Круг первый
I. Клетка в клетке. Точка кипения. Я стала нежитью. Для мира снаружи, вне меня, Её Высочество Иоланта погибла вместе с родителями и всеми приближёнными при падении замка. И этот мир продолжал жить с мёртвой принцессой. Они обсуждали произошедшее, мимоходом, занятые своими делами и заботами. Даже на кухне таверны, где я вынуждена была обретаться, в разговорах поваров и помощников о дорнах и нынешних порядках нет-нет, да всплывали упоминания о королевской семье. О том, как покончила с собой королева – говорят, успела принять яд. О том, как уже заколотого умирающего короля вроде бы протащили через весь двор по грязи и крови, прежде чем обезглавить. О том, что принцесса была безусловно слишком молода, чтобы её постигла такая участь. А я стояла рядом, снимая серпантин кожуры с очередной картофелины, до боли закусив изнутри щёки, чтобы не выдать себя ни звуком, ни гримасой. Я была мертва. Я была жива. Как будто внутри кокона, достаточно прозрачного и тонкого, чтобы пропускать свет и звуки, позволять мне видеть лица и различать предметы - но при этом такого прочного, что ни капли меня не просачивалось наружу. Это был мой выбор. Единственная возможность сохранить здравый рассудок. Единственная возможность сохранить себя. Вот уже два месяца, как кухня таверны «Медвежья нора» и маленькая каморка через коридор, где я ночевала, составляли весь мой мирок. Выходить мне запретили – якобы, для моей же собственной безопасности. Действительно ли меня защищали или держали пленницей, я не знала. Но тогда меня это и не волновало. Всё, чего мне хотелось, это заползти куда-нибудь, спрятаться, скрыться, и чем теснее было моё убежище, тем лучше. Если бы я могла влезть в собственную голову и построить там клетку, тюремную решётку, отгораживающую воспоминания о той ночи, когда я потеряла всё – всё – я бы сделала это без малейших раздумий. Не забыть, нет, ни в коем случае – но проложить хоть какую-то преграду между мной и этой… пыткой. Два месяца… Но я по-прежнему помнила всё так же отчётливо, как если бы это произошло лишь вчера. Битва. Крики. Мёртвые. Кровь. Бегство. Вико. Первые дни были всеми девятью кругами Ада. Плоти потребовалось не больше недели, чтобы восстановиться, чтобы все ссадины и разрывы затянулись если не полностью, то хотя бы настолько, что движение перестало быть мучением, при каждом шаге вызывающим ощущение, что между моих ног протаскивают раскалённую колючую проволоку. С разумом было сложнее. Я не могла спать, меня будили кошмары, в которых я задыхалась, снова и снова, от запаха вина и холода лезвия, прижатого к моей глотке. Малейший звук за спиной, легчайшее движение воздуха позади – и всё моё тело натягивалось струной в ожидании хриплого шёпота в ухо, горячего дыхания на шее, грубой хватки на запястьях… Его не было – но облегчения это не приносило. Когда же кошмары отступали, я просто лежала, глядя в потолок, и мне казалось, что я вижу лица в темноте. Днём я не позволяла им преследовать меня, концентрируясь на делах, которые были под рукой, но в тишине ночи у меня уже не оставалось сил отбиваться или убегать. И тогда приходила мама, белокожая и как всегда немного меланхоличная, с её большими синими глазами и призрачной улыбкой, она шептала мне что-то из ночного мрака. Папа, с седеющей, но густой шевелюрой, несгибаемой спиной истинного воина и короля, с суровыми складками в уголках губ, которые исчезали, когда он смеялся, молча наблюдал за мной из теней. Дрейвен, мой бесценный Дрейвен, смотрел на меня с такой невыразимой безмолвной печалью, что у меня обливалось кровью то, что ещё осталось от сердца. Они были так близко, такие реальные, что, казалось, я могу дотронуться до них, стоит лишь протянуть руку… Но я не могла. Я не плакала. Просто не разрешала себе плакать, несмотря на то, что в первые дни свернуться на полу в клубочек и рыдать было моим постоянным желанием. Но если мои дорогие откуда-то и вправду наблюдали за мной, я не желала, чтобы они видели меня… такой. Мама хотела, чтобы я ушла достойно, как подобает принцессе, на своих условиях, не дав никому возможности расправиться со мной – как ушла она сама. Отец до последнего защищал меня, желал, чтобы я продолжала жить, не сдавалась, его дочь, его наследница, его плоть и кровь. Беспомощный, изувеченный, плачущий комок мяса подвёл бы их обоих. Но самое главное, он подвёл бы меня. У меня и так было достаточно поводов для стыда, не хватало ещё быть униженной собственной слабостью. Поэтому я лишь туже затягивала фартук и крепче держалась за нож. Мыла посуду, драила полы, чистила овощи. Каждый день. Всего неделя практики, и я перестала резать себе пальцы в процессе. Ещё неделя – и труд превратился в рутину. Рутина стала привычкой. А привычки успокаивали. Знаю, подав идею о моей работе на кухне, мерзавец хотел, чтобы это стало для меня наказанием, издёвкой – как будто он мало надругался надо мной и тем, что было моей жизнью, своей пародией на «спасение». Но сам того не ведая, он вместо этого дал мне возможность не думать, возможность раз за разом сбегать от муки, окунаясь в чисто физическую работу. Пускай это оказалось сложнее и грязнее, чем я могла себе представить. Пускай я убила руки, ноги к вечеру гудели и подгибались, позвоночник ломило от боли, волосы и лицо постоянно лоснились от вездесущего жира, то здесь, то там алели ожоги от кипятка или брызгающего масла… пускай. Зато к ночи я уставала так, что просто падала на койку в своей каморке и спала без всяких снов. Почти всегда. Пусть благословят боги Шеллу - после тех часов, что я прорыдала на её плече в ночь своего «спасения», она полностью и бесповоротно взяла меня под своё крыло. Кухня была её царством, и она правила здесь безраздельно, размахивая своей поварёшкой, будто скипетром. Оба повара в подчинении слушались её беспрекословно – не упуская, впрочем, ни единой возможности погрызться друг с другом. Но меткие, пусть и редкие оплеухи от главной кухарки никогда не позволяли их спорам отвлекать их от работы. Ко мне же эта огромная женщина с громовым голосом и железной рукой была неизменно добра. Даже место для ночлега выделила в комнатушке, смежной со своей, и в первые дни, пока моя агония ещё имела под собой телесные причины, проводила возле меня часы напролёт, отпаивая зельями и неизменным горячим чаем. Была то жалость или искренняя симпатия – не знаю, но за два месяца я не услышала от неё ни одного дурного или даже просто резкого слова, даже несмотря на мою первоначальную беспомощность в бытовых делах. Разве что полушутливые жалобы, что я мало ем и поэтому такая маленькая. Именно Шелла обрезала мои волосы так, что теперь они едва достигали плеч. Наверное, и это я запомню на всю жизнь – как мои локоны, длинные, гладкие, бережно взлелеянные годами, падали на щербатые доски пола. Какая-то часть меня в тот момент была охвачена наиглупейшим желанием собрать их, завернуть во что-нибудь и спрятать, сохранить… Но я сдержалась и в этом. Да, когда-то мои волосы были длинными. Теперь их обрезали. Так случилось. И не было никакого смысла что-то чувствовать по этому поводу. Помню, закончив, Шелла погладила меня по голове – видимо, заметила что-то, поняла по моему взгляду или выражению лица. - Волосы не ноги, милая, - улыбнулась она тогда. – Отрастут. Кажется, я хохотала. До слёз. Она научила меня закалывать локоны шпильками так, что ни волоска не выбивалось из пучка. Она показала мне, как стирать и штопать моё рабочее платье, фартук, чулки и белье, как именно засыпать угли в утюг и как потом с ним управляться. Это было странно – я будто новорожденная училась тому, что большинство женщин проделывали с лёгкостью и даже не задумываясь… Проделывала и я. Сначала неуклюже, с уколами, ожогами, синяками и шрамами, но лишь упрямо сжимала губы и пробовала вновь. Наверное, это походило на сумасшествие – то, как упорно и тщательно я орудовала куском мыла каждый вечер, отстирывая любые появившиеся за день пятна на одежде. Пусть маленькие, но это были пятна… Шелла ничего не говорила, делала вид, что не замечает, с каким остервенением я драила не только одежду, но и саму себя в ванне, забираясь лишь в самую горячую воду, пользуясь самой жёсткой мочалкой, натирая кожу до красноты. Мне казалось, что от силы трения я буду чище. Что я не буду больше просыпаться по ночам от чувства, что ноги мои всё ещё липкие от крови, что в горле по-прежнему стоит привкус тошноты, что кожа и волосы мои до сих пор отдают запахом него… С людьми всё было куда сложнее, чем с работой. Я и прежде не отличалась особенной общительностью, но в прошлом в этом не было необходимости – я жила в окружении, которое было обучено реагировать и действовать в соответствии с одними моими жестами, угадывать моё настроение по одному моему взгляду, исполнять мои приказы и пожелания без всяких объяснений. Людям в кухне были без разницы все эти нюансы. Они не знали, кто я, и, глядя на меня, видели лишь ещё одну городскую девушку, лишившуюся в войну всей родни и перебравшуюся на житьё в эту таверну. Даже Шелла, пускай и знала, кто я, всё же этого не понимала. Для неё я тоже была просто девушкой – лишь чуть иначе воспитанной, привыкшей к более дорогим яствам, более изысканным манерам и красивым нарядам, чем все они. Она не осознавала величины пропасти. И хотя я была безгранично благодарна женщине за её помощь и поддержку, за что - я знала – я обязательно отплачу ей однажды, но вместе с этим всё во мне переворачивалось от мысли, что во мне видят. Просто юное миловидное существо женского пола. Ведь то же самое увидел и он. Но приходилось соответствовать. Ведь даже в мелочах я вызывала диссонанс. Я иначе себя вела и иначе говорила, и моё выпестованное хладнокровие не раз зарабатывало мне странные удивлённые взоры и насмешки. Поэтому говорила не больше, чем было нужно. Да и что мы все могли сказать друг другу? Я не знала ничего, что могли бы разделить они; они были не в курсе того, что было важно мне. Как далеко продвинулись дорны? Что стало с союзниками отца? Где они сейчас? Барон Вествуд, герцог Делберг, все остальные… Отбросили их армии? Живы ли они? Могла ли я ещё хоть немного надеяться? Хотя бы на далёких союзников, чьи земли лежали вне Бетанкурии? Разумеется, я не позволяла себе пустую веру, что кто-то из замка мог выжить – но всё же… На моё счастье, притворяться слишком много не приходилось. Круг моего общения был ограничен всё той же кухней. Посетители таверны, те, для кого я делала свою работу, были такими же тенями и привидениями, как я сама – мне не доводилось их видеть. Главный зал находился внизу, на первом этаже, куда мне был закрыт доступ. Иногда я посматривала на лестницу, ведущую вниз. Посматривала – но никогда не спускалась. Возле перил стоял расшатанный деревянный стул, на котором сменялась охрана. Они были похожи на простых постояльцев, в повседневной одежде, но одежде слишком свободной, достаточно свободной, чтобы прятать под собой лёгкие доспехи и оружие. Временами я замечала и других: безликие, скрытые плащами фигуры, поднимающиеся через наш этаж наверх, в кабинет мастера Натана, хозяина таверны, и спускающиеся вниз. Охрана их не останавливала. А я, завидев их, торопилась исчезнуть - слишком велик был риск увидеть в их числе знакомый силуэт. Самого хозяина я тоже не встречала с той проклятой ночи – хотя Шелла говорила, что он порой справлялся обо мне. Я не знала, хорошо это или плохо. Желание спрятаться от всех вполне относилось и к нему. Но были исключения. Всегда бывают исключения…***
- Сливку? – поинтересовался знакомый звонкий голос позади меня. Я сморгнула, глядя на протянутую над моим плечом руку. В самом деле, в ладони лежала спелая тёмно-синяя слива. Оглянувшись, я вопросительно вскинула брови. Карон ответил мне неизменной безоблачной улыбкой того, кто не был привязан к кухне, а появлялся здесь лишь время от времени, поэтому без проблем мог воспринимать любую возложенную на него работу как небольшую толику разнообразия в жизни. - Первые сливы в этом году, - сообщил он. – И все тебе. Ты польщена? - Едва на ногах стою, - с усмешкой пробормотала я, бросая недочищенный картофель в миску и оглядываясь в поисках полотенца, чтобы вытереть руки. - Не смей! – наигранно-испуганно зашипел он, круглыми глазами уставившись в сторону Шеллы. – Я здесь инкогнито. Я никого от работы не отвлекаю, и даже не вздумай это подразумевать. Я, не сдержавшись, улыбнулась. Карон был моей отдушиной. Практически мой ровесник, с роскошной гривой светлых волос и негаснущей улыбкой, на кухне он исполнял роль разнорабочего и в основном бегал по различным срочным поручениям. В силу возраста и склада характера, он также не мог оставить без внимания ни одну юбку. Не миновало