Когда уйдем со школьного двора

Петербург Антону нравился. Даже когда он полностью погружался в унылую серость, город всё равно оставался для него ярким: его раскрашивали жёлтые пятна домов, огни мостов и ебанца горожан. Да и в унылой серости были свои плюсы: так ещё приятнее было находиться за её пределами, например, дома у Поза. Тот тоже жил на Ваське, но, в отличие от Антона и его крошечной съёмной студии, переделанной из бывшей коммуналки (всё как положено, душ на кухне), Позов жил в одном из элитных ЖК с парком и видом на Неву. В его огромной квартире было хорошо и уютно, и дело было даже не в свежем ремонте в тёплых тонах, а в тут и там разбросанных игрушках, многочисленных фотографиях на стенах и торчащей из-под холодильника детской тапочке с Майком Вазовски. — Блин, Шаст, ну откуда я мог знать? — Димка достал из холодильника ещё пару бутылок пива. — Ты что, думаешь, мы с Алексеичем о режиме работы школы разговаривали? Мы говорили за жизнь! За мировую несправедливость! — То есть вы бухали? — флегматично уточнил Антон. — Конечно, бухали, а что ещё можно делать с соседями по даче? Они существуют для того, чтобы приходить пожрать твой шашлык, постоять среди огорода, уткнув вот так, — Поз показал, — руки в боки, сказать: «Нормас у вас картошечка растёт». И, конечно, чтобы периодически с ними бухать. Антон про дачи ничего не знал. Ну, про позовскую знал, конечно, он ездил в Лосево обычно на майские и пару раз летом, но это же был опыт гостя, а не владельца. Он там в основном ел, спал, пил и сопротивлялся попыткам Поза припахать его к физическому труду. — В общем, наебал ты меня с этой работой, — покачал головой Антон. — Три месяца отпуска — ага, щас. Меньше двух месяцев! — Вот это ты зажрался, — хмыкнул Дима. — Меньше двух месяцев отпуск у него. Но с каникул я, конечно, охуел. Что, блядь, учителям делать в школе на каникулах? С осенними каникулами проёб вышел знатный. В пятницу Антон ушёл с работы с полной уверенностью, что в понедельник — тридцатого октября — ему никуда, как и школьникам, не надо, и спокойно чилил все выходные. Не нажирался, но выпивал, спать ложился далеко за полночь и был совершенно не готов к тому, что в полдесятого утра ему позвонит встревоженная Ида с вопросом, куда он проебался. Ну, Ида, конечно, не так спросила, но смысл был тот же — Антон Андреевич должен был быть на работе с девяти утра, а скоро уже педсовет, где его отсутствие будет замечено. Он опоздал на собрание почти на полчаса, получил от Арсения Сергеевича «Пришлите мне потом свой график работы в каникулярное время, потому что, очевидно, вы сами свои рабочие часы определяете», сказанное сквозь зубы, но доёбки завуча Антона всё больше веселили. А вот работа на каникулах — нет. — Да хуйней на каникулах учителя занимаются, — Антон постучал пальцем по бутылке. — Журналы заполняют, отчёты по успеваемости пишут и чай пьют. — А чё там твой этот… Арсений Хуекукуевич? — Позов прикрыл кухонную дверь — жена и дети давно ушли спать. — Арсений Сергеевич, — вздохнул Антон. — Да он после проверки уставший походу, даже особо не приставал, так, в подсобке сказал убраться и списанные книжки из библиотеки в подвал напряг таскать. Он вообще мужик неплохой, — он сделал ещё пару глотков пива. — Умный, всю эту педагогическую муть объясняет классно, если не залупается. Одевается прикольно очень, там такие костюмы, пиздец, ты б видел. У него один есть, знаешь, чисто ядрёно такой фиолетовый, просто сирень на спидах. И всегда такой выглаженный, жилеточка, рубашечка, пиджачок, брючки узенькие. — И жопа в этих брючках норм, да? — Ну… — Антон собрался было ответить, но вовремя сообразил, что Поз прикалывается. — Да иди ты нахуй. — Ой, Анто-оха, — Димка заржал. — Пришёл в школу и вместо молоденьких училок началки на мужика залипаешь. — Да там этих молоденьких училок две штуки и обе замужем. — А Арсений твой не женат? — Да чё ты пристал, — беззлобно огрызнулся Антон. — Вроде не женат. — Пристал, потому что знаю тебя, — Поз улыбнулся. — Твоя ориентация — это ж не мужики и бабы, а возвышенные ебанаты любого