Василёк

      Время шло, Вася всё выглядывала из комнаты и ждала, когда Катя вернётся с Сергеем, но сестра приходила без него. Снова и снова.              За окном уже появилась зелень, в Катином саду взросли первые цветы и появились небольшие яблочки. Конец весны был жарким и красивым, таким неповторим по словам Кати, отчего она пропадала в саду днями и возвращалась чёрная по локти и колени, но счастливая и бодрая. Она могла не спать ночами, рыхля землю, бережно пересаживая цветы из одного места в другое, пытаясь найти гармонию цвета и запаха. Сергей же если и появлялся в доме Витязевых, то никогда неё заставал Василису. И, когда она узнавала об этом, то расстраивалась. Иногда плакала и проклинала себя за то, что в последний раз поступила жестоко, отвечая ему с холодом и презрением, когда на самом деле внутри всё горело от чувств к нему.              Ко всему прочему, когда Катерина заканчивала работу в саду, то ускользала на долгие часы, не сообщая направления и больше не рассказывая о похождениях. Она стала более закрытой и перестала громко говорить с восхищением о новых и старых приключениях, будто в жизни появились быт и постоянство, что мучило Васю и угнетало. Она пыталась уделять ещё больше времени учёбе, но та быстра надоедала и заканчивалась, а мысли о тленном никогда не прекращались и прекратить их было невозможно.              Для новых мыслей и впечатлений вместо прогулки, которые Василиса терпеть не могла, она отправилась в сад с новой купленной книгой. Книга была Куприна о проституции, что было новым для Васи, что должно было её выдернуть из отчаянного состоянии и заставить задуматься о более глобальных вещах, чем о своих чувствах. Вася в последнее время ощущала себя эгоисткой и ненавидела за это, за зацикленность на одном и неумении избавиться от этого.              — Василиса? — тихий голос прервал её. Она не видела говорящего, но запах цитруса и тон раскрыли его. Сергей стоял за её спиной и, видимо, искал Катерину.              — Здравствуйте, — проговорила девушка, не отрываясь от книги, — Катерина недавно проходила, скоро вернётся.              — Я как раз ищу её, — он сделал несколько шагов, чтобы подойти к беседке.              — Конечно, это было так очевидно, что тебе можно было не уточнять, — съязвила она.              Сергей немного наклонился, чтобы зайти внутрь и сел рядом.              — Кажется, Катерина старается, не покладая рук.              — Не против, если мы не будем говорить о ней, поскольку я живу с этой девушкой и знаю о всех её плюсах и минусах, — Вася боялась поднять глаза на Сергея. Она также боялась предложить ему дружбу. Но когда ещё подвернётся такой момент? Через год? Не будет ли поздно? И почему именно сегодня она решила надеть платье? Неужели судьба существует?              — Конечно, — он кивнул головой, но Вася не видела. Его руки легли на стол, а голова опустилась ближе к книге, и шёпотом он стал сбивать чтение Васи.              — Не смешно, — книга закрылась и легла на покрашенные доски. Рука девушки дрогнула и их мизинцы с Сергеем соприкоснулись. Василиса перестала дышать, вглядываясь в название книги и боясь перевести взгляд на руки. Ничего не имело значение: ни сад, выращенный Катей, ни книга, лежащая рядом, ни иные проблемы, связанные с бытом. Всё вмиг улетучилось и растворилось в нежном и маленьком касании.              Девушка опустила взгляд на непривычно голубое платье, облизнула губы, дабы прервать эту тишину и вернуться в реальность, но кроме вздоха ничего больше не смогла и выдать. Ей было невыносимо интересно выражение Сергея, заметил ли он, что их части тела неприлично близко друг к другу уже несколько минут, что они молчат и что Вася покраснела. О чём он сейчас думает и в чем смысл его истинных побуждений. Что же нарушит эту маленькую частицу счастья?              — И всё же Катерина необычная, не смотря на свой характер и своё слегка эгоистичное поведение, — немного даже с безразличием проговорила девушка, а каждое слово давалось так же тяжело, как и каждый вздох. Ничего кроме поцелуя она сейчас и не жаждала, ему незачем было отвечать, стоило всего лишь посмотреть в её глаза, которые просили о близости.              — То вы категоричны и ничего не желаете слышать о ней, то расхваливаете в столь приятные минуты тишины, — после Васе даже показалось, что рука его двинулась чуть ближе. А может и не показалось вовсе, ведь теперь она чувствовала его локоть, боковую грань ладони. А может, она от нетерпения сама вжалась в него. Всё было так запутано и непонятно, так невыносимо и жарко от возбуждения.              