. Возможно только благодаря этому и не сошел с ума окончательно… Увидеть живого А-Сюаня — давняя мечта. И ранее казалось, что она несбыточная. Идя сюда он не рассчитывал найти что-то большее, чем пепел его костей. Но он — живой. Больной, еле держащийся каким-то неведомым и невероятным ему образом, но дышащий. Говорящий. И, что бы там о себе не думал — вполне в здравом уме. — Иди сюда, никчёмное дитя. Жун Сюань поднял голову. — Учитель, ты хочешь отвесить мне подзатыльник? Е Байи надоело ждать, пока тот сподобится наконец принять решение, и сам двинулся навстречу, заключил его в объятия. — Наставник Е, — судорожно выдохнул тот потрясённо, ткнувшись ему лицом чуть выше живота, как когда был совсем мелким, неуверенно поднял подрагивающие руки, цепляясь за локти, плечи. — Я думал, что ты отрёкся от меня... — Если я это сделаю, то кто тогда будет тебя учить уму-разуму? — подобное высказывание его откровенно вывело из себя. Этот сорванец... — Ни от кого я не отрекался! Хватит пытаться думать, когда у тебя плохо это получается, А-Сюань. Е Байи отстранился и заглянул ему в глаза, укладывая руки на его щеки. Волна дрожи прошлась по телу Жун Сюаня. Это было как когда-то давно, когда Сюань ещё только начинал у него обучаться. И так же, как и тогда, Е Байи сжал его лицо. — Ты всегда такой извазюканый ходишь? Что в тогда, что сейчас… — Наставник… Отпустив его, Е Байи нахмурился. Вдруг его аккуратный ноготь врезался в уже далеко не юношескую, а испещрённую морщинками кожу. В щёку. — Твоего отца пусть больше и нет в живых, мальчишка, но всё ещё остаюсь я. И могу прописать тебе затрещину. Все эти годы он думал о самом худшем. Волновался, хоть и не желал этого признавать. Подавлял в себе эту нервную дрожь. По первости проходил мимо кузни, рядом с которой Сюань делал поделки для матери. Мимо заснеженных гор, где тренировал его. Мимо места, где они все вчетвером собирались: он, Чанцин, жена Чанцина и этот мелкий моллюск-Сюань. И не находил себе места. Чанцин не мог спать по ночам, когда тот пропал. Его жена тоже стала былым отражением себя. Вся поседела и не могла нормально есть или готовить: у неё всё валилось из рук. А сам Е Байи спал как убитый. И не хотел просыпать ото сна, в котором всё было в привычной рутине: тренировки А-Сюаня, подзатыльники для А-Сюаня, ругань на него, редкие попытки похвалить, потому что Е Байи... Скуп на подобное, хотя яркие глаза сорванца всегда загорались блеском понимания, когда он из себя выдавливал «это было неплохо», и его лицо озарялось радостной улыбкой. «Признайте, наставник, что вы гордитесь мной!» — подбегал тот и хватался сначала за рукав ханьфу, прижимаясь щекой к его ладони, а когда повзрослел — обнимал медвежьей хваткой, от которой рёбра грозились затрещать. «Ты где-нибудь видел, чтобы люди гордились горелым рисом в тарелке?! — фыркал он в ответ — Призрачный моллюск, вот ты кто!» «Почему «моллюск?!» Наставник! Наставник Е, я всё равно не отпущу вас!» — глупо смеялся тот. А потом отплёвывался от снега, когда был резво сброшен на него. Е Байи пытался потом справиться с невольно поднимающимися вверх кончиками губ, отворачиваясь и уворачиваясь от стараний мальца нагнать его. Потому что для него А-Сюань всегда будет не более чем моллюском. Ведь он видел, как тот рос. «Учитель, хватит бросать в меня снежки, чтобы сбежать! Я скажу папе, и тогда он потребует, чтобы мы играли в них весь день!» — и это была страшная угроза, потому что Чанцин... Весь мир сужался до него, когда тот был рядом. А он практически никогда не мог ему отказать. Пятнадцать лет назад у Жун Чанцина пропал сын. Но Е Байи тоже потерял важного для себя человека. У него пропал ученик. — Вы мне тоже как отец, учитель, — коротко