пола. Антон приложил определение «возвышенный ебанат» к Арсению Сергеевичу. Получилось так себе, потому что тот был ближе к «принципиальной скотине с недоёбом». — Ну не важно, какая там у меня ориентация, потому что я его раздражаю дико. И даже если бы не раздражал, это ж, во-первых, неуставные отношения, — Позов скептически приподнял бровь. — А во-вторых, он же не гей. — В сиреневом-то костюме? — Дима поднял вторую бровь. — Да при чём тут костюмы, — Антон фыркнул в горлышко бутылки. — Я-то, блядь, в своей коллекции футболок с пивозавром прям классический представитель ЛГБТ-коммьюнити. — Надо его Гошке показать, у него этот ваш гей-радар работает. — У меня тоже работает, — возмутился Антон. — Ага, как же, я что, не помню, как тебя Булаткин засосал, а ты ему так удивлённо: «Егор, но ты же натурал?», — Позов усмехнулся и покачал головой. — Так что, если ты говоришь, что твой Арсений не гей, это почти сто процентов значит, что он гей. — Ну, даже если так, — Антон нахмурился. — Это же не значит, что мы должны друг другу нравиться. Тебе ж не все подряд женщины на улице нравятся. — Это понятно, — Позов потряс пустую бутылку. — Но ладно, чё я тебя вообще убеждаю, будто мне надо, чтобы ты с мужиками мутил. Говорю тебе, фокусируйся на училках, они сейчас на репетиторстве нормально так денег поднимают. Денег на репетиторстве училки может, и поднимали нормально, но не столько, сколько думал Поз: тот относился к делу сухо и считал, что учитель спокойно может отработать рабочий день в школе, а с трёх дня принять ещё несколько учеников без перерывов. Поэтому мнение Позова и по другим вопросам ставилось под сомнение. Особенно, конечно, мнение об ориентации Арсения Сергеевича. Ну серьёзно, мужик выглядел так, что своим сжатым очком не просто хуй, а арматуру перекусит. Тем не менее мысль эта Антона не отпускала. Это был интерес даже не романтический, а такой, с каким в три часа ночи смотришь Дискавери: наблюдение за гепардами в саванне дико увлекает, но вживую один на один с ними оставаться не хочется. Арсений Сергеевич тоже, несмотря на всю свою красоту, явно мог отгрызть лицо. Красота его была, конечно, завораживающая, особенно холодные голубые глаза, которые Антон вспоминал чуть ли не чаще, чем его ноги и задницу. Настолько часто, что, когда, стоя перед школой в последний каникулярный понедельник перед началом четверти, он увидел выходящую из ворот женщину, ему сначала показалось, что у неё было лицо Арсения Сергеевича. Такие же большие голубые глаза и тонкий нос, только лицо круглее и от этого как-то добрее. Лет ей было на вид около шестидесяти, и выглядела она так, словно Арсений Сергеевич стал интеллигентной питерской бабушкой. — Ой, здравствуйте, — вдруг сказала женщина, останавливаясь перед ним. Антон отбросил сигарету. Неодобрительный взгляд, с которым она проследила за упавшим окурком, был ужасно похож на арсеньевский. — Простите за беспокойство, но вы случайно не новый учитель физкультуры? — Я? — растерялся Антон. — Э-э-э, да? — Извините, что я так неожиданно. Меня зовут Татьяна Арсеньевна, я мама Арсения Сергеевича Попова. Я просто всех учителей в школе знаю, а вас не встречала, только слышала, — она улыбнулась. Значит, это не он сошёл с ума, это просто Поповы начали его окружать плотным кольцом. — Антон, — вежливо кивнул он. — Здравствуйте. Вы похожи очень. Только вы, конечно, симпатичнее. — Куда уж мне, — коротко рассмеялась Татьяна Арсеньевна. — Арсений о вас рассказывал, а тут я вижу, подходящий под описание молодой человек у школы стоит. Ну, как вам? Вы же раньше никогда не преподавали? Взгляд у неё при этом был хоть и дружелюбный, но чем-то напоминающий преподавателя на экзамене, который принимает ответ от троечника. — Не преподавал, — помотал головой Антон. — Да здорово в целом, особенно под чутким руководством Арсения Сергеевича. Он мне и с рабочими программами помог, и с уроками. — Под чутким руководством? — хитро сощурилась женщина. — Достаёт вас? Вы не подумайте, мне, конечно, приятно слышать, какой мой сын хороший, но я ведь его знаю. — Ну он же забавно это