Салем

Врачи явились на место достаточно оперативно и сразу подготовили девушку к транспортировке в больницу. Приехавшие медики предлагали первую помощь и Гейджу, увидев на его изорванной одежде кровь, но тот лишь отмахнулся, зная, что раны затянулись сами собой. Если бы только кто-то мог действительно помочь ему. Дожидаясь отряда, Гейдж уже предвкушал все милости, которые выслушает в свой адрес за то, что упустил преступницу. Тем временем, врачи оценивали состояние девушки как очень тяжёлое; она потеряла более сорока процентов крови. Ей требовалось срочное переливание, и Гейдж знал это даже без констатации медиками. Когда он сидел с ней, её бледная холодная липкая кожа прекрасно говорила о критическом состоянии организма. Нетерпеливо считая минуты до приезда отряда, Гейдж бродил по этому уличному закоулку и внимательно наблюдал за работой врачей. Глядя, как девушку грузят на носилках в машину скорой помощи, он неведомым импульсом отвлёкся. Где-то во тьме блеснули два крохотных безжизненных глаза. Кукла. Это была ведьмина кукла. Недолго думая, Гейдж бросился за этими глазами, но как только он подошёл ближе, и тень рассеялась, кукла исчезла. Он нахмурился, изучая глазами место, и убеждал себя в том, что не мог ошибиться. Он видел здесь фарфоровую куклу в жёлтом платьице, в шляпке, с букетом цветов в руках. В тот момент, когда он задумался об этом сильнее, чем следовало, его отвлекли. Полицейская машина тоже прибыла с сиренами, немногим раньше Эрина, Мораны и Фореста. Первым делом полиция стала разговаривать с врачами, и только тогда, когда двери машины скорой помощи захлопнулись, на место явились оставшиеся члены отряда. Гейдж успел кратко обрисовать ситуацию, при этом тщательно скрывая нахлынувшие эмоции. И когда часть отряда, прошерстившая улицу в поисках преступницы, объявила об отсутствии результатов, срочность вопроса поутихла, позволив Гейджу максимально подробно пересказать случившиеся события. Под протокол Кавелье описал внешность преступницы, и Джеймс, конспектируя устную информацию, предупредил, что позднее его попросят повторно дать показания для составления фоторобота. — Телосложение, примерный рост и вес… — бубнил Джеймс себе под нос, сверяя взятые показания с образцом. — Цвет глаз? — Красный. — ответил Гейдж безжизненно. — …Красный? — переспросил Джеймс возмущённо. — Как и всякий раз, когда вампиры пьют кровь. Привычные вам карие, голубые глаза — лишь маскировка, позволяющая не выделяться из толпы, — пояснил Гейдж также бесцветно. — Я не видел её настоящего цвета глаз, но портрет и без того выйдет предельно точным. У меня было достаточно времени, чтобы запомнить черты её лица. — …Ладно… — истощённо вздохнул Джеймс, напомнив себе, что пора принять как данное наличие подобных казусов в расследовании. — Запишу, что цвет глаз не запомнил или не разглядел. — Подождите, — звонко перервал Форест, привлекая к себе многочисленное внимание. — Я не ослышался? Ты так и сказал, что поймал её, а потом отпустил, потому что умирающей девушке нужна была помощь? Потому что она напомнила тебе об этом? — Да, я так и сказал. — чётко повторил Гейдж, испустив тяжёлый вздох. Очевидно, он знал, что сейчас будет. — Ты просто сказочный кретин, — тут же обозначил Форест, наливаясь злостью. — Преступница была у тебя в руках, а ты отпустил её, чтобы эта никчёмная девчонка не померла?! Дьявол, ты просто посмешище, Кавелье! Её жизнь абсолютно ничего не стоит в сравнении с твоей обязанностью, если тебя вдруг не оповестили! Мы, чёрт тебя дери, не выбираем мешки крови в приоритет долгу ордена Клыков! Гейдж промолчал, встретив эту тираду критическим взглядом. Его моральная усталость сочилась наружу, заставляя проявлять полное безразличие. Это поддело Фореста только жарче разливаться в укоризненных речах. — Так тебе плевать, да? Плевать на то, что в тебе недостаточно храбрости, чтобы идти на необходимые жертвы? Плевать на то, что ты не смог положить конец делу, когда его разгадка была прямо в твоих руках? Бездарность. Не там ты демонстрируешь свою незаинтересованность. Просто чтобы ты знал, — Форест сделал ощутимый выпад вперёд, когда Гейдж даже не шелохнулся, и бросил в него указательным пальцем. — Сегодня же я сделаю всё, чтобы тебя отстранили, поскольку это вопиющее предательство ордена. Рано или поздно ты останешься ни с чем, Кавелье, поскольку ты просто тряпка, не способная выстоять ничего. Как Лестат будет смеяться, дьявол, когда услышит, что тебя облапошила молоденькая вампирша. В чём дело, ну? Она была слишком симпатичной, чтобы казнить её? Рука дрогнула? Скажи же, Гейдж, какая из твоих человеческих слабостей на этот раз заставила тебя так феерически облажаться? На этот раз задел. — Заткнись, — не выдержав наступающего укора, Гейдж схватил его за грудки и зарычал ему в лицо, выпуская опасные клыки. Его глаза покраснели от злости, а пальцы сжались так, словно желают проткнуть чужую грудь и вынуть оттуда сердце. — Ещё одно слово, дрянь, и я порву тебя на британский флаг. — Неужто? Я начинаю сомневаться, что ты способен исполнять свои обещания, — деловито хмыкнул Форест, не испугавшись, а только раззадорившись, что показал, когда послушно завис в его хватке. — Ты только и можешь, что строить из себя грозный вид, Ка-ве-лье. Маленький бесполезный чёрт, какого бы пустить на побегушки к самому незначительному вампирышу в городе. Своё имя ты только позоришь. — Это мне говорит послушная собачонка фон Лабарра? — задетый до самых глубин сознания, Гейдж беспощадно припечатал Фореста к стене, заставив его рёбра треснуть, а рот испустить болезненный стон. — Ты себе даже представить не можешь, сколько раз я жертвовал собой и своими моральными принципами, чтобы угодить этим ублюдкам, сидящим на своих нагретых местах без движения. В твоём шкафу столько шмоток нет, сколько в моём лежит скелетов. Я поступил так, как считаю нужным, и ты не имеешь права меня осуждать. Не имеешь, ясно? Тебя используют, как помойную шлюху, а ты только и делаешь, что тявкаешь на всех, когда не кидают кость погрызть. Не нужно указывать мне на мои недостатки, пока своих мешок доверху забит. Ты не имеешь своего мнения и не можешь его иметь, потому что делаешь и говоришь только то, что угодно Гилберту! — Как ты смеешь, — прошипел Форест, вцепившись ладонями в его горло. — Отпусти меня, ничтожество! Ты не заслуживаешь ни своей вечности, ни своего нагретого местечка! — Довольно! — крикнул шериф, с грохотом пустив холостую пулю в воздух. — Сейчас же разойдитесь в разные стороны! Нехотя они отстранились друг от друга и затаили очередную обиду. Надо сказать, их и до этого пытались окликнуть, но оба оказались настолько ослеплены своим гневом, что не слышали никаких просьб остановиться, из-за чего Стивену пришлось пойти на крайние меры. — Мы ещё не закончили, — услышал Гейдж напоследок, когда Форест, ожидая заживления внутренних повреждений, потратил силы на звонкий выкрик. — С меня на сегодня хватит! Разговаривайте с этим придурком, добровольно отпустившим преступницу за красивые глазки, а я в этом участвовать более не намерен! — Домой поехал? — вызывающе спросила Морана, недовольная его капризами. Она, очевидно, держалась