Железные нервы

Марк       Господи, когда это уже закончится… Хожу кругами по залу последние минут двадцать. Вот, теперь рисую кружки и зигзаги ручкой на листе бумаги.       — …но самое главное — это учёба. Учёба — главное! Учись на пятёрки, Маркуш, задания готовь всегда, не позорь отца в школе! — говорит тётя Галя. И так уже… седьмой раз, наверное, она это говорит?.. Не знаю, я особо не вслушивался. Единственное, что понял, так это то, что она меня заколебала на миллион и миллиард лет вперёд. Ах, да. Ещё учёба и семья — самое главное.       — Да, Галина Николаевна, Вы правы…       Да нихера подобного. Говорю только для того, чтобы быстрее отцепилась.       — Конечно, права, Маркуш, уже, вон, седьмой десяток пошёл! А девочка у тебя есть?       Ну гремучий случай, ну и на кой чёрт тебе эта информация, родная?.. Слышу этот вопрос каждый грёбаный раз, уже смирился, поэтому даже сил злиться нет.       — Нет у меня девочки, Галина Николаевна, пока что нет.       — Плохо, Маркуша. Любовь в жизни должна быть, скажи же.       — Должна…       Ей богу, как она меня бесит. Опять что-то говорит, но я снова её не слушаю. Оборачиваюсь на папу и смотрю максимально жалобным взглядом. По его губам читаю «потерпи», после чего кидаю в него лежащую поблизости плюшевую игрушку. Наверное, Злата оставила… Ну твою мать, невозможно! Почему батя с ней пять минут всего поговорил, а я её болтовню уже битый час выслушиваю?       — …так, Маркуша, и получается. Ты девочку-то себе найди, не затягивай.       Честное слово, задолбала. Вот ей какое до этого дела? Есть у меня кто-то, нет… Ей от этого ни горячо ни холодно. Почему-то я на все сто, нет, двести процентов уверен, что если бы её муж не умер, то ушёл бы от неё сам, потому что такого человека терпеть столько лет просто невозможно!       Нехорошо, конечно, так делать, но я сделаю. Начинаю комкать бумагу у динамика телефона, имитируя помехи, как это делают в старых фильмах или мультиках. Не надеюсь, что сработает, но она ведь женщина древняя. И слух у неё, если так посмотреть, не особо хороший…       — Маркуша, тебя что-то плохо слышно! — говорит Галина Николаевна.       Да не переживай, так и должно быть.       Сам улыбаюсь и продолжаю комкать бумагу, после чего наконец-то сбрасываю звонок. Давно нужно было что-то такое сделать… Иду к папе и отдаю ему этот несчастный телефон. Он прячет лицо в ладони и молча смеётся надо мной.       — Какого же я всё-таки воспитал гения… Даже гордость берёт! Я так же постоянно делал, когда разговаривать с кем-то не хотел. — батя встаёт с дивана, треплет меня по волосам и уходит на кухню. Я направляюсь за ним.       — Пап, а она может нам не звонить каждый год? Не знаю как тебя, а меня она заколебала.       — Меня тоже, честно говоря. Но ей семьдесят шесть лет, так что недолго осталось.       — Ага… молись, чтобы до восьмидесяти, а то и до девяноста не дотянула. — поднимаю с журнального столика сумку и вешаю её через плечо.       — А-ай, сына, ты сначала до тридцати доживи, а потом и поговорим. Ты куда, кстати, собрался? — спрашивает папа, видя, что я иду в прихожую.       — С Аней в кино пойду. Она уже ждёт, наверное… А из-за этой маразматички я уже на три минуты опаздываю! В следующий раз скажи ей, что я умер, — говорю ему, параллельно обувая новенькие кроссовки, которые мне папа купил на весну ещё в конце февраля, но я тогда про них забыл и не доставал даже посмотреть. Хорошо, что папа вчера напомнил.       — А что-нибудь более реалистичное?       — Конечно. Скажи, что я застрелился, чтобы её не слышать. Я пошёл.       — Давай. И смотри мне, чтобы без глупостей.       — Ой, блин, пап! — смеюсь, завязывая шнурки, и наконец выскакиваю из дома. Неудобно перед Аней получается… да и вообще перед всеми, с кем я договариваюсь встретиться. Вечно опаздываю… И главное! Могу же выйти раньше минут на двадцать, но всё равно где-то как-то опоздаю. Мне иногда кажется, что вселенная изменяет временные промежутки специально для меня. Бывает, конечно, что прихожу вовремя. Как на ту выставку с Витьком… Но это единичные случаи.       Смотрю на экран телефона — уже ровно два часа дня и двадцать минут. Если учесть, что встретиться мы договаривались в два тридцать, а фильм начинается только в два сорок, что немного странно для ужастика, то я не очень успеваю. И тем не менее, немного времени для манёвров у меня всё же есть.       Бегу так быстро, как только могу. Обегаю прохожих, фонарные столбы, деревья и перескакиваю пешеходные переходы. Лишь бы только нигде не упасть и не удариться, этого счастья мне не надо. Хотя бы один день в году…       Уже звонит Аня. Кое-как достаю на ходу телефон из кармана и отвечаю.       — Привет, идёшь?       — Да, Ань, привет. Уже лечу.       — Я как раз хотела сказать, что чуть-чуть опоздаю, минут на пять, наверное. Не рассчитала время.       — А, ну, отлично! Я подожду, не волнуйся!       — Спасибо большое, Марк!       Аня вешает трубку, а я сбавляю темп и уже спокойно иду к месту встречи. Осталось немного, да и времени чуть больше, как оказалось. Убираю телефон и руки в карман худи и смотрю по сторонам.       Сегодня хорошая погода. Солнечно, тепло, птички поют. Красота! Портит всё только неприятное ощущение. Мне кажется или эти кроссовки натирают мне щиколотку? Нет, не кажется. Останавливаюсь и натягиваю носки повыше, чтобы было не так больно. Смотрю на противоположную сторону дороги и забываюсь на пару секунд. Мне, наверное, кажется, но я вижу ту крашенную пассию Витька. Рост, телосложение — всё совпадает. Чувствую это ненавистное желание убрать её. И не только из моего поля зрения, но и из поля зрения Валевского тоже. Желательно, чтобы из жизни, в принципе.       Или мне кажется? Да ну нет. Точно же кажется! По сути, в этой его Кате ничего необычного нет. Ну просто девушка как девушка — ничего. Она о-быч-на-я! Любая другая может быть на неё похожа, в конце-то концов. Всё. Марк, соберись, мать твою… Показалось. Просто показалось.       Продолжаю идти вперёд, глядя на противоположную сторону, когда резко ударяюсь обо что-то лицом и оседаю на тротуар. Смотрю перед собой — столб. Обычный, сука, столб! В носу неприятно жжёт, немного ощущаю запах железа. Прикасаюсь к носу и смотрю на пальцы. На них кровь. Отлично. Только нос мне не хватало ушибить. Быстро достаю из сумки пачку салфеток и прикладываю их.       Везёт мне, конечно, знатно.       Поднимаюсь с тротуара, хлопая себя по бёдрам, и продолжаю путь с салфеткой у носа. Кровь потихоньку останавливается, главное, чтобы снова не пошла. У меня так просто часто раньше бывало. Особенно когда нервничал много после ухода мамы, ещё и в обмороки падал…       Наконец оказываюсь на месте и, к удивлению, обнаруживаю, что Аня уже здесь. Стоит и ждёт меня у кинотеатра.       — Привет! — здороваюсь с ней и обнимаю.       — Привет. А я всё-таки успела.       — Да уж… а я так надеялся тебя обогнать.       — Не дождёшься! Ладно, пойдём. Ещё надо билеты купить.       Заходим в кинотеатр и сразу же направляемся с электронным кассам. Аня быстро нажимает на экран, выбирает себе место и вот — она уже забирает из специального окошка билет, после чего пропускает меня.       Господи, куда нажимать-то… Куча всего и ничего непонятно, хотя всё, вроде как, на моём родном языке.       Видя моё замешательство, Аня тихо посмеивается и помогает мне выбрать всё необходимое. Фильм, время, место посередине на последнем ряду и, в конце концов, оплату. Прикладываю карточку к терминалу, забираю билет и ухожу вслед за Аней.       