это и меня. К счастью, Карон ещё только оттачивал навыки, которые в будущем вполне могли превратить его в одного из тех беззаботных обаятельных соблазнителей, что становятся героями дамских песен - пока же был немного неловок, чуть более, чем нужно, наигран, в чём-то даже наивен, поэтому не вызвал у меня почти физически-болезненного отторжения, что возникали в других случаях, когда кто-то смотрел на меня как на женщину. А когда он оставил попытки добиться от меня интереса, и его поползновения окончательно превратились в откровенную шутку, то стало ещё проще представить его своим приятелем. Пожалуй, даже другом. Если мне кто и был нужен в то время, так это друг. Кто-то, кто мог заставить меня улыбнуться. Кто-то, кто вписывал меня в свой мир. Через чьё восприятие моя притворная новая личина казалась… приемлемой. Возможной. В отличие от зеркала, к которому я практически не подходила с момента своего появления здесь, в глазах Карона отражалась живая девушка. Девушка, которой я, скрепя сердце, могла быть. Хотя бы какое-то время. И у него были голубые глаза. Почти такие же небесно-голубые, как те, по которым я так отчаянно скучала. Да, ещё одна ложь, на этот раз самой себе; ещё одна подмена, чтобы действительность не была такой невыносимой. Я не могла получить назад свой мир. Но никто не смел запретить мне приукрасить тот, что достался. - Допоздна сегодня? – спросил Карон, легко перекидывая сливу из руки в руку, перекатывая по тыльной стороне ладони, по локтю. Подразнить меня, не иначе. Пускай он не мог этого знать, но я и вправду обожала сливы. - Как Шелла решит, - отозвалась я, следя за фруктом глазами. К моей чести, я уже научилась различать почти все фокусы и махинации ловких рук юноши. Благодаря ему, я даже умела и сама делать некоторые из них. - Мы тебя дождёмся, - он ухмыльнулся, сделал-таки стремительный незаметный жест левой рукой, и слива исчезла. Мой разочарованный вздох лишь заставил его улыбнуться ещё шире. – Хотел тебе показать один новый трюк. Легко учится, ты быстро схватишь. Я ответила ему наигранно-скептическим взглядом – таким, какой он и ждал. Наши «уроки» тоже стали уже привычными. Карону очевидно нравилось быть учителем. А мне, на удивление, нравилось учить его фокусы. Вот только фокусником Карон не был. Он был вором. Нет, у меня никогда не возникало иллюзий по поводу того, что за люди прятали меня, для каких вещей служила прикрытием «Медвежья нора» и все её работники. Но из тех, «других», карманник Карон был первым и единственным, кто перешагнул через ширму и не скрывал, кто он и чем занимается. Возможно, потому, что был ещё молод и не успел глубоко в этом увязнуть. Как и я, стоял на перекрёстке двух жизней. И, как и я, чувствовал себя от этого потерянно и одиноко. И он совершенно точно приводил меня в какое-то странное лирическое настроение, не правда ли? - Карон!!! – разъярённый оклик Шеллы заставил нас обоих вздрогнуть. С руками по локоть в крови от бараньей туши, что она разделывала, с огромным тесаком, кухарка и вправду производила пугающее впечатление. – Ты пронырливый крысёныш, я сколько раз тебе говорила не дёргать моих девчонок во время работы!!! Он театрально прижал руку к груди: - Это несправедливо! Развела тут цветник, а я, значит, любуйся из-за забора! - А ну пошёл вон отсюда, садовник проклятый, пока пахалку тебе не оттяпала, ни одну грядку не взроешь после этого! Под сдавленный и вполне открытый смех остальных работников кухни, Карон бросил на меня трагичный скорбный взгляд: - О, если бы только ты не стоила всего этого. - Иди, - улыбнулась я. – Я постараюсь закончить побыстрее. Он отвесил мне шутливый поклон и ретировался, задержавшись лишь возле Шеллы, чтобы ухватить её свободную от тесака руку и запечатлеть на ней слишком уж рьяный поцелуй, чем вызвал новый приступ смеха в кухне. Я проводила его взглядом, не обращая внимания на внезапно стиснувшееся от воспоминаний горло «Иди. Я подожду здесь, пока вы отправите этих собак обратно в Империю». и вернулась к брошенным овощам. Вода под них уже закипала. С картофелем я успела разделаться по мере своих сил и аккуратности, когда на стол рядом со мной с каким-то нарочитым стуком опустилась другая миска. Я покосилась на пристроившуюся рядом девушку и удивлённо нахмурилась. Трисса. Года на три старше меня, высокая, красивая, рыжеволосая, она по большей части меня игнорировала все эти недели – как, впрочем, и всех существ женского пола в округе. Вместо этого хлопала ресницами на любого мужчину, входящего в кухню, улыбалась, кокетничала, и однажды я застала её за ящиками в кладовке с кем-то не то из постояльцев, не то из работников, что привозили продукты. Будь моя воля, я бы не мешала ей, но в спазме омерзения, что скрутил меня и заставил споткнуться обо что-то, устроив настоящий грохот, моей воли не было. Благо, я хотя бы успела добежать до уборной, прежде чем меня вырвало, и смогла удержать себя от совсем уж нелепого обморока. Просто до того момента я представить не могла, что кто-то согласен заниматься этим кошмаром по своей воле. Разумом знала, что есть долг перед супругом, желание быть как можно физически ближе к любимому человеку, необходимость в ребёнке, нужда зарабатывать таким способом… но нутро доводов разума не признавало. Впрочем, Трисса как раз зарабатывала. Не деньги, насколько я знала, но надежду - что однажды кто-то из этих мужчин заберёт её отсюда. Можно представить, что произошедшее не добавило теплоты в наши и без того не-отношения. Я со своей стороны ограничивалась обычным отчуждением. Она – периодическими ядовитыми шуточками о том, что «хрупкий цветочек нельзя пугать, у неё припадок случится». Оттого и было моё теперешнее удивление. - Здравствуй, - протянула я, с невольным недоверием наблюдая за тем, как она перебирает зерно. - Отвали от него. Вот, снова. Головой понимала её слова, всё, что она имела в виду – но не могла взять в толк, как она вообще пришла к таким выводам. И что я должна ответить? Что не отвалю, потому что и не приваливала? Боги, мама, как хорошо, что ты не слышишь моих мыслей… - …Боюсь, я не совсем понимаю. - Да ни черта ты не боишься и всё понимаешь, - Трисса метнула на меня острый презрительный взгляд, усмехнулась уголком губ – как-то липко, мерзко, будто мы должны были быть сообщницами и единомышленницами в чём-то. – Крути задом перед кем