Цинь Хуайчжан с неясным чувством вышел из зала. Всё оказалось так просто, хотя на это он и не смел надеяться. Глупая надежда стала явью. Он шёл на поклон к императору-тирану, а по итогу попал к кому-то, от кого не знал, чего ожидать.
Бывший князь Наньнина. Ничем, кроме своего статуса, не примечательный. Как казалось ранее. Сын Цзин Ляньюя «Минчжэ», помогавшего когда-то Хэлянь Пэю взойти на трон. Так внешне похожий на свою мать и слегка на Хэлянь Пэя, но, будто бы, не взявший и самой малости от Минчжэ, через десять лет умершего от горя после кончины своей жены.
Была одна история, которую он никому никогда не рассказывал. Когда-то давно ему довелось познакомиться с княжной Наньнина. Она находилась в положении, когда зашла в гадательный шатёр на востоке города. Сам же Хуайчжан тогда наведался туда по одной из миссий, доверенных ему, когда сдуру принял поручение от императорского двора. Ему надлежало украсть портрет. Всего лишь. Но, как оказалось, ему были готовы отдать его добровольно. И передать его должна была именно эта женщина.
«Вы раньше нужного, господин Цинь...»
«Прошу простить, если посмел поставить вас в неловкое положение».
«Прежде чем я вам отдам портрет, у меня будет к вам просьба».
Хуайчжан уже знал тогда, какого рода просьбы могут быть от столичных людей. Однако, вместо пожелания чьей-то смерти, утайки слухов или их распространения, жена Цзин Ляньюя попросила совсем иное, чем удивила его.
«Нынешний император, несомненно, мудр... Однако злые языки порой морочат ему голову. Моя подруга, жена господина Чжоу... Я бы хотела, если когда-нибудь император отдаст приказ о казни их семьи, чтобы вы защитили её детей».
Эта просьба была странной. Учитывая то, что именно от Хэлянь Пэя исходил приказ забрать портрет, у него закралось неприятное чувство...
Даже понимая всю бестактность вопроса, он всё равно его задал:
«В каких отношениях вы состоите с Его Величеством?»
Та, сверкнув персиковыми глазами, дала понять, насколько ей был тот неприятен. И всё же, мимолётно огладив живот, ответила.
«Достаточно того, что... Вы же знаете. Императорам не отказывают».
Он глянул на её живот. Прокрутил в голове несколько раз эту её фразу. И то, насколько, по досужим слухам, Цзин Ляньюй был теперь холоден со своей женой.
«Это же не?..»
«Не так важно. Если он даже не будет любим Минчжэ, о нём позаботятся. Хуже гнев правителя, чем недовольство Минчжэ, — она вздохнула. И, словно поняв его волнение, опасение в том, что его просили подписаться на измену, добавила:
— Это — не борьба с моей стороны. А попытка защитить самое дорогое, что у меня есть и когда-либо будет. К сожалению, не все хорошо могут разрешиться от бремени. И я чувствую... Такое обычно именно предчувствуешь. Знаете, я назову его Бэйюань... Надеюсь, он обретёт счастье во всех смертных и посмертных жизнях».
«Почему вы это мне рассказали?» — Хуайчжан недоумевал.
«Потому что... Господин Цинь, если вы вдруг, допустим, захотите поведать что-либо из этого Его Величеству, который жаден до всего, что считает своим, который может попрать узы чужого брака, не боясь кары Небес... Первым его вопросом вам будет: «Почему же она так спокойно рассказала тебе об этом?». Правители бывают очень... Подозрительными. И предпочитают решать проблемы наверняка. Заберите это, — она протянула ему свиток, —
и, если не хотите быстро оказаться перед владыкой Яньло — ни за что не открывайте. А Его Величеству же передайте... Что видели меня, разглядывающей портрет. Только и всего. Он поймёт».
Когда Хуайчжан вышел, то, конечно, сразу попытался нарушить этот наказ. Однако, увидев в самом верху часть изображённого лица княжны и подпись князя Ляньюя — «дорогой жене» — быстро свернул картину обратно. Некоторые тайны даже он предпочитал не разгадывать.