Заходим в нужный зал без проблем. На входе сотрудник сканирует наши билеты и пропускает внутрь. В темноте найти последний ряд намного легче, чем какой-нибудь, скажем, седьмой. Поэтому я, кстати, всегда, когда хожу в кино, выбираю для себя последний ряд. Ну правда, одни плюсы! И фильм хорошо видно, и если прийти на полчаса позже, как раз когда реклама наконец-то закончится, то не потеряешься, даже не придётся фонариком светить: прошёл до упора и всё.       В зале людей не слишком много, но я бы и не сказал, что их мало. Немного смущаюсь, когда замечаю, что на фильм в основном пришли парочки. Это очевидно. Ну, то есть, язык тела всё сам за себя говорит — замечаю это при внезапно ярком свете экрана, на котором пока показывают рекламу.       Аня занимает своё место, а я молча сажусь рядом с ней, заметно напрягшись. Мы же по-дружески сюда пришли, правильно?.. Нестерова мне улыбается и спрашивает:       — Марк, всё нормально?       — Ага. Я просто не очень себя чувствую.       — Ты говори, если что. У меня таблетки почти от всего найдутся.       — Спасибо.       Молча сидим минут двадцать, прежде чем ужастик наконец начинается. Начало вполне обычное. Вон, какая-то не особо дальновидная семья покупает дом, в котором до этого нашли мёртвыми человек сто, наверное. Всегда поражался логике в фильмах, но ладно. События начинают развиваться быстрее, и вот, кого-то уже убивают.       Ну не пугает абсолютно! Хороший ужастик, как по мне, должен не расчленёнкой пугать, а какой-нибудь психологический ужас наводить, чтобы я потом не ржал, когда это вспоминать буду, а ходил и оглядывался. Только Аня действительно пугается, потому резко берёт меня за руку, когда на экране появляется скример. Теряюсь на долю секунды и сижу смирно, будто рядом со мной ходит дикое животное. Закрываю глаза и невольно представляю Виктора. Его холодные руки…       Так. Помечтали и хватит. Он того от слова совсем не стоит.       Чувствую, что напрягаюсь ещё сильнее и в конце концов лезу за никотиновым пластырем в сумку. Быстро клею его на руку и откидываюсь на спинку кресла.       Хорошо…

***

Виктор       Уже второй день какое-то непонятное-неприятное чувство. Который раз задумываюсь о словах Ильи о Кате. О том, что у неё нет принципов, как она подставила однокурсника ради стажировки… Я ведь правда всегда считал, что у неё нет недостатков. И на курсе отличился по большей части из-за того, что всегда пытался её опередить. Ну, и Олейникова тоже.       А где тогда гарантия того, что она со мной так не поступит? Пойдёт и бросит ради другого мужчины. Хотя о чём я говорю? Я и сам ведь в шаге от того, что сделать подобное. Только не факт, что «мой» другой мужчина на это согласен будет.       Выхожу на балкон, достаю сигарету и прикуриваю от зажигалки. Совсем чуть-чуть, даже не затягиваюсь толком, просто вдыхаю немного и выдыхаю. И задумываюсь о Марке… Сам говорю ему не курить, но при этом стою здесь и курю. Нечестно. Тушу сигарету и кидаю её в пепельницу. Надо бы никоретте обзавестись, так чуть лучше будет.       Телефон звонит где-то в гостиной, слышу это даже сквозь шум дороги. Возвращаюсь внутрь и, не глядя на экран, отвечаю на звонок.       — Да?       — Привет, Виктор, — раздаётся голос Кати. Кажется, она в хорошем настроении.       — Привет. Что-то хотела?       — Не хочешь в ближайшее время сходить в кино? Так много хороших фильмов вышло…       Задумываюсь. Честно, не хочу. Не из-за того, что мне не хочется смотреть фильмы, а из-за того, что это Катя. И я задумался на её счёт… Может, Илья прав? Нет. Он много в чём прав. Но очень не хочется, чтобы так было и с Катей. В конце концов, она же может быть хорошей, когда захочет. Но… я хочу подумать ещё некоторое время.       — Прости, Кать, я занят очень. Нужно взять и наконец-то самостоятельные проверить. Как-нибудь в другой раз, хорошо?       — Эх… ладно, хорошо. Пока, Виктор.       — Пока, Кать.       Мне показалось или у неё был какой-то странный тон? Немного обиженный даже… Могу её понять, но с другой стороны… Ладно. Думать об этом — не моя забота, да и Кате по-любому будет с кем погулять. Лучше действительно сяду и проверю самостоятельные. Тем более, их накопилось достаточно…