другим. Карон для тебя слишком хорош. Я чуть тряхнула головой, силясь прогнать хотя бы часть абсурдности всего этого разговора, и вернулась к простой и понятной картошке, забрасывая её в кипящую на огне чугунную кастрюлю. - Ты меня слышала? – зашипела чуть ли не в самое моё ухо Трисса. – Я тебя один раз только предупреждаю. - Не говори ерунды, Трисса, - как можно спокойнее ответила я, всеми силами стараясь подавить раздражение. Она была слишком близко. Куда ближе, чем я хотела присутствия кого бы то ни было. – Или говори не мне, а ему. - Да что ты! А что это ты за хренова принцесса тут, чтобы указывать, кому и чего мне говорить? Пожалуй, это было даже смешно. Но в тот момент злость была сильнее. Я как проклятая вцепилась в ручку посудины, помешивая варящиеся овощи – пускай они в этом и не нуждались. - Думаешь, я правда такая слепая дура? – Трисса явно заводилась всё сильнее с каждым новым словом. – Не вижу, чего ты добиваешься? Сначала затащишь его под юбку, потом… - Довольно! – отрезала я. Не сдержалась. Слишком отчетливо, слишком повелительно, слишком… по-прежнему. Трисса, опешив, едва не подавилась собственным языком, чуть отпрянув и глядя на меня расширенными глазами, где смешались удивлённый испуг, как у собаки от негаданной плети, и бешенство от того, что осталось невыговоренным. Ещё несколько голов повернулось в нашу сторону. Даже Шелла замерла над мясом, с беспокойством щурясь на нас сквозь застилающий кухню пар. Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, выдохнула и понизила голос, чтобы хоть немного сгладить свой окрик: - Твои фантазии не имеют ко мне никакого отношения, так что закончим на этом. И если тебя это успокоит, то я никого не пускаю под юбку. От её медленно расползающейся по лицу ухмылки меня вдруг бросило в холод. - Ну конееееечно, - промурлыкала она. Холод сменился жаром, будто внутренности ошпарили кипятком, и я почувствовала поднимающуюся снизу дрожь. Мне всегда было плевать на её ехидство и злость, но теперь… теперь её взгляд был… знающим. Никакие щиты, никакие панцири не работали. Моё унижение было распято на столбе на глазах других, вся моя боль, с которой я сама ещё только училась сосуществовать, уже была растащена на куски, разобрана и осмеяна… - Чиста как горный снег, да? – не умолкала Трисса, с каждым словом наклоняясь всё ближе ко мне. Вверх по моей глотке прокатился комок тошноты, всё те же скользкие дрожащие щупальца омерзения… - Нетронутая, мать твою, снежинка, не иначе? Хрустальная ты наша, цветочек ты благоухающий, а? Кость чугуну проиграла. Я даже не знала, что собираюсь сделать, пока по руке не пробежало эхо от силы удара, а в следующую секунду всё уже заполнил истошный визг Триссы. Она была близко, слишком близко – поэтому несколько капель кипятка упали и на моё лицо. Кожу обдало паром, от которого на мгновение перехватило дыхание, но я всё равно жадно глотнула этот влажный горячий воздух, не двигаясь, словно сквозь толщу воды наблюдая, как Трисса осела на пол, зажимая разбитое ошпаренное лицо руками. Кто-то ещё закричал, за воплем последовали другие возгласы, удивлённые и испуганные; кто-то бросился к Триссе, кто-то – ко мне. Пальцы стиснули моё запястье, намереваясь, видимо, вырвать у меня опустевшую кастрюлю – но вместо этого лишь послали новый спазм отвращения по моим мышцам. - Не смей ко мне прикасаться! – вопль не более осмысленный, чем удар. Инстинкт, воспоминание, всплеск того самого животного страха и отвращения, от которого мои собственные ноги едва не подогнулись. Но я смогла всё же перебросить посудину в другую руку, отшатываясь прочь и замахиваясь ею. Уоллард, один из поваров, на своё счастье успел сообразить и тут же отступил на безопасное расстояние, глядя на меня со смесью опаски и недоумения. Я втянула ещё немного воздуха через начавшие дрожать губы и повторила уже тише, холоднее: - Не смей. - Иоланта, - твёрдый, нарочито спокойный голос Шеллы заставил меня повернуть голову. Женщина приближалась ко мне, размеренно и неторопливо, как оттесняют в угол взбесившегося зверя. Меня? – Иди сюда, девочка, отдай мне кастрюлю. - Оставь, Шелла, у меня не истерика, - отчеканила я. - Вот и отдай. Ну же, зачем она тебе. Я обвела глазами кухню. Ещё одна из помощниц нянчила на полу Триссу, чьи визги утихли до стонов и бессвязного сдавленного воя. Я не видела её лица, лишь кровь и пятна яростно алой ошпаренной кожи, проглядывающие сквозь пальцы. Недоваренные овощи раскатились по всему полу. Все разбежались по углам, наблюдая за мной, даже в дверях показался дежуривший у лестницы охранник. Стоял, привалившись к косяку, с немного удивлённой усмешкой. В самом деле, драка двух кухонных девчонок – это, должно быть, забавно. Глупо как вышло. Я отставила кастрюлю на приступку очага. Тряпку с ручки положила рядом. Оправила фартук. Я спокойна. - Вот так, хорошо, - тихо сказала Шелла и наконец повернулась к помощнице, занятой Триссой. – Да что ты её тут мучаешь, уведи в комнату, ей ожог обработать нужно! – зыркнула на остальных. – А вы – работать быстро! Всё, представление кончилось! Ну! Обхватив меня рукой за пояс, женщина мягко, но настойчиво вывела меня из кухни, оттолкнув локтем загораживающего путь охранника, который всё продолжал ухмыляться. Я не сопротивлялась, слишком поглощённая тем, чтобы унять внутреннюю дрожь. Ладонь Шеллы казалась слишком напряжённой – как будто и она старалась не дрожать. Введя в комнату, она молча усадила меня на кровать – точно так же, как когда-то два месяца назад. И я сама точно так же избегала её взгляда. - И что это на тебя нашло? – с отчаянием воскликнула она, перебирая в своём бездонном шкафу склянки с мазями и зельями. - Извини, Шелла, - смогла выговорить я. – Мне жаль, что так случилось. Она остановилась, почти неверяще глядя на меня: - Да что мне-то твоё «жаль»?! Девчушку искалечила! Я отвела глаза. Не знаю, насколько это было странно, но мне и вправду было жаль бардака и переполоха, устроенного на кухне Шеллы, куда больше, чем Триссу. Я этого не сказала. Но молчание моё, пожалуй, и так было достаточно красноречивым. - Не выходи никуда, - отрезала кухарка, собирая в руки несколько склянок. – Я вернусь ещё. А ты успокойся и жди меня. Там решим, что делать. Я долго смотрела на закрывшуюся за ней дверь, прислушиваясь к звукам в коридоре и дальше, в кухне. Чей-то