После этого задания правитель хорошо относился к нему, и потому просьбу покинуть столицу и вернуться в родные земли цзянху воспринял более чем благосклонно. А на редкие письма с предложением встретиться Хуайчжан мягко отказывал, ссылаясь на то, что в силу здоровья ему пришлось рано уйти на покой, и он не мог оставить школу, которую только-только начал основывать. Что, в принципе, не сильно разнилось с истиной. Как это ни забавно: он был тем, кто зарабатывал на хлеб слухами, враньём, подтасовками, уловками. И он же, в обычной жизни, не любил врать.
Как и говорила сиятельная княжна Наньнина, только разрешившись от тягости — её не стало. Он забыл об одном единственном разговоре с ней, потому что много что уже успело произойти. Однако, когда лет через пять к нему прискакал поздней ночью гонец, посланный верным слугой почившей княжны... Хуайчжан вспомнил её просьбу. И в память о ней поспешил в поместье семьи Чжоу, чтобы защитить трёх её птенцов. Но по итогу спас лишь одного.
Княжна Наньнина озаботилась будущим сына, не позволив кому-то узнать, кто на самом деле был его отцом. Чтобы ни один ни второй не сгубил его от своей ревности. И также обеспокоилась будущим семьи дорогой ей подруги.
И её сын был очень сильно похож на неё. Не только внешностью, а тем, какие строил планы. Как говорил. Просто ему, как и его матери, не хватало опыта.
Но в отличие от неё, Цзин Бэйюань, с затерявшимся серебром в волосах, которые будто с каждым днём становились всё блеклее и светлее, сумел пережить всё, с ним произошедшее. Пускай и запертый в клети как майна, пока его не вызволили. Правда на деле оказалось, что не на свободу, а просто в ещё большую клеть.
Но Великая Цин не могла существовать без правителя, и кому-то пришлось бы всё равно занять проклятый трон, на который упала когда-то жемчужина-шар. И пока что именно ему приходилось нести на себе это бремя. Возможно, когда многочисленные отпрыски Хэлянь Чжао подрастут, он передаст кому-то из них полномочия.
Рядом с Хуайчжаном по коридору шёл мальчишка Вэней. Возмужавший и, в чём-то, сломанный, так похожий настороженностью на своего отца. Он тоже, в общем-то, был неизвестной переменной.
Мальчик, которого он однажды спас, прожил тяжёлую жизнь. Но Цинь Хуайчжан всё ещё считал, что сделал правильный выбор. Даже если Вэнь Кэсин не был особо рад его видеть.
Зато его названная сестра дружелюбно вела себя в присутствии Хуайчжана. Шутила как ни в чём не бывало, или... не совсем. Не всегда понятно, что в её словах было правдой, а что — вымыслом.
— ... а ещё, братец, ты бы знал, мне попалась на глаза
такая большая белая саранча! Только принявшая обет воздержания от всякой еды. Но, видят боги, гэгэ, она на ту же лапшу смотрела как голодающий несколько веков! А сколько вообще может жить саранча?.. — он смотрел на Гу Сян и думал, что если сумеет привезти это дитя в целости и сохранности, чтобы её увидел Вэнь Жуюй, то, возможно, они со старшим Вэнем всё же поладят. Или, как минимум, Хуайчжан сможет немного задобрить своё чувство вины, которое не отпускало. Не из-за того, что их спас, а потому, что его приход так отразился на них впоследствии.
Вэнь Кэсин, оступившись, поднял взгляд на неё, а потом медленно перевёл его на него... и обратно.
— Точно восемь лун, Сян-Сян. А дальше, если повезёт, то года два.
— Госпожа Гу, а у той... саранчи, — Цинь Хуайчжан еле выдавил это слово из себя, не понимая, хотелось ему засмеяться или расплакаться. Ведь именно о ней писал наставник Е. И что-то в этом определенно было весёлое, раз довелось встретиться в одно время и в одном месте двум людям, которые не любили молчать о том, что у них на уме, — был ли при себе большой меч за спиной?
Он пытался понять, когда именно они видели друг друга.
— Нет. К тому же, она наверняка им пользоваться не умеет. Я думаю, она может лишь транжирить чужие деньги, эта большая денежная саранча. Заставила меня оплатить ей комнату на постоялом дворе — три слитка между прочим! Я их долго зарабатывала! И притом, — Гу Сян перевела дух в своей обличительной речи, — выставила меня за двери, заявив, что моя ци не очень хороша!
Видимо, встреча Е Байи и Гу Сян была слишком давно.
— Ты должна была подсыпать слабительного ей в кувшин, — пробормотал Вэнь Кэсин, щурясь вдаль. Цинь Хуайчжан видел, как у того подёргивался глаз.