стороны Гейджа и не считала, что Форест прав. Поймать преступницу было бы чудно, но Моране было ясно, какой сложный выбор необходимо было сделать Гейджу, и на его месте она бы поступила также — спасла бы невинную жизнь. — Нет. Я пойду по кровавому следу и, может, исправлю ошибку этого недоразвитого дефицита. А вам счастливо оставаться. — гордо заявил Форест, в самом деле растворяясь по следу сбежавшей Луизы. Гейдж ощутил такой сильный накал внутри, с которым ему было не под силу справиться. Он держался до последнего, но когда силуэт Фореста простыл, Гейдж больше не мог себя контролировать. Злобно пнув мусорный бак, который отлетел ярдов на десять, и смятый, выкатился на проезжую часть, Кавелье вдруг обессиленно застонал, схватился руками за голову и съехал вниз по кирпичной стене, к которой недавно припечатал Фореста. Кажется, этого не ожидал никто из присутствующих. Может быть, для сконцентрированных на своей работе криминалиста и оперативника эти разборки не имели значения. Но специальная группа явно не ожидала узнать, что у вампира, по легенде существа совершенно очерствевшего и заледеневшего, может случиться нервная истерика. Больше всего изумился Джеймс, второй всплеск удивления поразил Эрина. Роджерсу было крайне неуютно наблюдать за стычкой вампиров. Особенно, в тот момент, когда приятные черты лица Гейджа во тьме осквернились сетью чёрных вен, показывающих, что на самом деле это не такой же человек, как Джеймс, а сатанинское дитя. Порой Роджерсу удавалось как-то немного забыть об этом. Да и всё-таки, просто знать этот факт — не то же самое, что видеть его воочию. Ему элементарно стало страшно, потому что он понимал, что если ярость вампира выйдет из берегов, остановить его не получится. Шаман же не был охвачен страхом, но провалился во мрак внутренних противоречий. Прямо сейчас он видел перед собой вампира, который выбрал человеческую жизнь и возненавидел себя за то, что не смог свернуться в цифру восемь, чтобы угодить сразу всем. А это перечёркивало все его карикатурно неприятные убеждения о детях ночи. — Ты поступил правильно, — впервые опустив формальности, шериф подошёл к Гейджу и сел подле него на сырой земле, предложив ему сигарету. Со стороны это выглядело как попытка влезть в пасть голодного льва, поскольку в прошедшие несколько минут все имели возможность наблюдать за тем, как Гейдж разрушителен от своей злости. — Человеческая жизнь важнее. От имени всего расследования, заявляю, что ты не прокололся. Ты спас молодую девушку, у которой впереди вся жизнь. И всю эту жизнь она будет помнить тебя, как своего спасителя. — Она убьёт ещё несколько таких же, — заявил Гейдж подавленно, и едва подняв голову, принял из руки шерифа сигарету. Несмотря на то, что никотин не оказывает на вампиров должного эффекта, и это курение не принесёт ему ожидаемой разрядки. — Из-за того, что я её отпустил. Эти убийства будут на моей совести. — Не говори так. Не стоит винить себя во всём, — тёплым как костёр отцовским тоном сказал шериф и похлопал Гейджа по плечу. — В убийствах виноват тот, кто их совершает, а не тот, кто не может это прекратить. Поверь мне, я тридцать лет проработал в полиции, и я знаю, что это такое — винить себя за нераскрытое дело. Но мы все на то и находимся здесь, в этом мире, чтобы происходили несправедливые события, независящие от нас. — Теперь нам известно, как выглядит преступница, — несмело присоединился Джеймс, который, хотя и не осмелился подойти, тоже решил поддержать Гейджа. — Город маленький, мы быстро её схватим. — Я тоже считаю, что ты поступил так, как должен был, — вклинилась Морана, которая подсела к Гейджу с другой стороны, опустившись на корточки. — Это финишная прямая, Гейдж. Благодаря тебе. — Она могла быть арестована, — снова возразил он, сделав крепкую затяжку. — Я не видел такой силы и прыти прежде. Мне казалось, будто её невозможно обезвредить. Но я сделал это. Я держал её вот этими вот руками, — зажав в зубах сигарету, Гейдж уронил взгляд на свои ладони и легко встряхнул ими, чтобы сделать акцент на описанном жесте. — И мог бы держать до сих пор. То, чего никогда не умеют новорожденные вампиры — правильно расходовать силы, — он чуть переключился на повествование, которое выходило очень влажным от смятения. — Они — взрыв гранаты. Ощущают в себе никогда невиданную раньше силу и пускают её в ход сплошным потоком. А опытные вампиры — это… Яд замедленного действия, который может жить долго. Мы учимся не быть опрометчивыми и не опустошать свой энергетический очаг до полного упадка. Она начала ослабевать, и мне удалось задержать её. Но ради чего всё это было, если после я позволил ей уйти? Слушая исповедь покаяния, Эрин не мог осмыслить, что действительно слышит это от того, кого считал врагом с раннего детства. Он подобрал с земли разломанную рацию и задумчиво зафиксировал на ней взгляд. Эта рация, выведенная из строя, была символом того, что у Гейджа отняли возможность выровнять ситуацию. Противостояние с Луизой было жёстче, чем ожидалось, и возможно, решение разделяться было ошибочным. Однако, Эрин также понимал, что судьба-злодейка умеет очень ловко тасовать все карты. Будь у Гейджа напарник, они могли бы оказаться в другом месте и в другое время, и тогда Луиза совершила бы очередное убийство совершенно беспрепятственно. Никогда нельзя было гневиться на судьбу — так считал Эрин. «Я был прав, что вампиры — чудовища. Но ошибся в том, что исключений быть не может» — мысленно подытожил Каомханах, чувствуя острую потребность дождаться рассвета, чтобы провести медитацию и упорядочить хаотичный рой мыслей. — Ради девушки, которую Вы спасли. Жизнь или правосудие, мистер Кавелье, — заявил он, стоя к Гейджу спиной, и только после развернулся. — Я бы на Вашем месте поступил точно также, но, признаюсь, я не ожидал, что Вы так поступите. Послушайте, они винят Вас в Вашей человечности, но это качество — без преукраски, лучшее, что в Вас есть. Оно говорит о Вашей высокой чести, которая не позволяет Вам бросать слабых в беде. Спасение этой девушки также было частью Вашего долга. Морального долга, не юридического. «Жизнь или правосудие» — подумал Гейдж про себя, неосознанно пропустив проникновенную речь Эрина мимо ушей. Как и то, что его многие поддержали. Общими усилиями, уже в отделе, они пришли к выводу, что всё гораздо сложнее, чем они смели полагать. Держа за основную версию предположение, что эта вампирша — дело рук другого глупого вампира, который потерял над ней контроль, они многое упускали. Всё было гораздо серьёзнее, ведь теперь им нужно было готовиться выловить рыбу покрупнее. Луиза не была потерянной загнанной девушкой, не ведающей о последствиях своих действий. Она была предвестником чужого мятежа. Луиза не только весьма точно понимала цену собственных деяний и их запретность, но и обладала потрясающей ловкостью, которую усиливала холодная хитрость. Это могло говорить о том, что её воспитанием всё-таки занимались. А это было гораздо хуже, чем если бы Луизу кто-нибудь упустил из-под контроля. Что касается пострадавшей, как только её фото вывесили на пробковую доску, Гейдж понял, почему она показалась ему знакомой. Это была Эмбер Коллинз, та