топот, говор, отдалённые причитания Триссы, приглушённый гул голосов. Губы мои изогнулись в горькой усмешке. Круг замкнулся. Всё вернулось. Я вновь была в комнате, один на один с ожиданием. В этот раз со мной не было даже бедняжки Киры. Вот только ждать чьего-то «спасения» я больше не собиралась. Я заперла дверь изнутри. Что ж, Карон, пора испытать твои «фокусы». Замок на ставнях оказался не самым простым, а я – не самой искусной взломщицей. Шли мгновения, долгие, тяжёлые, сливались в минуты, каждая из которых стоила мне всё больше сломанных шпилек и ссадин на пальцах. В какой-то момент я поймала себя на том, что начинаю истерически всхлипывать. Заставила себя прекратить. Время – не важно. Количество попыток – не важно. Я не останусь здесь. Я просто не могу. Трижды проклятое окно наконец сдалось, и тяжёлый влажный ветер ударил мне в лицо, отбрасывая назад освобождённые от шпилек волосы. После жара кухни вечерний воздух казался ледяным, моментально охлаждая всю испарину на моей коже. Безразлично. Скинув неудобные рабочие туфли, я босиком взобралась на подоконник и высунулась наружу, судорожно цепляясь пальцами за верхнюю перекладину рамы. Темно. Даже свет уличных фонарей сюда не доставал. Задняя аллея. И до земли куда дальше, чем я предполагала. Всё равно. Дверь толкнули снаружи, заставив вздрогнуть, и волна паники едва ли не выбросила меня из окна. Стиснув зубы, я огляделась, отыскивая под окном узкую полоску полуосыпавшегося карниза. Грубо околотые камни впивались в ступни, но это было даже к лучшему - ноги не скользили, поэтому я наоборот сильнее вдавила пятки в острые выступы, не обращая внимания на боль. Прижалась спиной к стене, пальцами нащупала щели между кирпичами… Куда я пойду? Отсюда. Прежде всего – отсюда. А там будет видно. Ближайшие здания были слишком далеко, не перебраться. Оставалось двигаться лишь в сторону, уповая на то, что рано или поздно я наткнусь на водосток или что-то ещё, по чему можно будет спуститься. Распластавшись по стене, я повернула голову, прильнула щекой к камням и медленно двинулась вправо, глядя лишь на собственные пальцы, по-паучьи ползущие и цепляющиеся за малейшие выступы и впадины. Где-то внизу, под моими наполовину висящими в воздухе ступнями, звучал весёлый пьяный говор нескольких голосов. Порыв ветра хлестнул по ногам, дёрнул юбку, путая её вокруг коленей. Грохнуло окно, кто-то выругался. Руку, которой всё же досталась своя порция кипятка, начало нещадно саднить. Терпи. Это просто тело. Просто мясо. Главное – выбраться отсюда. Снова ветер, снова удар, и одна моя нога всё же сорвалась, а вторая подогнулась, заставив меня покачнуться. В груди и животе разлилась пустота, как будто внутренности уже падали, но пальцы, слава богам, ещё царапали стены. Я удержалась. Осторожно опустилась, садясь на пятку той ноги, что ещё сохранила опору. Закрыла глаза, игнорируя жгучие иглы подкативших беспомощных слёз, ожидая, пока перестанет кружиться голова. Перевела дыхание. Всё в порядке. Снизу донёсся присвист, и я невольно глянула туда, на три запрокинутых лица на улице, бледные пятна в подступающей ночной мгле. - Прыгай к нам, красавица! – сальный пьяный голос, самодовольный от собственного «остроумия». – Я поймаю! Я молча смотрела на них, пропуская их улюлюканье мимо ушей, даже не пытаясь разобрать отдельные слова. Чуть качнула повисшей над улицей ногой, чтобы ступня моя закрывала их лица. Мысленно наступила. Глупо, по-детски. Сама усмехнулась своей несуразности. - Разойтись! – прокатился по глухому колодцу аллеи ледяной безэмоциональный голос, тон которого нельзя было ни с чем спутать. Металлическая бездушная вышколенность дорна. – Комендантский час! Пошли вон. Сердце подпрыгнуло к горлу. Глаза мои сами по себе отыскали в темноте красный плащ. Два. Двое патрульных, с лёгкими копьями на плечах. Пока их занимали лишь пьяные, но стоило им поднять головы… Меня схватили на плечи, за руки, дёргая вверх, вволакивая в окно. Первым моим порывом было дёрнуться, вывернуться, пускай даже ценой падения на мостовую. Между дорнами и проклятым пленом в таверне, в окружении всех этих людей – такой выбор не сделаешь за секунду. Но его сделали за меня, втаскивая в комнату, соседнюю с той, из которой я так бесславно попыталась сбежать. Окно захлопнулось, кто-то зашипел на меня, зажав мне рот прежде, чем я могла закричать. Всё тот же охранник. Весёлая ему выпала смена. - Да она ненормальная, - прорычал он кому-то позади меня. – Сама лови в следующий раз! Шелла. Бледная, с потемневшими глазами, она лишь обречённо покачала головой, говоря мне что-то. Что-то наверняка успокаивающее. Вот только я не слышала. В ушах как будто звенели все пожарные и портовые колокола Бетанкурии вместе взятые. Может, я была не права? Может, это всё-таки истерика? Тёплый травяной чай полился мне в горло, странный, с горечью. Я попыталась угадать, что это могло быть – но не успела, провалилась в холодное безмолвие сна.***
- Я что-то делаю не так, папа? - Упрямишься. Добиваться своего – далеко не всегда лишь вопрос настойчивости. Планируй. Смотри. Изучай. Чем-то придётся пожертвовать. Повиноваться эмоциям, страху, сожалениям – это роскошь, дозволенная лишь простолюдью, от которых всё равно никогда ничего не зависит. - …Мне не хватает тебя. Это тоже пустое, не нужное сожаление? - Папа?***
Нелегко просыпаться, когда уже знаешь, что реальность тебе не понравится. Что именно её ты желала бы видеть не более чем ночным кошмаром. Но выбора не было. Я сделала то, что сделала. Оставалось открыть глаза и встретить то, что мои поступки за собой повлекли. Я лежала на своей койке в каморке, укутанная в одеяло, взмокшая то ли от жары, то ли от улетучившегося сна. Шелла была здесь, перебирала мою одежду. Даже забавно, как эта женщина всегда находила себе занятие. - Проснулась? – она глянула на меня. Лицо её ничего не выражало. – Давно пора. Я опустила веки, подержала глаза закрытыми, вновь подняла. Мысли были ленивыми, но странно чистыми. Чем бы она ни напоила меня прошлой ночью, я не могла пожаловаться на побочные эффекты. - Ты злишься? – тихо спросила я. - Нет, - раздосадованно ответила кухарка, слишком яростно встряхивая моё платье. – Ты всего-то едва не сбежала и чуть не убилась – на что мне злиться? - Захотелось подышать свежим воздухом. - Угу. Надышалась? – она беспомощно вздохнула, качнула