сын Авраамов

Дождливый май быстро сменился жарким летом. Окончился театральный сезон, повод ездить на Поварскую отпал. Впрочем, окончание театрального сезона не мешало шевелению других театральных проектов. Жизнь в проекте Вайнштейна бурлила как колдовской котел и даже августовские события не помешали постановке набирать обороты и при этом сосать деньги как импортный пылесос. В этом ключе все же стоило отдать должное Василию Абрамовичу — левой пяткой купленные у него валютные казино безусловно помогли Игорю удержаться на плаву. Пока рубль героически падал вниз, незыблемая долларовая подушка позволяла Балалаеву выплачивать зарплаты и даже не сильно замораживать уже ведущееся строительство. В кои-то веки Игорь был действительно благодарен деду Абраму. Без этих его треклятых игорных домов перебиваться бы Игорю с хлеба на воду. А так он и сам кошельком не оскудел и всех подшефных своих рублем обеспечил. В театр Гурвича Балалаев на всякий случай заложился в двойном объеме — все же на конец года планировалась масштабная премьера. Стелла Артуровна била копытом и всячески выражала свое недовольство, но против воли начальства идти не смела. Также Игорь провел очередную профилактическую беседу с Бутахиным. На этот раз даже не пришлось давить интеллектом — многие арендаторы в связи с дефолтом помахали Олегу ручкой, так что вовремя платящий аренду театр за неимением других вариантов был весьма на руку и ему, и его кошельку. — Как дела твои, Игорёк? — с места в карьер начал дед Абрам. Сентябрь выдался жарким и абрамов сад цвел буйным осенним цветом. Виноград, что оплел беседку, краснел листом, как бы напоминая о надвигающейся на Москву золотой осени. — Не жалуюсь, Василий Абрамович, — отозвался Игорь. Ему действительно не было о чем сообщать, несмотря на охвативший Россию кризис, его предприятия работали в штатном режиме, а фирмочка подаренная Шиком так и вовсе работала в три смены, снабжая московские рынки китайским контрафактом. — А мои? — Шик аккуратно орудовал секатором, подрезая разросшийся куст белых хризантем. Цветы он бережно передавал в руки Балалаеву. Когда охапка стала достаточно весомой, он отложил садовый инструмент и бросил на Игоря пристальный взгляд. — Все в лучшем виде, — отвечал тот. — Это хорошо, — кивнул старый вор, прибавляя, — гербарий этот с собой забери. Мертвых цветов я на похоронах насмотрелся, они мне теперь тоску навевают, то ли дело живые… — он любовно погладил едва распустившийся бутон. — Плохие нынче времена, Игорёк, тяжелые. И люди кругом говнистые. Гия снова воду мутит — узбекам не платит и те товар задерживают. В Иркутске опять же беда. Тимурчик старается, но плохо. Не его это место, если ты понимаешь о чем я. И другие это тоже понимают, вот и быкуют. Мусора распоясались — наслышан небось про мои приключения — теперь каждая собака про дедушку брешет. — Собака лает — караван идет, — философски заметил Игорь, укладывая хризантемы на локоть. — Может кого в Иркутск отправить? Для дисциплины. Шик отмахнулся: — Сам по зиме слетаю. Больно дерзкие они там стали. Спесь бы с них сбить, вместе с коронами, чтобы не выпендривались. На губах молоко не обсохло, а они меня учить вздумали. Но ты, Игорёк. не кипишуй. Твои услуги не потребуются. Я свое слово, в отличие от этих блядей, держу, — законник похлопал Балалаева по плечу. Ладонь деда Абрама впервые показалась Игорю невыносимо тяжелой. Да и все его слова, как на подбор были камнем в игорев огород. Куда ни ткни — намек оглоблей. Ведь по сути какой Шику резон рассказывать Игорю, который уже почти год как не у дел, о происходящем в клане? Пожаловаться, как