самая девушка, которой он недавно продал куклу мёртвой ведьмы. Куклу, которую он видел в том переулке. Теперь у Гейджа не было ни единого сомнения в том, что кукла действительно там была. В деле Эмбер фигурировала как свидетельница первого убийства. Эмбер даже давала незначительные показания, состоявшие в том, что тем вечером она прогуливалась по Салем Коммон вместе со своим младшим братом. Видимо, тем мальчиком, который сопровождал её в антикварной лавке — догадался Гейдж. — У кого-то туристическая поездка явно прошла не по плану, — сочувственно отметила Сибли, когда Джеймс вслух перечитал полученные от девушки показания. — Немыслимо. Приехать на отдых с младшим братом и вместо положительных впечатлений от экскурсий оказаться сперва в полицейском участке, став свидетелем убийства, а после — в тяжёлом состоянии на больничной койке из-за нападения вампира… Мне очень жаль её. — К слову, о мисс Коллинз, — Эрин задумчиво водил взглядом по доске, пытаясь сопоставить все имеющиеся улики. — Есть какие-то новости из больницы? Я надеюсь, её состояние стабилизируется, и мы сможем допросить её. — Допросить обычного человека о нападении вампира, — ядовито хмыкнул Джеймс. — Звучит более глупо, чем опрашивать труп, который уже, по крайней мере, со случившимся смирился и не придёт в ужас, если начать ему задавать вопросы. Шериф, что Вы обычно делаете, когда об этом становится известно кому-нибудь, кто не должен был знать? — Стираем память, — вместо шерифа ответил Гейдж. — Мне тоже искренне интересно, успели ли её спасти. Если это так, то, как только она придёт в себя, стоит навестить её. — Ей сделали переливание крови, состояние медленно приходит в норму. Это абсолютно удивительно. Хирург сообщил, что после такой потери крови обычно никто не выживает, — вмешался шериф, отвечая на волнующие всех присутствующих вопросы. — Девушка будет жить. И как только она придёт в себя, мы постараемся опросить её. — Имеет ли это смысл, однако? — засомневался Эрин. — Вся необходимая информация у нас есть от мистера Кавелье. Я не думаю, что девушка поделится чем-то новым, кроме удивительной истории о том, что заставило её оказаться в тёмном переулке в поздний час. Быть может, лишним это и не будет, но я выступаю за то, чтобы как можно скорее стереть ей лишние воспоминания. В этот момент все посмотрели на Гейджа, а он отстал от стола, на который облокачивался бедром, и стал ходить взад-вперёд, явно обрабатывая в голове какую-то информацию. — Сколько же точно крови потеряла Эмбер Коллинз? — спросил он у шерифа. — Это известно? — Более двух литров, — ответил ему мистер Аркетт. — Действительно, феноменально, что её даже успели довезти до больницы. Я, как и врачи, был уверен, что она — труп. — Эта девушка… Покупала у меня куклу почти неделей ранее, — рассказал Гейдж, намереваясь поделиться своими опасениями. — Я прекрасно помню тот день. После смерти жрицы её дети стали распродавать всё, что было в доме, и услышав об этом по сарафанному радио, я поставил одного из своих помощников на кассу в лавке, чтобы посетить домашнюю распродажу Гарди. Помимо прочего, мне повезло выкупить у них коллекцию фарфоровых кукол, одну из которых я продал Эмбер Коллинз буквально за несколько часов до первого преступления. — Любопытный факт, — хмыкнул Эрин пусто. — Вот только какое значение это имеет для нашего расследования? — Полагаю, что прямое. Пожалуйста, выслушайте меня. Я отдал эту куклу практически за бесценок, так как она приглянулась мисс Коллинз, ещё находясь в коробке. Но позднее стал узнавать больше об этой коллекции, чтобы выставить соответствующий ценник на оставшихся кукол, — продолжил повествовать Гейдж, расхаживая по помещению, пока в голове рождалась предполагаемая цепь событий. — Я обратился к Вивьен Д’Арт, госпоже, работающей на орден, и не ошибся, предположив, что она может помочь мне. Тринадцать дочерей Долорес — так зовут этих кукол. Согласно легенде, всё случилось в начале семнадцатого века. Долорес была женой английского аристократа, и они имели тринадцать дочерей, каждая из которых погибла в страшном пожаре. Пожар произошёл неслучайно: недовольные крестьяне подожгли дом своего господина, желая отомстить ему за высокие налоги и чрезмерную жестокость. Тогда Долорес вместе с мужем бежала в Америку, на земли Массачусетса, чтобы начать жизнь с чистого листа и очиститься от позора. Хотя история, казалось, по-прежнему не имела связи с расследованием, все слушали молча, не осмеливаясь перебить Гейджа. В особенности это интересовало Морану, которая услышала о куклах, принадлежавших женщине со страшно крепкой репутацией в Ковене. — …Как раз тогда стали появляться новые ведьмы. Это было затишье перед периодом инквизиций. Полагаю, примерно за полвека до моего рождения, то есть в двадцатые года семнадцатого века. Тогда лес давал отчаянным девушкам силу противостоять невзгодам, и скорбь Долорес, женщины, потерявшей детей, хозяйство и родину, тоже была услышана, — подробно продолжал Гейдж, с головой погрузившись в пересказ легенды. — Обретя дар к ведьмовству, Долорес так и не смогла вновь стать матерью; напротив, ей пришлось дать своё согласие на сделку, в результате которой в её чреве погиб четырнадцатый ребёнок, так и не рождённый. По вольным деталям истории — долгожданный сын. Обезумевшая от горя, она создала тринадцать кукол, которых назвала именами погибших дочерей. Но это была не просто дань памяти. Эти куклы — своего рода, фамильяры, поскольку в каждую из них она заточила по частичке души сгоревших девочек. — Так грустно и… Жестоко… — растроганно прокомментировала Морана, приложив руку к сердцу. — Это очень эгоистично со стороны Долорес. Ведь если привязать покойника к предмету из мира живых, его душа никогда не найдёт упокоения. Если эта легенда правдива, то сегодня, спустя целых четыреста лет, тринадцать неупокоенных душ по-прежнему страдают, вынужденные находиться здесь. Тогда как Долорес уже давно мертва. — Так и есть. История гласит, что Долорес знала, на что идёт. Но была настолько убита горем и ведома желанием сохранить возле себя частичку своих детей, что провела обряд, несмотря на последствия, — сочувственно кивнул Гейдж, а после вернулся к своему замыслу и продолжил. — Может быть, сказка выдумана для трагедии и фонтана чувств, но куклы, так или иначе, ограниченно наделены свойствами фамильяров, и это несомненный факт. Это не просто пустышки, они одушевлённые. И каждая из них имеет своё предназначение, зависящее от характера. Так, Мона, младшая из дочерей — «отшельница», самая непокорная и необщительная. Шестая дочь, Флоранс, невероятно гадкая безобразница, которая принесёт любому владельцу уйму неприятностей и ровно крупицу пользы — если повезёт. А первая дочь, Анна, не только самая старшая, но и самая благоразумная. Она скорее выступит в роли оберега и никогда не подставит своего хозяина из вредности — такого качества она попросту не имеет. Именно Анну выбрала мисс Коллинз. Точнее сказать, наоборот. Анна её выбрала. — Хотите сказать, что кукла защитила Эмбер Коллинз от смерти? — подытожив длинный рассказ, догадался Эрин. — Именно это я и сказал, — утвердительно кивнул Гейдж. — Как бы