Дульсина Линарес: жизнь на краю пропасти

      — Чтобы стало легче, вам нужно принимать эти препараты. Доктор Родриго дал мне их в долг, нужно будет заплатить. Наркотик я вам не дам, у меня его и не водится.       Агустин Кампос протянул на ладони несколько белых капсул. Дульсина мельком глянула на них.       — Так как я похищена, мои счета заморожены. Но при первой возможности я…       Голова закружилась, и Дульсина прикрыла глаза. Кампос присел рядом с ней.       — Держите, это нужно проглотить. А вот вода, пейте.       Зубы стучали о стакан. Мужчина понял, что Дульсину снова знобит. Он потянулся за пледом и накрыл плечи женщины, а она, забывшись, прислонилась к нему.       Мужчина слегка вздрогнул, как от слабого разряда электрического тока, — это происходило часто в те моменты, когда ему случайно приходилось касаться тела или волос этой сеньоры. Потому что такие, как она — заносчивые дамы из высшего общества — слишком не любят лишних прикосновений от простого народа. Он справедливо подозревал, что Дульсина Линарес — самый удачный тому пример.       И, когда сеньора такого склада находилась в его руках, — беспомощная, стройная, женственная в любом его понимании этого слова — представление Агустина о её неприступности рушилось, и по телу пробегала сладкая дрожь самого прозаического мужского возбуждения, вызванного желанием защищать, ласкать и сделать своей… но которое нельзя было проявлять внешне.       — Допивайте до дна, вам нужно больше воды.       Линарес медленно осушила стакан.       — Я ужасно себя чувствую…       — Это пройдет. Вы, главное, принимайте лекарства.       Он не мог сказать сеньоре, что доктор предсказал ухудшение самочувствия. Лучше вселить надежду. А вдруг это поможет…       Но чуда не произошло.       В следующие дни самочувствие Дульсины менялось наплывами. Накатывали сильные физические боли и одновременно с ними — панический страх. Женщину терзали приступы тошноты, она задыхалась и порой тряслась в судорогах.       В такие моменты Дульсина плакала и кричала, билась головой о диван и грозилась убить Агустина, если он не даст ей дозу. А он снова закутывал ее в плед и прижимал к себе, отпаивал лекарствами и водой и порой качал, как маленького ребенка, хотя она и пыталась метаться от боли.       А иногда вдова сидела на полу, прислонившись к дивану, и молчала в прострации, закрыв глаза.       Агустин готовил еду; Дульсина почти не могла есть, и иногда он заставлял ее проглотить хотя бы несколько кусочков.       Женщине очень хотелось принять контрастный душ, но из-за заживающей раны на боку это было проблематично. И Линарес опускала голову под водяные струи из крана, получая хотя бы временное облегчение.       Платье, сырое от воды и грязное от копоти и крови, порванное сбоку, имело вид бесформенной тряпки. И от прикосновения ткани к коже Дульсине было неприятно — казалось, что кожа тоже болит. Вдова начинала оттягивать одежду, пытаясь ее порвать, но Агустин снова крепко удерживал ее за руки.       — Отвезите меня домой! — рыдала она. — Наплевать на полицию, она ничего не докажет!       — Я отвезу вас, сеньора, не волнуйтесь. Как только вам станет лучше.       — Позвоните Леопольдине! Пусть она приедет! — слезы катились градом, Дульсина задыхалась и говорила с трудом.       — Я позвоню, сеньора… Позвоню.       Когда сеньора спала, Агустину, наоборот, трудно было забыться сном. Иногда он смотрел на неё, спящую на развернутом диване в гостиной его небольшой квартиры — и молча констатировал то, что во сне Линарес совсем другая. Спокойная женщина с утонченными чертами лица, по выражению которого не определить её взрывной характер.       Иногда он начинал задаваться любопытством о том, как она ведёт себя в постели и сколько у неё было мужчин. Такие женщины всё делают с жаром: мстят, решают проблемы, занимаются любовью. Либо же, наоборот, все свои силы, весь огонь отдают житейским делам, врагам и врагиням, работе или политике… не оставляя эмоций на интимную жизнь.       И порой вместо сна Агустин Кампос просто ворочался, досадуя на естественную физическую реакцию своего тела, которая не давала ему спокойно проводить ночи.       