все кругом обижают несчастного пенсионера? Так этот пенсионер сам кого угодно обидит и в накладе не останется. Или таким образом Василий Абрамович желал показать свое доверие, дескать смотри, Игорёк, главный решала твоего мнения спрашивает, значит уважает, прислушивается — мотай себе на ус и делай правильные выводы. Но слава богу до сих пор все оставалось лишь на уровне иносказаний да грубых намеков — слово свое старый вор держал, тут претензий у Игоря не было. Но вот от своих планов на его дальнейшую судьбу дед Абрам отказываться пока не спешил, и Игорь не смел расслабляться. Цветы все же пришлось забрать, слишком уж настаивал на этом Василий Абрамович. Выбросить белую охапку у Балалаева не поднималась рука, а куда девать ее вариантов особо на ум не приходило. Имело бы смысл отдать ее Лизавете Петровне, так сказать красивый начальственный жест, который разбавит серые будни. Но это надо ехать обратно в офис, а рабочий день подходил к концу, да и Игорь, уезжая на встречу с Шиком, сам отпустил секретаря пораньше. Так что не про душу Лизаветы Петровны эти хризантемы. Машина с черепашьей скоростью ползла ко съезду со МКАДа, отчего-то пробки в этом месте всегда работали в обе стороны несмотря на время суток. Балалаев бросил усталый взгляд на часы — если память ему не изменяла, то сегодня Гурвич дает спектакль, и при достаточном желании на этот спектакль еще можно успеть. С труппой Игорь не пересекался почитай с июня, когда театр закрывал сезон, а после все как-то не находилось времени. Да и идиотический план, который пришел Балалаеву в голову вместе с майским похмельем, как-то изгладился из его памяти. И вот теперь он стоял в пробке на волоколамке, у него в руках была одуряюще пахнущая охапка свежесрезанных хризантем, уязвленная старым вором гордость и совершенно свободный вечер. — Не виноватая я, он сам пришел… — выдохнул себе под нос Игорь, в очередной раз сбиваясь на подсчете бутонов. Усмехнулся, вспоминая многочисленные лица женской половины труппы, и бросил водителю, — Валера, гони на Поварскую. — Девчонок мне собрался смущать, а, Игорь Владимирович? — с Гурвичем Игорь столкнулся в коридоре у сцены. Благодаря московским пробкам к началу спектакля он все же весьма припозднился и теперь воровато крался с букетом через служебные помещения. — Они сами у тебя кого хочешь смутят, — с легкой долей нахальства усмехнулся Балалаев и кивнул на хризантемы, — а это чтобы от них откупиться. — Ты в последнее время у нас редкий гость, — Григорий Ефимович окинул Игоря с ног до головы пристальным взглядом и задорно прищурился, — а теперь вот явился, при параде да с цветами. Может ты к кому женихаться приехал. Игорь хотел было по старой привычке ответить, что давно уже женат, но вовремя прикусил язык — стараниями Олексяка и районного паспортного стола, штамп, поставленный еще на заре восьмидесятых, утратил свою законную силу едва закончился май. Поэтому Балалаев лишь снисходительно улыбнулся: — Букет был бы тогда побогаче, не находишь? Гурвич фыркнул в усы: — С нынешними ценами и ромашки у бабушки в переходе на вес золота. А тут такая охапка. Так что не прибедняйся, — Григорий Ефимович небрежным жестом поправил очки, а после повел плечом и поморщился. — Ударился где-то? — участливо поинтересовался Игорь. — Да черт его знает! — ответил Гурвич, — ноет все. — Может к дождю? — Тому, что песочек из нас с тобой сыплющийся смоет? — ехидно осклабился Григорий и хлопнул Балалаева промеж лопаток, — не дождешься! А чего мы тут собственно стоим? Может тебя в зал посадить? Стульчик тебе складной выдам, а то мест свободных нет — аншлаг, понимаешь