глупо то ни звучало, я видел ту куклу, Анну, в переулке, когда Эмбер Коллинз на носилках грузили в машину скорой помощи. Поначалу я решил, что мне померещилось, но ныне я уверен, что она была там. — Ничего глупого. Предметы, в которых живут призраки, спокойно могут перемещаться в пространстве, пока этого никто не видит, — рассудительно сказала Морана. — Анна следовала за своей владелицей, чувствуя, что ей понадобится помощь. Но, видимо, не хотела общаться с тобой, Гейдж, ведь ты разлучил её с сёстрами. — Я не ослышался? Наличие старой куклы делает человека бессмертным? — влез Джеймс поперёк диалога и притом очень артистично взмахнул бровями, показав, что всё это звучит нелепо. — Не делает. Оберег может лишь смягчить обстоятельства, что и произошло с мисс Коллинз, когда количество потерянной крови приблизилось к летальному, — спокойно пояснила Морана, готовая к таким вопросам, и после перевела фокус внимания на рассказчика. — Получается, Гейдж, теперь все эти куклы, помимо Анны, принадлежат тебе? — Да, и меня это жутко пугает. Я не был в своей лавке почти сутки, и я искренне надеюсь, что Флоранс её не разгромила. Поскольку именно Анна выступала в роли благодетели, в то время как её сёстры позволяли себе различные шалости, — поделился Гейдж обеспокоенно, потирая виски. — Впрочем, я вёл не к этому, да и Вивьен пообещала присмотреть за ними, пока я занят расследованием. Больше всего меня волновало, могу ли я продавать этих кукол другим людям, поскольку мне бы не хотелось, чтобы они навредили кому-нибудь. И Вивьен сказала мне, что я вполне могу это делать. Дочери Долорес показывают характер только тем, с кем, скажем… Близки по духу. Долорес, желая защитить дочерей, наложила на них особое заклятие родства, благодаря которому они не выдают своей сущности чужакам. Предчувствуя свою смерть, она передала их другой ведьме, которой доверяла. Имя её доныне неизвестно, хотя мы и можем предположить, что это была мать Присциллы Гарди, которая, в свою очередь, объявила коллекцию семейной реликвией и велела передавать её по наследству вместе с историей. Но, так или иначе, Долорес хотела, чтобы кто-то мог приглядывать за ними и заботиться об их благополучии, поэтому предвидела то, что случилось спустя четыреста лет — утерю коллекции. Любой человек, заметивший мистическое свойство в какой-то вещи, будет испуган и поспешит уничтожить предмет, пока он не успел навредить. А Долорес точно не хотела бы, чтобы кто-то поступил так с одной из её дочерей, или со всеми ними. Для обычного человека они — лишь дорогие фарфоровые фигурки, неспособные проявлять себя даже самую малость. Понимаете-ли вы, что это значит? — Что Эмбер Коллинз — ведьма. — домыслил Эрин, заставив Гейджа едва заметно улыбнуться. Всё время, что он делился этим рассказом, Эрин вдумчиво молчал и лишь изредка делал определённые ремарки, которые всегда приходились к месту. — Которая, скорее всего, даже об этом не догадывается. — закончил с ним Гейдж. — Как такое возможно? — недоумевал Джеймс. — Я, конечно, жил до каких-то пор, не зная о существовании ведьм. Но, думаю, что если бы я сам был ведьмой, мне это было бы известно. — Далеко не факт, офицер, — стала разъяснять Морана. — Вы упомянули, что девушка родом из Бостона. Любая ведьма, берегущая свои силы, привязана к своей магической родине: магию необходимо постоянно подпитывать, а для этого нужен источник, каким магическая родина и является. Поддержка Ковена, шабаши, традиционные праздники — всё это очень важно для того, чтобы развивать свои силы. Если её условная прабабушка захотела отречься от своей силы, уехав из Салема, то она, конечно, не только загубила собственный дар, но и его зачатки в своих потомках. Только есть один нюанс. Получить дар к ведьмовству можно, будучи человеком, а вот полностью искоренить его в своём роду — невозможно, поскольку контракт с дьяволом уже не разорвать. Он в любом случае берёт своё, возмещая собственную часть долга. Так что все ведьмы, которые покинули магическую родину и отреклись от дара, продолжают передавать его своим детям в полном объёме. Но этот объём имеет потенциальную силу и не проявляется вдали от магической родины. Так что Эмбер Коллинз вполне себе может спокойно жить в Бостоне, не догадываясь, что является потомственной ведьмой. Когда-нибудь то же самое случится с внуками Изабелл. — Спасибо за Ваше наблюдение, Гейдж, — поспешил поблагодарить Каомханах, хотя в тоне не было и намёка на благодарность. — Теперь мы знаем, что эта девушка ведьма. Но если Вы намекали на ненадобность стирать ей память, то я голосую против. — В первую очередь, я намекал на то, что мой гипноз вовсе может не сработать на ней. То, что она не знает о своих способностях, даёт мне некоторые шансы пробраться в её сознание, но они не безупречны. Сила ведьмы может сама дать отпор угрозе из вне. Но, к тому же, этот факт даёт объяснение силе, которую Луиза применяла во время нашего поединка, — мрачно сообщил Гейдж. — Я слышал, что кровь ведьм может неопределённо действовать на вампиров. В некоторых случаях она отравляет, в других — временно увеличивает вампирические способности или даже даёт иммунитет к колдовству. — Лично мне стало любопытно, не станет ли, в данном случае, переливание крови фатальной ошибкой врачей? — задумчиво спросил шериф, постукивая пальцами по столу, за которым сидел. — Насколько мне известно, кровь вампиров, имеющая определённые мутации, очень быстро… Размножается в организме, самостоятельно восполняя потери. Так ведь? — Так, — утвердительно кивнул Гейдж. — Если Вы говорите о вероятности гиперволемии или тромбоэмболических осложнениях, то я уверен, что риски минимальны. Мисс Сибли поправит меня, если я ошибаюсь, но регенерация ведьм практически идентична человеческой. Вампирский яд — критический феномен. Одна его капля может заполнить весь организм кровью в необходимом объёме, иначе обращение вампира было бы невозможным, как и быстрая регенерация. Но кровеносная система ведьм ничем таким похвастаться не может. И в случае переливания, полагаю, фермент «ведьмовства» — назовём его так, попросту распространяется по венам. — Так и есть, — подтвердила Морана, приготовившись углубляться в пояснения тонкостей собственной биологии. — Мы чуть более устойчивы к травмам, чем люди, но внешне это практически незаметно. Мы меньше болеем и быстрее восстанавливаемся, но это не происходит также скоро, как в случае с оборотнями или вампирами. К тому же, в нашей крови не так уж много компонентов, отличающих её от обычной человеческой крови. Потому что нам не нужно поддерживать жизнедеятельность мёртвого организма или балансировать между состоянием человека и волка. Для наглядного примера я приведу разницу между температурами тел: температура тела вампира, в среднем, двадцать девять градусов, температура тела оборотня — от сорока трёх до сорока пяти. Наша нормальная температура тела полностью идентична человеческой. К тому же, магия не содержится в крови, так что вместе с ней ведьма не теряет свои силы. — Любопытный урок физиологии, — погладив бороду, отметил шериф. — Значит, жизни мисс Коллинз более ничто не угрожает. Но ведьма она или человек, моё отношение