и смущённо улыбнулся Жун Сюань. Этот наглый гадёныш вновь вил из него верёвки. — Пожалуйста, умолкни, — схватился Е Байи за голову, — сколько раз говорили: не спускайся с Чанмин, мальчик, не путайся с альянскими идиотами… Казалось бы, с чего он — «мальчик»? Ему было уже пятьдесят с лишним лет. «Пятьдесят лет…» — Е Байи даже пошатнулся, когда осознал целиком и полностью эту мысль. — Наставник Е! — взволновано подал ему руку Жун Сюань, приподнявшись. И он её принял, но только из-за слишком сильного потрясения. Ведь Е Байи растил А-Сюаня с детства. Помимо разбитых коленок, он видел всё то, что предпочёл бы вообще не видеть никогда. Для Чанцина его сын был обожаемым малышом. Его гордостью, даже когда тот представлял из себя всего лишь беззубого младенца. А для него самого… Сначала просто глупым ребёнком. Е Байи честно не понимал, как из вечно орущего кулька мог вырасти взрослый человек. Не понимал, почему его мать постоянно пела ему песни и рассказывала старые сказки. Но тот рос и начал их пересказывать наизусть, коверкая слова, чем безумно радовал по вечерам своего отца, а Е Байи доводил до белого каления. А потом сорванец потянулся к его безымянному мечу. Ещё больше повзрослев — полез в кузню Чанцина и чуть не лишился там пальцев. И каким-то невероятным образом опалил себе тогда брови. И сейчас Е Байи, полный сил, но практически лишённый смысла жизни, стоял напротив этого дитя, загубившего себе будущее. Байи никогда ранее не задумывался о том, что должно быть после. Он применил когда-то чёртову технику Люхэ, спасая Чанцина, но не знал, что однажды окажется в мире без него. Этого же не предполагал его сын: выглядящий сейчас как разваливающийся старик, как высушенная слива. И волнующийся за своего учителя, хотя волноваться стоило совсем не о нём. — Я в порядке. Полном, — отпустил Е Байи руку, за которую сам же схватился. Но он был не в порядке. Два его ученика натворили столько всего… Ему же хотелось просто покоя. Но один украл часть техники бессмертия, убил свою жену и чуть не начал войну со всем белым светом. А второй вырастил не один десяток тех, кто пил кровь псевдосвятош — героев цзянху. И сам убил при этом бывшего побратима своего шисюна. Из-за чего на него и его выводок накинулись и почти его уничтожили. Какая ирония и глупость. Как же ему это надоело. И всё же, глядя на живого А-Сюаня, в его измученной скитаниями душе появился крохотный свет надежды. Ведь это был его А-Сюань. Е Байи преодолел множество ли, чтобы его найти. Даже уже наведывался в эту Долину ранее и напугал до чёртиков здешних призраков однажды. Чуть не прибил их Хозяина-Варвара. Но тогда остался ни с чем. — Когда я приходил сюда, пару лет назад… где ты был? Жун Сюань похлопал по обвалившимся после их лёгкого спарринга камням. — Здесь. Тут была пещера... — То Арсенал свой в пещере создали, то жил в пещере… чем тебя нормальные дома не устраивают? — этот малец всё так же мастерски умел делать это. Выводить его из себя. Сам поганец засмеялся и попытался переключиться на мирную тему. — Мастер… я помню, что ты не пьёшь, но коллекционируешь… Если хочешь, я принесу вина для твоего погреба на Чанмин… — И что мне с ним делать? Любоваться?! Вообще обычно Е Байи это и делал. Любовался как пил Чанцин. Самим Чанцином. Слушал, как нахваливал тот или иной сосуд. Или рассказывал о вкусе. Он так давно не пробовал вина. Да даже обычного горячего чая. Неудивительно, что Жун Сюань снова рассмеялся. Его ученик потом тяжело поднялся и поплёлся в сторону. И, видать, там, около дальних валунов, был какой-то давний схрон. Потому что Сюань принёс ему пять кувшинов, и всё они были разными. — Можете и полюбоваться, учитель. И я могу вместе с вами… Е Байи почти беззлобно