ли. — Мне и тут неплохо, — отмахнулся Игорь и дерзко усмехнулся, — я из-за кулис твоих спектаклей еще не подглядывал. Да и в самом деле, все репетиции, прогоны, спектакли в конце концов Балалаев непременно смотрел из зала, как простой смертный. А тут такой шанс приобщиться к прекрасному буквально на расстоянии руки. Игорь спрятал светящийся белым цветом букет за спиной и притаился в темном углу у задника, где, как сказал Гурвич, ни у кого нет выхода и меньше шансов попасться под ноги. Играли «Вам позволено переиграть» — единственное заимствованное Григорием Ефимовичем для своей сцены произведение и тем ценное. С удивлением Игорь обнаружил на месте главного героя Сашу, а не Володю Еремина, который казалось был бессменным на этой роли — Игорь застал его еще в Гнездниковском. «Чаще надо навещать подшефные хозяйства», — подумал Балалаев и пригляделся внимательнее. Пьеса-первоисточник сама по себе была весьма занимательной, а в интерпретации Гурвича да под музыку Кортнева и подавно. Игорь то и в первый раз задумался, а сейчас в тишине закулисья старые мысли вновь разбередили душу. Если бы было позволено начать что-то заново в жизни, переиграть — с чьего-то молчаливого дозволения — решился бы он? Сказать «нет», где раньше было произнесено «да»? Свернуть направо, а не налево? Наплевать на принципы в час, когда хотелось сильнее всего? Любить тех, кого не позволял себе любить, а может наплевав на совесть предавать и отрекаться? Смог бы? И кем бы он стал сейчас? Вряд ли самим собой. Но история для того и не терпит сослагательного наклонения, что все извечно возвращается на круги своя. Скажи он единожды «нет», после дважды бы озвучил «да». Предал, а после спас. Полюбил, а позже отверг. И все бы осталось как было. Маленькие вариации не нарушили бы общего хода истории. Скорее добавили пикантности. И вот он снова (а может опять?) в Москве, стоит в темноте кулис с дурацкой охапкой никому ненужных хризантем. А на сцене актер проживает чужую жизнь как будто бы свою. Какая прекрасная иллюзия — хоть на час-полтора побыть кем-то другим, любить и ненавидеть, жить как не жил до этого. И речь не идет о притворстве. Нет. Ты — уже не ты. И жизнь уже не твоя, а чужая. И все вокруг — чужие. И сам себе ты тоже чужой. Вопрос только в том, где заканчиваются маски и начинаешься «ты-настоящий» и был ли этот «ты» на самом деле. Живут ли вообще актеры или свою жизнь они тоже играют? Потому как насчет себя Балалаев не был уверен — дед Абрам выдал ему сомнительную роль, и Игорь играл ее уже который год, теряя в этом насквозь фальшивом амплуа самого себя. А был ли мальчик? «Весь мир — театр, а мы в нем топчемся между буфетом и вешалкой», — хмыкнул Игорь себе под нос. За философскими размышлениями он не заметил, как действие на сцене подошло к концу. Зал рукоплескал, артисты выходили на поклоны. Сам Игорь осторожно прокрался на выход, чтобы там суетно раздербанить букет на несколько маленьких. Катя вежливо улыбнулась, принимая цветы. Маша кокетливо хихикнула. Алиса одарила Игоря загадочной улыбкой и стрельнула поверх букета подведенными глазами. Лена едва не проскочила мимо, но Игорь умудрился всунуть и ей пучок хризантем. Инне Балалаев не только выдал цветы, но и куртуазно поцеловал ладонь, чем вызвал волну девичьих смешков за своей спиной. Девицы закончились, а вот цветы как-то нет. Вышел Маркин, коротко поздоровался, прищурился на заметно поредевшую в руках Игоря охапку, оглянулся себе за плечо и многозначительно хмыкнул, впрочем, оставив свое мнение при себе. Последними сцену покидали исполнители главных ролей — Саша и Михаил. Богдасаров