к ней одинаково. Она является жертвой нападения. — То бишь её нельзя исключить из дела или использовать имя мисс Коллинз лишь номинально? — призадумался Каомханах. — Недавнее изречение офицера Роджерса мне очень импонирует, и я толкую его по-своему; одно дело — расследовать преступление с трупом, и другое — с выжившей жертвой. Трупам, право, уже плевать, что о них говорят. Но я не обрадован перспективой посвящать туристку в глубины здешних тайн и считаю, что стирание памяти будет оптимальным вариантом. — Вы считаете, что ей не нужно узнать о своём происхождении, Эрин? — ярко возмутилась Морана и решительно пихнула его в плечо, чем выказала неформальность их взаимоотношений. Откровенно говоря, это выглядело так, будто она ткнула своего мужа за не помытую посуду. — Вы так настаиваете, чтобы я разобралась в себе, но чем хуже мисс Коллинз? — …Морана, — укорительно бросил Эрин и на самом деле очень растерялся, что можно было заметить по его бормочущему голосу. — Ведь это иная ситуация. Вы выросли внутри Ковена, но Эмбер Коллинз имеет другую жизнь. Есть ли смысл эту жизнь потрошить? — Но ведь не она выбирала себе такую жизнь! — надавила Морана, чувствуя острую потребность в восстановлении справедливости. — Кем она будет себя считать, решили за неё задолго до того, как она сама появилась на свет. — Не Вы ли, Морана, говорили мне, — Эрин наклонился к ней непозволительно близко и зашептал, рассчитывая сохранить тайну. Он знал, что слух присутствующего вампира всё равно поймает эти колебания, но надеялся, что Гейджу хватит такта притвориться в обратном. — Что были бы счастливее, если бы я не открыл Вам эту правду? Морана вдруг застыла, не ведавшая, насколько двойственную ситуацию создаёт. Она бы явно придумала, что возразить, но разговор был не к месту. — Давайте наконец подытожим всё, что у нас имеется, — тяжело вздохнув, Джеймс окинул ладонью доску, на которую тщательно помещал отсортированную информацию. — Коли она уже в этом замешана, — я понимаю, что моё мнение вас не волнует, — она заслуживает знать, что на самом деле произошло. Ведь меня вы посвятили в эти дела, хотя я даже не ведьма — и всё равно спасибо за шанс знать правду, которую я терпеть не могу, но принимаю как должное. Но личные драмы пострадавших, так или иначе, не предназначены для формального обсуждения, а потому вернёмся к делу. Сейчас нам нужно установить лишь личность убийцы, что займёт не так много времени, учитывая, что мы имеем подробный достоверный фоторобот. Как только у меня на столе появятся данные об этой девушке, откроются новые пути преследования. — Только я уверен, что она более не имеет отношения к своей прошлой жизни, — высказался Гейдж, пристально разглядывая висящий посреди доски фоторобот, который в его глазах отражался цветной фотографией. — С вероятностью в девяносто пять процентов, имя, на которое она откликается — это её вампирское имя, какое её создатель дал ей неофициально. Я очень сильно сомневаюсь, что она продолжает контактировать со своей семьёй. — Мне всегда было интересно, каким образом происходит… Так называемся, сепарация, — вдруг заговорила Морана, осмелившись немного отойти от темы. — Я слышала, что за получением нового имени кроется отречение от прошлой жизни. Однако, это ведь не так просто? Неужели молодые вампиры совсем не посещают своих семей? Хотя бы до проведения тёмных именин. — До проведения тёмных именин вампир не покидает поместья, это строго обозначено протоколом, — рассказал ей Гейдж, тем самым вполне однозначно дав ответ на поставленный вопрос. — В наше время вопрос обращения имеет слишком значительную официальную часть. Я не знал, что стану вампиром, это было не моё решение. А сегодня они всё знают заранее, потому что необходимо заключить своеобразный договор. Как проститься с семьёй каждый решает сам. Единственное, что категорически запрещено — говорить семье, что уходишь, поскольку собираешься становиться вампиром. Обычно мы прибегаем к помощи ведьм, чтобы стереть прошлое из памяти родственников и друзей. Как всё происходило в этом случае, мне даже думать страшно. — Это говорит о том, что мы всё же должны попытаться отыскать её по следам из прошлого, — в свою очередь, высказался шериф. — Значит, остаётся только ждать и надеяться, что решив бросить вызов правилам, они также нарушили вето на продолжение своей «человеческой жизни» после обращения. Действительно, оставалось только ждать и надеяться, что делать это придётся недолго. Этот инцидент послужил напоминанием о том, что ставки поставлены на карту. Окунуться в дело нужно было с беспрецедентной самоотдачей, поскольку более Луиза не могла скрываться от правосудия, как и те, кто стоял за этим.

*

Ближе к утру Эмбер пришла в себя в стерильной палате. Воспоминания о минувшей ночи покинули её, оставшись в голове туманным облаком. Она не помнила, как оказалась на больничной койке и что этому поспособствовало. Но, невзирая на это, первые вопросы Эмбер были не о её собственном состоянии. Она не могла избавиться от непреодолимой тревоги, вызванной беспокойством за младшего брата, который не только остался один, но ещё и не дождался её возвращения. Прошлой ночью у Бена поднялась сильная температура. В отеле постояльцам готовы были предоставить лишь бинты и антисептические средства, а вот за жаропонижающими лекарствами пришлось выйти в аптеку. Эмбер запомнила, что долго плутала по картам и не могла найти нужную точку, к которой вёл навигатор. А сразу после этого она открыла глаза здесь, под капельницами, с большим пластырем на шее и перемотанной рукой, которую растянула при падении. Эмбер сказали, что она пережила нападение в переулке, но никто не уточнял, что это было нападение вампира. Воспоминание о покушении на её жизнь не собиралось возвращаться к владелице по крайней мере до тех пор, пока её организм частично не оправится после серьёзного ранения. Когда её взгляд подошёл к прикроватной тумбочке, Эмбер обнаружила старинную шарнирную куклу, которая чинно восседала на этой тумбочке и приглядывала за больной своими безжизненными глазами. Это заставило Эмбер догадаться, что Бен уже навещал её, раз уж кукла из отеля переместилась в больничную палату. Только куда он подевался? Внутри теплилась бесполезная надежда, что родители всё же бросили свои дела и приехали в Салем, чтобы наконец-то увезти их домой. Это бы значило, что сейчас Бен находится под присмотром мамы с папой. Вот только Эмбер передали, что дозвониться до родителей, чьи номера были первыми в списке экстренных контактов, ночью им не удалось. Эмбер всё смотрела на куклу, подсознательно чувствуя к ней неизведанное гипнотическое влечение, которое напрасно путала с эстетическим наслаждением, вызванным красотой ручной работы. На самом деле вид у куклы был даже жутковатый, и так наслаждаться им было несколько странно. У Эмбер же было чувство, будто кукла осыпала её комплиментами всякий раз, когда они пересекались взглядами, хотя бездушная фигура никогда не шевелилась. Странно было понимать, что смотреть на эту куклу Эмбер могла часами. Пару раз она настолько погружалась в туманный внутренний диалог, разглядывая фигурку, что совсем теряла счёт времени. Так