«Я не знаю кто вы, но мне всё равно, Ведь мои глаза смотрят вам в душу. И моя душа, чёрная, как вороново крыло Открывается для всех вас. Бейте её, как боксёрскую грушу.»
— Что ты сказал? — вздрогнув, однако спокойно спросил Юкичи. — Потом. С вами будет отдельный разговор, Фукудзава-сан, — мальчик улыбнулся, однако эта улыбка была холодной, до чёрта фальшивой, а взгляд безразличным. — или вы хотите, чтоб я раскрыл вас и ваше прошлое? — Кхм, ладно, давайте разберемся. — Да, например, что за розыгрыши? У тебя совсем другая способность! — Куникида недоумевал. Либо Осаму всегда был шутом, который просто отлично играет, либо это… аномалия какая-то. — А, да? Какая в вашем времени моя способность? — Ты же можешь узнать краткую информацию об этом месте, почему бы не использовать её? — Кенджи спрыгнул со стола, встряхнув своими короткими светлыми волосами. Он по-птичьи склонил голову набок, заинтересованно смотря на Сюдзи. Парню любопытно. — Кенджи, — ребенок ласково посмотрел на фермера. — мне не обязательно узнавать то, что можно узнать у вас. — Но почему тогда ты узнал наши имена и способности, если ты и без того можешь спросить? — Акико повернула к нему голову, стоя рядом с кулером. — Йосано-сенсей, вы же умная девушка. Зачем спрашивать, если уже знаете ответ? — это же до чёрта логично! Они вполне могут быть плохими ребятами! И Шуджи сейчас не хочется ни с кем драться. — Мне любопытно, верны ли мои догадки, — взгляд прищуренных карих глаз блуждал по врачу, Цусима искал хоть малейшую деталь, которая указывала на то, что ему врут. Однако единственное, что всё больше понимал ребёнок, что эта Акико Йосано не очень-то и изменилась. Её добрые лиловые глаза, такие умные и светлые, смотрели прямо на него. Это правда была она. Та Акико Йосано, что разгадывала кроссворды и читала про бабочек вместе с ним. Та Акико Йосано, что с такой любовью рассказывала о человеке, который подарил ей заколку в виде бабочки. Та Акико Йосано, что со страхом в глазах смотрела на главврача с пистолетом в руке. Та Акико Йосано, ради которой он был готов пожертвовать всем. Даже своей свободой. Равенетт, в одной руке сжимая бумажный стаканчик, а другой нервно постукивая по столу пальцем, с нервной улыбкой смотрела на ребёнка. Она боялась. Только вот, чего — спугнуть, или его самого? Девушка была взволнована. Узнала ли она его?***
Акико догадывалась. Она знала Сюдзи Цусиму. Этого… Этого бедного ребёнка, которого сломал человеческий эгоизм и жестокость реального мира. Однако он всё также был с ней дружелюбен и мягок, поддерживал как никто другой, казалось, он чувствовал всю её боль. Он понимал её. И они были похожи. Два одиноких, сломленных человека нашли друг друга, смеясь в объятиях, когда узнавали очередной забавный факт о бабочках, или слушали истории взрослых. И Сюдзи также ненавидел. Ненавидел себя и свою способность. Очень рано понял, что в мире эсперов нет цены человеской жизни. Понимал боль утраты своей подруги, понимал её чувства. И именно поэтому Цусима спас Йосано? Акико не понимала. Зачем? Как можно поставить свою чью-то жизнь выше своей собственной? Как можно пожертвовать своей свободой? Она знала, что Сюдзи старался ценить свободу и делал всё, чтобы получить её. Доктор помнила, как он с теплотой рассказывал о друге, который в свои шесть уже ценил свободу больше, чем свою жизнь. Девушка знала, что ребенок запутался в жизни и смерти. Свобода — это освобождение? Но что есть «освобождение»? Это