делает, — решил честно ответить Антон. — Злится, бесится, а в итоге всё равно помогает. — М-м-м, — совсем как-то по-арсеньевски задумчиво промычала Татьяна. — Антон, а не хотите к нам завтра в гости? Мы с мужем просто хорошо всех педагогов школы знаем, обычно на чай по весне зовём, а вы, получается, не по графику появились. Надо восполнять пробелы, — она улыбнулась и выжидающе посмотрела на Антона. Какие такие пробелы, хотел спросить Антон, но, очевидно, все Поповы гипнотизировали его, как удав Каа незадачливую мартышку, поэтому он сказал: — А давайте. Оказалось, что родители Арсения Сергеевича жили совсем близко — в одной из сталинок, окружавших школу. Обменявшись телефонами и договорившись встретиться завтра в четыре, они попрощались. Только когда Татьяна Арсеньевна перешла дорогу, чувство, что Антон только что по меньшей мере ответил на семинаре у строгого препода, его немного отпустило. Все Поповы были странные. В фойе школы поджидал Попов-младший. По-каникулярному в очередных узких джинсах и водолазке, он прижимал к груди потрёпанную книжку. — О чём вы разговаривали? — спросил он, подняв подбородок. — С этой… женщиной. — Интересно вы свою маму называете, — хмыкнул Антон. — Так вы познакомились, — вздохнул Арсений Сергеевич. — Я попросил её занести мне книгу, — он показал том с надписью «Поэты Серебряного века» на обложке. — О чём говорили? — О том, какой вы красивый, — с максимально серьёзным лицом ответил Антон. Арсений Сергеевич нахмурился: — Антон Андреевич, когда вы прекратите паясничать? — «Паясничать»? — фыркнул Антон. — Маму называете «этой женщиной», а флирт — паяснича… паясниче… — Попов внимательно наблюдал за его попытками и даже не моргал. — Паясничаньем, вот! — Антон Андреевич, — снова вздохнул он и покачал головой. — Антон Андреевич, — развернулся и ушёл. Задница у него в этих джинсах выглядела потрясающе. Надо было бы как-то поменьше на неё пялиться, но Антон хорошо знал себя и свои возможности: он не мог бросить курить, не мог есть почти все крупы, кроме гречки, не мог не блевать после водки и не мог перестать смотреть на жопу Арсения Сергеевича, когда она появлялась в поле его зрения. Если он гей, подумал вдруг Антон, то у него же наверняка отбоя от мужиков нет. Или он давно в прочных моногамных отношениях с тем, кто понимает, что человека с такой фигурой и мозгами нельзя отпускать. — О, привет, Антон Андреевич! — раздалось у плеча. — О чём задумался? О том, что жопа Арсения Сергеевича должна быть в надёжных руках, подумал Антон, но вместо этого ответил: — Привет, Ида Васильевна. Всё ещё не понимаю, зачем учителям работать на каникулах. — Это просто ложка дёгтя в бочке мёда, которой является работа в школе, — хохотнула Ида, выходя из-за его спины — румяная с улицы, улыбающаяся, хоть сейчас на открытку «С 1 сентября». — Но ты, конечно, скажешь, что главная ложка тут Арсений Сергеевич. — Да нет, просто бочка не с мёдом, — фыркнул Антон. * Вторник был выходной — День флага или единства, Антон плохо запоминал такие праздники, — и вообще-то он не планировал приезжать на Петроградку. С другой стороны, возможность увидеть дом родителей Арсения Сергеевича его интриговала. И ещё казалось, что если он не приедет, то Татьяна Арсеньевна куда-нибудь напишет и его отчислят. Куда напишет и откуда отчислят, было не очень понятно, но чувство было таким сильным, что надо было уточнить, не преподавала ли она где-то. Антон жил в старом фонде, но его дом был похож одновременно на наркопритон и на творческую коммуну: грязно, вонюче, но на стенах парадной вместо «Вася лох» — стихи Маяковского. Родители Попова жили в сталинке, у которой были совсем другие вайбы — парадная с целой плиткой на полу, чистенькими стенами с лепниной и цветами в горшках на лестнице. Он немного помялся перед высокой деревянной дверью квартиры номер шестнадцать, переложил во вспотевших ладонях торт — вчера он писал маме, чтобы спросить, что можно принести на чай, — и позвонил. — Иду-иду! — глухо раздалось из-за двери. — Какой вы пунктуальный, Антон! Здравствуйте! Без шубы и шапки Татьяна Арсеньевна