— Да этот глупый монах пьёт только из своей горлянки! Но вообще, тогда трав поблизости хороших не было...
Стража должна была двинуться за ними следом и, по прибытии на один из постоялых дворов, после ночи там, начальник стражи, показывая печать-указ, сообщил, что они готовы выдвигаться за ними следом. Но помимо этого…
— Его Величество передал это вам, — протянул тот большой свёрток. Открыв его вместе с Вэнь Кэсином, он дал возможность тому ощупать оружие, осмотреть, поднести ближе к глазам. — Император приказал вам распорядиться им по своей воле, но с умом.
Вэнь Кэсин, проводя пальцем по лезвию, выдохнул:
— Думаю, господину Жуну это поможет в лечении, сохранить баланс в чувствах... Долгих лет жизни Его Величеству!
— Долгих лет жизни, — тихо повторил Цинь Хуайчжан, забирая Дахуан. Держать в руках легендарный меч, сделанный когда-то мастером Жуном, было непередаваемо. Он думал, что возможно Сюань-гэ действительно будет рад почувствовать единение с семьёй… хотя бы благодаря вещице, сделанной его отцом.
«И мастер Е, коль увидит Дахуан, наверно тоже обрадуется. Всё же, старший господин Жун для него много значит», — вряд ли Е Байи будет по-настоящему в восторге, но Цинь Хуайчжан надеялся, что это немного примирит его с утратой.
В Лояне, где они временно остановились, господина Е не было. Когда Цинь Хуайчжан вернулся обратно на постоялый двор к своим спутникам за полночь, обыскав все места, где тот мог остановиться, Гу Сян возмутилась:
— Если ты настолько дряхлый старик и еле шевелишь конечностями, то почему идёшь за нами? Остался бы лечить кости в тёплой столице! Так ещё и…
Захлопнув ей рот, Вэнь Кэсин, глядя на сгорбившегося от этих заявлений Хуайчжана, проговорил:
— Мы подождём ещё сутки. Но потом, если господин Цинь не найдёт искомого, двинемся дальше.
Затем ему довелось случайно стать свидетелем того, как девочка осматривала Вэнь Кэсина.
— Ты руки помыла, прежде чем мне в лицо лезть?
— Мыла, братец! Раза три, не меньше! А теперь дай гляну, что с твоим другим глазом. Левый у тебя точно не будет видеть, но правый ещё мы можем спасти. К тому же, я прочитала уйму всего, и предполагаю, что есть способ помочь тебе с...
— Я сумел справиться, — аккуратно взял тот её за руки, убирая их от лица и приложив одну из них к своему запястью. — Считай пульс. Чувствуешь?
Нахмурившись, Гу Сян задумчиво отсчитывала удары, а потом подняла на него ошеломлённый взгляд.
— Но это же… Что сдерживает? — Цинь Хуайчжан не очень понимал, о чём шла речь.
— Скорее вытягивает и частично перенаправляет. Поэтому любое оружие со временем может сломаться, если пытаться использовать его. Однако если есть что-то, держащее на плаву, — тот погладил меч на поясе как-то очень тепло, и в груди Цинь Хуайчжана закралось неясное предчувствие, — переносить всё в разы легче.
— Как палка у стариков!
— Ты точно служила во дворце? Не вздумай так непочтительно о старших говорить при наших родителях.
Замявшись, Гу Сян отвернулась.
— А они… помнят меня вообще? Не злятся?
Обхватив её лицо руками, внимательно в него всматриваясь, Вэнь Кэсин заключил:
— Ранее сестрица Сян слабоумием не страдала. Только гиперактивностью.
Когда та попыталась отпрянуть, мальчишка Вэней погладил её по щеке.
— Угомонись, Сян-Сян. Я действительно плохо вижу. Хочу понять, как сильно ты повзрослела. Посиди немного спокойно. Всё же... У меня не было времени приглядеться к тебе. А ты так изменилась. Я бы сам вряд ли тебя узнал...
— Син-гэ, мне не сложно побыть твоими глазами и ушами, если будет нужно. Это теперь, — она нервно передёрнула плечами, — я умею хорошо делать. А тебя я не могла не узнать.