головой. – Ладно, вставай. Он хочет тебя видеть. Стало холоднее. Я крепче закуталась в одеяло. - Кто? - Мастер Натан. Спрашивал о тебе ещё на рассвете. Так что давай, нечего разлеживаться. - Чего он хочет? Шелла фыркнула: - Много кто хотел бы знать. Да кто ж его угадает, старого волчару. Пойди и спроси. Я одевалась и умывалась медленно. Гудящие после вчерашней прогулки по стене ноги едва втиснулись в жёсткие туфли, руку хоть немного отпустило, но всё же и она отзывалась неприятными ощущениями, когда её тревожили. Но дело было не в этом. Я просто не торопилась. Не могла бы сказать, что нервничаю или, пуще того, боюсь. Признаться, было даже любопытно. Любопытно, как именно меня будут пытаться заставить почувствовать себя виноватой за то, что я не хотела быть в плену. Охранник в коридоре уже сменился, место ночного заняла женщина, с грубым обветренным лицом и слишком пронзительными глазами, с неплохо спрятанными, но всё равно заметными ножнами с коротким мечом подмышкой. Она проводила меня взглядом, но ничего не сказала. Как быстро среди них распространялись слухи? Я прогнала эту мысль. Она была неприятной. Вынуждала гадать, что именно и кто мог обо мне знать. Заставляла вспомнить выражение лица Триссы прошлым вечером… На середине лестницы, ведущей наверх, я заставила себя поднять голову. Глаза машинально смотрели в пол, отсчитывали ступени, следили за рисунком половиц, узором плетёного ковра, сравнивали с тем, что я запомнила… Хватит. - Привет. Я вздрогнула, недоверчиво глядя на гиганта перед собой. Его я тоже смутно помнила с той ночи, очень смутно. Один из охранников или помощников хозяина. Правда, он оказался даже ещё огромнее, чем мне казалось, и теперь настоящей горой преграждал мне путь в кабинет. Вот только глаза его были странными. Тёмные, маленькие, как угольки, они смотрели на меня с каким-то едва ли не детским любопытством. - Ты Иоланта, - кивнул гигант. - Да, - отозвалась я, стараясь понять, что в нём не давало покоя. - Я Тимо. - …Привет, Тимо. Он улыбнулся шире. Не только глаза, но всё его лицо, даже несмотря на клочковатую густую бороду, которой это лицо заросло чуть ли не на две трети, было детским. Дурачок. - Натан тебя ждал, - вновь кивнул он, явно не замечая моего растерянного неловкого взгляда. – Заходи, не бойся. Я обошла его, с невольной осторожностью. Что ж, хороший способ выбить посетителя из колеи. Да и, наверняка, в преданности такого человека сомневаться не приходилось. Стало ещё противнее. Кабинет за это время ничуть не изменился. Всё тот же стол, книжные шкафы, кипы бумаг и тетрадей. Хозяин тоже выглядел так, словно и не выходил отсюда – в простой рубахе с затёртостями на локтях, он походил больше на конторского работника или счетовода, чем на… на кого? Об этом заставляли задуматься руки, открытые высоко закатанными рукавами, руки всё ещё крепкие, с росчерками шрамов… Когда я вошла, Натан лишь на мгновение вскинул бесстрастный взгляд от очередного гроссбуха и уткнулся обратно. По лицу его ничего нельзя было прочитать. Сеть морщин и явно давным-давно выработанная сдержанность делали это лицо похожим на карту далёких неизведанных стран, которая ко всему прочему была покрыта слишком большим количеством пометок на незнакомом языке. - Здравствуй, Иоланта, - я как можно незаметнее потёрла плечи, стараясь прогнать холодные мурашки, возникшие от звука его голоса. Он тоже не изменился. Не добавил себе ни единой модуляции или эмоции. – Присаживайся. Я смерила взглядом единственное место в кабинете, куда можно было сесть посетителю – знакомый длинный диван. Те же подушки. Казалось, я смогу вспомнить их запах, если постараюсь. В то мгновение я скорее согласилась бы сесть на раскалённую сковороду. - Тебе нравится работать на кухне? Нахмурившись, я уставилась на Натана – точнее, на обращённую ко мне макушку. Он продолжал сверять какие-то записи, как будто моё присутствие было ему не особо-то и интересно – а вопросы он задавал лишь из учтивости. Но, не дождавшись ответа, всё же посмотрел на меня. Нет, обладатель такого взгляда ничего не делал просто «лишь». Я облизнула пересохшие губы: - Что я должна ответить? Сказать правду и показаться неблагодарной за то, что мне предоставили убежище – или солгать? - Полагаю, вчерашней попыткой побега ты и так в полной мере обозначила глубину своей благодарности, - сухо отметил он. Злость тугой волной прокатилась по нервам, но я справилась, удержав голос на прежнем спокойном уровне: - Выходит, за то, что со мной произошло, я благодарна всё же не до глубины души. - Осторожнее, Иоланта. Такими рассуждениями ты скоро добредёшь до слов, что не просила никого тебя спасать, и что надо было дать тебе погибнуть. На это ответить было нечего. И это злило ещё больше. Хотела я того или нет, но против этого человека у меня не было никаких козырей или обвинений. - Так значит, я всё-таки пленница? – глухо заключила я. - Мы не давали тебе выходить ради твоей же собственной безопасности. Ты знаешь, что происходит сейчас в городе? - Откуда? Мне же нельзя выходить. Он проигнорировал мой сарказм: - Дорны назначили в Бетанкурии своего наместника из числа горожан, что переметнулись на их сторону. За военное положение отвечает уже непосредственно дорнский генерал. Все, кто был хоть как-то связан с твоим отцом и его правлением, были казнены. Все – вплоть до последнего городского стражника. Ты можешь представить, что было бы, если бы они обнаружили тебя? - Вас в самом деле заботит моя жизнь? - Заботит в той мере, что я приложил определённые усилия для её сохранения. А я не люблю, когда мои усилия оказываются потрачены впустую, - он сцепил руки и подпер ими подбородок, сверля меня всё тем же пытливым бледно-зелёным взглядом. – Не стану врать, изначальных планов по твоему спасению у меня не было. Но раз уж стараниями Вико ты оказалась здесь, то стала моим вложением – и мне хочется, чтобы это вложение работало. Не знаю, что из моих мыслей отразилось на лице. Надеюсь, что ничего. Меньшее, чего я хотела, это чтобы этот человек знал, насколько дурно мне было от каждого его слова. В какой-то мере именно потому, что в них был здравый смысл. Холодный, расчётливый, сухой и выверенный, но всё же был. - Это очень… - губы мои дёрнулись в кривой усмешке, - …честно. Натан пожал плечами: - Мне подумалось, что будучи дочерью своего отца, ты должна