ещё больше была похожа на своего сына — довольно высокая для женщины, темноволосая и белокожая, только улыбалась она гораздо приятнее: как-то добро и открыто, у глаз собирались морщинки, а сам взгляд был весёлым. Арсений Сергеевич, наверное, так улыбаться не умел. — Проходите, я как раз чайник поставила. Ой, вы с гостинцами, спасибо! Серёжа! Антон Андреевич пришёл! В глубине тёмного, заставленного книжными стеллажами коридора, появилась высокая фигура. — Ага! — пробасила фигура. — Живой человек прямиком из змеиного логова! Они тут все, получается, были немного угрожающими личностями, подумал Антон и протянул руку. Сергей Андреевич (с шутками про приличное отчество, «без всяких этих малахольных Арсениев») был ростом с Антона, раза в три его шире, и очки в тоненькой оправе были, казалось, попыткой сделать гопника из Мурино интеллигентным человеком. Помогало мало. Хотя говорил он очень правильно, похоже на Арсения, но Антон всё ждал, когда Попов-старший скажет «ну бля» в конце предложения. Тогда бы Антон смог расслабиться. Пока не получалось. Предложив ему тапочки (Антон в последний раз так тщательно выбирал носки и осматривал их на предмет дырок, когда ходил ебаться, но сегодня случай был гораздо серьёзнее), его повели в гостиную — ещё больше стеллажей с книгами, так, что о цвете стен можно было лишь догадываться, что они были тёмно-зелёными, — большой потёртый, но выглядящий очень уютно, диван, пара кресел и круглый стол, накрытый белой скатертью. Антон в таких квартирах не был. В таких больших и вообще в сталинках — конечно, но в таких, чтобы всё в них говорило: «Твоя любимая книга — «Мастер и Маргарита»? Ха-ха, какой милый юноша, неплохой выбор для семилетки», — никогда. — Ну, рассказывайте, Антон, — начала Татьяна Арсеньевна, наливая чай в тонкие чашки — наверное, из фарфора, он в душе не ебал. — Откуда вы, где учились, где работали? И Антон рассказывал: про Воронеж и физкультурный, про КВН и многочисленные работы, с каждым словом чувствуя, что он здесь не просто не в своей тарелке, он даже не из этого сервиза. Он вообще салатница из икеи за сто двадцать рублей. Поповы слушали внимательно, Сергей Андреевич как-то благодушно отнёсся к тому, что Антон работал на самых низких позициях, и поделился, что и сам в молодости подрабатывал грузчиком. Правда, ещё он добавил, что разгружал корабли в порту по ночам, а днём учился в аспирантуре, что несколько снизило их взаимопонимание. Они действительно оба были преподавателями, что объясняло интонации и взгляды Татьяны Арсеньевны, и не учителей в их семейном древе вообще было всего пару человек — да и те врачи. Стало чуть понятнее, почему Арсений Сергеевич вырос с палкой в жопе. Фотография, кстати, маленького Арсения мозолила Антону глаза уже полчаса. Она стояла за стеклом шкафа напротив, и Арсений Сергеевич на ней был примерно того же возраста, что и второклашки Иды Васильевны: маленький, худенький с огромными глазами и с ещё довольно открытым лицом. — А это Арсений Сергеевич? — решился всё же спросить Антон, кивая на фото. — Да, — улыбнулась Татьяна Арсеньевна. — Это Арсений. Хотите ещё вам фотографии покажу? А, значит, это совсем такой вечер: он рассказывает им, где учился и работал и кто у него родители, они — оценивают и показывают детские фотографии сыночка. Супер, как раз опыт, которого у Антона пока не было. Он рассматривал фотографии Арсения-подростка — тот как-то проскочил стадию гадкого утёнка и, казалось, всегда был изящным и красивым — когда в коридоре щёлкнул замок и звякнули ключи. — Это я! — объявил знакомый голос. Антон с трудом подавил нервный смешок. — Галина Петровна опять поймала в парадной с рассказами о своей работе в Мариинке. Мне кажется, я скоро сам смогу написать автобиографию «Я — балерина», потому— Он появился в дверях смешной и непривычный: мягкие брюки, вязаный дурацкий свитер ярко-красного цвета — совсем не из тех модных свитшотов для школы — тапочки на ногах. И лицо, вытянувшееся при виде Антона, ещё не успело собраться в привычную козью морду и было неожиданно мягким. — Здрасьте, Антон