Вэнь Кэсин благожелательно ей кивнул, и та, сев ровно， позволила наконец дотронуться до лица, носа. А Хуайчжан выскользнул за двери тайком, стараясь не шуметь, чтобы не прерывать воссоединение семьи. Однако по повернувшегося в его сторону Вэнь Кэсину понял, что, может, видел он и плохо, возможно не очень чётко, зато слышал отлично.
— Я скоро вернусь, — тихо пообещал он ему. И спустился по ступеням вниз постоялого дома. Попросив у его хозяина вина — шагнул наружу.
Мастер Е бы сказал, что стадо овец может угомонить разве что нормальный овцепас. Потому и отпустил его со спокойной душой в столицу. А сам, несмотря на слова, что дождётся его, видимо вернулся обратно.
Надо было давно смириться, что для Е Байи он всегда будет на втором месте. Но Цинь Хуайчжан, если и расстраивался, то недолго. Жун Сюаню их мастер сейчас был нужнее. К тому же...
«Глупый ученик, из-за твоего дурного мальчишки Чжоу и сорванца из Долины Целителей по души призраков уже собираются недобитки школ цзянху. Мы встретимся с тобой там. Возвращайся живым и приведи с собой имперских шавок — может хоть Сына Неба послушают эти олухи, если уж с рассудком не дружат. Попробую сдержать их недалёкие умы и дурные порывы» — вот что он нашёл вместо учителя Е на том постоялом дворе, где тот был в прошлый раз. И, судя по дате в конце, он собрался в путь почти сразу, как Хуайчжан ушёл в столицу.
— Господин Цинь, когда выдвигаемся? — спросил один из тех, кого правитель отправил с ним.
— Поутру.
Однако же утром ему пришлось не идти, а нагонять: Вэнь Кэсин, прихватив сестру, ушёл поздно ночью, когда все легли спать. Зайдя за ним и Гу Сян с первыми петухами, он обнаружил в их комнатах лишь Дахуан на столе, да клочок бумаги, с нацарапанным девочкой посланием, записанным явно под диктовку:
«Надеюсь, господин Цинь сам доставит этот меч по назначению. Такой толпой мы будем медленно идти, а время, как и реки, никого не ждёт».
Встретившись по выходу с отрядом, выделенным императором, Цинь Хуайчжан дал им отмашку выдвигаться.
За пределами столицы он неожиданно углядел знакомое оперение, сверкающее на свету солнца. Птица летела вдаль и возвращалась, кружилась над каким-то хромым стариком. Встретившись с ним глазами Цинь Хуайчжану стало не по себе, и он покрепче сжал Дахуан, всё ещё завёрнутый в тряпицу.
Разве могло быть такое, чтобы, глядя на кого-то, казалось, будто пересекаешь незримые воды, огибающие тебя своим вихрем?
Захотелось окликнуть старика. Что-то спросить. Но Дахуан будто притягивал к земле весом в несколько тысяч цзиней, когда внутри всё трепыхалось испуганной птицей, бьющей крыльями по клети в попытке вырваться.
Он смолчал, а старик отвернулся и, опираясь на массивную палку, пошёл дальше. На юг. Хуайчжан, когда его позвали, как очнулся и поспешил. На восток.
***
Цзюсяо ходил сам не свой. Всё порывался что-то спросить, но, видя шисюна, усевшегося под деревом, то делал шаг вперёд к нему, то два шага назад. Жун Сюаню, наблюдающему порой за его метаниями, становилось жаль его.
Вдруг подошедшая Цзю-Цзю тронула его неловко за плечо.
— Могу я… попросить вас об одолжении?
Не ожидавший вообще, что та сама с ним заговорит, он невольно отпрянул назад. И только потом поняв, что это наверно выглядело глупо, Жун Сюань порывисто кивнул.
— Уже так много лет прошло, а у него, — Цзю-Цзю указала в сторону ребёнка, который пытался приставать к Цзюсяо, а тот старался не издать ни звука, чтобы Чжоу Цзышу его не заприметил вновь за слежкой, — до сих пор нет имени. И я… хоть и выросла в Великой Цин, но мои родные были не отсюда. И большую часть жизни провела здесь. Господин Жун, я хотела сказать, что... не совсем знаю обычаи. Лао Мэн говорил подождать до восьми лет…
Введённый в ступор такой просьбой, Жун Сюань разом растерял все слова, но пытался придумать что-то, что бы не обидело её.
