Хутор Костицино

      Костицино отсыпалось после тяжелой ночи. Кирилл и Овод даже завтракать не стали. Утащили тела оборотней на кладбище, и теперь топили баню. Андрей помог мне перебинтовать раненую Ксению, помог убрать последствия ночного погрома, перекусил бутербродом и попытался смыться на сеновал, но его удержали казаки. В тот раз я впервые мылась с ними в бане. Тогда было безумно стыдно, но Кирилл сказал, что это нормально. меня отпарили вениками, возвращая силы, потерянные, когда утром читала заговор об упокоении. После Кир укрыл меня черным, с цветами, платком, дав полежать так около получаса в предбаннике. И снова мне показалось, что платок побледнел. Но в этом доме я уже перестала удивляться чему-либо. Потом Кирилл заберет его и отнесет в лес, чтоб зарядился вновь.       Когда я вернулась домой, Лиза и Света попили уже убежали наверх спать. Я же сидела в своей комнате и сон не шел совсем. Я даже улеглась в кровать, но лишь бесплодно проворочалась полчаса и снова села за стол.       В голове, словно сумасшедшие пчелы, роились мысли. Это было какое-то безумие. Поэтому, чтобы немного привести голову в порядок, взяла из тумбочки старинную толстую тетрадь Прасковьи и раскрыла ее. Интересно было прочесть, что же такого делала старая ведьма. Может и для себя найду чего полезного. И ведь нашла же! Сразу же за титульным листком, воткнутый в обложку из старых обоев, торчал конверт. Очень современный, кстати, конверт. Заклеенный.       Я взяла его в руки, повертела в пальцах и узрела надпись: “Татьяне Маревской”. Да ладно! Бабка оставила мне письмо, а я же за всеми своими заботами, даже не обратила на него внимания. Аккуратно оторвала краешек и развернула аккуратно сложенный лист, исписанный красивым почерком человека, который учился еще в старую эпоху.       И с первых же слов остатки моих волос встали дыбом.       “Дорогая моя внучка, знаю, что никогда не простишь меня после того, как прочтешь это. Прости меня, дуру грешную. Много лет я терзалась, не знала, как тебе объяснить все, что случилось, но теперь времени рассказать всю правду, не осталось.       Дело в том, что ты Татьяна Лукинична Маревская, моя родная внучка. Знаю, что не веришь мне, но так оно и есть. Все дело в том, что после рождения старшей дочери Тани, я попала в тюрьму. На долгий срок попала. Не скажу, что по клевете, нет, сама виновата. Да и не об этом сейчас. В тюрьме я забеременела вновь, от охранника и родила твою мать, Яну, которую оставила в роддоме. Сама понимаешь, очень сложно полюбить ребенка, которого родила от насильника.       Когда же твой отец привез из города молодую жену, сердце мое упало. Она не знала меня, но я не могла не узнать свою кровь. Уж тем более, что у матери твоей отметка была особая, что была с ней с рождения. Белая прядь волос на лбу и голубой правый глаз. Я не стала отговаривать Луку, хотя и знала, что ничего хорошего с Яной у него не выйдет, видела ее судьбу еще в тот момент, когда впервые увидела. И так вышло, что я оказалась права. Прости, Лука бы все равно не послушал меня, как не послушал, когда я просила его отдать тебя мне на обучение. Твой отец был очень упертый. И как его не стало, я приходила к твоей второй бабушке, но меня снова не послушали. Может быть тогда судьба своя бы сложилась иначе. Прости меня и и попробуй понять.       Оставляю тебе все, что узнала за свою жизнь. Пусть это принесет тебе пользу. Тебе и Лизе, она твоя родня. Вдвоем вы никогда не пропадете. Еще постарайтесь сохранить моего фамильяра, он поддержит там, где не справятся другие.       Прости еще раз, внучка, поддержи Елизавету и пусть вас хранит Бог!”       В смысле внучка? Это не укладывалось у меня в голове. Это было уже чересчур для одного дня. Я схватила листок и опрометью бросилась во двор. Залетела в хлев, но никакой козы там не было. И тут до меня дошло – я даже не могла вспомнить, куда делась рогатая скотина после того, как встало солнце.       – Ну, ничего, подожди, фамильяр хренов, я тебя еще найду и узнаю все! – выдохнула я, взбираясь по лестнице на сеновал.       Андрей не стал ругаться, что не дала ему отдохнуть. Лишь молча взял письмо и принялся читать, причем достаточно безэмоционально. Дочитал, опустил руки с листком и задумчиво посмотрел на меня и коротко прыснул смешком.       – Да уж, интересная ситуация получается, – произнес он так же задумчиво, почесал затылок, – ты, кстати, извини за волосы. У меня не было времени на раздумья. Если бы этот оборотыш вытащил тебя на улицу, я бы тебя не спас.       – За мои волосы ты еще расплатишься. Об этом что думаешь?       – А ты?       – Я не знаю. По идее, я должна драть остатки волос, бить посуду и голосить на весь дом, а мне пофиг. Ну, дочь, ну вот так вышло, ну как угодно, да хоть бы самого папы римского внебрачный отпрыск. Я это уже переплакала в свое время, поэтому сейчас даже не знаю, как реагировать. Мне, как бы это помягче сказать, похрену что ли!       – Ну вот и забей, и не думай даже! – пожал Егерь плечами, потянулся и упал на покрывало. – С козой что делать собираешься? Фамильяр, мать его!       – Если я попрошу тебя ее убрать, Лиза мне это никогда не простит.       – Я могу сделать так, что она никогда не узнает этого.       – Не надо, пусть бегает. Она ночью мне жизнь спасла.       – А еще она ведьмин аккумулятор, – Андрей снова потянулся и вдруг похлопал по покрывалу возле себя.       Я приподняла бровь, но все же примостилась рядом, положил голову ему плечо.       – Только руки подальше от яиц держи, пожалуйста, – пробурчал он и коротко поцеловал меня в висок, – поздравляю с боевым крещением, злоба. Спи.       – Может все-таки уехать отсюда? – я коснулась его скулы пальцами. – У меня все-таки дети.       – Тут уж сама думай, Тань, я не вправе решать за тебя.       – Ты поедешь со мной?       Андр, вздохнул, и я отчетливо почувствовала отрицательный жест.       – Нет, Таня, я не могу оставить это место. Ты не видела, что тут происходило до того, как я появился. Не могу я отобрать у здешних людей надежду.       – Тогда давай сделаем это место таким, чтоб людям было безопасно жить       – Я и так стараюсь, неужели недостаточно? – он прижал меня к себе крепче. – Давай спи, я устал, как скотина! Все проблемы будем решать по мере появления.       И затих. Задремал, не прошло и десяти секунд. Я тоже прикрыла глаза, стараясь отключиться. Внизу, в хлеву послышалось шуршание. Гребанная коза вернулась и теперь жевала сено в своем закутку.       – Ну, зараза, – шепнула я, – с тобой мы еще поговорим. А это еще что?       Снизу послышался тихий шепот и странные звуки, которые начала издавать Чернавка. Стало безумно интересно, я попыталась встать, но крепкая рука Егеря удержала меня на месте.       – Лежи ты, блин. Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!       – Что там происходит?       – Домовой блин там происходит! Шерсть ей чешет. Коня же у тебя нет или коровы.       – Какой домовой?! – у меня чуть кровь не остановилась.       – Самый обыкновенный, маленький, волосатый. Дом защищает. Ксения ему каждый вечер ставит молоко в закутку. Ты не видела что ли ни разу?       – Скажи мне пожалуйста, у меня крыша скоро поедет?       – Глупая, это жизнь наша, та самая, от которой современные люди отрекаются. Тань, лежи, нефиг за ним наблюдать. Потом покажу, если захочешь. Но не сейчас. Дай ты мне один день нормально подремать.       И снова отрубился.       Я еще послушала бормотание внизу, пока сама не начала дремать, убаюканная то ли наговором, то ли песней.       – Андрюха, вставай, мы шашлыки пожарили, мясо стынет! – голос Кирилла эхом пронесся по двору.       Я дернулась, вырываемая от сна. Неужели они там все во дворе?! Это ж они сейчас…       – Андрюха, ты чего там все дрыхнешь? – дверь на сеновал скрипнула и голова Атамана показалась проеме. – Анд… ой, извините!       – Кир, там много народа? – прошептала я заговорчески.       – Сейчас все улажу! – белозубо оскалился тот и исчез внизу.       – Блин, нет покоя в этой жизни, – пробурчал Егерь и накинул мне на плечи куртку, – беги в дом, он вроде ребят по поручениям разогнал.       – Чего это они маевку в конце дня устроили, – прошипела я спускаясь вниз.       – Да Кир-затейник вспомнил, что у меня сегодня день рождения.       – Чего? – я замерла в дверях. – Ты почему молчал?       – Ну, ты и не спрашивала.       – Я же подарка не приготовила.       – Живая осталась, уже подарок! Беги уже. Потом поговорим!       Я кинулась в дом мимо ухмыляющегося Кирилла, поднялась в комнату и принялась хаотично приводить себя в порядок. Волосы были в ужасном состоянии, я прижала их обручем и накинула более-менее симпатичную одежду и пуховик и лишь после этого вышла к собирающемуся во дворе народу.       Было еще грязно после моросящего ночью дождя, поэтому мы стояли на веранде. Парни позволили себе немного алкоголя, так как ночью еще предстояло дежурство. Андрея поздравляли, но он оставался таким же малоэмоциональным, хотя по теплому блеску в глазах я видела – ему приятно это внимание. Для себя решила купить ему что полезное, как только удастся вырваться в город.       