прошел первым, пожал Балалаеву ладонь, политесов разводить не стал — поспешил в гримерку, снимая на ходу гарнитуру микрофона. Саша же замер в дверях, растерянно теребя рукав серого кардигана. — Не могу не отметить главного исполнителя, — улыбнулся Игорь, протягивая остатки букета. Саша принял цветы почти что автоматически, обеими руками прижимая к груди. — Еремин сегодня не смог, поэтому экстренный ввод… — отчего-то пытался оправдаться Маракулин, пряча глаза за стеклышками фальшивых очков. Сейчас он совершенно не походил на того себя со сцены. Перед Игорем стоял не важный профессор Кюрман, желавший переиграть свою раненную любовью жизнь, и даже не актер замечательно его сыгравший, а смущенный вниманием Саша. Балалаев хмыкнул: Да какой же это «Саша», это — Сашенька. Бесконечно уютный в этом растянутом кардигане, в этих нелепых на его молодом лице очках роговой оправы. Игорь невольно умилился на эту картину и тут же устыдился собственным коварным планам так некстати всплывшим в памяти. Играть чужими чувствами — фу таким быть. Как он вообще додумался до такого. Вежливей надо, аккуратнее. — Хорошо играл. Молодец, — похвалил Балалаев какими-то общими и до ужаса бесформенными фразами, — мне очень понравилось. Ему и в самом деле понравилось, только вот верных слов не находилось, да и не разбирался Игорь в театре. Видел Еремина в этой роли при прочих равных — красиво, талантливо. Теперь вот Саша — красивый, талантливый — произносил те же реплики, совершал те же движения. Но при этом был совершенно иной, отличный от Владимира. Не хуже, не лучше, а просто другой. И была в этом какая-то своя особенность, свой штрих, шарм. И если бы Игорь чуть углубил свой анализ, то наверняка пришел бы к выводу, что сашина игра пришлась ему куда как больше по вкусу. А может дело было непосредственно в Маракулине. Краем глаза Игорь заметил мельтешение — в конце коридора с невинным видом околачивался Маркин. Он прогуливался туда-сюда и периодически бросал в их с Сашей сторону любопытные взгляды. Игорь усмехнулся. — Петр по всей видимости уже заждался, — он кивнул на совершающего очередной шпионский променад артиста, — так что не буду больше тебя задерживать. А то подумает еще твой товарищ чего-нибудь не то… — Пусть думает. Ему полезно, — фыркнул Саша, а после несколько замялся, поднимая на Игоря несмелый взгляд, — спасибо за цветы.

* * *

Если со стороны строительного бизнеса дела шли весьма и весьма неплохо — застройка сразу на четырех площадках шла в привычном темпе и сулила крупную прибыль, то так порадовавшие в конце лета казино постепенно перестали себя оправдывать. Запоздало, но кризис все же аукнулся, грозя Игорю проблемами в будущем. Шатко-валко в плюс пока еще выходили, но со дня на день все могло и измениться. Не улучшающаяся экономическая ситуация в стране это только подтверждала. На помощь деда Абрама рассчитывать не приходилось, да и сам Балалаев не рвался представать пред светлы очи старого законника, в конце концов не в характере Игоря при первой же неудаче кланяться в ножки сильным мира сего. Сам сначала поковыряется, поднимет старые связи — собственно на это и уходила львиная доля игорева времени. Лясы точить он не любил, предпочитая пустым словам дело. Но тут, увы, без долгих предисловий обойтись не было возможности. Олексяк, например, посоветовал не дергаться, мол у всех сейчас так, к Новому Году авось простой народ пообвыкнется с имеющимися реалиями и с новой силой бросится тратить свои денежки. Нужно только обождать. Ждать Игорь умел, но спокойствия, как и настроения, ему это не прибавляло. На этот раз на Поварскую Балалаева