Лю Цинцяо отмахивалась от Сунь Дина, бредя от Зала Яма к утёсу, где открывался хороший вид. Пускай и на пропасть, куда скидывали когда-то неугодных, но, всё же, если не задумываться о том, что делали люди или призраки тут, природа вокруг всё равно завораживала. Было почти спокойно. Почти нормально.
— Всё ещё не верю, что Многоликий так просто выставил травника за ворота, — покачал головой Сунь Дин.
— Ты можешь не верить сколько хочешь. Но его и след простыл. Собратья Хозяина что-то наверняка знают, но, как только я проходила мимо, всегда замолкали. Однако, думаю...
— Считаешь, малыш Цзюсяо окончательно доконал своего шисюна?
— Именно. И теперь не рад этому. Как и сам господин Многоликий, — Цинцяо выдохнула и остановилась перед обрывом. Высота не пугала, скорее просто впечатляла. Когда-то давно, совсем неподалёку, в ночи раздавался вой. Из той самой Пещеры Крика, которую погребли под собой камни. Теперь же ночи если и разбавлялись какими-то посторонними звуками, то в основном лишь тихими разговорами призраков или редкими криками птиц.
Было почти безмятежно. Она бы вечность любовалась этим видом. Но слишком холодно, к сожалению.
— Мне кажется, что Хозяин сбежит от нас, — Сунь Дин расстелил свою накидку на траве и сделал приглашающий жест, садясь на самый край. Смерив его задумчивым взглядом, Цинцяо медленно кивнула и присела рядом.
— Как странно, — пробормотал она тихо, пряча замерзающие руки в рукава, — кого-то душит вседозволенность в Долине, а кому-то, кто на одной из низших ступеней здесь, пребывание тут равно свободе.
— Ничего странного, лисичка. Мы ходим под пятой Хозяина, а Хозяин — под пятой Будды. И у последнего нога тяжелее.
Цинцяо глянула вновь на него и отвернулась обратно к небу. Холодному, далёкому, но такому притягательному.
Ей вспомнился Юй Цюфэн… возможно пару сложившихся причудливо звёзд на небе, в которых она не могла угадать то или иное созвездие, сложились для неё в похожие на его усы. А может в пучок. Или в нечто, напоминающее его руку, которая покрывалась странноватой корочкой, трескающейся на морозе.
— Госпожа Лю, — прервал её раздумья Сунь Дин, — давайте, на один из следующих фестивалей духов, пропустим кувшинчик вина?
Строить планы, когда было неясно, доживут ли они вообще до следующего фестиваля... Это казалось попыткой ухватиться за что-то, что в их жизнях ещё было нормальным. Попыткой удержаться на грани. И не словить искажение ци, внутренне содрогаясь от подкатывающего к горлу страха.
Лю Цинцяо неясно качнула головой, на что Сунь Дин понимающе приподнял уголок губ. Для него звёзды на небе тоже складывались в свой узор. Но вместо чьих-то рук или привычных созвездий он углядел, что вот одна четверка там, вдалеке, очень похожа была на Сюэ Фана, которому неплохо так врезали. Возможно он посчитает себя кем-то вроде гадателя по ночным небесным светилам и как-нибудь сделает маленькое усилие, чтобы его предсказание сбылось. Иначе кто поверит его вдруг открывшемуся таланту?
А Чжоу Цзышу слушал шелест листьев, чуть прикрыв глаза. Замечая порой выглядывающие из-за кустов сапоги Цзюсяо.
Ожидание так томительно. Но обычного волнения почему-то не было. Лишь неясное подёргивание где-то в коленке. Ещё и в груди.
Он знал, что за ними придут. Просто не имел представления, когда именно. И, следуя заветам Жун Сюаня, старался насладиться последними днями. Жаль только, что подле не было добротного вина и хорошей компании. Точнее — хорошая-то, может, и была. Но вот желанная…
Вздохнув, Цзышу потянулся руками вверх, цепляясь ими за кору дерева и выпрямляя спину. Цзюсяо снова сделал пару шагов назад, но он и не хотел с ним говорить.
Последний их разговор состоялся, когда тот потребовал, чтобы Лао Вэнь ушёл. Но и всё желание общаться с кем-либо ушло вместе с ним.
Цзышу вдруг улыбнулся, вспоминая...
«А-Сюй, у тебя тут веточка!»
«Сюй-гэ так хорош в боевых искусствах, не даст ли он пару уроков этому травнику?»