произошло и в этот раз. Впрочем, кроме созерцания куклы Эмбер было заняться нечем, хотя, благодаря хорошей страховке, ей удалось проснуться в палате, при которой был большой плазменный телевизор. Наконец, дверь палаты распахнулась, и в дверной проём кабанчиком влетел обеспокоенный Бен. С заболевшими красными глазами и покрасневшим от насморка носом он был похож на беззащитного бездомного котёнка, но при нём была мужская решимость и сильная тревога за сестру. — Эмбер! — он бросился к ней, ничего более так сильно не желая, как заключить её в свои объятия. — Я так сильно беспокоился за тебя! Только тогда, когда накал их общего переживания от встречи в больничной палате чуть опустился, Бен перевёл недоумевающий взгляд на куклу, а затем посмотрел на Эмбер, которая в это время отвечала на его вопросы о самочувствии. Дождавшись, пока она закончит, он задал следующий вопрос. — Ты что, взяла её с собой, когда пошла за лекарствами? — во взгляде Бена читалось непонимание и желание объяснить для себя причины, по которым его взрослая и всегда жутко серьёзная сестра могла выйти на ночную прогулку до аптеки с куклой. — …Разве не ты её принес? — с подозрением сказала Эмбер. — Нет. Я ведь только сейчас навестил тебя. — напомнил Бен, начиная сомневаться в происходящем. — Не смешно, Бенни, — хмуро протянула Эмбер, посчитав, что брат её разыгрывает. — Теперь ещё скажи мне, что эта кукла сама сюда пришла. — Вдруг так и есть? — готовый в это поверить, удивлённо предположил Бен. — Ты помнишь, что сказал тот парень, который продал её нам? Он же забрал эту куклу из дома ведьмы! — Бен, я прошу тебя. Мне сейчас совсем не до этих шуток, — устало умоляла Эмбер. — Может, ты так хочешь меня развеселить, но я правда не настроена на магические страшилки. — А я правда не приносил её сюда. — серьёзно ответил Бен. — Ну хорошо, — вынужденно согласилась Эмбер, решив подыграть ему. — Значит, она и правда пришла сама. Диалог перешёл в другую тему сам собой. Бен подумал, что Эмбер могла всё же взять эту куклу с собой зачем-нибудь и не запомнить этого, так как нападения на себя она тоже не помнила. Эмбер же решила принять то, что посчитала розыгрышем от брата. Куда острее для них стоял вопрос возвращения в Бостон. Помимо недавнего происшествия со свидетельством по делу об убийстве, которое уже оставило жирный отпечаток на восприятии этой поездки, теперь они оба были больны. Бен подхватил простуду, что делал абсолютно всегда невиданным образом, — у него был довольно слабый иммунитет, — а Эмбер пережила покушение на свою жизнь. Это явно было финишем их долгожданных каникул, и теперь стоило как можно скорее уехать домой. Эмбер должна была пролежать в больнице ещё несколько дней, прежде чем её организм восстановится, и к наказанию врачей она собиралась подойти довольно ответственно. Билеты до Бостона она планировала приобрести сразу после выписки. Единственное, что сильно её смущало — то, что Бен эти несколько дней будет совсем один. В другое время она бы об этом не переживала. Эмбер знала, что, несмотря на свою наивность, Бен уже был довольно ответственным и самостоятельным. В конце концов, он был близок к своему совершеннолетию и поступлению в колледж, так что пора было признать, что Бен в состоянии позаботиться о себе. Особенно учитывая то, что в отеле есть, кому прибраться и приготовить для него еду, что он отлично умел делать сам. Вот только после всего произошедшего Эмбер уже панически боялась отпускать его от себя. Ей казалось, что как только Бен исчезнет из поля её зрения, с ним тут же случится что-нибудь непоправимое. И это будет не его вина. Ведь каким бы взрослым Бен ни был, страшно было то, что есть обстоятельства, которые от него никак не зависят. Эмбер хотелось уберечь его от опасности, в которую попала она сама, и ей казалось, что единственный способ выжить в этом страшном месте — держаться вдвоём. Только сделать это возможности не было. Ей, так или иначе, нужно было принять, что Бен отправится обратно в отель, который находится довольно далеко от больницы, расположенной в черте южного района. Когда Бену стало пора, она проследила, чтобы он вызвал себе такси до дверей отеля и велела ему не только позвонить по приходу в номер, но и не выходить за его пределы, как только свечереет. Подсознательно Эмбер казалась, что эта незримая опасность настигнет его и там, пока некому будет присмотреть за его спокойным сном. Но большего гаранта безопасности, чем круглосуточно охраняемое здание отеля, у них, к сожалению, не было. Несмотря на сильную тянущую слабость, онемение конечностей и жуткое головокружение при лишних телодвижениях, Эмбер считала, что чувствует себя нормально. Она не была любительницей страдать. Или скорее даже считала, что не имеет права этого делать. Эмбер не держала эмоциональных людей за слабых, но только до тех пор, пока вопрос не касался непосредственно её самой. Она словно была слепо уверена, что дурное самочувствие и эмоциональную боль придумали не для неё, потому что ей было стыдно всякий раз, когда становилось заметно, что она, по каким-то причинам, не в духе. В детстве Эмбер, как и многие сверстники из подобающего её уровню окружения, посещала спортивные кружки, а именно художественную гимнастику. Душа у неё к этому не лежала, как и тело. Ей чаще других приходилось слышать, что она выкладывается недостаточно, хотя Эмбер старалась на пределе своих возможностей. По этому пути она шла гораздо медленнее других девочек, на которых ей очень часто показывали пальцем. Эмбер также нередко слышала, что не имеет права жаловаться, ведь она «работала меньше всех». Возможно, ей казалось, что сегодня этот опыт прошлого не имеет никакого значения, но это было не так. Родителям хотелось, чтобы их отпрыски смогли чем-нибудь похвастаться как можно раньше. Бен, к сожалению, слишком часто болел, чтобы протиснуться в жестокий мир спортивных дисциплин. По физкультуре у него всегда были довольно слабые отметки, но в глазах родителей это компенсировалось успехами в гуманитарных науках. К примеру, Бен отлично справлялся с любыми задачками по химии и биологии, а на уроках испанского ему вовсе не было равных. Хотя у Эмбер был просто замечательный иммунитет, и болезни были для неё редкостью, можно было предположить, что и Бен, и Эмбер не были предрасположены к спорту. Им обоим куда больше нравились умственные нагрузки, нежели физические. Но дело было в другом. В воспоминаниях Эмбер отложилось не только то, что раскрошенное стекло в чешках поставило крест на её блестящей карьере гимнастки, о которой она думала лишь со слезами на глазах, ведь ей этого совсем не хотелось. В них отложилось также и то, что родители гораздо чаще вспоминали её неудачи, нежели успехи. Мягко говоря, они были недовольны, когда осознали, что из Эмбер не получится замечательная гимнастка. Ещё бы, ведь она завалила городское соревнование, на котором её мама с папой сидели в первых рядах. И им тогда было совсем неважно, что гадкая Голди Берген разбила своё карманное зеркальце с пудреницей и спрятала крохотные осколки в спортивную обувь их дочери. Им было совершенно наплевать, что Голди Берген прекрасно знала, как Эмбер месяцами лезла