***
- Ты совсем спать перестала, что ли? У тебя такие синяки под глазами, что чтобы скрыть их, проще уже намазать сажей всё остальное лицо. - Прости, Шелла. - И начинай есть. Сколько раз я тебе молоко на вечер оставляла, хоть бы к нему разок притронулась. - Ты в него подливаешь сонное зелье. Думаешь, я не знаю? - …Ох, умница же ты, погляди, какая. Так умницей и помрёшь, когда уморишь себя. - Нет. Не беспокойся. Не уморю. - Ну значит меня точно уморишь. - Нет. Но спасибо тебе. За всё. Я протягивала руку и касалась её. На этом обычно всё и заканчивалось. Она таяла. Внутри. Снаружи оставалась такой же недовольной, но, пускай и ворча, уходила и оставляла меня в покое. Ревностней всего я прятала записку от неё. Хотя бы потому, что она чаще других видела меня в те моменты, когда я меньше всего была начеку. Приходилось быть. Шелла могла желать мне добра, но она оставалась собой – а значит, одной из них. «…Каждый вечер после захода солнца…» После комендантского часа. После темноты, когда все привыкли видеть меня в моей клетушке или по крайней мере возле кухни… Я не могла. Пока – не могла. Если я хотела сбежать, то оставалось одно – сделать так, чтобы мне верили. Или хотя бы заставить их привыкнуть к тому, что я не всегда была там, где меня ожидали видеть. Иронично, но именно планирование побега сделало меня такой, какой, наверное, Натан и хотел. С остальными я теперь старалась быть если не дружелюбной, то хотя бы достаточно расположенной. Со скрипом, но всё же втиснула себя в повседневную рутину. Была на виду. Даже разжилась наконец собственными деньгами. Нет, я так ничего и не украла, не смогла себя заставить – но сделала то, что с определённой точки зрения для меня было куда большей пыткой. Я выпросила у Шеллы останки моего старого платья. Того самого, последнего платья мёртвой принцессы. Того самого, из грязных окровавленных обрывков которого на свет выползла я. Что-то подсказывало мне, что Шелла его не выбросила – не в её привычках было избавляться от вещей, которые ещё могли пригодиться. Может, она хотела со временем предложить мне его перешить, но пока не решалась. Я решилась на другое. Тёмно-зелёный бархат потускнел от пыли, многие нитки и узелки вышивки лопнули, кружево обтрепалось… Символично, что и говорить. Но главное, что уцелели камни. Отделка из россыпи маленьких изумрудов, жёлтых турмалинов и молочных опалов. Я их срезала. Думала, это будет тяжело – уничтожать последнее, что ещё сохранилось с тех времён. Но процесс оказался на изумление приятным. Как будто я оказалась сильнее всего, с чем это разорванное платье было связано. Пускай я носила его, когда была принцессой, это всё равно лишь платье. Ткани и нитки. Не оно делало меня мной. Принцесса была во мне, и единственное настоящее её платье – моя кожа. Только её мне тоже потрепали… Камней набралось чуть меньше половины горсти. Я отнесла их Драго и даже умудрилась увернуться от расспросов, откуда их взяла. Этого стоило ожидать. Вряд ли воришкам на улице часто везёт натолкнуться на человека, несущего россыпь драгоценных камней в кармане. Контрабандист пытался забраковать некоторые, но этот номер не прошёл – не со мной, не с этими камнями. Тут уж мне было лучше знать. Вырученное золото я спрятала. Серебро и медяки пустила на повседневные расходы. Новая одежда, новая обувь - только моя. Наконец-то забрала от Игоря кожаный камзол, что он перекроил из доспехов, отданных мне Хато. Кожа была удивительной выделки, мягкая как масло, с защитными полосками из более грубой варёнки, вшитыми незаметно с внутренней стороны, за подкладку. Игорь подошёл к делу с размахом, не побрезговал и украшениями, пустив по краю и швам красивые декоративные заклёпки в виде осенних листьев, медные, своей рыжиной подходящие под цвет кожи. По крайней мере, я больше не выглядела ни как кухонная девчонка, ни как оборванка. А потратив целый день на блуждания по базару, я даже отыскала подходящие к одеянию ножны для своего короткого меча. Не могла не думать при этом, что собираюсь в дорогу… Пожалуй, эта мысль скрашивала мне весь день. В остальное время я по большей части отиралась с Кароном, выманив у него смертельную тайну – небольшую, наспех нарисованную карту с ходами-выходами канализации. Теми, которые он знал, по крайней мере. Но учитывая, что никакой больше карты не существовало, приобретение было бесценным. Кроме того, я с новым рвением взялась за изучение всевозможных его воровских хитростей – чему он явно был несказанно рад. По вечерам же иногда помогала на кухне, когда наплыв посетителей был особенно большим. Там я впервые увидела Триссу после того, как… после того. Она уже не носила повязок, лишь безуспешно старалась зачёсывать волосы так, чтобы они закрывали хотя бы часть её увечья. Остальные подчёркнуто не обращали на это внимания, только перебрасывались сочувственными взглядами за её спиной. Не знаю, была ли это всамделишная воспитанность, или Трисса успела «ответить» тем, кто таращился слишком открыто. Смотрела только я. Не могла не смотреть. Шелла говорила, что