Вася собрала последние силы и проговорила:              — Так вас больше сейчас интересует тишина.              Мизинец его правой руки лёг поверх её мизинца, она от возмущения, но больше от любопытства, посмотрела на него, встретив не стесняющийся взгляд, разглядывающий её причёску до.              — Ты придираешься к словам, — проговорил он.              — Так может слова попросту не нужны, когда вокруг так много всего кричит?              — Кричит, — он усмехнулся, поднял правую руку со столика и заправил торчащую кудряшка Васи за ухо, — оглушающе, правда?              Она замерла, по телу пробежали мурашки, кончики пальцев онемели, а губы задрожали и расплылись в еле заметной улыбке, сдерживающий порыв страсти.              — Извините, мне пора, — Василиса подскочила, когда поняла, что ситуация может выйти из-под контроля, что она не может играть в эту игру за спиной старшей сестры, что несмотря на свои чувства, она в первую очередь человек.              — Василиса? — лишь услышала она вслед.              Она бежала и думала лишь о том, что никогда не сможет дружить с ним, никогда не сможет касаться его по-дружески и улыбаться ему, ведь теперь этим касанием он пробудил в ней ещё больший интерес. Почему же он не видит в её глазах любви и не понимает язык тела? Оно ведь кричит от невыносимой боли от невзаимных пылких чувств. Когда же кончится этот круг ада? Когда она съедет из дома? Когда пройдёт свадьба? А где вероятность, что где-нибудь в горах, в маленьком доме на одного, она не будет вспоминать руки Сергея и мечтать о свадьбе? Неужели Василиса сойдёт с ума? Неужели она никогда не познает счастье?              Она сидела на кровати и плакала. Слёзы текли непроизвольно, как из наполненной чаши, где есть маленькая трещина. Её маленький мизинец по-прежнему горел от касания, но разве Катя заслуживает Сергея с его желанием понравиться так младшей сестре? В дверь постучали, и слёзы сразу прекратились, будто бы трещины заклеили прочно нестираемой плёнкой. Глаза даже не покраснели, а холод добрался до сердца и заставил его стучать медленнее и спокойнее. Теперь она стояла у двери с полным безразличием к происходящему.              Катя стояла за порогом и, увидев сестру, расплылась в улыбке. Она взяла её за руку и потянула в столовую. Та, повинуясь, но совсем не желая, двинулась следом, зная, что, возможно, там, за столом, сидит Сергей и что он больше не притронется к ней и что считает её трусихой. Однако она не выдернула руку, а глаза её стали большими и наполнились слезами сразу, как картина перестала быть размытой, как удалось разглядеть гостей.              Конечно, за столом сидел Сергей, но сейчас её волновало это в меньшей степени. Рядом сидел мужчина с чёрными, как уголь, волосами, кончики которых завивались, как маленькие отросшие волоски Василисы. У него были грубые и сердитые черты лица, на лбу виднелись глубокие морщины, а глаза были глубоко посажены. Брови нависали над ними и делали глаза чуть уже действительного, но их почти чёрный цвет, такими они казались издалека, на деле глаза были тёмно-коричневого оттенка, пленял. Он оглядывал помещение не из любопытства, не с ухмылкой, означающий малоизученное помещение, а с гордостью. В глазах была мягкость и было понятно, что он скучал по дому. Именно по дому, в котором мужчина был хозяином, но не появлялся тут уже более двадцати лет. Василиса видела его на несостоявшейся свадьбе издалека, видела, как Катя крутилась подле него в тот день, как сейчас смотрит на отца с гордостью, любовью и восхищением. Но так близко Василиса была с ним, наверное, только в первые минуты рождения, когда, она почему-то была уверена в этом, он всё же склонился над её маленьким, запутанным телом в пелёнку, и разочаровался окончательно. Неужели она сейчас поговорит с ним, притронется к человеку, которого любила, совсем не зная?              Вася неохотно сделала ещё один шаг вперёд в ожидании, что отец посмотрит на неё и взглядом подзовёт. Но она обманывала себя. Конечно, он лишь улыбнулся Кате, которая по первому зову оставила сестру между проходом в коридор и прихожей, и ринулась в объятья отца, заботящегося всё это время о ней.              Сергей, который не предполагал, что попадёт на такую трогательную встречу, сидел рядом с отцом и уже был представлен кавалером Катерины, потому Иван Витязев благословил их, хоть того ещё и не требовали время и обстоятельства, и сразу нашёл с молодым мужчиной общий язык. Сергей улыбался, наблюдая семейную картину, но сразу перестал, когда его взгляд упал на девушку, стоящую в стороне с красными от боли глазами, похожую на призрака и неживую. Она побледнела и выглядела больной, будто вот-вот её тело ослабнет и упадёт замертво.              — Василиса, — Сергей прервал смех Кати, которую щекотал Иван, — чего ты стоишь в стороне, присаживайся.              Он поднялся и отодвинул стул возле себя, чтобы девушка села.              — Спасибо, — получилось с хрипом, но это не смутило молодого человека, напротив, он предложил воды и, не дождавшись, ответа налил из большого графина, стоявшего в центре стола, в стакан холодной чистой воды.              Пока Василиса приводила себя в порядок, пока свыкалась с образом отца и с желанием унести ноги подальше, в столовой появилась маменька. Волосы её были убраны в высокий хвост, она вышла в лёгком домашнем костюме, какой одевала по выходным и был далеко не праздничным. Первым делом она поздоровалась с бывшим мужем, а после деликатно поинтересовалась:              — И что тебя, Иван, заставило посетить дом? Произошло что-то?              Виктория держалась очень уверенно, но была удивлена не меньше Василисы. Она скучала по этому мужчине и хотела видеть его каждый день, но знала, что он больше никогда не будет её и что между ними большая пропасть непонимания, да и она не простит ему, пожалуй, никогда его отношения к младшей Витязевой, которую она любила не меньше старшей.              — Здравствуй, дорогая, — он оставил Катю, поднялся и встал рядом с Викторией. Женщина была достаточно высокой, потому они с Иваном были одного роста, но из-за того, что он немного горбился, Виктория казалась на пару сантиметров выше.              Василиса поставила стакан на стол и стала внимательно наблюдать за жестами мамы и отца, за их поведением, боясь упустить нечто важное, драматичное.              — Я знаю, как поступил отвратительно, скитаясь по странам, городам, а потом, заявляясь в наш район с оповещением свадьбы на молоденькой девушке, которая сбежала с рыжим оболтусом, знаю, — он сделал паузу, взял руку маменьки, поцеловал её и продолжил, — но клянусь, что всё это время думал о тебе. Деньги вскружили мне голову, я не видел границ, хотел всё больше и больше, но вчера я нашёл наш старый альбом, вспомнил о нашей крепкой любви и страсти, огляделся вокруг и кроме денег ничего не увидел. У меня есть всё: дети, деньги, карьера, звание, уважение, статус. Всё, кроме тебя. Я пытался деньгами заглушать эту дурь, возникшую после уезда из дома, внутри себя, но деньги только ухудшали положение. И я говорю это при всех, чтобы были свидетели, чтобы нам поверили. Я хочу обратно домой, ведь мой дом там, где ты. Двадцать лет я скитался по миру, но за двадцать лет ни разу не было в моём сердце спокойно так, как сейчас, когда держу твою руку. Я люблю тебя той же пылающей и первой любовью, Виктория.              Василиса знала, что маменька его тоже любит, но сможет ли она простить? Сможет ли забыть двадцать лет жизни одиночества и спокойно впустить отца в их мир?              — Очень честно, — маменька попыталась усмехнуться, но ничего не вышло от напряжения, — не лучше ли нам выпить чай и спокойно всё обсудить в семейной обстановке?              — Конечно, но ответь сначала мне на один лишь вопрос, дорогая. Ты простишь меня?              Виктория наклонила голову вниз, затем тяжело задышала и посмотрела на Васю, глаза которой горели от нетерпения и живого интереса к разыгранной сцене любви.              — У меня ли нужно просить прощение? Я — это не та шестнадцатилетняя девушка с пустым багажом и головой. Я — это сорокалетняя женщина с двумя детьми, которых я люблю больше всех на свете. И ты думаешь, что меня обидел своим уходом? Даже если так, то больше всего ты виновен не перед моими уже телом и душой, а перед той маленькой девочкой, которую ты оставил на моих руках из-за её женского пола.              Иван, вопреки всем ожиданиям, продолжал смотреть на Викторию.              — Я же говорю, что деньги вскружили мне голову.              — Ты приехал сюда не из-за большой любви ко мне, а из-за старости и своей никому ненужности. Всем нам необходимо быть любимыми и кому-то нужными в таком возрасте, а ты одинокий старик, признайся себе. У тебя нет того волевого взгляда, только жалкий надменный вид. Твоё лицо покрылось морщина от частых переездов и стрессов, и тебе уже не удастся соблазнить и найти любовницу двадцати лет, как ты это уже делал. Но даже если, не смотря на всё это, я прощаю тебя, то она, — Виктория кивнула в сторону Василисы, — она никогда. Даже если Василиса скажет, что прощает, не простит. Ты не моё сердце растоптал в тот вечер, а её, детское и хрупкое.              — Виктория, — он поцеловал её руку, — я готов на всё, чтобы вернуть твоё доверие, чтобы стать частью семьи и быть с тобой рядом до конца дней.              — Вы не слышите её, — голос Васи был грубым и немного хриплым.              Все повернули голову на неё, даже Иван, который желал этого меньше всего. За пару не длинных реплик Василиса поняла, что Иван не полюбит её, никогда не любил, не раскаивался в своём грехе и что по сей день он думает лишь о деньгах. Она поняла, что все её детские и наивные мысли о любящем отце, о его терзаниях и муках — всего лишь её фантазия. Никогда он не мучался и не каялся в своих поступках. А значит, Василиса никогда не обретёт отца, значит, этот человек, который целовал руки маменьки ей не знаком, он обычный человек с улицы, решивший зайти по пути в дом, который отдал Виктории при разводе. Он — это не отец Василисы. Он для неё всего лишь прошлое маменьки, которого она никогда не познает и не ощутит из-за банальной причины: её тогда не существовало. И теперь страх отступил, осталась большая поглощающая ненависть к нему и к его отношению к Виктории. Раньше Вася сомневалась в любви маменьки, но сейчас ни капли. И она готова заступаться за неё, готова высказать своё «я» и показать отцу, что есть ошибки в жизни, за которые не расплатишься никакими деньгами.              — Я люблю всем сердцем маменьку и не позволю, что бы вы снова причинили ей боль, — она не знала, как лучше обратиться к Ивану, но решила, что на «вы» будем самым подходящим и нейтральным вариантом, — она же дважды повторила, что не держит на вас зла из-за вашего побега из брака, только из-за вашей трусости лишиться денег. Наверное, трусы всегда остаются такими, раз вы так напряжённо и неохотно смотрите на меня, отводя взгляд куда-то в сторону.              И вдруг она замолчала и посмотрела на Катю. Вася понимала, что сестра возненавидит её ещё больше, ведь снова лишает старшую сестру полноценной семьи, снова отец уйдёт из-за Василисы, но она ничего не могла уже поделать. Не могла она плясать под дудку и улыбаться, когда хотелось кричать и добиваться справедливости. Идти против своей воли — самоубийство.              — Молчите, — проговорила она, когда прошло более минуты тишины, — взрослый богатый мужчина молчит перед бедной маленькой девушкой, которая является его биологической дочерью? Может, мне стоит извиниться за свой пол и своё рождение?              Напряжение нарастало. Все молчали, поскольку ждали ответа от Ивана, но он лишь иступлено стоял и смотрел в одну точку, где-то чуть левее Василисы.              — Вам стоит что-то сказать, — проговорил Сергей, пытаясь прочитать на его лицо раскаяние, но ничего кроме неожиданности и гнева там не было.              — Я хочу вернуться к тебе, моя дорогая Виктория, — развернулся Иван, — мы все совершаем ошибки, но теперь я весь твой и готов пойти на всё, что будет мне даже отвратительным. Если надо, то я извинюсь перед нашей дочерью.              — Отвратительным? — возмущение высказал Сергей, — вам отвратительно извиняться перед девушкой, лучше которой я никого не знаю? Перед самой умной и воспитанной девушкой во всём мире? Если бы я был её отцом, то молился бы часами за её успех и благодетель. Если вам отвратительна Василиса, то извольте сказать, что вы мне тоже отвратительны, как и все, кто любит вас, ведь любить вас гиблое дело.              Он поднялся, посмотрел на Васю, которая не ожидала слов поддержки.              — Я, наверное, пойду. Дайте знать, если не покинете дом, чтобы я тут больше не появлялся, — он сделал пару шагов до Васи, наклонился к её уху и прошептал, — не советую тебе оставаться, все твои слова для него беззвучны и бессмысленны. Можем прогуляться, если хочешь развеяться.              И она согласилась, оставив Ивана наедине с женщинами, которые любили его. Эта не её история, не её трагедия, он всего лишь незнакомый ей мужчина, в котором она разочаровалась.              