Андреевич, — сказал Арсений, моргая. — Не ожидал. Мам? — он растерянно перевёл взгляд с одного родителя на другого. — Мы с Антоном вчера познакомились, — сдержанно ответила Татьяна Арсеньевна, но вид у неё был хитрый и довольный. — Мы же всех твоих коллег на чай зовём. — Да, но не индивидуально же! — как-то жалобно возмутился Арсений. — Особый случай, — пожала плечами Татьяна Арсеньевна. — Ты садись, я сейчас принесу тебе чашку и ещё чай заварю. Сергей Андреевич пробормотал что-то совсем невразумительное, очевидно, решил даже не притворяться, что у него есть настоящий повод, чтобы выйти из комнаты. — Так, — зашипел Арсений Сергеевич, когда они остались одни. — Теперь объясните, что вы тут на самом деле делаете? — Чай пью, — развеселился Антон и приподнял чашку. — Антон Андреевич! — шёпотом рявкнул Арсений. — Прекратите паясничать! — Я же вам вчера сказал, это я не паясничаю, это я так флиртую. Вот, пришёл с вашими родителями знакомиться. — Вы… — Арсений Сергеевич закрыл глаза и сжал пальцами переносицу. — Вы только при них так не шутите. Ого, подумал Антон. Ого, блядь! — А что, ваши родители не знают? — осторожно спросил он. — Конечно, они не зна… — начал было Арсений, но тут же захлопнул рот. — Так! Им не о чем знать, а вы прекратите эту всю пропаганду ЛГБТ! Антон поставил чашку, которая звякнула о блюдце, и поднял руки ладонями вверх. — Я ничего не скажу, — заверил он, потому что выглядел Арсений Сергеевич как-то неважно: то ли свитер на него так действовал, то ли обстановка родительского дома, но сейчас он казался уязвимым и встревоженным. — Потому что говорить не о чем, — сквозь сжатые зубы выдохнул Арсений Сергеевич. Антон красноречиво приподнял брови и наклонил голову. — Антон Андреевич! — опять шёпотом прикрикнул Арсений и вдруг шлёпнул его по бедру и сжал своими сильными пальцами. Было приятно. — Не. О. Чем. — А об этом? — Антон пошевелил бровями и взглядом указал на руку на своём бедре. Арсений тут же её убрал. — А о нашей несомненной химии? — Какой… — недоуменно нахмурился Арсений Сергеевич, но тут в гостиную вернулась его мама. — Я сейчас размышляла, Антон, а вы не думали поступить в магистратуру Лесгафта? — спросила она, ставя перед Арсением чашку с блюдцем. «Хуяфта», — было написано на лице Арсения Сергеевича. Господи, лучший вечер этого года, просто десять из десяти, довольно подумал Антон и начал расспрашивать о магистерских программах. * Они вышли вместе, хотя Арсений Сергеевич явно пытался задержаться у родителей, но Татьяна Арсеньевна практически вытолкала его за дверь со словами «Проводи коллегу до метро!» — Я не буду провожать вас до метро, — хмуро пробурчал Арсений Сергеевич, придерживая для него дверь парадной. — Я живу в соседнем доме. — Давайте я вас тогда провожу, — предложил Антон. Арсений бросил на него недовольный взгляд, но возражать не стал. Жил он, оказывается, в доме, через арку которого Антон ходил каждый день, — шестиэтажное здание будто бы тоже сталинка, но совсем уж необычная: вся какая-то намеренно квадратная, с чудными балконами и навесами на крыше. — Арсений Сергеевич, — заговорил Антон через пару метров. — Вы не переживайте, я никому не расскажу. Хотите, я вам свой равнозначный секрет открою? — Это что-то из времен холодной войны? — улыбнулся Арсений и, заметив непонимающий взгляд Антона, добавил: — Военная доктрина о взаимном гарантированном уничтожении в случае применения ядерного оружия. Нет, Антон Андреевич, мне не нужны ваши секреты. Я вам и свой-то, считай, не доверил. — Но понятно же… — начал было Антон, но Арсений Сергеевич его перебил: — А свои догадки и умозаключения оставьте при себе, — они подошли к парадной, и Арсений достал ключи. — Но, быть может, теперь, — он помедлил, будто подбирая слова. — Быть может, теперь вы поумерите своё паясничание. — Ха! — фыркнул Антон, отступая под свет фонаря. — Арсений Сергеевич, я его не то что не поумерю, я его усилю. Арсений стоял в темноте под козырьком над дверью парадной, и при таком освещении Антону могло лишь показаться, что он покраснел. Но ему было приятно думать, что это так.