Триссе повезло сохранить глаз – но вся левая половина её лица сводила на нет любое понятие «повезло». Большая часть омертвевшего слоя ошпаренной кожи уже сошла, открыв бледно-розовую полусваренную плоть, до омерзения похожую на курицу из супа, с выболевшими рытвинами, с росчерком более тёмного бугристого ожога, где поработал не кипяток, а раскалённый чугун. В этом месте корка ещё держалась, и я видела иногда, как Шелла, промывая и обрабатывая рану, аккуратно надавливала на эту корку, выгоняя из-под неё скопившийся гной… Я видела. А Трисса знала, что я вижу. Наши взгляды встречались иногда, но ни я, ни она не говорили друг другу ни слова. В её глазах была лишь ненависть. В моих… не знаю… любопытство? Мне не было её жаль. Я знала, что совершила глупость тогда, непростительную ошибку, поддалась злости и панике, да… Жалела о своём поступке – но не саму Триссу. А изуродованное лицо её меня даже притягивало. Ведь это сделала я. Все эти ожоги, и лопнувшие кровяные прожилки, и белёсое мясо – это сделала моя рука. Как я могла отводить от этого взгляд? Какая-то часть меня даже хотела к ней прикоснуться. Дотронуться до оголившейся плоти. Ткнуть пальцем. Слегка. Просто проверить, такая же ли она упругая, как недоваренная курица. Я не желала ей зла. Я вообще ничего ей не желала. И даже самое искреннее моё раскаяние всё равно не вернуло бы ей лицо. Кто явно мучился, так это Карон. Я ему не открыла, из-за чего именно вышла тогда наша с Триссой ссора (было ли это ссорой? Достойна ли эта глупость такого названия?), но слухи, похоже, всё равно дошли. Или Трисса оказалась не так скрытна, как я. Но главное, что из-за своего увечья она наконец получила то, чего хотела – его внимание. Карону было её очевидно жаль, он готов был расшибиться, чтобы она почувствовала себя хоть немного лучше. Такую вот трогательную форму принимала его всепоглощающая любовь к женскому полу: юноша не мог выносить, если рядом с ним хоть какая-то девушка была несчастна. Трисса же себе не изменила – уже через несколько дней я наткнулась на Карона, украдкой пробирающегося из её комнаты под утро. - Она была такая… грустная, - говорил он потом, словно оправдывался за что-то. Передо мной? Перед собой? Не знаю, что было бы бóльшим недоразумением. – Хотелось её как-то утешить. Ей это важно – знать, что мужчина не убежит от неё, как от прокажённой, в случае чего. Она по-своему молодец. Глядишь, кто из наших подсуетится, ещё и замуж её выдадим. Не пропадать же ей теперь. Я невольно улыбнулась, не глядя на него. Внимание моё было поглощено хитросплетением очередной холостой ловушки, что он мне подсунул. Я училась их разбирать и собирать – за этим и протекали наши вечера. Вместе с беседами. Разговоры под руку безумно раздражали вначале, стоили мне немало царапин и порезов; но когда получаться стало лучше, я уже сама просила Карона говорить. Что-то вроде усложнения задания. Делить концентрацию между ловушкой и разговором было тяжело, но на то оно и учение. - Почему бы тебе на ней не жениться? – полушутливо предложила я. – Она точно не будет возражать. - Да ну, из меня муж, как из дерьма требушет. И сам я вечно по уши в дерьме. Нет, ей бы нормального кого, кто во всяких ненужных делах не замешан, - он помолчал, наблюдая за мной, усмехнулся: - Ты не ревнуешь, надеюсь? Я качнула головой, успокаивая его: - Нет, почему? Карон не ответил, лишь дёрнул плечом, отводя глаза. Кажется, несмотря на свои слова, надеялся он как раз на обратное. - Да и потом, - вздохнул он после очередной неловкой паузы, - не умел я никогда женщинам отказывать. Вы из меня верёвки вьёте, сам знаю. - Мы? - О, ты больше всех. Ты вообще моё проклятие. Ненадолго, мой друг. Если боги будут на моей стороне, то ненадолго. Я аккуратно подцепила ногтем крохотный крючок. Возня с ловушками уже начинала натирать мне мозоли, маленькие, на кончиках пальцев. Почти как струны. Разве что музыка от рабочей ловушки должна выходить губительная. Но всё равно мне подумалось, что я буду скучать по этому занятию. Расплетать и сплетать паутинки механизмов оказалось на удивление занимательно. - Нет, не здесь, - встрял Карон. - Возьмись за ту петлю левее. - Тсс, - я не подняла глаз. – Я знаю, что делаю. Надеюсь. - Надеюсь, - он подпер голову кулаком, наблюдая за мной всё так же пристально. Меня не покидало странное ощущение, что юноша хочет поговорить о чём-то другом, о чём-то определённом, но как будто не знает, как к этому подойти. – Зачем тебе это вообще? Ловушки? На порог комнаты устанавливать? Я тихонько фыркнула: - Конечно. И под окно. А что тебе переживать – ты всё равно знаешь, как они разоружаются. - Да толку-то? Ты живёшь под присмотром личной адской гончей, - Карон кивнул в сторону кухни, откуда гремел голос Шеллы, снова недовольной поварами. Помедлил. – Тем более, мне тут в весьма настоятельной форме передали к тебе не приближаться. На это нельзя было не усмехнуться. Вспоминая Триссу и тот разговор, за которым последовал кипяток… Но нет, весь разговор лучше не вспоминать. - Однако ты здесь. Карон