И вот они ходили с Сергеем по большому цветущему саду, из которого она пару часов назад сбежала в страхе предать сестру. Они долго молчали, расхаживая между разноцветными клумбами, наклоняясь под ветками яблонь и вишни. Сергей размышлял о скупости Ивана, а Василиса о храбрости Сергея. Смог бы Довлатов Денис заступиться за неё? И почему Сергей сделал это? Конечно, у него большое и доброе сердце, оттого он так просто влюбил в себя Василису. В нём было всё, чего ей не доставало в детстве от отца — храбрость, ум, доброта, поддержка, мужество и вежливость. Ко всему прочему, он разделял ценности Васи: тоже мечтал построить карьеру, а после завести детей и жить счастливо. И это она обожала в нём. Да, он был слегка наивен и ведом, чересчур порой категоричен и предвзят, но он был светлым человеком, которого она уж точно не разлюбит, даже не будет пытаться. Пусть он отдал своё сердце Катерине, пусть женится на ней, но Вася будет счастлива просто зная, что влюблена в порядочного человека и прилежного семьянина.              — Всё, что ты сказал, это правда? Ты правда считаешь меня такой, какой сказал моему отцу? — спросила девушка спустя полчаса глубоких размышлений.              — Умной и воспитанной? — Сергей краем глаза посмотрел на неё, — верно, ведь, пожалуй, для отца это главные черты. Я не стал упоминать о других твоих достоинствах, ведь для него они были бы не так очевидны, как для меня.              — Я думала, что он любил меня и что по возвращению домой посмотрит любящими глазами, которые я сразу прощу, но видимо не такая я уж и умная, раз так глупо надеялась.              — Всем людям свойственно ошибаться. И то, что ты ошиблась, никак не отразилось на моём мнение о тебе. Ошибись ты ещё кучу раз, я не поменяю своих слов.              — Отчего же? — она остановилась, а после и он, заметив, что Вася упёрто смотрит на него.              — Не знаю, мне хочется думать о тебе только хорошее, оправдывать тебя, однако нет ни одной причины тебя оправдывать. Ты хорошая и прилежная студентка, а что ещё может быть важно для отца? Он бесчестный и слабый человек, недостойный быть мужем Виктории Викторовны, — свёл к совсем другому Сергей, но не продолжил шаги. Напротив, немного развернулся к Василисе и увидел красный румянец на щеках и еле заметную улыбку, которая свидетельствовала о много: Вася уже не грустила по поводу отца и пребывала в стране грёз.              — Как это приятно слышать от своего друга, — неожиданно и очень с большой трудностью проговорила она, ей показалось, что лучшего момента и не будет, что теперь её размышления пару часами назад, остались позади, что быть другом для любимого человека — это благодать.              — Мне казалось, что ты отвергала нашу дружбу, — вспомнил Сергей, — но я рад такому умозаключению и уверен, что не подведу тебя. Я всегда буду рад помочь тебе.              Внутри неё родилось светлое чувство, сменившее ненависть к отцу, чувство, за которое хотелось умереть. Совсем новое и странное, словно она только родилась и открыла глаза на иной мир, в котором ни разу не была её неуспокоенная и терзающаяся сомнениями душа              Свет поглощал всё вокруг, она начала сиять и изливать вокруг себя счастье, которое ощутил и Сергей. На его лице появилась странная, но заманчивая и нежная улыбка, которой он одарил Василису, когда та подняла голову на него и взглянула в искрящиеся голубые глаза. В них отражалось солнце и зелень, небо и облако, а также маленькая Вася с огромным желанием разделить жизнь с Сергеем, умереть за него и быть рядом не просто, как супруга или девушка, а как верный товарищ, способный защитить от пули, пасть в огонь и стать сильным плечом в трудную минуту.              — Смотри, — он наклонился и сорвал один небольшой белый цветок, — это сорт василька, брайд, пожалуй, единственный, кто расцветает в мае, — он протянул его Васе, — Катерина постаралась угодить тебе и высадить несколько сортов, я заметил это по дороге, также она довольно часто об этом рассказывала, и я кое-что заметил. Брайд меньше всего похож на Василёк, но в переводе означает «невеста». Катя так старательно подобрала цветовую гамму, что эти цветы на свою крошечность выделяются из огромной цветовой палитры.              — Я и не думала, что васильки бывают разных цветов.              — Как и все остальные. Но это неважно. Главное, что они продолжают нести один и тот же смысл.              — Какой?              — Не смею выразить тебе свои чувства! Их смысл похож на тебя. Такие же робкие и милые. Ты ведь тоже не из тех, кто бежит в объятья чувствам и кричит на каждом шагу о них. Но я уверен, что внутри тебя живёт хрупкая девушка, способная на самые искренние и нежные поступки. Ты самая милая, Василиса, это правда, — он внезапно перешёл к нежностями, совсем не заметив, потом немного опешил, покраснел, откашлялся и пошёл дальше, убеждая себя, что в нет ничего необычного в том, что он говорит, что думает, пусть даже если об этом узнает Катерина и пусть бросит его, почему-то его это не волновало.              