фыркнул. — Ты так ничему и не научился. Когда приходит время, вино надо пить, А-Сюань. Жун Сюань рассказал ему многое. О том, что видел и слышал. О перевороте, который был устроен мальчишкой Хуайчжана первый раз и второй. Как тот прятал его, считая, что Е Байи пришёл за его жизнью. О своих видениях. О Юэ Фэн. — Если бы только я мог добраться до Чжао Цзина… — Можешь как-нибудь поблагодарить своего собрата. Хуайчжан справился вместо тебя, — Е Байи отпил последний глоток, но не из сосуда, а из охлаждённой с помощью ци горлянки. Сливовое вино для того, кто давно не пил ничего, кроме талой холодной воды… Это был целый букет вкуса. Поэтому он им действительно просто любовался и прислушивался к его запаху. Выпить... хотелось. Но пока нужное время, всё же, для него самого ещё не пришло. А-Сюань потрясённо прервался. — Значит, вот почему на этих детей… — попытавшись хлебнуть вина, тот поперхнулся. Е Байи постучал пару раз ему по спине. — Тебе что же, Многоликий не рассказывал, кого убил Хуайчжан? Судя по изрядно нервничающему виду, Сюань вообще не спрашивал. И знал только то, что видел и слышал сам. Глупый ученик. Как был в чём-то идиотом, так и остался. — Чжоу Цзышу, конечно, со мной общался, но помимо него никто… Я так и не научился дружить, учитель. Знаю множество того, что вы в меня вбивали, но вот какие-то обыденные вещи… Как строить взаимоотношения. Знакомиться с кем-то. Как быть хорошим мужем. Или другом. Ведь даже мои побратимы… Его побратимы просто были предателями. А этот сосунок... Оторванный большую часть жизни от другого мира, встретивший одногодок... Откуда ему было знать, что назвавшийся другом — не всегда может им быть? Что люди, которым он доверял, способны так жестоко с ним поступить. Е Байи сам всего этого не знал, все эти вещи были ему не нужны: чья-то дружба, новые знакомства... Ему просто повезло, что он встретил доброго Чанцина ещё когда был ребёнком и следовал с тех пор за ним столько, сколько мог. Потому ему не интересны были другие люди. Ведь был Чанцин, который знал и принимал Е Байи таким, какой он есть… а теперь Чанцина не стало. — Этому я тебя научить не смогу. Иногда нужно чему-то учиться самому, без понуканий наставника. За редкими зарослями появился Многоликий, мальчишка Хуайчжана. Кто ему дал такую глупую кличку Е Байи не знал. Хотя, чего ещё было ожидать, если Хуайчжан только и умел, что делать уродские маски для своих низменных дел. Вот и его ученик был таким же. И назвался соответствующе. Воровать чужие секреты… Вполне закономерно, что многие точили мечи и только выжидали удобного случая, когда появился бы весомый повод наброситься на детище Хуайчжана как стая волков. Но, как он и сказал А-Сюаню, бывали вещи, которые нельзя выучить. Что-то всё равно приходилось познавать только на своём опыте. — Ну что, племянник? — Жун Сюань глянул на Чжоу Цзышу со смешком. Тот же примостился рядом с ними, несколько понурый. Хмыкнув, Е Байи молча протянул ему сосуд вина. Этот малец его особо не впечатлил. Хотя никто, помимо Чанцина, его никогда и не впечатлял. Всё же, по сравнению с мастером техник, великим кузнецом, сковавшей три легендарных меча «Призрачной рукой» — будь проклято это прозвище! — кто угодно проиграл бы в сравнении. Как в насмешку над этими мыслями, юнец, ходящий в уродской маске под стать своему учителю, снял со спины... Лунбэй? — Примите его, мастер Е, — под одобрительным взглядом А-Сюаня, мальчишка Чжоу протянул ему полуторный меч. — Учитель, когда-то вы мне отдали Лунбэй. Но не думаю, что я был когда-либо достоин его. Всё же, он... Меч, призванный защищать, погубил в итоге множество невинных жизней. Немудрено, что Сюань не хотел им больше пользоваться. — А как же ты? — спросил