улыбнулся: - Я не пугливый. - О, тебя даже пугали? - Ну знаешь… есть такие люди, которые всё делают и говорят пугающе. У них как будто любая фраза заканчивается словами «а то я тебе башку откручу». - Бедный Карон. Кому же ты так поперёк горла? - …А ты как думаешь? Он смотрел на меня. Я должна была знать? Это какая-то игра? Разбираться в мешанине взаимоотношений всех этих бандитов – право, мне за глаза хватало хитросплетений ловушек и ходов в канализации, чтобы ещё взваливать на себя и эти тёмные лабиринты. - Не имею ни малейшего понятия. Наверное, Тимо мог бы заступиться за меня, но он вряд ли стал бы тебя запугивать. Специально, во всяком случае… - Вико. Пружина сорвалась, одним махом снимая по куску ногтей на указательном и среднем пальце. Я не шелохнулась, наблюдая, как крупными бусинами выкатывает из-под рваных кромок кровь. Боли не было. Затошнило. Нет. Нет!!! Сглотнуть получилось лишь с большим усилием. Но получилось. Не поднимая головы, я медленно и сосредоточенно взялась за ловушку вновь. Карон молчал, будто ждал от меня какого-то ответа. Мне нечего было ему отвечать. - Он вообще к Натану заходил, - заговорил юноша, не выдержав. – Но ему Трисса чего-то ляпнула, уж не знаю чего, и он ко мне сразу. Так и сказал, чтоб я держался от тебя подальше. Что ты, мол, не моего полёта птица… - Птичка, - вполголоса машинально поправила я. Он наверняка сказал «птичка». Пальцы беспомощно сжались вокруг очередной пружины, вминая металл в кожу. Я скрипнула зубами. – С каких пор я его собственность, чтобы так распоряжаться? Карон засмеялся. Натянуто. Определённо натянуто… Боги, пожалуйста, не надо. - Веришь - нет, а я так и спросил. А он как-то… ухмыльнулся так… Остановись. Он и вправду умолк, но ненадолго. Я же кое-как, но заставила себя на него посмотреть, прежде чем он выпалил: - Так это правда? - …Что именно? - Что ты с ним спала. - Он так сказал? - Да нет, но… говорят… Кто говорит? Что говорит? Я молча смотрела на него в упор. Карон отвёл глаза. Сам был не рад, что завёл разговор – но, видимо, не только мне свойственно самоистязание: - Не моё дело, конечно, просто… Мало ли, может, я правда тут влезаю во что-то… - Ты ни во что не влезаешь, - скрепя сердце солгала я и уставилась обратно на ловушку, хотя вряд ли была в состоянии распутать хоть что-то. Хотя бы то, что творилось в голове. Меня устраивало притворяться, что ничего не произошло, полностью устраивало… но надолго ли это? Может, пришла пора и мне надавить на корку и выпустить немного наболевшего под ней гноя? - В каком-то смысле я… - губы мои дёрнуло, не то судорогой, не то усмешкой, - …я и вправду с ним спала. Карон почесал заднюю часть шеи, взъерошил волосы на затылке, как всегда, когда нервничал. Не менее нервно хмыкнул: - Ясно. Я просто… Чёрт, да разорви меня надвое, Ио, но я не въезжаю. Вообще. Чтобы ты и он… в смысле, ты… ты же такая… - Он меня изнасиловал. Не нужно было. Не нужно было говорить. Едва слова скатились с языка, как я снова это почувствовала… Грязь. Липкая зловонная плёнка на коже, на волосах, во рту, на внутренней стороне щёк. Запах, спрятавшийся, забившийся глубоко в каждую складку тела, миллион раз вымытый и выскобленный, но всё равно оставшийся, въевшийся, навсегда. Глотка конвульсивно стиснулась, сдерживая очередной рвотный позыв. Нет. Никогда больше. Никому. Ни слова. Лучше забыть. Не было. Никогда. Неправда. Пусть гноится. Пусть отомрёт и разложится, мне плевать, но всё лучше, чем это… За своими паническими мантрами я не сразу сообразила, что Карон молчит. Посмотреть на него стоило едва ли не большего труда, чем сказать… Но я должна была. Должна была знать, что… как… Что я теперь? Грязное, использованное, никчёмное мясо, которое так долго притворялось непорочной девой, что теперь даже не прикрыться наигранным смелым бахвальством гулящей женщины… Я могла бы? Притвориться, что всё в порядке, что не он первый, не он последний, и…? Боги, даже думать об этом было омерзительно. Карон был бледен. Смотрел на меня так, словно у меня из глаз пошла кровь. Я закусила щёку и уронила взгляд обратно на ловушку, россыпь бесполезных дурацких железяк… - Твою мать… - выдохнул он. – Ио, я… Чёрт… Я понимал, конечно, что с тобой что-то… что-то такое случилось тогда, во время войны, но… я не думал, что это кто-то из наших. Хватит. Не нужно. Я… - Боги, как же ты нас всех должна ненавидеть после этого… Его лицо, пружины, крючки… Они вдруг поплыли в глазах, начали двоиться, троиться, смазались, и я к собственному ужасу поняла, что плачу, снова, хотя давала себе зарок никогда больше это не делать, никогда не позволять себе… И бежать, прятаться было уже поздно, только ниже наклонить голову, вцепиться в первые подвернувшиеся под руку детали, скрутить, хоть что-нибудь, чтобы было не так очевидно… Не помогло. Карон дёрнулся ко мне, но я в панике отшатнулась, едва не упав со стула, едва не потеряв сознание от одной мысли, что он хочет обнять меня, прикоснуться ко мне. Не сейчас. Даже от него в ту секунду я не вынесла бы ни единого прикосновения… - Не