Криминальную хронику Кампос, конечно, купил. Действительно, в ней писали, что в том неблагополучном районе, где Тигрица держала сеньору, произошел пожар. В огне погибла женщина — были найдены ее останки, которые в настоящее время не опознаны.       Но ниже Агустин наткнулся еще на одну заметку. В ней говорилось о том, что полиция продолжает поиски главы крупной строительной корпорации Мехико, Дульсины Линарес де Морено.       — Я и не знал, что вы теперь так богаты, — усмехнулся Кампос, читая газету Дульсине вслух, как только ей стало легче.       — Это наследство моего второго мужа. Я заплачу вам хорошую сумму, Агустин. Отвезите меня домой.       — Ещё раз напоминаю, что это опасно. Я не хочу привлекать внимание полиции, поймите. До поры я всегда действовал тихо и чисто.       — Я не собираюсь доносить на вас в полицию, — возразила Линарес. — В конце концов вы вытащили меня из этой передряги… в которую сами же и втянули. К тому же не в моих интересах, чтобы всплыла старая история с похищением дикарки.       Мужчина пожал плечами.       — Я лишь исполнитель.       — Вот я и дам вам денег.       Он встал со стула, на котором сидел. Прошелся по комнате.       — Но если я привезу вас, возникнут вопросы!       Дульсина развела руками.       — Боже мой, вам необязательно показываться на глаза! Высадите меня у перекрёстка, я дойду одна.       Кампос повернулся к женщине и посмотрел ей в лицо.       — И что вы скажете? Где вы были все эти дни, если Тигрица сгорела неделю назад?       Линарес тоже встала.       — Да что угодно! Скажу, что какая-то женщина ухаживала за мной, лечила, но я ушла и искала район, спрашивая дорогу у людей.       Агустин вздохнул.       — Все больше путаницы, все больше вопросов… Ну что ж, как знаете, сеньора.       Она сделала торопливый шаг к нему.       — Поехали! Едем прямо сейчас!       Голова Дульсины закружилась от слабости, и Кампосу пришлось подхватить женщину за плечи, чтобы она не упала.       Она подняла на него глаза.       — Отпустите меня. Я в порядке. Поехали.       И тут Линарес заметила, что Агустин пристально смотрит ей в лицо.       Мужчина вдруг осознал, что еще какой-то час — и она исчезнет из его квартиры и из его жизни. Эта сильная и в то же время беспомощная женщина, изящная и ухоженная, но невероятно волевая уже владела его телом и разумом; Кампос понимал — такую он никогда не встретит, и такую никогда не хотелось отпускать, даже если она — самый токсичный и сильный яд в мире.       — В чем дело? — произнесла вдова. — Почему вы на меня так смотрите?       Он усмехнулся.       — Знаете, сеньора Дульсина… Мне ведь уже совсем не хочется отвозить вас домой.       В её глазах промелькнуло удивление, а затем разочарование.       — Что?.. Значит, вы все-таки такой же, как Тигрица, если не хуже! — её взгляд загорелся. — Я так и знала! Бандюган, отребье!       Дульсина вырвалась и начала молотить его кулаками по груди, но высокий, крепкий мужчина привычно перехватил её руки. Вдова увидела в его взгляде что-то новое, чего не замечала раньше.       — Успокойтесь, сеньора.       — Отпустите меня!       — Обязательно. Не нужно меня бояться, сеньора Линарес.       Он отпустил её запястья и тут же своей сильной рукой обхватил за спину, прижав к себе.       — За эти дни я привязался к вам, сеньора. А теперь вынужден увезти вас домой.       Дульсина молчала, кусая губы. Она понимала, что ей не вырваться. Сколько этот человек ещё намерен удерживать ее здесь? Что он хочет? Она считала Кампоса адекватным исполнителем, но, кажется, и он оказался сумасшедшим — совсем как его покойная напарница со шрамами на лице. По коже Линарес пробежали мурашки.       Агустин же наклонился и вдруг прижался губами к шее Дульсины: один торопливый поцелуй, второй, третий… Линарес почувствовала, как призывно и твердо его мужское достоинство упирается в её живот. Ей вдруг стало жарко, но инстинкт самосохранения сработал привычно и мгновенно.       Женщина зажмурилась и начала вырываться изо всех сил. — Немедленно отпустите меня!