Е Байи у Чжоу Цзышу. — Большую часть времени мне не нужен меч. Он зачастую мешает, чем помогает. В Долине же я привык, в основном, обходится без него. Хуайчжан постарался на славу, воспитывая этого мальца. Захватить Долину Призраков… дорогого стоит. Но лучше бы Многоликий, чем нагонял страх на остальных, сравнял с землёй Долину Целителей. Чтобы оттуда больше никогда не появлялись люди, подобные жене Чанцина и Юэ Фэн. — Твой наставник искал тебя, Чжоу Цзышу. А ты прятался тут, — Е Байи повесил Лунбэй за спину, ощущая так какое-то тепло. Ему не подходил этот меч совсем. Но он умел им пользоваться, и он напоминал об А-Сюане. И о Чанцине. Том, кто ему никогда не принадлежал. Подняв на него голову и отпив вина, Цзышу, спустя мгновение, скосил взгляд в сторону тропы, уходящей ввысь, к каменной поляне у Зала Яма. — Даже если так, что это теперь меняет? — тихо пробормотал тот. Неужели он думал… А, впрочем, что ещё было ему делать? Только томиться ненужным чувством вины, считать, что он — всему первопричина. И А-Сюань был таким же. Зато теперь чуть ли не хвостом вилял, когда понял, что учитель пришёл к нему. Что ни в чём не обвинял, что готов был принять обратно. И на самом деле искал его все эти годы. — Однажды мне встретилась одна девчонка… когда я и Хуайчжан бродили в поисках зацепок об этом умнике, — кивнул Е Байи на Жун Сюаня. Тот пробормотал что-то смущённое и невнятное. Удивление на лице мальчишки Чжоу показало, что, видимо, только при своём учителе Жун Сюань проявлял нечто, похожее на стыд. Хоть что-то. — У неё давно не стало родителей, и она оставила приёмную семью, чтобы те могли спокойно жить, пока она не подрастёт, чтобы суметь помогать им, обеспечивать их и не быть при этом обузой. Хотела отплатить им за их доброту, что приняли её. — Иногда люди нас оставляют, чтобы защитить, — подтвержающе кивнул Жун Сюань, и Е Байи отсалютовал ему горлянкой: его первый ученик всё же не разучился соображать. Чжоу Цзышу, прихлебнувший вина, выплюнул вдруг его обратно и резко вскочил. — Как зовут ту девочку? Пожалуйста, мастер Е, скажите, что знаете! Е Байи хмыкнул. Да, он помог ей разобраться со встретившимися ей на пути убийцами родителей, но кто сказал, что он запоминал имя каждого, кому помогал? В чём-то Чжоу Цзышу и А-Сюань были похожи. Оба — бестолочи, и проку от них — как от пустого кувшина... Чжоу Цзышу сел обратно, поняв, что ничего не узнает. — А-Сюань! — протянул Е Байи ему опустошённый мальчишкой Хуайчжана сосуд, который тот спешно заменил на новый. Принюхавшись, он с сожалением передал его Цзышу. Впрочем, что-то толковое в них двоих было. Один умел выбирать вина, а другой — вовремя их наливать. Неплохое начало. Теперь оставалось рассказать обо всём случившемся второму своему ученику, чёрт знает где его носили бесы после стычки Многоликого, эмэйских прихвостней и остальных. Он надеялся, что Хуайчжан всё же двинется в Лоян, как они и планировали. Одного идиота он уже искал больше десяти лет. Не хватало второго столько же разыскивать. Когда он ушёл из Долины Призраков, то А-Сюань махал рукой на прощание. Е Байи знал, что скоро его самого могли бы призвать как того, что поклялся уничтожить Долину Призраков. Но почему-то было странное затишье. Как перед бурей. Обычно Собрание Героев по особо важным поводам собирали в течение месяца-двух. А не было больше трёх. В деревнях по дороге к Лояну всё чаще стала попадаться странная песенка:

«Коль призрака с длинным носом ты встретишь, Пои его лучшим вином — Тогда ты избегнешь беды и несчастья, Не рухнет внезапно твой дом».

«Призрак с длинным носом» … Ещё одного несчастного угораздило получить отвратительное прозвище. Е Байи считал, что хуже «Многоликого» уже не придумают.