трогай меня, - прохрипела я, и его руки беспомощно упали обратно на стол. - …Ещё бы… - он яростно потёр лицо, тряхнул головой. – Дьяволы, и я ещё тут всё это время со своими шуточками идиотскими… - Замолчи, Карон, пожалуйста. - И этот сукин… - от шока он даже позабыл нашу давнишнюю договорённость о брани. - Поверить не могу, что у него ещё блядства хватило, чтобы мне что-то говорить! - Карон, нет! – этот страх был даже сильнее, перехлестнул и мою тошноту, и дрожь. Из-за бешенства на его лице. Бешенства, которое могло заставить его сделать что-то очень неразумное. Одна мысль о том, что я его потеряю, что с ним что-то случится, заледенила меня настолько, что холод просочился даже в голос. Я не успела сообразить, что по старой (мёртвой) привычке отдаю приказ: - Не смей. Даже не думай. Он посмотрел на меня, более осмысленно, но одновременно растеряннее. Голубые глаза. Эти чистые, прекрасные, голубые глаза. Однажды я уже проводила на смерть их обладателя. Больше я так не поступлю. Я подалась к нему, позволив себя обнять, чтобы дать ему хоть что-то, что он мог сделать. Я потерплю. Съёжусь внутри, оставив между собой и кожей достаточно места, чтобы прикосновение меня не трогало. Руки Карона сомкнулись на моей спине, прижимая к нему, аккуратно, словно я была наполнена воздухом и могла лопнуть от малейшего давления. Я прильнула щекой к его плечу, глядя в стену. Его тяжёлый вздох теплом прокатился по моим волосам. На глаза всё же вновь навернулись слёзы. Странно, но они казались слезами облегчения. Его взгляд, его злость… значит, я не сошла с ума? Всё окружающее меня безумие, и лицемерная «честность» Натана, и отношение других… я лишь сейчас поняла, что они почти меня убедили. Где-то глубоко внутри почти заставили поверить, что это просто моя «проблема». Но теперь я знала, что то, что со мной произошло, действительно было неправильно… - Слушай, если я когда-нибудь что-то сморожу или ещё что, от чего тебе будет некомфортно, ты сразу мне скажи, ладно? - Ладно, - эхом отозвалась я. Тяжело моргнула. – А твои «идиотские» шутки мне нравились, - нервно облизнула губу. – Ты… ты же не думаешь теперь про меня… хуже, правда? - …Боги, ну ты спятила, что ли? – он обнял меня крепче. Мне вдруг захотелось рассказать ему. Всё. От слетевшей с петель двери моих покоев в замке до записки, спрятанной в рукаве моего платья… - Я принцесса, - пробормотала я ему в плечо. Тёплая ладонь погладила меня по волосам: - Конечно, прекрасная. Принцесса, не меньше. Оставалось лишь горько усмехнуться в пустоту. - …Просто обещай мне, что так всё и оставишь, - тихо сказала я. – Что ты ничего не будешь делать. Крохотная заминка, после которой я уже не поверила бы ни единому его слову: - …Как скажешь.***
Когда мне было лет десять, мне нравилось появляться на людях заплаканной. Нет, я никогда не позволяла никому видеть сами слёзы – это была бы слабость, но вот после… Уже собравшись, успокоившись, с наследным выпестованным хладнокровием, но покрасневшими припухшими глазами – да, это мне нравилось. Вряд ли я понимала тогда, что делаю, но на уровне инстинкта чуяла, как нервировал слуг и придворных мой гордый, но заплаканный вид. Её Высочество расстроена. Её Высочество не будет говорить, в чём дело. Но Её Высочество вполне может быть в состоянии выкинуть что-то такое, что в любом случае сойдёт ей с рук, ведь она – это она. И она, чёрт побери, расстроена. Девять лет спустя от моего «высочества» остались ошмётки – но оказалось, что холодный неподвижный взгляд, прошитый красными капиллярами пролитых за сценой слёз, до сих пор действует. - И какого рожна тебе надо, цветочек? – процедила Трисса. Только глухой не услышал бы неуютного беспокойства в её голосе. Цветочки, птички, рыбки, котики… Я мысленно скривилась. Лицо осталось каменным. - Что ты ему сказала? Пояснять даже не было нужды. Трисса ухмыльнулась. Ожог деформировал ей нижнее веко, немного оттянул его вниз, отчего на изуродованном лице её навсегда застыло слегка перекошенное выражение, будто ей физически дурно от моего присутствия. Зачёсанные на сторону волосы закрывали эту половину лица паутиной тени, но этот словно бы скривившийся от омерзения глаз всё равно был слишком хорошо различим. - Кипяточек возвращаю, - наигранно-легко прокурлыкала она. – Поссы немного, тебе точно лишним не будет. Что, думала, я на тебя управу не найду? Если тебя трогать нельзя, так других способов не найдётся? Пощёчина плашмя опустилась на ожог, с глухим, немного влажным звуком. Взвизг Триссы полностью его заглушил. Она отшатнулась, зажимая рану, но я видела выступившую из-под треснувшей корки влагу. Я отряхнула руку. На ощупь и правда как варёная курица с ободранной кожей. - Он пришёл не ко мне, - отчеканила я прежде, чем она прорвалась бы очередным потоком бреда. Честное слово, как будто у неё в горле был ещё один нарыв. Только при малейшем нажатии он сочился не кровью, а выплесками слов. – Он пришёл к Карону. Подействовало. Она заткнулась, проглотила уже подкатившую порцию жалоб и обвинений, втянула в себя