оценить честность. Меня всё же передёрнуло: - Вы ничего не можете знать о моём отце. - Почему ты так в этом уверена? – он чуть помедлил, но на этот раз не дождался ответа. Я не собиралась ничего ему доказывать. – Так и быть. Если мирное существование здесь в таверне тебя не устраивает, мы попробуем другой способ, каким можем быть друг другу полезными. Как ты смотришь на то, чтобы работать на меня? - Я уже на вас работаю. - Нет, не на кухне. Ты наверняка успела понять, что помимо этого заведения у нас есть… другие виды деятельности. Я холодно усмехнулась: - Сложно не заметить, на самом деле. Он вновь выбрал проигнорировать мой тон: - Дела стало вести сложнее с приходом дорнов, но всё же мы не сдаёмся. Я даю тебе возможность найти себе место в нашей… схеме. - Предлагаете мне стать… - проговорить следующее слово стоило труда, оно казалось таким бредовым, что песком застревало на языке… - преступницей? - Если уж на то пошло, на взгляд дорнов само твоё существование уже вне закона. Их закона, по крайней мере. Он выжидающе смотрел на меня, ждал реакции на свои слова. О, я понимала, что он делает – хочет сыграть на моей ненависти к тем, кто лишил меня семьи, уничтожил мою жизнь и весь мой привычный мир. Вот только понимал ли он, что тех, кто меня от этого «спас», я ненавидела так же сильно? Дорны убили моих родителей и всех, кто был мне близок. Ублюдок, который работал на сидящего передо мной человека, убил меня. Существовали ли весы, способные взвесить подобное? Был ли у меня выбор? Да, - вдруг поняла я. - О да. Я улыбнулась: - И что вы от меня хотите? - Возьми, - Натан передал мне обрывок бумаги, заткнутый до этого между страниц лежащей перед ним тетради. – Я составил тебе небольшой список людей. Хочу, чтобы они взглянули на тебя, оценили, на что ты способна, подучили, если потребуется, и заодно немного ввели в курс дела. Просто сделай то, что они скажут. А потом прикинем результаты. Бумага была тёплой. Кончики пальцев покалывало. Я почти презирала себя за страх, с которым пробежала глазами написанные имена и адреса. Со слишком очевидным облегчением выпустила задержанный воздух, увидев, что все они были мне не знакомы. Того имени, что я опасалась, на листке не было. - …А если я не захочу делать что-то из того, что мне скажут? - Кухня всегда для тебя открыта. Иными словами, выхода отсюда мне нет, так? Я в любом случае остаюсь принадлежать вам. Посмотрим… Я свернула листок и спрятала его в карман. Проследив за моим жестом, Натан кивнул: - Не буду отдельно указывать, что этот список не должен видеть никто посторонний. Сама всё должна понимать. Как и то, что на улицах тебе стоит быть поосторожнее. Дорны, скорее всего, о тебе уже и не вспоминают, но всё же… - Я буду осторожна. Очень. - Отлично, - он снова кивнул и вернулся к своим записям, давая понять, что наш разговор окончен. Я всё же помедлила. Это было почти физически тошнотворно, но я должна была это сделать. В конце концов, если он хотел, чтобы я на него работала, это было логично… Правда, мерзости эта логичность не умаляла. Поняв, что я не ухожу, Натан вскинул на меня вопросительный взгляд исподлобья. Я прочистила горло, тщетно стараясь изгнать горький привкус изо рта от своих следующих слов: - Если мне придётся что-то делать в городе… то мне нужны деньги. Кажется, впервые в его взгляде промелькнули какие-то эмоции. Но вряд ли хорошие: - Так иди и заработай. - Я работала на вас два месяца. - За кров и еду. - …Это просто смешно. - Согласен, - он едва заметно поморщился. – Иоланта, ты не одолжение мне делаешь, а стараешься быть полезной. Кажется, мы это уже обозначили. - Однако же просто уйти я не могу? – я вскинула подбородок. – Если вы такой честный, то скажите прямо, что вам от меня нужно. - В данный момент – чтобы ты встретилась с теми людьми, имена которых я тебе дал. Об остальном поговорим потом. Многое просилось сорваться с языка. Но я ограничилась лишь картинным реверансом и быстро покинула кабинет, прежде чем моё самообладание изменило бы мне. Быть полезной. Принести выгоду. В первый и последний раз, когда я попыталась торговаться за свою жизнь, меня взяли силой на полу в прачечной. Если они рассчитывали, что после этого я обозначу ценность для себя хоть чего-то – чего-то, что можно купить, отобрать, сломать или надругаться – то они ошибались. Меня нечем удержать. Я уже за всё заплатила. По крайней мере, меня выпускали в город. Всё, что мне нужно, это время и возможность разобраться в том, что происходит. Найти выход. И я его найду, даже если придётся немного поиграть по их правилам. Проигнорировав кухню с царящей в ней привычной суматохой, я вернулась к себе, захлопнув за собой дверь и прижавшись к ней спиной. Обвела крохотную комнатку глазами. Зачем я вернулась? Мне ничего здесь не нужно. Нечего взять. Шелла уже ушла, занялась работой. Меня не ждала и не звала. Знала, что будет? На столе лежала слива. На боку её было сделано несколько крохотных аккуратных надрезов, которые складывались в стилизованную печальную мордочку. Я улыбнулась. Что ж, и вправду, было для чего немного задержаться. Карон появился через несколько минут, просто приоткрыл дверь и сунул голову в комнату, отыскивая меня. Я сидела на заправленной кровати, в очередной раз просматривая список, данный мне Натаном – и хотя ждала его, всё же вздрогнула при столь внезапном вторжении. - Тебя родители не учили стучать? - Не-а, - удостоверившись, что Шеллы поблизости нет, юноша вошёл без особых церемоний. – Забыли, наверное. - Или ты, - поддразнила я. - Или я – память у меня отвратительная, согласен. - Манеры тоже. - О, ну вот это несправедливо, - он с наигранной галантностью поцеловал мою руку, тут же без приглашения устраиваясь рядом на койке. - Слишком нарочито исправляешься. Он рассмеялся: - Слушай, а ты суровая госпожа, тебе не угодить. Я вот слышал, что кое-кто вчера попытался улизнуть и даже не попрощался, - видимо, что-то в моих глазах подсказало ему, что эту тему развивать не стоит, поэтому он быстро переключился: - Ну, и чего старик хотел? …Старик? Интересно, кто здесь осмелился бы назвать его так в лицо? - Знаешь кого-нибудь из этих людей? Я передала ему список. Карон сощурился, разбирая буквы с очевидным трудом, весь подобрался от усердия, даже подогнул под себя ноги, не обращая внимания на то, что обувью пачкал покрывало. Мне даже