***

Марк       Проводив Аню, наконец прихожу домой и снимаю кроссовки. Нереально сильно натëрли, аж до крови. С ненавистью отбрасываю новую обувь в сторону и сажусь на тумбочку в прихожей напротив зеркала. Пиздец как больно… Снимаю через голову сумку и достаю из неё четыре пластыря. Безжалостно леплю по два на каждую щиколотку, потому что постоянно, зараза, отклеиваются. Так хоть какая-то гарантия будет… Выдыхаю и откидываюсь спиной на холодную стену. Какой же кайф наконец отдохнуть, а! Целый день на улице провёл.       Смотрю на себя в зеркало и задумываюсь. Волосы весь день были распущены, даже непривычно как-то — привык постоянно их собирать. Заправляю назад и треплю, но в конце концов решаю, что лучше будет их собрать в мальвинку, которую я, собственно говоря, постоянно и собираю. Выбираю пряди сверху, оставляю большую часть волос снизу нетронутыми, зубами стягиваю чёрную резинку с запястья и собираю хвостик. Спереди, у лба, выпускаю пару прядок. Всё. Вот так идеально.       Смотрю на себя в зеркало ещё пару минут, но слышу какой-то грохот со стороны двери в гараж и подскакиваю с места. В одних носках бегу к двери, открываю её и вижу батю, который всего лишь решил прибраться.       — Ты чего? — спрашиваю на всякий случай, мало ли ошибаюсь.       — Да вот, прибираюсь. Можешь помочь, если хочешь.       Думаю пару секунд. С одной стороны, я чертовски устал и натёртые кроссовками места пипец как жгут. Но с другой стороны, зная папу, я здесь найду кучу всего интересного, так что, пожалуй, помогу ему. А почему бы, собственно говоря, и нет? Родителям, вообще-то, помогать надо.       — О’кей. Что делать?       — Разбери вон тот угол, — говорит он и указывает в один из дальних от двери углов, рядом с которым я на зиму свой велик обычно оставляю. Рядом, потому что весь угол занят какими-то коробками. Хотя этот угол нереально удобный, там на стене специальные крепления для велика есть. — Может, место под свой лесопед освободишь наконец.       Блин. Тут батя прав.       С энтузиазмом иду к углу, закатывая рукава худи. Та-ак… что тут у нас? Беру первую коробку и осматриваю её. А так сразу и не скажешь, что находится внутри. Открываю и вижу: мой старый велик с тремя колёсами, плюшевый заяц с оторванным ухом и пуговицей вместо одного глаза, которого мне подарила… мама.       — Фу, зачем ты его хранишь? — спрашиваю у папы и кидаю зайца в мусорку. Он оборачивается и как-то очень, не, даже слишком грустно смотрит на зайца. Конечно, его же мама подарила, а папа её до сих пор любит, етить твою… Он об этом не говорит, по крайней мере, при мне, но это ясно. И это после всего, что она сделала!       Как? Никогда не пойму. Как можно продолжать любить человека, который ни во что тебя на ставит, бросает тебя и ваших — ваших! — детей, сбегает со своим паршивым любовником, с которым мутит за твоей спиной пару лет, а потом просто недостойно умирает, потому что хлещет вино как воду и садится после этого за руль? Пап, ну что за херня? Ну ты же взрослый мужик, ты же должен хоть что-то понимать!       А вообще, если честно, я иногда и сам скучаю… Не по маме, естественно, а по тем временам, когда всё было немного по-другому. И, похоже, по маме, на самом деле, тоже. Если бы только она этого не сделала…       — Марк, знаешь, пора бы уже отпустить. Не будешь же ты тратить всю свою жизнь на ненависть… Оно того не стоит. В конце концов, эта женщина не просто кто-то там, а твоя мать. Она дала тебе жизнь, Марк.       — Пап, ты меня, конечно, извини, но я реально никогда не смогу. Блин, ну нельзя так с семьёй поступать… Я не понимаю, как ты её простил. Да, она дала мне жизнь. И она же умудрилась её испортить.       — О мёртвых либо хорошо, либо ничего.       — Либо ничего, кроме правды, — поправляю батю, убирая коробку. Велик, на удивление, не такой тяжёлый. А в детстве прям махиной конкретной казался.       Папа подходит ко мне, убирает несколько коробок сверху и достаёт одну небольшую, стоящую в самом низу. Он молча отдаёт мне её.       — Это что? — спрашиваю у бати, осматривая коробку. На ней написано только моё имя. И сама по себе она нетяжëлая. Скорее, просто увесистая.       — Посмотри.       — Ладно… — отвечаю папе и опускаю голову. Он щёлкает меня по носу и уходит, посмеиваясь.       Забираю коробку и ухожу из гаража. Поднимаюсь в свою комнату чуть ли не со скоростью света, запрыгиваю на кровать и открываю коробку. Внутри мои фотографии. Вот мне полгода, вот год, вот два… Вот я впервые вижу лошадь, а вот я с Муриком — нашим котом, который когда-то у нас был, но умер много лет назад. И на обороте каждой фотографии записи, написанные маминым почерком. Нифига себе… Она всё это хранила?       Так, а тут что-то более-менее недавнее. Мне здесь двенадцать лет, я сижу и наблюдаю за Златой, которая только недавно начала осваивать мир. Всего год до того, как мать уйдёт в закат, бросит нас и не вернётся. Злате повезло, что она такой мелкой была, когда это случилось. Ей не так тяжело будет, наверное. А вот тут мне тринадцать и Злата ещё совсем маленькая… Она спит в своей кроватке, а я сижу рядом на стуле. Я помню, что тогда жаловался, что Злата не спит, и решил сам её убаюкать. И сам же вырубился в процессе. Примерно через месяц после этого мама и ушла. Просто взяла и ушла, ничего даже не сказала. Переворачиваю фотку, сзади надпись «Люблю вас и всегда буду» и… и всё.       Кладу эту фотку в коробку к остальным и убираю на стол. Какого чёрта? По щекам почему-то бегут слëзы. Сука, вот только не это! Она ушла и просто бросила нас! И она всё равно нас любила? Но почему тогда оставила? Я понимаю… Она ушла, в первую очередь, от папы. Его она перестала любить. Но мы со Златой… Если она не переставала любить нас двоих, то почему прекратила общение? Я ведь не дурак, я пытался звонить ей тогда каждый день, но она никогда не отвечала. Никогда. У меня всё ещё много вопросов, вот только их некому задать.       Кулаком вытираю слëзы и шмыгаю носом. Блять, ну всё. Я не понимаю эту женщину и понимать не хочу! Но фотки эти меня почему-то убеждают в другом. Наверное, у неё всё же были свои причины. Может, она просто перестала любить папу? Блять, ну не повод же это ещё и детей бросать! Так нельзя! Не могу эту коробку видеть, пусть батя её засунет туда, откуда достал!       Бегу вниз по лестнице и резко заворачиваю в гараж. Папа явно не ожидал, потому что коробка, которую он переносил, выпадает из его рук.       — Марк… ты чего плачешь?.. — спрашивает батя. В ответ молча достаю из коробки фотку с надписью.       — Это что?       — Увидел наконец-то…       — Что это, пап?              — Мама часто делала фотографии и сохраняла их для особых случаев. Когда уходила, попросила, чтобы однажды я показал это вам… Не думал, что это случится именно сегодня, но… — папа запинается, не успевает договорить, когда я убегаю. — Марк!       Прибегаю в прихожую, хватаю сумку, надеваю кроссовки, которые ещё недавно мне жёстко натëрли, но боли совсем не чувствую — просто бегу, куда глаза глядят. Только куда? К кому? К Ане? Только минут тридцать назад с ней попрощался. К Арсу? Не хочу перед ним в таком виде показываться. К Витьку? Почему-то из всех вариантов доверяю я себя только ему. Не очень хочу его видеть, но и не думаю, что у меня есть кто-то ещё.