привели дела. Стелла Артуровна подняла очередной кипиш по поводу счетов и судя по ее скупым репликам вина для разнообразия лежала не на Гурвиче, а на арендодателе. Бутахин снова возомнил себя пупом земли и решил тихой сапой поправить договор аренды в свою пользу. Конечно можно бы было ограничиться телефонным звонком, но отчего-то Игорю казалось важным приехать лично и своими глазами посмотреть в наглую рожу директора театра. Не нравился ему этот черт, ох не нравился. И если бы не масштабная премьера, заявленная на конец года, Игорь бы предложил Гурвичу найти другую сцену. Или бы выкупил на худой конец какой-нибудь ДК из старого фонда — а там глядишь через годик с минимумом реконструкции и марафетом фасада появится в Москве новая театральная Мекка. Эх, кабы знать, где упадешь — соломки бы успел подстелить. А теперь, увы, жри что дают да от мух отмахивайся. «Насчет ДК мысль неплохая, — подумал Игорь, буквально взлетая по ступенькам театра, — надо попросить ребят посмотреть доступные площадки. А если нельзя будет выкупить, то наверняка выгорит с долгосрочной арендой при условии проведения реставрационных работ». Когда-то Олег Бутахин не понравился Игорю при первой же встрече, не нравился он ему и теперь. И в этом его отношении не было ни грамма личностного — только сугубо деловое. Бутахин был изворотливым гадом и это было заметно невооруженным глазом. Балалаев не удивился бы, если б оказалось, что директор театра Киноактера еще и нечист на руку. Игорь знавал таких людей и до Москвы. Особо дерзких они с Олексяком катали в багажнике по всем омским колдобинам. После подобных покатушек в тёплой компании любая скотина начинала походить на человека, сразу совесть просыпалась и вежливость. Жаль нынче этот фокус уже не повторить — хотя Сергей был бы только «за» да и Бутахин одним только своим видом будил в Игоре ностальгию по делам минувших дней. На самом деле все это было легко устроить — пара звонков и будет Олег кататься по Садовому и окрестностям в малиновой девятке. Только вот в долгоиграющей перспективе все это могло обернуться чем-то нехорошим. Поэтому приходилось разводить политесы, подкрепленные присутствием парочки молодчиков с бывшей абрамовой фирмы. Ребята те были весьма колоритные, спортивные и за лишний рубль согласные подсобить новому начальству — за всю беседу они не проронили ни слова, но молчали весьма красноречиво, то и дело бросая на Бутахина долгие взгляды из-под хмурых бровей. Можно конечно было взять парней из казино, да больно они все приличные — эффект был бы не тот. А так Олежек трепетно внимал и даже местами соглашался. О юридической стороне дела говорить не пришлось, Бутахин не меньше Игоря понимал куда может завести эта кривая государственная дорожка. И видеть тогда Олегу небо в клеточку, а Игорю влезать по самые уши обратно в дела деда Абрама — потому как быстро бы проблема не решилась. А чтобы не разводить канитель за два месяца до самого что ни на есть ответственного театрального события потребовалось бы поднять старые знакомства в структурах, козыряя при этом именем Василия Абрамовича. Поэтому нафиг оно надо. Кто же знал, что театр это такая трудная работа. Интересно, а Гурвич в курсе, что его всякие волки позорные за бочок норовят прикусить? Или Стелла Артуровна уже почти год как принимает удар на себя? «Премию ей что ли выдать?» — подумал Балалаев, путанными коридорами пробираясь к служебному выходу. В репетиционных залах было тихо и сумрачно — видать все уже разошлись. Игорь наткнулся только на спешащую домой Надю. Та приветливо ему улыбнулась: — Если вы к Григорию Ефимовичу, то он