вон из кожи, стараясь соответствовать девочкам из команды, пока её не выкинули. Для них не имела никакого значения ни травма Эмбер, ни её обида на Голди Берген, которая в любом случае обошла бы её, забрав себе призовое место. И ей даже казалось, что именно поэтому родился Бен. Потому что подсознательно родители ещё тогда знали, что наступит день, когда Эмбер феерически провалится на глазах у целого стадиона людей, мнение которых было очень важно. Гораздо важнее, чем мнение самой Эмбер. Сегодня эта история с неудавшейся карьерой гимнастки осталась своеобразным шрамом на душе Эмбер, и пока этот шрам заживал, она научилась молчать о зудящей боли, которую он вызывает. И несмотря на то, что всё это так метафорично пришло к описанию душевных терзаний, к физическим недомоганиям это также было применимо. В первые сутки после переливания крови было очень важно отслеживать жизненные показатели, чтобы не упустить осечек, которые могли бы вылиться в тяжелейшие осложнения. Но её состояние было стабильным. Эмбер переживала, что медицина в Салеме не может похвастаться таким же уровнем специалистов, что и в любом крупном городе. Это означало высокий риск ошибки в процессе гемотрансфузионной процедуры. Эмбер в целом было слишком сложно осознать, что ночной выход в аптеку кончился для неё такими серьёзными последствиями, как смертельная потеря крови. Когда её навестил уже знакомый офицер Роджерс, Эмбер вспомнила недавний допрос. На нём она впервые увидела неусидчивого, нервозного офицера, который то и дело зависал или запинался, словно видел перед собой не свидетельствующую по делу об убийстве девушку, а самого дьявола. Тогда, честно, и Эмбер вела себя совершенно зеркально. Сегодня он казался более собранным, словно за эти несколько дней ему удалось обрести какой-то внутренний стержень. Эмбер же, напротив, выглядела более смешанно, лёжа на больничной койке перед сотрудником полиции. Её жизнь, пусть и была по-своему жестокой к ней, никогда раньше не приводила её к людям в полицейской форме, однако, за минувшую неделю она встретилась с ними дважды. Джеймс явился к ней не один, он пришёл в компании молодой девушки, одетой в штатское. Формальность происходящего ослабил тот незначительный факт, что Роджерс сухо поздоровался с Эмбер и изнова ткнул её в лицо своим значком, а девушка, которую он представил как свою помощницу мисс Сибли, своего полицейского удостоверения не продемонстрировала. Эмбер, надо сказать, заметила этот факт, как юрист, но приняла решение на него не указывать. На протяжении всего разговора мисс Сибли молчала, исподтишка разглядывая то на Эмбер, то на смиренный лик куклы, что осмелилась подмигнуть ей лишь в тот момент, когда Роджерс упрямо смотрел в протокол, а Эмбер запахнула веки в безрезультатной попытке описать преступницу. Разумеется, Морана была здесь не для того, чтобы зафиксировать очередной список свидетельских показаний. Ей удалось договориться с шерифом, чтобы поприсутствовать на допросе и приглядеться к Эмбер. Раскрывать ей всю правду, пока она лежит на больничной койке, Аркетт строго-настрого запретил, именно поэтому офицер Роджерс находился на соседнем стуле, а Гейдж томился за дверью на случай, если понадобится поскорее удалить из памяти Эмбер лишние воспоминания. Гейдж, верно, даже не предполагал, насколько его способность может быть полезна. Сам он старался ею не злоупотреблять, но орден нередко взывал его к чувству долга, если появлялась необходимость воздействовать на чей-то разум, ведь способности Гейджа были довольно обширны. Он мог удалять воспоминания, менять их сроки давности, дополнять их новыми деталями или убеждать людей в необходимости сделать что-нибудь прямо сейчас. Порой Гейджу элементарно становилось любопытно, почему этот феномен коснулся именно его. Что именно в процессе обращения воздействовало на вероятность появления особой способности и её природу. Ни у кого ещё не получалось открыть сверхсилу специально, но Гейдж прекрасно помнит, как впервые ощутил, что ему слишком очевидно подчиняются. Пока Гейдж слонялся возле входа в палату и надеялся, что его участие в допросе не понадобится, офицер Роджерс тяжко вздыхал, в очередной раз получая крайне размытый ответ на любой из заданных вопросов. Эмбер Коллинз не помнила ничего, и это было нисколько не удивительно, ведь укус вампира всегда подразумевал потерю памяти о ближайших к нему событиях. Её рассказ был для Джеймса поразительным. Вышла из дома около полуночи, чтобы купить лекарства, далее — проснулась на больничной койке. А ведь Эмбер находилась в сознании вплоть до того момента, когда её грузили в машину скорой помощи. Джеймсу было известно, что в воспоминаниях жертв вампиров обыкновенно оставался размытый силуэт без лица. Могли забываться отдельные действия, разговоры, случайные детали, но хотя бы дымчатая фигура искусителя должна была застыть в памяти. Иного выбора расклад судьбы не предоставил. Джеймс истомлённо вздохнул, с остервенением попортив протокол чернильными каракулями, и резко поднялся со стула с осознанием, что вновь не может выполнить свою работу без вмешательства потусторонних сил. У него не было конкретной неприязни к Гейджу или к Моране, но его искренне выводило, что он не может обойтись без них в том, чем так давно занимался. К тому же, теперь Гейдж посоветовал ему покинуть палату, а это только сильнее подкрепляло в мыслях Роджерса его собственную бесполезность. Гейдж зашёл в палату и плавно подплыл к койке, опустившись на самый её край. Эмбер в его голове выглядела немного иначе. Она была гораздо счастливее и свежее, а потому Гейджу было немного неожиданно сталкиваться с реальностью — с бледной утомлённой девушкой, глаза которой лишились огня. Впрочем, не тому, кто видел много детей постаревшими, было удивляться болезненному виду незнакомцев. Оказавшись подле Эмбер, он прокрался своим взглядом в её. — Мисс Коллинз, — его холодные пальцы без спроса обвили тонкую девичью ладонь, пока вкрадчивый баритон растекался по воздуху горячей карамелью. — Меня зовут Гейдж. Я хотел бы поговорить с Вами… Эмбер шелохнулась, но так слабо, что почувствовать это мог лишь Гейдж, державший её руку в своей. Эмбер пронзили яркие вспышки минувших событий. За долю секунды в её сознании пронеслось всё: неуловимая для взгляда драка вампиров со страшными боевыми приёмами, обрывки их разговора, разорванный рукав пиджака, оказавшийся жгутом на её теле и… Сверкающие в ночи алые глаза человека, сидящего перед ней прямо сейчас с глазами совсем другими, такими же светлыми и медовыми, как и в первую их встречу. — Это Вы… Что же Вы такое… — шепнула Эмбер пересохшими губами, ощущая, что перед ней сидит очень неправильный человек. — Не бойтесь меня, мисс Коллинз. Я не желаю Вам зла. — на пониженной тональности, полушёпотом, ответил Гейдж, и вторая рука его осторожно коснулась виска девушки. Он понял, что его появления оказалось достаточно, чтобы воспоминания вернулись на место сами собой. Возможно, это было связано с ведьминской природой, а, быть может, Эмбер Коллинз попросту была особенной — что вряд ли. Но, так или иначе, в использовании гипноза не было никакой нужды, и это было потрясающе, учитывая