Василиса же не могла сделать ни шагу. Она смотрела, как фигура Сергея удаляется вглубь сада, как он делает неуверенные шаги и сопротивляется, дабы не повернуться к ней. Хотя ему очень хотелось развернуться, наплевать на правила и принципы, обнять её и повторить: «Ты самая милая, Василиса, это правда». Это была жгучая и разъедающая правда, с которой он боролся уже очень давно. Он понимал, как низко падёт в глазах самой милой девушки, если переобуется и начнёт проявлять знаки внимание не к старшей сестре, а младшей. Понимал и ничего не мог поделать. Он запутался, потерялся в паутине доме Витязевых, совсем лишился рассудка и уже не знал, чего хотел больше, ещё зимой, ходить в дом Витязевых для уроков Кати или чтобы обмолвиться хотя бы пару слов с Василисой.              С какой-то непонятной надеждой Сергей всегда входил в дом Витязевых и возвращался чаще злым и недовольным, но иногда говорливым, счастливым, и никогда он не сопоставлял два очевидных факта. Василиса делала его живым и возрождала в нём детскую наивность, которую он старательно избегал, но против воли не пойдёшь. И сейчас он бежал больше не от неё, делая неуверенные шаги, а от своих навязчивых мыслей, убеждений, своей наивности и всегда живущей в нём страсти. Шёл и приводил мысли в порядок, пиная камни и ломая их, если они были из сухой земли. Крепостное право так давно отменили, а он бедный не мог отделаться от крепости своих мыслей и предрассудков, в убеждении, что так будет лучше для всех, что никогда девушка не сможет полюбить брошенного и жалкого мужчина. Не хотел он теперь менять позицию, хотел идти до конца, как это делал всегда, пытаясь возродить когда-то начинавшуюся симпатию к Кате, которая угасла моментально, быстрее, чем тает лёд при горячей погоде.              Всё шло извилистой дорогой, как тропинки между корявыми и круглыми клумбами. Жизнь его шла под откос, он так боялся быть непонятым, что продолжал играть роль любящего жениха и всё хуже справлялся с ней, надеясь, что рано или поздно Катя всё поймёт и бросит его, хотя он уже сам давно покончил с ней, когда перестал давать уроки по своей воли. Он ощущал себя бесхребетным, слабым, ощущал себя недостойным и ничтожным. Такого мужчину явно не полюбит ни одна женщина, тем более Василиса, о чём может быть речь, такая гордая и правильная Василиса не взглянет на него, когда услышит о его переменчивости. Сергей потому так и нуждался в её дружбе, чтобы хотя бы ментально быть рядом, чтобы иметь возможность официально проводить с ней время и болтать о всяком, не наблюдая за минутами и часами. Молодая, красивая и талантливая в своих кругах, а он уже слишком взрослый и требовательный для таких, как она. И она пленяла его своим юмором, надменностью, холодом. Пленяла и не отпускала, держа крепко в узле, каждый раз то приближаясь, то отдаляясь, совсем не похоже на эмоциональный неуравновешенные качели, похоже лишь на внутреннюю борьбу против сомнений и навязанных обществом мыслей. В итоге которые должны к чему-то привести: либо к полному концу, либо к продолжительной дружбе, которая рано или поздно кончится, как извилистая дорога в саду. И тогда останется Сергею лишь стоять и смотреть на преграду между ним и счастливой будущей жизнью с будущим молодым человеком Василисы, как на изгородь, за которой другие дома. Ведь рано или поздно она влюбится и уедет далеко, забудет о нём и никогда не скажет ему больше ни слова.              — Тут каждый год расцветают белые розы, — проговорила Вася, когда догнала Сергея, стоявшего лицом к изгороди.              — А тебе нравятся розы? — он развернулся, полный сил и энергии, отпустив только что проникший в его разум туман.              — О цветах так много пишут, что для меня любимых и нет вовсе, кроме васильков.              — Действительно, много пишут. Моё самое любимое: «Сердца, как цветы, — их нельзя открыть силой, они должны раскрыться сами».              — Олкотт «Хорошие жёны»?              — Верно, — он заделал руки за спину, чтобы лишний раз не касаться Василисы, — ты тоже читала?              — Конечно, было бы странно прочитать так много книг и обойти стороной эту.              И они часа два болтали о книгах, проходя по узким тропинкам в сотый раз, иногда садились в беседку и обсуждали авторов, их биографию. Они окунулись в удобный мир, где их понимали с полуслова, где любой каприз исполнялся, а любая, даже самая глупая фраза, принималась и обсуждалась с самым умным видом. Сергей впервые говорил о нелюбимых книгах, о детстве, как его заставляли перечитывать «Робинзона Крузо», как он прятал книги от отца и как предпочитал бить крапиву палками, а не сидеть с учебниками до класса десятого. Они смеялись, иногда кричали друг на другу, но несерьёзно, в шутку, отчего становилось ещё смешнее.              — Так быстро стемнело, — проговорила Вася, выглядывая из беседки. Она встала коленями на скамью и упёрлась руками о брусья, чтобы удобно было смотреть в сад. Сергей вышел из беседки и подошёл к нему со стороны девушки. В связи с тем, что сооружение было приподнято, они оказались одного роста.              — Завтра опять к студентам, которые ничего не сделали, — сказал Сергей и улыбка его спала с лица, но не от мыслей о преподавательстве и нудных студентах, а о том, что перед ним была прекрасная девушка, понимающая его с полуслова, а он не мог поцеловать её.              — Тебя угнетают эти мысли? — заметила перемены в лице Вася, она протянула руку, чтобы похлопать его по плечу и сказать что-нибудь приободряющее. Он вздрогнул, увидев её руку так близко, затем, когда рука её начала делать прихлопывающие движения, он повернул голову в сторону плеча и положил свою руку сверху.              — Извини, — Вася выскользнула рукой из-под его руки, почесала лоб, щёку, затем кончик носа и посмеялась, совсем не зная, что делать.              — Нет, меня угнетают другие мысли, — ответил он и сделал ещё один шаг, теперь Васе нужно было бы выглядывать из-за его головы, чтобы разглядеть что-то кроме неё.              — Ты можешь поделиться ими, если тебе станет проще. Если же эти мысли тайны, то желаю тебе справиться с ними поскорее.              — Василёк, — Сергей наклонил голову чуть вбок, чтобы свет оставшегося солнца осветил милые черты и чтобы он успел полюбоваться ими досыта, — если бы я мог, то изложил бы все страдания в одном маленьком предложении, но не смею тебя обременять проблемами. Позволь, мы перестанем говорить об этом. И я спрошу тебя совсем о другом.              — Конечно, — Василиса не могла оторвать взгляда от его губ, которые произносили слова, приятные её ушам. Его голос стал таким родным за вечер, что хотелось слышать его без конца.              — Μπορώ να σε φιλήσω, αλλά δεν θα το κάνω για το καλό σου.              Проговорил он на греческом, который изучал ради интереса, ради памяти Сократу, чтобы быть к нему ближе и понять его ум, и даже не думал, что сможет когда-то проговорить столь сокровенное девушке напротив: «Я могу поцеловать тебя, но я не буду делать этого ради тебя». Конечно, Вася ничего не поняла и лишь озадаченно посмотрела на него, и он не стал ничего ей объяснять, лишь проговорил после минутной паузы:              — Это греческий. Ещё одно моё хобби. Это как врачу надо знать латынь, а я считаю, что истинному философу греческий. Возможно, это глупость, но уже поздно об этом думать.              — Талантливый человек талантлив во всём, это точно про тебя. Знаешь, я будущий инженер и мне, видимо, повезло, что Ломоносов говорил на русском, иначе бы пришлось учить какой-нибудь японским.              — Но ведь первым инженером в мире был Архимед, и он тоже из Древней Греции, как Сократ. И если захочешь, то смогу научить тебя пару словам на греческом.              — Ты выставляешь меня глупой, — она прищурила глаза и немного вытянула шею вперёд, а он почему-то положил ей руку на спину и притянул девушку ближе к себе, подставляя плечо. Ей показалось, что в этом нет ничего особенного, что всё по-дружески и довольно элегантно, пока чуть не приподняла голову и не упёрлась лбом в его щёку. Сердце сначала замерло, а затем набрало темп и неугомонно просилось наружу. Его рука аккуратно и совсем не пошло обнимала её хрупкую спинку, почти не касаясь и не надавливая.              — Не холодно? — спросил Сергей.              — Интересно, как там дела у них и чем всё кончилось, — проговорила Василиса о своём.              — Я не смогу пойти туда и тебя не отпущу, если будет хоть какой-то намёк на то, что Виктория оставила его и не выгнала с позором из вашего семейного дома.              — Я и не знаю, правильно ли поступила, когда ушла, оставив их одних? Понимаю, что Иван — не моя проблема, но мой отец, а Виктория любит его. И если ей придётся прогнать его снова по моей причине, то я стану для них самым злейшим врагом. Катя обожает отца и не раз упрекала меня в его уходе, что же теперь, как же мне не хотелось думать об этом, как же мне тошно от этих мыслей. И я живу с ними целыми днями, каждый день они крутятся в голове и мешают спать.              — У всех из нас что-то там да крутится. Дай знать, если они тебя обидят, я что-нибудь придумаю, ведь друзья не оставляют друг друга в беде. Так бы сказал Денис Довлатов?              — О, — протянула она и похлопала его по груди, — ты решил поиграть в Дениса Довлатова, в его хамство, грубоватость, дерзость?              — А тебе нравятся такие?              — Другие, — прошептала она, что вызвало у него дрожь по телу, что окончательно побудило его закончить диалог и пойти решать проблему посерьёзней.              Они вышли из сада быстрым шагом, не глядя друг в другу глаза, будто совершили нечто постыдное, однако оба знали, что ничего не делали на самом деле, только в голове. Сергей зашёл в дом первым, убедившись, что нет лишней и незнакомой обуви, пропустил Василису. В столовой, как в гостиной и прихожей, никого не было. Не было света, людей, стояла гробовая тишина, и лишь доносился майский шум из приоткрытого окна.              — Мы слишком долго гуляли, — заключила Василиса, — все разошлись по комнатам, а завершение диалога узнается только завтра.              — Значит, пора попрощаться?              — Спасибо, что избавил меня от неприятного общества и заступился. Я никогда не познаю любви отца, но точно познала истинную любовь друга. Прости, что так отчаянно и грубо отвергала нашу дружбу. Мне ужасно стыдно, прости.              — Милая Василиса, я был так настойчив, что любая бы отвергла её. Мне стоит извиниться за назойливость, ведь в мире всё идёт своим чередом. Я просто знал изначально и чувствовал, что нам суждено быть больше, чем знакомыми. С тобой приятно проводить время. Спокойной ночи, Василёк.              Он хотел наклонить голову и поцеловать её лоб, обнять её, положить голову на её волосы, но всего лишь широко улыбнулся, поклонился и вышел, оставив Василису одну в тёмной комнате, где из каждого угла на неё накинулись, буквально захватили в плен, самые милые воспоминания вечера, которые будоражили её фантазию.              Вот только утром пришлось вспомнить и плохие моменты, когда из гостиной донеслись запах кофе и голоса Катерины и маменьки. Василиса в прекрасном в предвкушении ужасного вышла к дамам, одарив всех своим эндорфином, сказав:              — Доброе утро, любимые, — чем удивила и себя тоже, но уже подготовилась к рассказу о вчерашнем вечере, оттого удивление прошло быстро.              Катерина сидела за столом и пила кофе с пончиками, которые успела купить утром в пекарне, а маменька читала журнал и поглядывала каждые десять минут на часы в ожидании тёти Маши в гости.              — Где Иван? — нетерпеливо спросила Василиса, поскольку никто не хотел проявлять инициативу.              — Не знаю, — Катя пожала плечами и потянулась за пончиком, покрытым карамелью, — твой любимый, держи, я ещё купила с арахисом и сливочным маслом, мне сказали, что для любителей жирного чая, как ты, будет очень вкусно.              Василиса надкусила пончик с рук Кати и одобрительно кивнула, забрав первым делом пончик со сливочным маслом. Она ничего не могла поделать с этой странной зависимостью: чай со сливочным маслом, если хлеб, то обязательно с толстым слоям масла, если суп, то и его туда же. Маменька объясняла это большой работой мозга, который нуждается в полезных жирах и качественной еде, а Василиса никак не объясняла и просто съедала порой его целыми пачками в особо тяжёлые и сложные времена.              — Маменька? — обратилась Вася, жуя сладкий пончик с маслом.              — Он ушёл, ему не место с нами. Если он не желает принимать нас всех, то не достоин внимания даже одной. Мы семья, а не группа из незнакомцев, где можно выбирать, кого любить, а кого нет. Да и намерения у него были явно не дружелюбные, очередной план, как заработать больше денег, а, может, он хотел отобрать наш дом и продать его втридорога.              — Он снова ушёл из-за меня? — голос её стал уже грустным и даже плаксивым.              — Василёк, — вскрикнула Катя, — не из-за тебя, а из-за своей наглости и упрямства. Ты не причём в его безответственности и слабости. Мы любим тебя, и ты наша семья, а не он.              — Ты снова будешь упрекать меня при плохом настроении, что я лишила тебя полноценной семьи?              — Катя! — маменька впервые о таком слышала.              — Я иногда болтаю глупости, пора привыкнуть, но я люблю тебя всем сердцем. Ты никогда меня не предашь, я доверяю тебе и ценю тебя. Ты самое дорогое, что у меня есть. Мы сёстры, а это выше, чем святость. Разве я не права?              — И я люблю тебя, — она протянула руки к Кате и обняла её, когда та немного наклонилась.