в голову не приходило, что он мог плохо уметь читать. А вот то, что он в этом не признался, было как раз очень на него похоже. - Ого, тут даже Хато, - присвистнул он. – Его знаю, хотя лично не встречал. Он, вроде, оружейник или как-то так. Ну, старину Альфонса знаю – он у Натана что-то типа заместителя по текущим делам. Это он меня подобрал, кстати. - …Подобрал? – эхом повторила я, не сводя взгляда с его лица, стараясь отметить любые изменения, какие промелькивали в его выражении при упоминании того или иного имени. - Угу, отец тогда уже год как разбился на своей лодке, я в доках перебивался. Какую работу попроще брал, кошельки таскал, когда мог. Вот однажды чуть у Альфонса и не утащил. Он меня за руку поймал и спросил, хочу я нормально работать или получить свою руку себе в задницу, - Карон улыбнулся. Как бы дико это ни было, он действительно улыбнулся, словно вспоминал что-то приятное. Потом уставился на меня: - Погоди, так это значит… Натан хочет тебя в дело взять? - Видимо, значит, - отозвалась я, выдавливая и из себя улыбку. - Это же здорово! – заметив выражение моего лица, он нахмурился: - Нет? - Не знаю. Скажем так… это не то, что я представляла о своём будущем. Не то, кем я рассчитывала быть. - А кто из нас стал тем, на что рассчитывал? Я вообще мечтал сутенёром быть, – глаза мои расширились, и Карон рассмеялся. – Правда. Мне лет десять тогда было, и я был убеждён, что занятия лучше не бывает. Ходишь весь разодетый и крутой, ни черта не делаешь, только за целой кучей красивых женщин присматриваешь, плюс тебе они ещё и все бесплатно достаются. А ты кем хотела быть? - …Королевой. - Ну, это, наверное, все девчонки хотят. Или нет, принцессой? Вроде, королевой – ответственнее как-то. - …Да. - Не надо такого лица, - он вернул мне список. – Правда, в Семье хорошо. Она… Семья. Так вы это называете? - И я серьёзно рад, что всё обернулось так. Боялся, что Натану не понравилась твоя вчерашняя выходка. Пришлось бы идти защищать твою честь. Я вновь невольно улыбнулась, пускай и не слишком весело. Много ли осталось от моей чести? Кому она здесь нужна, кроме меня? - Пошёл бы? - Конечно, - полушутливо-полусерьёзно кивнул он. – Черти, да я для тебя на изнанку вывернусь, неужели не знаешь. - …А тебе приходилось… убивать кого-нибудь? Шутливость исчезла, медленно, но бесследно, отчего мне стало и жутко, и… странно любопытно. - Ну… не булки же мы здесь печём, - непривычно хмуро ответил он, пристально глядя на меня. – А что? Действительно, что? Глупость. Я его слишком хорошо помнила. Сколько ему понадобится, чтобы оставить от Карона мокрое место? Секунда, две? Я тряхнула головой, сминая в ладони список: - Ничего.***
Шеллу и вправду новость не удивила. Понятия не имею, знала ли она о планах своего хозяина заранее или просто догадалась. Она явно работала здесь очень давно и занимала какое-то своё особенное место, так что их с Натаном отношения вполне могли быть доверительными. Или, по крайней мере, она уже могла изучить его достаточно хорошо, чтобы предугадывать. Вот только, в отличие от Карона, перспектива моя её не радовала. - Что бы уж совсем тебя дорнам под нос не сунуть, интересно? – ворчала она. – Да и на улицах сейчас такое, что порядочная собака нос лишний раз не высунет, не то что человек. Женщина с надеждой посмотрела на меня, словно ждала, что я её поддержу. Я лишь пожала плечами: - Я хочу выйти. Не могу я оставаться здесь до конца своих дней. Она молча всплеснула руками, отмахнулась от меня, уходя к себе. Я ждала, прислушивалась, чувствуя, что она ещё вернётся. Вернулась – неся в руках какой-то свёрток, пахнущий сушёными ароматными травами, что подкладывают в шкаф к белью и одежде. Мне всегда этот запах казался печальным. - Держи, не пойдёшь же в таком виде, - она передала свёрток мне, как-то порывисто, будто сама боялась передумать. – Должно на тебя нормально сесть. Это было платье. Платье молодой девушки, судя по беззаботному бледно-голубому цвету и простоте кроя. И не слишком старое, чтобы принадлежать самой Шелле когда-то. - От дочери осталось, - ответила она глухо на мой вопросительный взгляд. – Она умерла. Красная лихорадка. - Мне жаль, Шелла. - Это было давно. Она бы сейчас уже старше тебя была. А тогда – как раз девятнадцать. Я понимающе кивнула, перебирая ткань пальцами. Мой возраст, мой размер… Что ж, справедливо. Не я одна искала хотя бы бледное подобие на замену того, что потеряла. - Дорны комендантский час ввели, - продолжала говорить она, пока я переодевалась. – Так что до темноты лучше бы тебе вернуться. И держись подальше от доков. Эти сволочи со своим лживым ханжеством позаколачивали все публичные дома, перевешали всех девчонок оттуда, так что моряки там теперь… очумелые бывают. Некоторые и спрашивать не будут, понимаешь? - Я? Да. - …Да, - Шелла мягко погладила меня по плечам, то ли утешая, то ли успокаивая, оправила платье, немного печально улыбнулась. – Смотри-ка, и правда как влитое. Она машинально подтолкнула меня к зеркалу; но я, хоть и подошла, всё же уставилась мимо, в стену. Встречаться с привидением пока не хотела. Не могла. - Береги себя. И если что – сразу обратно. - Угу. Как это странно. Я шла в собственный город – город, который был моим даже больше, чем чьим бы то ни было ещё – а меня как будто отправляли в стан врага. Ирония. Горькая и несправедливая. Но уж какая была. Вот только и мне стало страшно. Ещё на первом этаже, когда я вышла в зал – уже было не по себе. Оказывается, я отвыкла от людей. От такого их количества. И чтобы каждый был сам по себе, и занимался чем-то своим, говорил о чём-то своём. Это был хаос, к которому я и в прежней своей жизни не была приучена. По крайней мере, публика в «Медвежьей норе» была не самого худшего сорта. В основном купцы, несколько путешественников. Никаких дорнов. Видимо, они и в захваченном городе держались особняком. Не желали путаться с местным «нецивилизованным» населением. Но если мне так неуютно уже здесь – каково же будет на улице? - Девушка, всё в порядке? – с дружелюбным снисходительным смешком поинтересовался один из гостей. Я молча глянула на него. Красиво расшитый камзол, ярко-красный, не местного покроя. Приезжий. Знал ли ты о войне? Осталась ли она ещё там? Хоть что-то там осталось? Я в порядке? Вот и посмотрим. Так и не ответив, я упрямо вскинула голову и вышла в свой город.