то, что сила Гейджа обычно не распространялась на ведьм. — Знаю. Я не боюсь. Ведь Вы спасли меня, хотя и могли добить… — также беззвучно отозвалась Эмбер и неосознанно сжала руку Гейджа чуть крепче, пока его взгляд тонул в нестерпимом любопытстве. Гейдж увидел всё то же, что и она. Он чётко осознавал, что Эмбер видит в нём нечто необъяснимое — невозможное, и потому для него была загадкой её благосклонная реакция. Она видела его острые клыки и горящий жаждой чудовищный взгляд, а может, даже и чёрные сети вен на шее и щеках — они выглядели в воспоминаниях немного размытыми, но всё же присутствовали. И тем не менее, сейчас она не отпрянула, а крепче обхватила его ладонь. — Я был там не затем, чтобы добить вас, мисс Коллинз. — настоятельно сообщил Гейдж. — Вы не похожи на того, кто мог преследовать такую цель. Но, скажите, мой брат был прав, когда сказал, что Вы — настоящий вампир? — требовательно осведомилась Эмбер и рывком приподнялась на постели, чтобы быть с Гейджем наравне. Его ответа она не дождалась. — Правда… Вы слишком добры и хороши собой, чтобы не иметь страшных изъянов вроде этого. Гейдж, ведь это настоящий ужас, Вам так не кажется? — Я с Вами полностью согласен, это просто отвратительно, — Эмбер была крайне серьёзна, а вот Гейдж тепло улыбнулся от того, насколько по-детски чисты были её замечания. — Но Вы не выглядите испуганной. — Должно быть, я совершенно Вам не верю… — наивно объяснилась Эмбер и чуть потупила взгляд. — Или себе самой… Что же мне рассказать офицеру, если у меня перед глазами хищная нечисть, нападающая на меня саблезубыми клыками? «Прямо уж и саблезубыми» — мысленно усмехнулся Гейдж, хотя лицо его стало очень сдержанным, а пальцы погладили тонкую нежную ладонь. — Всю правду, мисс Коллинз. Поверьте, офицер Роджерс прекрасно знает, кого именно он разыскивает, — неоднозначно намекнул Гейдж, ослабляя прикосновение руки. — А Вы очень помогли нам с этим. — Постойте, Гейдж! — неожиданно громко выронила Эмбер, почувствовав, что призрак спасителя от неё ускользает. — Возможно, этот вопрос будет очень глупым в нынешних реалиях… Но удалось ли Вам узнать что-нибудь о моей кукле? — Ах, да. — Гейдж замер, зацепившись внимательным взглядом за беглянку, которая заигрывала с ним из тени минувшей ночью. — Если Вы уже дали ей имя, то Вам лучше знать, что её уже почти полтысячи лет зовут Анной. Она чудная британская леди, которая выручила Вас, когда Вы были близки к смерти. Жаль, что куклы не имеют свойства обезвредить недоброжелателя подобно сторожевой собаке, однако, она была с Вами рядом в том переулке. И пусть это будет тайной, но она действительно принадлежала настоящей ведьме, и надеюсь, что в скором будущем Вы не только поверите в это, но и научитесь направлять энергию Анны себе на благо. Ведь если бы в Вас совсем не было дара к чародейству, Анна не смогла бы помочь Вам. — Это просто возмутительно, — проговорила Эмбер бесцветно, но с очень напряжёнными глазами, смотрящими мимо Гейджа. — Если мне хватит сил поверить во всё это… Есть ли у Вас мобильный номер или хотя бы почтовый индекс, чтобы я могла связаться с Вами? Или мне стоит искать Вас в антикварной лавке? — Где угодно, но, в последние дни, только не там. Скорее в тёмном переулке в полночь, — отшутился Гейдж, задев довольно волнующую его тему — у него порой истинно не находилось и часа, чтобы заглянуть в свою любимую лавку. Но настрой Эмбер его порадовал. — Конечно, у меня есть личный номер, мисс Коллинз. И я готов подарить его Вам. Его позабавило предположение о почтовом индексе. Он даже повторил эту фразу в своей голове, чтобы подивиться, какими же карикатурными считают порой вампиров. Пихнув руку во внутренний карман пиджака, Гейдж вытащил из-за пазухи лакированную визитку со своим личным номером и передал её в руки Эмбер. — Если Вам понадобится помощь, Вы можете звонить. Но, должен предупредить, я не самый квалифицированный специалист по ведьмам, — серьёзно огласил Гейдж. — Мисс Сибли, как представительница этого прекрасного вида, ответит на Ваши вопросы более развёрнуто. — Вы спасли мою жизнь, Гейдж, — требовательно напомнила Эмбер. — Если я и готова буду поверить в эту чушь, то только тогда, когда Вы будете держать меня за руку. Почему Вы так улыбаетесь? — Я впервые вижу настолько непосредственную реакцию на это, — поспешил объясниться Кавелье, одновременно с тем спрятав неуместную улыбку. — Вы так строги со мной, будто я только что изготовил эту проблему из воздуха у Вас на глазах. — Отчасти так и есть, — вздохнула Эмбер с намёком на то, что до прихода Гейджа всё было иначе. — Не поймите неправильно, у меня была слишком скучная и неинтересная жизнь, поглощённая учёбой. За эти несколько дней я пережила слишком много, чтобы сразу почувствовать, как сильно всё поменялось. Я чувствую себя так, словно вот-вот проснусь в своей постели, в Бостоне, и пойму, что это был обыкновенный сон. — Я очень понимаю Вас, Эмбер. И мне иногда кажется, что вся моя жизнь — один чересчур долгий сон, которому когда-нибудь уже наступит конец, — честно поделился Гейдж, элегантно хмыкнув. — Пока что этого не случилось. И вряд ли случится. Очень хорошо, что Вы стараетесь подвластить себе все странные сны. Самоотверженность порой помогает изменить правила, к которым не выходит приспособиться. — Сколько Вам лет? — вдруг спросила Эмбер и чуть наклонила голову, показав, что этот вопрос ей очень интересен. — На сколько выгляжу? — игриво переспросил Гейдж, надеясь опустить серьёзность прозвучавшего вопроса. Эмбер коротко посмеялась, ощутив тонкость юмора. — Не думаю, что важно, на сколько Вы выглядите, если Вы действительно вампир. — рассудительно сказала Эмбер. — Будьте верны мысли, что мы с Вами одногодки. — уклончиво всё же ответил Гейдж. Когда ушёл и он, и офицер Роджерс, и даже загадочная мисс Сибли, Эмбер горько расплакалась, даже не зная, что именно помогло ей достойно держаться в разговоре. Быть может, таинственные чары, исходящие от живого мертвеца в очень притягательном обличии? Её пронзило глубокое чувство страха от постепенно настигающего осознания того, насколько опасное существо находилось возле неё меньше получаса назад. Для Эмбер это было равноценно интервью с серийным маньяком, и более всего её убивало сильное противоречие. Ведь Гейдж не только оставил своё важное дело из-за неё, но и был с ней до приезда скорой помощи, которую тоже вызвал сам. Очередным поводом изумиться также было и то, как спокойно и обыденно её показания выслушивал офицер Роджерс. «Вампирша была светловолосая, верно?», «Видели ли Вы её глаза до того, как они стали красными?» — и прочие вопросы из аналогичной серии выбили её из колеи, когда по ветру развеялось всё её представление о формальной беседе между полицейским и жертвой преступления. Эмбер даже казалось, будто через пару мгновений после его ухода в палату зайдёт врач, который заявит, что её немедленно отправляют на обследование в психиатрическое отделение. Или, по крайней мере, на МРТ мозга. Но ни того, ни другого не происходило — должно ли было это значить, что офицер в самом деле воспринял её слова с пугающей серьёзностью и занёс их в протокол как вразумительные показания?