еще днем куда-то уехал. Мы сегодня с Натальей Валерьевной были заняты. — Вот оно что, — кивнул Балалаев, — значит не судьба. — А вы завтра приходите, — продолжала Надежда с воодушевлением, — декорации обещали собрать! Игорь бархатно рассмеялся. — Тогда никакого сюрприза на премьере не будет. Так что в следующий раз, Надя, в следующий раз. Темнело. Зарядил мелкий противный дождь, грозясь перерасти в полноценный ливень. Конец октября выдался на редкость пасмурный, этой непогодой наверняка собьет оставшиеся на деревьях желтые листья и посереет Москва, потускнеет, пока не оденется первым снегом. На крыльце, прячась под козырьком курили. Игорь хмыкнул — этот вихрастый затылок он уже ни с чем не перепутает, как и запах сигарет, вплетающийся в осеннюю сырость. Вдруг захотелось подурить — подойти не слышно, встать за спиной и сказать какую-нибудь глупость, а после улыбнуться в ответ на растерянное смущение в серых как это октябрьское небо глазах. Отчего-то Игорь находил забавным подобные реакции Маракулина. Казалось бы, взрослый мужик, а ведется как зеленый пацан. Или это только Игорю достается такое внимание. Черт его разберет если честно. Но забавно. — Не меня ли ждешь? Саша дернулся от звуков чужого голоса, едва не соскальзывая со ступеньки под усилившийся дождь. — А ну стоять! — Игорь подхватил Маракулина под локоть, втягивая обратно на крыльцо. — Экий ты нервный. — А вы больше меня пугайте, — насупился Саша, с перепугу забывая о своей извечной неловкости в присутствии Балалаева. — «Владимирович» потерял, — усмехнулся Игорь и Саша потупился. — Где зонт твой, артист? Маракулин буркнул что-то неразборчивое себе под ноги и слова его потонули в перестуке дождя. — Может тебя до метро подкинуть? Саша упрямо мотнул головой: — Да я пережду. — В прогнозе сказали до завтра лить будет, так что утра ждать придётся, — но Саша продолжал отнекиваться. Игорь вздохнул, вспоминая давнишнюю реплику Маркина: «Экая ж… маракулина!» — и ведь не скажешь иначе. Балалаев потянул из кармана пальто мобильный и набрал водителя: — Валер, я на служебном. Порыв ветра растрепал сашины волосы, тот поежился, приподнял воротник куртки и зажег новую сигарету. Через пару минут, подсвечивая себе путь фарами, под шлагбаум въехал черный мерседес. Водитель выскочил из салона, на ходу раскрывая зонт. — Зонт сюда давай. Подберешь меня у Баррикадной. Валера молча кивнул и порысил обратно в автомобиль, на прощание мазнув по Саше нечитаемым взглядом. Едва машина отъехала, Игорь улыбнулся: — Пройтись хоть до метро не откажешься? Идти было всего ничего — минут десять не дольше, но Игорь шел неспешно, можно сказать нарочито медленно, аккуратно придерживая зонт над их с Сашей головами. Поливало уже весьма конкретно и скакать по лужам аки горный козел смысла не имело абсолютно никакого — промочишь в нагрузку к ботинкам еще и брюки по самые коленки. Поэтому Игорь не торопился, краем глаза наблюдая за сложной сменой эмоций на сашином лице. Забавно какой Маракулин порой был сложносочиненный на сцене, а в жизни оказывался совершеннейше простой, а сейчас даже открытый как книга для игорева внимания — читай не хочу. И Игорь читал, пытаясь разобраться в противоречивых сигналах, но на деле выходило, что он китайский ребус разгадывал, потому как ничего толком не понимал. Казалось бы, вот он Саша, усмиривший бесконтрольное буйство чувств, шел рядом и изображал безразличие, когда в глазах его напротив то и дело мелькало нечто такое, чему Игорь все не мог найти названия. Мимо промчалось авто, щедро одаривая прохожих брызгами из-под шин. Балалаев потеснил Сашу плечом вглубь