воздух. Испугалась. Хорошо. Я устала бояться одна. Устала видеть перед глазами Карона с распоротым горлом. Горлом и торсом, разрезами, соединёнными в букву «Т». Как у мёртвого офицера, выловленного в канале. Что-то во мне было уверено, что того дорна убил именно он. - Если с ним что-то случится… - То я буду виновата? – не выдержав, выплюнула она. – И что, сровняешь мне лицо? Как будто от этого будет хуже! Хуже уже некуда. - Мне плевать, кто будет виноват. Мне плевать на тебя. До тех пор, пока ты не лезешь в мои дела, ты мне безразлична. Но если из-за тебя Карон пострадает… - я сжала губы, уже зная, задолго зная, что именно скажу. – Лицо твоё я трогать не буду. На голову ещё можно надеть мешок, в темноте твоим… «ухажёрам» будет безразлично. Нет, я отрежу тебе грудь. Это были лишь слова, заранее придуманные, заготовленные, но стоило их произнести – и мне стало… странно. Тепло. Внутри. Там, где я предпочитала и не вспоминать, что у меня что-то вообще есть. Почти как тогда, с ножом… Наверное, что-то было в моих глазах, отразилось на лице, что заставило Триссу смолчать. Я бы на её месте подняла себя на смех, но… я не видела себя в тот момент. Может, я и вправду выглядела как та, что это сделает. Эта мысль была тоже приятной. И мне вдруг подумалось, что, чем боги не шутят, я и вправду, наверное, может быть… смогла бы. Во всяком случае, было бы… любопытно. - Да ты же ненормальная, - пробормотала она. – Почему никто не видит, что ты ненормальная?! Я не ответила, оставив её одну. Пускай. Я получила нужный мне результат. Похоже, в этом мире «ненормальная» оказалось вполне достойным эквивалентом «высочества».***
…К слову о ненормальных… - Привет, котя, - Джасия одарила меня паточно-сладкой улыбкой, такой широкой, что она почти роднила её с человеческим черепом, лежащим на стойке. Колдунья (потому что она колдунья) тщательно натирала его чем-то, от чего кость начинала казаться полупрозрачной, будто кварц. Я не видела её со времён первого и последнего моего пребывания в подземном убежище. Канализации меня не пугали, но вот это место со скопищем этих людей… Но выхода не было. Оставалась ещё одна сторона. Я никак не могла удостовериться, что Карон не сделает чего-то глупого. Я могла лишь попытаться сделать так, чтобы последствия его глупости были для него не столь опасны. Ведь могла? - Я ищу… - корень языка присох к гортани. Там, глубоко, где навсегда угнездился привкус тошноты. Я лишь сейчас поняла, что не могу вспомнить, произносила ли хоть раз это имя. Женщина удостоила меня беглого взгляда. Её безупречное личико – как эмалевая маска, за которой пряталось что-то другое, что могло проглядывать лишь сквозь прорези для глаз. Что-то холодное и мёртвое, как полируемый ею череп. Я не подошла бы к ней, но из всех немногих присутствующих в помещении бандитов, она оказалась единственной знакомой. Сейчас я бы без разговоров предпочла даже Тарлет. Тем более что она бы наверняка знала, где его найти… - Что ищешь, котя? – могло ли быть что-то более жуткое, чем обращение «котя» от человека, рассылающего другим отрубленные кошачьи головы? – Товаром у нас в основном заведует Драго. Я лишь… по специфическому направлению. - …Головы? – охрипший голос окончательно убил и без того неудачную шутку. Джасия, тем не менее, засмеялась. Она вообще была смешливой. Но в нехорошем смысле. - О нет, это только для меня. Моё хобби, - она провела по надбровным дугам черепа кончиками пальцев, почти любовный жест… - Будешь гадать, что подарить мне на день рождения, знай – новую голову я возьму всегда. Предупреди заранее, и я даже подскажу, какой именно буду особенно рада на этот момент. Или ещё лучше – напортачь где-нибудь, и мне достанется твоя. Обещаю, я обработаю её очень красиво. Нет. Я смогу. - Мне нужен Вико. - …Сильно? – Джасия вновь холодно рассмеялась. – Я всегда говорю, что это уже неисправимо, если нужен он. Но кто бы меня слушал? Безразлично. Пусть говорит, что хочет. У меня есть моя стена, мой кокон. Я вижу, я слышу, но ничего не проникает. - Он в дальнем кабинете. Только осторожней, мальчики нервные, когда играют, а их отвлекают. - …Переживу, - отозвалась я. - Ещё бы, куда ты денешься. О, и между прочим… - она порылась в одной из своих сумок, вынимая горсть золотых, и небрежно отщёлкала несколько на стойку передо мной. – Ты так и не пришла за своим заработком. - Что это? – недоверчиво спросила я, не сводя глаз с монет. Они бы мне пригодились. Отправились бы в тайник в таверне, к остальным золотым. Мне на дорогу. Отсюда. Но брать что-то от Джасии… Казалось, всё, к чему она прикасалась, становилось частью какого-то её чёрного розыгрыша. - За то, что доставила моё послание Терту. Забыла уже? – Нет, не забыла. Хотела бы, но нет. – Бери, они не отравленные. Золото не очень с ядами дружит, убивает часть их свойств. Больше работёнки не нужно? А то есть одна голова, к которой пока приделано бестолковое туловище… - Я не убийца. - Ещё нет? – улыбка, такая же на вид фарфоровая и хрупкая, как и всё лицо, вспыхнула на её идеальных губах. - Ладно, тогда