Солнце уже садилось за горизонт, когда я подошла к Андрею.       – Я с тобой пойду, – произнесла безапелляционно и Егерь едва не подавился куском шашлыка.       – Этого еще не хватало! Нет уж, мне хватит того, что тебя оборотыш едва в окно не вынес. Ты ж при виде упыря в сознании остается только косвенно!       – Это было в последний раз. Сегодня я буду полезной!       – Тань, мне якорь не надо, я и так устал, как собака. Тем более, теперь у тебя дети.       – Я действительно буду полезной! – я посмотрела на него серьезно как никогда и Андр грустно вздохнул.       – Попробуй только занеметь, я тебя не в склепе закрою, я тебя в саркофаге графа закрою!       – Договорились, идем!       Мы пожали друг другу руки, распрощались с ребятами и пошли собираться для первой моей настоящей охоты.       От автора.       Кирилл проводил удаляющуюся парочку слегка насмешливым взглядом и посмотрел на стоящую в сторонке Ксению, которая сейчас коротала время за тем, что лениво жевала кусок мясо, изучая заколоченное куском фанеры окно.       Он медленно подошел к Матушке и достаточно чувствительно хлопнул по плечу.       – Ну, поздравляю, ты, наша героиня! – поздравил он, но она в этот же момент согнулась почти пополам, вскрикнула и отпрянула в сторону, придерживая рукой правый бок.       – Ты ненормальный?! – взгляд Ксении метнул молнию. Но Атамана это не испугало, скорее взволновало.       – Сильно болит?       – Не твое дело!       – Я могу помочь, дай погляжу.       – Не нужна мне твоя помощь! Само пройдет!       – Ксения, – Кирилл достаточно крепко ухватил ее за руку, не позволяя высвободиться, а применять силы при чужом человеке она не решилась, да и бок сводило болью так, что трудно было дышать, – хватит воспринимать меня, как личного врага, я просто хочу тебе помочь и могу это сделать. Твоей хозяйке я помог.       Она задумалась. Действительно, Татьяна Лукинична говорила, что после его лечения ей стало намного легче, а у нее, Ксении болело так, что сил едва хватало терпеть. Матушка вздохнула, как могла.       – Хорошо, помоги, но если попробуешь провести какой трюк, я тебя сожру!       – Да понял тебя, грозная воительница. Придется немного подождать. Как народ спать ляжет, придешь в баню.       – Куда?!       – Не кудахтай, в баню, она у вас чистая, там очень удобно проводить подобные процедуры.       – Хорошо, – процедила она сквозь зубы и пошла в дом, – и зачем я на все это соглашаюсь?!       В бане к ее приходу было тепло, но не жарко, Кирилл сделал так, чтоб ей было комфортно. Атаман ждал ее, перебирая в руках несколько цветастых платков, вертя их в руках, будто играя. На нем были надеты легкие брюки и майка, красиво очерчивая шикарную мужскую фигуру, будто красуясь перед ней. Ксения потопталась на пороге.       – Заходи, не выхолаживай помещение, – Кирилл встал и протянул ей платки на вытянутых руках, – выбирай, что ты хочешь сейчас лечить?       Матушка задумалась, разглядывая яркие, желтые, зеленые и алые оттенки. Она не знала, что ожидает он от этого ее выбора. И она ухватила тот, который был ближе всего к ней – зеленый с нежным узором.       – Хочешь гармонии, хорошо, тяжелые раны оставим, только снимем боль. Ты ведь не за этим пришла, как я и думал.       – Ты слишком много думаешь, – буркнула Ксения и стянула куртку.       – До трусов разденься, мне шмотки мешают!       – Ты что себе позволяешь.       – Не хочешь, вали домой!       – Злыдень, – прошипела Ксения и сбросила юбку и футболку.       – Ляг на полати, – он легко подтолкнул ее в плечо, – задом кверху.       Ксения фыркнула, но все же подчинилась, и он медленно начал касаться ее головы, шеи, плеч.       – Сильно приложилась, – пробурчал Кирилл, – голова кружится? Болит?       – Немного. Больше бок.       – Забилась. Хорошо, что ребра не сломала, – он достаточно ощутимо прижал ладонь к ее боку и по телу Матушки разошлось приятное тепло.       Он начал аккуратно растирать ее спину сквозь майку. Разминал плечи, спину. Ксения тихонько заскрипела зубами. Ей было и больно, и приятно одновременно. Стало немного больно, когда он слегка прижал бок, но она вытерпела.       Кирилл зашептал что-то, после укрыл ее платком.       – Полежи, так сильно болеть уже не будет, – произнес он и вышел прочь, – подремай, я потом разбужу.