тротуара. Тот вздрогнул, словно обжегшись, старательно восстанавливая дистанцию. И только тогда Игорь заметил, что Маракулин всю дорогу наполовину высовывался из-под зонта и куртка его уже отсырела от тяжелых капель. — Да что ты как бедный родственник! — не выдержал Балалаев, сам притискиваясь к сашиному боку, — вон вымок уже весь! Стесняешься ты меня что ли? — Чего мне стесняться… — с бравадой ответил Саша и в качестве акции борьбы против собственного смущения взял Игоря под локоть. Идти тут же стало теплее и даже как-то уютнее. По Баррикадной спускались молча, сашина ладонь робко почти невесомо лежала поверх чужого пальто, но ее жар Балалаев казалось мог ощутить даже сквозь слои одежды. Сам Саша смотрел себе под ноги, а Игорь то и дело бросал украдкой на него короткие задумчивые взгляды. — Вот видишь, — Балалаев расплылся в лукавой улыбке, едва они подошли ко входу на станцию, — не съел я тебя. Так что заканчивай меня бояться. — Я и не начинал, — Маракулин поднял на Игоря наигранно дерзкий взгляд, а в глубине его зрачков дрожала потаенная истина. Но сколько бы Игорь не вглядывался в серую хмарь чужих глаз, добраться до правды не мог. Признавая поражение, он фыркнул. — Хороший ты, Саша, артист. Уже пару минут как Маракулин скрылся в метро. Пузырились от дождя лужи, и рябь коверкала желтые отражения фонарей. Валера пару раз моргнул фарами, обозначая свое присутствие. Игорь если и заметил, то вида не подал, замерев под проливным дождем. Капли гипнотизирующе барабанили по тугой мембране зонта. Согретый сашиным теплом бок немилосердно быстро остывал и в этой стремительной быстроте отчего-то чувствовалась потеря.

* * *

Сыпал мелкий снежок, кружился в воздухе и таял, едва коснувшись асфальта. Зима в этом году припозднилась, заморозки пришли только на вторую неделю ноября. И вот наконец-то затянувшиеся дожди сменились почти что игрушечным снегопадом. Игорь поймал снежинку на ладонь и выдохнул облачко пара в ответ то ли на приветствие, то ли на прощание кого-то из кордебалета. Провожать Сашу до метро стало маленькой, но традицией. Заезжая на Поварскую, чтобы помозолить глаза Бутахину, Игорь нередко задерживался у Гурвича. Причины для этих посиделок всякий раз находились разные, но все они неизменно сводились к одному — к неспешной прогулке до Баррикадной в компании Маракулина. И если сначала имела место некая закономерная случайность, то впоследствии вероятностный фактор куда-то испарился вместе с Петей и Маратом, которым довольно быстро наскучила невольная роль дуэньи — Игорь либо натыкался на скучающего у служебного входа Сашу, либо сам поджидал его после репетиции или спектакля. Сложилась даже своеобразная игра: Балалаев обязательно предлагал подвезти, Маракулин стабильно отказывался, но в итоге так или иначе позволял составить себе компанию по пути к метро. Труппа, кто по одному, кто стайкой покидали театр. Игорь, не желая откровенно мозолить артистам глаза, сделал неспешный круг почета вокруг здания театра Киноактера. Валера ждал у центрального входа. Порядком озябнув, Балалаев забрался в салон. — Печку прибавь, — бросил он, — и давай к служебному. — А может домой, Игорь Владимирович? — устало спросил Валера, выворачивая руль, — уже почти час тут мерзнем. — Ты меня учить вздумал? — Игорь посмотрел в зеркало заднего вида, встречаясь глазами с водителем. — Не порти мне настроение, Валер, и делай как сказано. Забавно, что для того чтобы подъехать к театру с другой стороны, нужно сделать крюк через Новый Арбат. Зато этого времени Игорю с лихвой хватило, чтобы отогреться и задуматься о том, что же собственно происходит. Балалаев