позже. Спрятав монеты, я наконец убралась от женщины подальше. Головы, черепа… может, некромантия? Я не стала оборачиваться. И так практически видела, как она провожает меня взглядом, опустив ладонь на череп, постукивая ногтями по кости… Коридор к отдельным кабинетам был узким и грязным. Словно именно на этих стенах оседала вся дрянь, что скапливалась в воздухе этого места. Я до сих пор понятия не имела, каким образом здесь вообще циркулирует воздух, но какая-то инженерная система явно была – иначе застоялая смесь канализации, перегара, табака и дыхания десятков людей давным-давно сделало бы убежище непригодным для жизни. Были и другие запахи, резкие, кислые, химические, заставляющие подозревать, что за одной из дверей прячется и подпольная лаборатория. Наверняка в Семье были и свои алхимики, и зельевары – во всяком случае, я бы не удивилась. Сколько могло бы стоить раздобыть алхимического огня? Или склянки с кислотой? Я шла говорить с человеком, который вызывал во мне единственное желание – швырнуть что-нибудь из этого ему в лицо… Я смогу. Я не могу не смочь. Пускай Натан был циничным мерзавцем, назвав это моей «проблемой», но в одном он точно был прав – в том, что она моя. Только моя. И впутывать в неё Карона было ошибкой… Дверь распахнулась прямо на меня, и я по инерции шагнула вперёд, прямо на него, врезавшись, споткнувшись, в одну секунду провалившись сквозь пласт трёх месяцев, в темноту и запах дыма и крови той ночи. В глазах потемнело, голова взорвалась звенящей пустой болью, такой сильной, что глупые слёзы иглами вонзились в глазные яблоки. Боги, я и забыла, какой он огромный. Забыла, что макушкой едва достану ему до плеча. Забыла этот запах – кожи доспеха, кислого вина, почти животного пота и грязи… Казалось, я не могла забыть, иногда даже думала, что то, что я помню, просто не может быть настольно ужасным… Но вот он здесь – и он даже хуже. Я шумно вдохнула, стараясь восстановить дыхание, восстановить равновесие, не падать, ни в коем случае не падать, потому что если я начну он прикоснётся ко мне сноваприкоснётсякомнеон… Нет. Отклонилась назад, сделала шаг прочь, нашла стену… Не прислоняться, не показывать слабости, нельзя быть загнанной, припёртой к стене рядом с ним… - Не пей больше, птичка. Я не могла смотреть ему в лицо, поэтому уставилась в плечо. То место, где плечевая часть кожаного доспеха крепилась к грудной. Те же доспехи. Я узнала заклёпки. Четырёхугольные. Несколько таких отметин осталось той ночью на мне. Я будто вновь чувствовала их острый холод, царапающий кожу. А потом… Нет. Хватит. Получилось. Получилось остановить себя прежде, чем мне начало бы казаться, что по ногам течёт липкая кровь вперемешку с его семенем… - Нам нужно поговорить. - Правда? Нам? – всё та же хриплая пренебрежительная насмешка в голосе. – Дьяволы, ради такого я даже следующий круг в кости отложу. Он играл. И пил. Доспехи те же, но многие крепления ослаблены, чтобы чувствовать себя свободнее. Там, возле подмышки, был зазор. Нож бы туда скользнул без труда. Провернуть… Хватило бы ширины лезвия, чтобы я услышала его скрип о рёбра? Какого цвета кровь, вытекающая из лёгкого? Я заставила себя поднять взгляд. Конечно, он наблюдал за мной, стоял надо мной, всё как тогда, всё как всегда… Неверные тени как будто сами липли к нему, укутывая в полумрак, скрадывая нити седины в волосах, старый бледный кровоподтёк на скуле… Чёрные глаза знакомым неясным взором вперились в моё лицо. Мне казалось, я могла читать по лицам, унаследовала это от отца – удавалось, с остальными, даже безумная Джасия не была совершенно закрытой книгой… но только не он. На его лице, его глазах лежал слишком толстый слой моего собственного страха. Потерпи. Просто потерпи. Меня здесь не будет скоро, совсем скоро… - Ты действительно угрожал Карону? – мой голос мне самой показался чужим. Но чей бы он ни был, он мне нравился больше собственного. Мой бы меня подвёл. Вико едва заметно нахмурился, резкая складка между бровей стала чётче, будто кто-то прочертил ножом: - …Кому? - Юноша из «Медвежьей норы». Невысокий, светловолосый… - А, шпиончик Натана. Может и глянул на него, когда там был последний раз, не помню. А что? Я всё-таки чуть отклонилась. Дышать рядом с ним было трудно. Его присутствие - как тяжёлое свинцовое облако. Он заметил. Не мог не заметить. Криво усмехнулся, склонил голову к плечу… Каждый жест – знакомый, каждый – как пощёчина. - Да ладно, птичка. Что я такого мог ему сказать, чтобы ты так переполошилась и даже пришла ко мне? Поперхнулась ведь, наверное, когда гордость глотала. Страшно подумать, сколько там было… - Ты сказал ему держаться от меня подальше. - Вполне может быть. Куда ты ему? Руки сжались в кулаки. Засаднило пальцы, где пружина ловушки содрала ногти. - Ты не смеешь мной распоряжаться. Я не твоя. - …В каком смысле? - Ты знаешь. Он смотрел на меня, изучал. Чёрные волосы, чёрные глаза, чёрные доспехи… И кровь – из лёгкого, из сердца, откуда угодно - кровь тоже наверняка была бы (будет) чёрной. Каким-то нездоровым