оковы, которые сняли с ваших рук, или это когда не надо никого слушаться? Когда чувствуешь себя легко и окрылённо? Можно ли найти свободу в грешном, жестоком мире, или ее обретают только после смерти? Ведь когда ты умрёшь, тебе не надо никого слушаться. Когда ты умираешь все твои проблемы переходят на близких — родителей, сестер, братьев, друзей. Или же после смерти ты будешь с вечным чувством вины? Акико снова не понимала. Ведь жизнь — это череда бесконечных приключений, которые втянут с головой, и ты не будешь знать ни горя, ни печали. Но как в мире не знать про жестокость и грехи? Ведь рано или поздно придётся снять розовые очки. Но пока ты живёшь нужно жить, а не существовать! Правда ведь? Однако пока дети думают так в своей комнате, их родители грустно смотрят на них, думая, как выплатить новый кредит. Получается, что смерть лучше жизни? Ведь жизнь — это мимолётное разочарование в себе и людях, а смерть — это богатство бессмертной души, и всё ещё разочарованный в жизни и людях, но... но что? Вас ждёт бесконечность в облаках. Скука. Скука хуже боли — одна простая истина, и что выбрать? Скучно, но умиротворённо ждать чего-то после смерти, или мимолётное разочарование, но наполненное эмоциями и красками, которое дарует жизнь? И если так подумать, то если душа бессмертная — она не умирает. Получается бесконечно разочаровывается? Но ведь жизнь — что-то настолько же мимолётное, как падение листка с дерева. Бесконечность это про смерть. Получается, что бессмертная душа — это жизнь, наступающая после смерти? Но ведь человек — это всего-навсего оболочка души. Значит человек живёт всегда? Значит смерти не существует? Или жизнь это лишь вторая смерть, наступающая после смерти мёртвой оболочки? Или же единственное, чего не существует — это свободы? Йосано запуталась. Продать бессмертную душу ради ещё одной мимолётной жизни? Но тогда почему люди так хватаются за жизнь? Они... боятся? Но чего? Неизвестности? Но Сюдзи всегда был особенным. И в своем юном возрасте его сломали. Это хрупкое доброе сердце разбили. Изрезали. Воткнули несколько ржавых кинжалов. Мучали. Играли с его чувствами, как лисица с мышкой, которая мучает, лапой бьёт, но никогда не убивает. Девушка не верила, что её друг — это Дазай. Тот самый Осаму Дазай, что безрассудно прыгает в реку, или быстро связывая петлю, пытается повесится в чайной. Тот самый гениальный стратег и бывший мафиози, при этом ученик Мори Огая — её худшего кошмара. Через незашторенные окна проникал солнечный свет, блики отражались в глазах ребёнка. И сейчас, в более старшем возрасте, она увидела пустоту в этих глазах. Те глаза, которые она знала живыми, светлыми, были мертвы. Или они всегда были такими пустыми и безразличными, а она просто не замечала? Но этой пустоты не было у взрослого Дазая... ... Так ведь?***
Да, так.
Но ведь это неправда...
Пусть думают, что правда.
Но... но почему?
Люди должны думать, что всё в порядке, Шуджи.
Но ведь ничего не в порядке!
Они отвернутся от вас, если узнают. Ты этого хочешь?
Нет...
Правильно, значит натягивай улыбку и иди.
Я... не могу.
Прекрасно. Тогда они увидят все ваши слабости. А люди не любят слабых. Думаешь, они бы стали тебя спасать? Нет. Ты слаб. Он слаб. Вы оба слабы.
Но... но ведь мы все одинаковы!
Ох, Шуджи... Ты всё ещё в это веришь? Мы можем увеличить количество вольт.
Н-нет, не надо... Мы всё сделаем.
Надеюсь, он поймёт, что только Осаму умеет мастерски натягивать улыбку.
