tw: наркотики, дереализация/деперсонализация.
пытался в тему, пошло немного по касательной, скорее похоже на день с псих. расстройствами.
по телу волнами разливается тепло, когда осветленная макушка маячит где-то над ухом. андрей широко улыбается, укладывая голову ему на плечо. так миша чувствует себя достойным и важным. с андро невероятно хорошо, и даже застегнутая на все пуговицы рубашка не так уж и душит. горшенев смотрит на своего нового друга и ощущает в нем какую-то силу, что-то светлое и беспечное. ему так это необходимо, он так хочет создать все это внутри, свое личное, чтобы князеву было так же хорошо с ним. но каждый раз попытки тщетны. и каждый раз он видит в зеркале безликую копию человека, если себя таковым вообще можно называть. ему неуютно и не нравится, ему постоянно кажется, что это не он. горшок — невольный зритель чужой жизни, наблюдает несуразного, блеклого парня, который только громко гогоча ощущает себя собой. он не любит зеркала, он не смотрит в отражения окон, там чужие глаза. ему приятно смотреть в глаза дюхи, там бескрайнее небо и лазурное море. в них он видит свободу. греется, словно кот на батарее, и забывается с концами, пока в двориках-колодцах они не разбегаются по домам. андрей исчезает за дверью подъезда, миша не идет даже в нужную сторону. он несется по питерским улицам, мчится мимо темных окон и смотрит себе под ноги. главное — не потерять себя, главное — оставить до завтра это теплое единение с собой, что так милостиво дарит ему дюха. главное — это побыстрее отвести от себя взгляд. не потерять связь с реальностью, не видеть мишу горшенева таким далеким и неродным. когда приходит музыка, становится легче. на сцене можно и нужно быть собой, те сотни глаз, что прикованы к ней, теряются в темном свете, и горшку легче не думать, что кто-то его осудит. на любого дебошира из зала он может наброситься. бросится он, бросится и князь. андро всегда рядом, проводит с ним бессонные ночи, зовет к себе ночевать — хоть и редко, — откуда-то подбирает и строго-настрого запрещает приближаться к наркотикам, когда видит предательский блеск интереса в чужих глазах. миша отчетливо понимает: если он снова его остановит, значит, мир превратится в кадры любительской хроники, которую смотришь украдкой ночью по телеку. он так не любит, когда снова и снова свои руки — будто чужие, а в зеркале туалета стоит князев и кто-то, отдаленно напоминающий горшенева. цепляться за андрея вечно не получается. чем дальше, тем сильнее потеет кожа, тем резче из ладоней выскальзывает чужая рука, и он остается стоять, уставившись в отражение нескладного и несуразного парня, которого еще недавно ошейником душила рубашка. хочет все зеркала мира криком своим разбить. но осколки останутся. хочется утопить этого пацаненка, убить в себе того, кем никогда быть не хотел. и эта сладкая месть над вымученным образом приходит с первой героиновой дозой. реальность сходится клином на мише, и самоощущение не рвется оглушительным треском. в первый раз смотреть в зеркало на себя нравится. теперь там горшок. теперь внутри греет что-то свое, и ему не терпится как можно скорее подарить это своему князю.