внутренним чутьём я вдруг поняла, что он сейчас засмеётся. Поняла ещё до того, как увидела знакомо блеснувшие зубы. Памятью услышала этот сломанный хриплый звук гораздо раньше, чем ушами. - Птичка, птичка, - он снисходительно покачал головой. – Не стану спорить, при нужном освещении и в нужном движении сиськи и зад у тебя очень вдохновляющие. Но вроде мы-то с тобой знаем: когда я тебя захотел, я тебя взял. Если бы мне вдруг захотелось снова, вряд ли ты или твой мальчик-одуванчик что-то бы смогли с этим поделать. Но устраивать за тебя свару, чтобы подлить масла в огонь твоей трагедии… нет, серьёзно? Мальчишка просто понятия не имеет, кто ты. И лучше бы так и оставалось. А то маленькие печальные птички обычно имеют привычку щебетать ненужное, лишь бы их пожалели… - он умолк, по-прежнему глядя на меня, потом фыркнул: - Уже нащебетала что-то. Не живётся без рыцарей? - Оставь его, - сама не знаю, что было в этом голосе – приказ или мольба. – Он ничего не знает. Он никому не опасен. Не трогай его. - Чёрт, это почти мило, - Вико вновь улыбнулся, тонко, издевательски. – Плевать мне на твоего приятеля, птичка. Даже если б я захотел его угробить, какой смысл? Он всё равно не жилец. - …Что? - Ты же сама сказала – он никому не опасен. А это в нашем деле всегда хреново. Будет и дальше за любую юбку в проблемы выпрыгивать, долго точно не протянет. - Это уже не твоя забота, - хрипло ответила я. – Просто не трогай его. - Да не буду, не буду. Своих не трогаем. Лети уже. - Поклянись. - …Чего? - Поклянись, что не причинишь ему вреда. Глубокий раздражённый вздох: - Какая же ты занудная. Клянусь. Отъебись. Поверила ли я? Не знаю. Не знаю, значили ли вообще для такого, как он, даже произнесённые вслух клятвы и обещания? Хотелось думать, что да. Ведь Натан держал его рядом, ценил его – а значит хоть в чём-то ублюдку можно было доверять? Он уже прошёл половину пути по коридору, когда оглянулся на меня, так и застывшую возле стены: - Ему, бедному, хоть чего сладенького перепало за беспокойство? – ухмыльнулся. – Или тебе по-прежнему ноги только коленом можно раздвинуть? Умри. Нет, неважно. Это слова. Я слышу, но ничего не трогает. Горло. Горло тоже открыто. В ту ночь он носил шейный платок, им же прятал лицо, но сейчас была лишь открытая уязвимая кожа, заветренная, грубая, с клочками чёрной щетины, с воспалёнными узелками там, где сбритый когда-то волосок не смог прорасти заново… Я могла бы найти артерию. Ориентировалась бы по себе, по тому, где у меня лихорадочно бьётся пульс. - Ну рискни, - почти ласково предложил он, проследив мой взгляд. Я не шелохнулась, уставившись ему в глаза, даже не пытаясь притвориться непонимающей. Вико демонстративно поднял руки, показывая, что ладони его пусты. Но и наручи были на месте. Именно оттуда он так быстро вытащил кинжал… тогда. Этот взгляд он тоже заметил, усмехнулся, качнул головой и пошёл прочь, бросив лишь: - Дура. Я вышла из канализации в порту. Отыскала западный причал, невысокий, предназначенный для мелких лодок и рыбацких судёнышек. Отыскала заброшенный сарай. При свете дня там, конечно, никого не было. В темноте ночи я пока не могла сюда пробраться. Но здесь кто-то бывал. Я нашла следы, нашла потревоженную пыль… Немного подумав, достала нож и на одном из прогнивших столбов, возле утоптанного пятачка у самого края причала, вырезала что-то, отдалённо похожее на орлиную лапу с герба отца. Стало легче. Я не только дала моему неизвестному другу знак, что я здесь. Но как будто ещё и поставила печать на том, что я убираюсь отсюда. Всю обратную дорогу лишь старалась удостовериться, что никто за мной не следил.***
- Где опять носишься? – Карон приветствовал меня улыбкой, которая казалась лишь немного натянутой. Я не могла его винить. После того, что рассказала ему, даже была удивлена, что он не начал меня избегать. Достаточно и того, что ему явно было некомфортно. - Дела, сам знаешь, - вот какие мы милые, как мы оба хорошо ведём себя «как обычно». Успокойся. - К слову о делах - старик ворчал, что ты ещё не всех наших «шишек» обошла, к кому он тебя сватал. Это плохо. Нельзя давать Натану повод быть недовольным. Всё это - лишнее внимание. - Я стараюсь, но я всё-таки не на побегушках, - наигранно раздражённо ответила я. - Просто там, кажется, дело назрело, в которое он хотел бы тебя пропихнуть. Точнее, не он, а Джоанна. Единственная женщина в предложенном мне списке. Признаться честно, её я навестила бы в последнюю очередь. Боги свидетели, мои отношения с женщинами в этой компании складывались едва ли не хуже, чем с мужчинами. - Завтра, - поморщилась я. Покосилась на Карона, который всё шагал рядом. Провожал до комнаты? Сам отдавал себе в этом отчёт? – Кстати, я так и не могу понять, а что ты делаешь для Натана? - …Я? – он чуть сбился с шага, но быстро взял себя в руки. – Да ничего особенного. Ты на меня погляди, что я могу делать? Я преувеличенно прищурилась, изучая его: - Ты можешь очень хорошо производить впечатление человека, который ничего особенного не может делать. Он хмыкнул, потом