***

Виктор       Проверяю очередные самостоятельные и уже хочу сдаться. Почему я должен в субботу сидеть и тратить своё время на такого рода вещи?! Я, может, тоже отдохнуть хочу. Снимаю очки, тру переносицу и встаю немного размяться. Может, схожу ещё на кухню за чаем…       Только у кого-то другие планы. Слышу звонок и стук в дверь одновременно. Господи, да кого принесло?       — Уже иду! — сообщаю неизвестному посетителю и ускоряюсь.       Дверь открываю быстро и равнодушно, но настроение за секунду меняется, когда я встречаю на пороге Марка. Так… что тут у нас? Он явно плакал, наверное, расстроен чем-то. И, так понимаю, помочь я могу только тихой поддержкой.       — Что случилось? — спрашиваю у Аверина, но он мне ничего не говорит. Только падает в мои объятья и начинает молча плакать, повернув голову в бок. Глажу его по волосам и спине, пытаясь хоть как-то успокоить, но что-то подсказывает, что ему лучше просто выплакать все слёзы, а потом, если получится, ещё и выговорить всё, что успело накопиться. — Марк… так и не скажешь?       Опять молчит. Зато слёз и всхлипов становится всё меньше. Вроде и хорошо, значит, успокаивается. Но меня что-то напрягает. Например то, как постепенно расслабляется его тело.       Чувствую на футболке что-то влажное, а после — Марк начинает стремительно падать. Твою ж мать! Ловлю его и подхватываю на руки, после чего укладываю на диван в гостиной. Обморок, по всей видимости… Смотрю на парня: нос, губы, подбородок, шея — всё в крови. Моя футболка… да. Оно самое. Пятно крови прямо посередине. Кто увидит, решит, что лично убил! А-ай, боже мой, Марк! Умеешь же подкинуть, когда не надо!       Начинаю вспоминать курс ОБЖ за все школьные годы. Впервые жалею о том, что учил всё от балды. Зато что-то всё же помню. Во-первых, надо под ноги что-то положить. Не проблема, вот подушка. Во-вторых, у него, блять, кровь не идёт, а льётся! И что с этим делать?! Голову запрокидывать нельзя, это я точно знаю. А ноги? Из-за них же сейчас приток крови к мозгу увеличится, нет? Да твою мать, Аверин! Самое поганое комбо собрал!       Аккуратно поворачиваю голову Марка на бок, действуя абсолютно интуитивно. Главное хуже не сделать… Достаю салфетки и вату из шкафчика и начинают вытирать кровь, которая, кажется, останавливаться не собирается. Решаю заткнуть нос ватой и продолжаю убирать кровь с лица Марка. Единственная проблема в шее — кровь под худи затекла. Пачкать это зелёное великолепие не особо хочется, потому решаю его снять. Поднимаю руки Аверина и через голову стягиваю одежду. Более-менее получается, но я более, чем уверен, что какая-нибудь мелкая капля всё равно потом обнаружится.       Бедный… весь вспотел, ещё и бледный, как мои стены. Надо его как-то в сознание привести. Сначала похлопываю Марка по щекам, но он совсем не реагирует. Похож на спящую красавицу… Что-то не особо помогает.       — Марк… глаза открой, пожалуйста, — прошу так, будто от него здесь что-то зависит.       Трясу его за плечи, снова похлопываю по лицу, говорю что-то, но не помогает. Хорошо. Тогда тяжёлая артиллерия.       Подхожу всё к тому же шкафчику и достаю оттуда пинцет, вату и нашатырь. Скатываю из ваты шарик, беру его пинцетом, смачиваю парой капель спирта и подношу к носу Марка на секунду. Уже не думаю, что он хоть что-то почувствует из-за затычек в виде ваты, но он всё-таки начинает морщиться и, кажется, даже приходит в себя. Ну наконец-то!       — Марк! Твою налево, Марк! Ты как себя чувствуешь? — спрашиваю Аверина, падая на пол рядом с ним. Он пытается встать, но я укладываю его обратно. — Полежи ещё, солнце, отдохни немного.       — Нормально, — умирающим лебедем отвечает Марк.       — Ага, я вижу как «нормально». Отдохни. Я папе твоему напишу, что ты у меня и что с тобой случилось. Он же номер не менял?       — Нет.       — Ну и отлично. Я же ему пишу, да?       — Пишите…       Беру в руки телефон, еле-еле нахожу контакт Андрея Дмитриевича и начинаю печатать.       — Подожди, а что мне ему написать?       — Ну, скажите, что нашли меня на улице. Не напишите же, что я сам к Вам заявился.       — Нашёл на улице? Что, как кота бездомного? Ладно, чёрт с тобой… «Здравствуйте, Андрей Дмитриевич»… — начинаю диктовать себе вслух. — «Нашёл Марка на улице с носовым кровотечением, еле на ногах стоял.»       — Прям с такими подробностями? — даже так успевает вставить свои пять копеек…       — А ты что хотел? Должен же я как-то объяснить, почему мой ученик находится у меня дома.       — А-ай, не по протоколу, да?.. — тянет Марк, улыбаясь. И на что он намекает?..       — Марк, помолчи. Тебе отдохнуть надо.       — А скажите ему, что Вы своему ученику мозги во всех возможных вариантах ебёте, точно успокоите.       А-а… понял.       — Марк! Воздуха не хватает?! Мне форточку открыть?! — нет, действительно, что он, сука, несёт?! Я помочь пытаюсь, плюсом пишу его отцу, чтобы ещё и он не волновался, а этот разлёгся и только и может, что какой-то бред вбрасывать! Нервно дописываю сообщение: «Он сейчас у меня дома, уже приходит в себя.» Отбрасываю телефон в сторону и снова сажусь на пол рядом с Авериным. — Ну и что это значит?.. — не могу долго злиться, когда вижу его таким… беззащитным.       — То и значит… — многозначительно отвечает Марк. — Как же Вы меня достали, Виктор Павлович…       Не буду скрывать, слышать это больно. Больнее, чем я мог бы подумать. Стараюсь держать лицо и спокойно спрашиваю:       — Почему?       Марк не отвечает. Он молча отворачивает от меня голову, и я снова слышу, как он всхлипывает. Поднимаюсь и аккуратно усаживаюсь рядом с ним на край дивана. Аверин сам кладёт голову на мои колени и смотрит мне в глаза то ли со злостью, то ли с обидой…       — Марк, что у тебя случилось? Скажи, пожалуйста. Может, я помочь смогу.       — Помогал папе в гараже убираться. Он дал мне коробку. А там фотки, которые мама делала. И на всех её записи.       — И это тебя так сильно расстроило?       — Запись на последней фотографии. Она там написала, что любит и всегда будет нас любить. Но я этому не верю. Когда она ушла, я ей звонил каждый день, но она никогда не отвечала.       — Может, ей было стыдно перед вами?       — А я никогда и не узнаю! Мне спросить больше не у кого!       Из глаз Марка градом бегут слёзы. Смахиваю их пальцами, наклоняюсь к нему и касаюсь его оба своим.       — Ты всегда можешь прийти ко мне, если тебе будет нужно, — шёпотом говорю ему и с сочувствием улыбаюсь. Жаль, что в жизни так бывает…       Аверин молча смотрит на меня. Явно удивлён. Он обессиленно прикрывает глаза и засыпает через минут пять. Устал, бедняга…