«У тебя… очень красивые лопатки».
«А-Сюй!»
— Шисюн, — Би Синмин повторно позвал его. И выглядел взволнованным, — постовые докладывают, что обстановка стала нестабильной. Возможно через несколько сяоши они придут.
— Сколько? — делано флегматично спросил он, поднимаясь и отряхиваясь от земли.
— Много, — Синмин подал ему маску, но Цзышу не стал её надевать.
Будучи так долго лишённым семьи, дома, имени, лица, родственной души… Он надеялся хотя бы перед Яньло-ваном предстать тем, кем был.
Они не собирались прятаться. Разве что он заранее упросил Цзю-Цзю затаиться с её ребёнком. Всё же… им действительно здесь не место. Может в суматохе её никто не заметит и не найдёт. В любом случае, она будет за запертыми воротами Долины. Он бы и Цинцяо там оставил, но, как это ни смешно, она с ним подралась за право быть в первых рядах и выиграла, хотя и сделала вид, что Хозяин, как ему и полагалось, победил.
Нельзя сказать, что его самолюбие не пострадало. Всё же последние дни он был сам не свой.
Приходили не всем скопом, а один за другим. Эмэйцы, люди Дунтина. Пришедшие из школы Хуашань…
— Цяо-Цяо, осторожнее!
— Лисичка, справа!
Обернувшаяся после Лю Цинцяо, разорвавшая изогнутыми мечами горло двум нападавшим, была похожа на яростную фурию. Цзышу даже рассмеялся от того, как онемели Сунь Дин и Юй Цюфэн при виде того, как она дралась. Им себя бы защитить и не злить её. Сюэ Фан же, фыркнув, встал спиной к спине «благородной госпожи Лю», а та взялась за протянутые концы его режущей сети. Чтобы вместе с ним атаковать противников.
Приведший отряд Юй Цюфэн, с чего-то вдруг, встал на их сторону, как и сама школа Хуашань. Хмыкнув, Цзышу решил, что если в этом бою те умрут, то о них уж точно сожалеть не будет.
А паразита Цзюсяо он толкнул к Развратнику — подальше от гущи сражения. Цинцяо вот выносливая и хороша в гибкости, а Лян-шиди больше был калекой сейчас, чем бойцом. Би Синмин же был неподалёку от него самого. Только если тот боролся нормальным мечом, то себе Цзышу взял один из старых.
Это не делало его слабым, как и ничего толком в преимуществе не давало, ведь драться он мог и без него. Просто, когда у врага в руке меч — лучше бороться с ним его же оружием.
Неизвестно сколько прошло времени, прежде чем на Цзышу налетел чёрный вихрь. Он столкнулся с ним мечом, раздался скрежет металла. Где-то совсем рядом послышался громкий топот множества сапогов, движущийся в их сторону.
Чжоу Цзышу узнал противника. Не мог не узнать. Даже со странным выцветшим глазом, который пересекал порез, босого и крайне бледного.
Он верил, что со всем справится сам. Благодаря этой слепой вере выжил, стал Хозяином Долины. Смог защитить то, что осталось от его собратьев. И всё же всё, чего бы ему действительно хотелось, стояло напротив: мир за пределами ворот и Вэнь Кэсин на фоне стремящийся ввысь деревьев и уходящей вдаль тропы. Свобода. А в глазах Вэнь Кэсина горел страх пополам с решительностью.
Умереть как человек или животное? Лао Мэн ошибался. Они, люди Фэнъя, умирали призраками.
— Остановись, пожалуйста! Сейчас придут!..
— Как мир не горюет по призракам, так и они не будут по нему горевать! Если для того, чтобы они жили, нужно уничтожить всех, пришедших сюда — так тому и быть!
— Сюй-гэ!
Не слушая дальше, Чжоу Цзышу оттолкнул его духовной силой, просунув ладонь между их скрещенными клинками и ударив. И непривычное для травника гибкое оружие отскочило и упало. На замершего, растянувшегося на земле Вэнь Кэсина он указал остриём, почти раня его кадык.
— Ещё раз встретишься на моём пути, Лао Вэнь, и пощады не жди.
«Лучше бы ты остался как можно дальше отсюда», — с отчаянием думал он, слыша затрубивший совсем рядом рог.
Как и говорил Цзюсяо: в нужный момент не будет постоянно появляться Фэн Сяофэн, чтобы их спасти.