не выдержал и рассмеялся: - Ладно, раскусила. Тем и занимаюсь. Ерундой, дуракавалянием и расположением к себе окружающих. На самом деле, просто держу ухо востро. Слежу, всё ли в порядке вокруг «Норы» и самого Натана. Не шатаются ли подозрительные личности. Не говорят ли подозрительных слов. Дорны ведь, сама знаешь, в последнее время задались целью выследить именно голову нашей семейки. «А, шпиончик Натана». - Следишь, значит, - с притворной улыбкой кивнула я. И за мной тоже? Вдруг стало дурно. Конечно, он не мог притворяться всё это время, но… правда не мог? И если даже он был искренен, разве это мешало бы «следить»? С Натана бы сталось подослать и такого «надсмотрщика»… - Эй… - юноша осторожно тронул меня за плечо, будто прочёл мои мысли. Лицо его было непривычно серьёзным. Что-то подсказывало мне, что именно это его лицо я буду видеть теперь всё чаще. – Всё в порядке? - …Да, - я потёрла глаза, делая вид, что устала. Да. Просто меня в очередной раз ткнули носом в то, что я во всём этом совсем одна. – Вымоталась что-то. Душно. Подремлю, и всё пройдёт. Распахнув дверь в свою каморку, я остановилась на пороге, недоверчиво глядя на свёрток на кровати. Упаковочная бумага дорогая, тонкая и белая, перевязано лентой… - Что это? - А, это тебе принесли пару часов назад. Видимо, ещё один тайный обожатель. Хотя… я тайным не могу считаться, правильно? Мне потребовалась секунда, чтобы подавить страх. Свёрток не открыт. Значит ли это, что его и не открывали? Не проверяли? Мог ли мой незнакомец-доброжелатель быть настолько глуп, чтобы прислать мне весть прямо сюда? Нет, невозможно. Я развернулась в дверях обратно к Карону, машинально ухватываясь за косяки, чтобы не дать ему войти. Глупый жест, слишком очевидный – но Карон в тот момент был чересчур занят изгнанием тревоги с лица, чтобы заметить это. Натянуто мне улыбнулся. Не менее натянуто я улыбнулась в ответ: - Шелла не говорила, что нам сегодня перепадёт на ужин? Я переоденусь и намереваюсь съесть что-нибудь огромное. - Ну да, - по крайней мере, я смогла вернуть хоть какую-то искренность в его усмешку. Он отступил от дверей, в коридор, ведущий к кухне. – Хотел бы я на это посмотреть. Шелла и вовсе, наверное, шагу в сторону не сделает, чтобы этот процесс не пропустить. У тебя, готов спорить, желудок как у птенца. птички… «Ему, бедному, хоть чего сладенького перепало за беспокойство?» - Карон, - окликнула я уже уходящего юношу. - А? - Поцелуй меня. Он застыл, глядя на меня округлившимися глазами. Почему? Кажется, это должно быть приятно. Наверное… не когда пьяный урод в доках запихивает свой вонючий язык мне в глотку. Или нет? Так и должно быть? Но… зачем бы тогда об этом писали столько стихов и песен? И ведь это… совсем не обязательно должно быть связано с… со всем остальным? В теле поднялась привычная дурнота, но я уже обращала на неё не больше внимания, чем на собственную тень. Это же Карон. Если уж и заставлять себя, то всё лучше с ним, чем с кем бы то ни было ещё. По крайней мере, если меня после стошнит, ему можно будет что-то объяснить… - Ио… - он прочистил горло. Коварная тревога скользнула обратно, промелькнула в его глазах. – Ты уверена? Я вздохнула: - Нет. И захлопнула дверь. Оставшись одна, я распутала тесьму на свёртке, но раскрывать не спешила. Для начала лишь слегка отогнула края упаковочной бумаги. Внутри был синий шёлк, тонкий, с едва заметным солнечным отливом, придававшим цвету ткани сходство с поверхностью воды. Такой мягкий, что пальцы буквально тонули в нём. Только вот пальцы явно нужны были другие. Не те, что заусеницами и смозоленной кожей будут цепляться за тончайшие нити… Я убрала руку, стараясь не обращать внимания, что она дрожит. Рядом с ободранными ногтями этот шёлк казался издёвкой. «Как оказалось, у Игоря есть твои мерки, - гласила приложенная записка. Незнакомый почерк, мелкий, твёрдый, быстрый. – Красивым камням – красивая оправа, красивым женщинам – красивые платья. Т.» С внезапной злостью я разорвала оставшуюся бумагу, встряхивая платье в вытянутых руках. Мягкими невесомыми волнами фуляр стёк почти к самому полу. Никакой дополнительной отделки, сами складки платья были задрапированы так хитроумно и изящно, что являлись отдельным украшением. Открытая шея, спина, подхваченная талия… Платье для красивой женщины. Я хорошо помнила принцессу, с её длинными золотыми волосами, с безупречной кожей, оберегаемой от лишнего солнца – ей бы оно очень пошло. И она бы его приняла. Ведь она была принцесса, она могла рассчитывать на такие подарки лишь за сам факт своего существования. Тем более, этот цвет… Синий и золотой, вода и солнечные блики, цвета королевского дома. Знал ли он? Издевался ли и в этом? Какая-то часть меня хотела его надеть. Примерить. Даже подойти в нём к зеркалу. Но ни эта, никакая другая части меня понятия не имели, кто посмотрит из зеркала в ответ. Поэтому я лишь торопливо свернула платье, наспех упаковала обратно в свёрток и выскочила из каморки, прошмыгнув к выходу, уже не заботясь тем, следят за мной или нет.