***
— В нашем времени твоя способность — обнуление. Ты можешь обнулять силы врагов одним лишь касанием, — Ранпо включился в разговор. Ему было любопытно. Осаму Дазай — единственный человек, которого он не смог разгадать. Роман без начала. И сейчас Эдогава тоже не понимает. Ему нужно больше подсказок. Почва для размышлений. Другая способность? Это интересно... Бинты — не настолько интересно, но довольно любопытная деталь, о которой и в агентстве и, похоже, в Мафии ходили слухи. Кто-то говорил, что это стиль, и Дазай впустую расходует медицинский материал, кто-то — что там шрамы от ранений и попыток суицида. Кажется, кому-то даже пришло в голову, что это способ скрыть своё тело, из-за сексуального насилия, избиений или пережитого изнасилования. — Обнуление? А они становятся всё изобретательней... — последнюю часть мальчик произнёс шёпотом, почесав подбородок и выглядя задумчивым, однако Танидзаки его всё же услышал. — «Они»? Кто это? — А? А, потом, всё потом. Сейчас не время. Могу поотвечать на другие вопросы. — Другие? Ладно, — Харуно подошла к мальчику со спины, напугав взрослых. Ранее она не давала о себе знать. — сколько тебе лет? — Хм, а по мне не видно? Сколько бы вы дали? — Около семи-восьми, — сказал Джуничиро. Наоми, недавно проснувшись, кивнула, соглашаясь братом. — Восемь, — Куникида поправил скатившиеся очки. — Семь, максимум, девять, — Йосано улыбнулась. Осаму любил устраивать угадай-игры. Например, это он начал традицию отгадывать прошлую работу коллег. — Я выгляжу настолько мелким? — Цусима вскинул брови. — мне двенадцать. Сказать, что работники были шокированы — ничего не сказать: ребенок выглядел слишком маленьким для своего возраста. Был излишне худым и миниатюрным. Взрослый Дазай никогда не любил говорить на тему своего здоровья, не любил больницы и врачей. Но даже с тремя слоями одежды(и это не считая бинтов, которые, как узнало агентство, были не только на руках и шее детектива, но и по всей длине ног и от плеч до рёбер) было видно, насколько он был худым. Даже не худым, а тощим. — Это... это не здоро́во, Сюдзи-кун, — Акико с широко раскрытыми глазами смотрела на Цусиму. — Знаю, но мне нормально. Вроде живой пока, — коллеги обеспокоено переглянулись, и лишь вечно оптимистичный Миядзава считал, что это даже немного круто. — Ладно, как насчёт бинтов? Откуда они?! Ты с ними родился, что ли?! — настала очередь вопроса от Доппо. — Во-первых, бинты используются по назначению — от ран, во-вторых, немного нетактично, не считаешь? В-третьих, естественно я не родился с ними, ты что, тупой? Ранпо рассмеялся. По лицу текли слёзы, сам детектив схватился за живот. — Этот парень потрясающий! Он... Он назвал тебя тупым! А ты... Твоё лицо! — мужчина не мог унять свой хохот, но, когда более-менее сделал это, продолжил. — чёрт, ты нравишься мне всё больше! Йосано еле сдерживала себя, чтобы не расхохотаться, Харуно прыснула в кулак, похоже, только опешивший от такой наглости Куникида и всегда спокойный Фукудзава не смеялись. — Ладно, думаю, нам следует подумать обо всём этом позже, а сейчас, у кого он может пожить? Возможно, можно со мной, но у меня довольно много врагов, которые могут вломиться. — Я живу вместе с Катаем, нам самим места мало! — не было секретом, что Доппо и Таяма встречаются. По-крайней мере, не после того, как катастрофа в лице Осаму Дазая сфотографировала целующихся парней в кафе(в тот день Куникида еле как смог вытащить бывшего информатора на улицу). Сколько же подколов было по типу: «Куникида-ку-у-ун, а как же идеал девушки?». М-да, нехилых подзатыльников получал анти-эспер. — Я тоже не могу сейчас жить с ребёнком, — врач покачала головой. Внезапно подал голос Ранпо: — Думаю, Я смогу. Это будет... любопытно, — детектив ехидно усмехнулся. — Значит, решено. На сегодня свободны, рабочее время подходит к концу, собирайтесь. И, Ранпо, не корми его одними сладостями. Нам не нужно, чтобы у него развился кариес или, ещё лучше, сахарный диабет, — старший детектив закатил глаза, но кивнул головой. Идти против президента не лучшая затея. — Йосано-сенсей? — врач нервно сжала стаканчик. Она не хотела оставаться с ним наедине. Хотя ей нужно было это, но... не сейчас. Она не готова. — И-извини, я... мне нужно... в больницу! — Но ведь- ... — Накаджима не дал закончить взмах руки наставника, мол, не надо. — Значит, не сейчас... Что ж, до завтра, Эйлир.