сам до конца не понимал собственных мотивов — от идеи подергать старого тигра за усы дурацким спектаклем он еще в самом начале отказался. Тогда к чему все эти поздние визиты на Поварскую, долгие ожидания? Запугивание Бутахина того не стоило — слишком мелкая сошка, чтобы тратить на него столько времени. Мониторить то, как Гурвич расходует игоревы деньги тоже было бессмысленно — за счетами следила бдительная Стелла Артуровна и делала это превосходно, да и Григорий Ефимович лишнего себе не позволял. И что же тогда остается в сухом остатке? Валера не стал заезжать под шлагбаум, паркуясь в тени облетевших деревьев. На крыльце служебного входа, озираясь по сторонам, пританцовывал наспех одетый Маракулин. — Издевается он что ли? — ворчливо протянул Игорь, выбираясь из автомобиля и спешно запахивая пальто. — Ты чего такой раздетый? Не май месяц. Саша расплылся в приветливой улыбке. И Балалаев почувствовал, что и сам начинает улыбаться. — А куда делись Болек и Лёлек? — спросил Игорь, пока Саша под его внимательным взглядом наматывал шарф и застегивал куртку. Маракулин извлек из кармана шапку и пожал плечами: — Через главный видимо выскочили. — Холодно сегодня, может все-таки на машине? — завел старую шарманку Игорь. Саша задрал голову, щурясь на желтый свет фонаря. Хмурое небо над Москвой — перевернутое блюдце, полное манной крупы — рассыпались звезды и сыпятся, сыпятся с неба ноябрьским мелким снегом прямо Саше в лицо. В сашиных глазах искрилось веселье, пара снежинок застряла на ресницах и тут же обернулась талой водой. — От ходьбы согреюсь, — парировал Маракулин, спиной отходя к Поварской. Игорь покачал головой и, обернувшись, махнул рукой Валере, мол катись отсюда. По странной сашиной прихоти они свернули в противоположную от Баррикадной сторону, петляя узкими улочками в обрамлении многочисленных посольств куда-то к Никитским воротам. Было тихо и пустынно, и если на Поварской еще проезжали машины, то на Скатертном все казалось вымерло, повинуясь первому снегу. Говорить о чем-либо совершенно не хотелось, воцарившееся молчание было куда как больше и громче любых слов. Игорь отчего-то испугался таящегося в этом безмолвии знания. Спугнул тишину. — Как репетиция? — пустая фраза, ужаленная снежинками, упала куда-то под ноги. — Все как обычно, — бессмысленности обращались островками пара и таяли в холодном воздухе, — на премьеру придешь? — Конечно приду, — Игорь коротко улыбнулся и добавил лукаво, — с цветами. — Да ну тебя… — Маракулин боднул его плечом, да так и остался идти в опасной близи. — Значит всем подарю, а тебе нет, — Игорь толкнулся локтем в ответ, прижимаясь крепче. Саша замолчал и вдруг фыркнул, набирая шаг и сворачивая под арку куда-то во двор. — Саш, ну ты куда! Игорь поспешил следом в закрытый двор, подсвеченный лишь оконным светом чужого домашнего уюта. Маракулин обнаружился на проржавленных качелях. — Мальчик, тебя покачать? — усмехнулся Игорь, хватаясь за поручень. Саша сделал страшные глаза и уперся ногами в землю, на случай если Балалаев решит воплотить свою угрозу в жизнь. — С ума сошел? Они скрипят ужасно, — в доказательство Маракулин чуть качнулся вперед и качели протяжно взвыли. — И чего ты тогда тут сидишь? — …я люблю под окнами мечтать… — напел себе под нос Саша пару строчек известной всей стране песни и поднял на Игоря задумчивый взгляд, словно сам не понял отчего тут оказался, — да просто двор мне этот нравится… а еще прошлой зимой Маркин на спор тут столб лизнул. Маракулин дурашливо рассмеялся, поднимаясь на ноги, и неспешно побрел через площадку к тротуару. Игорь мягко улыбнулся ему вслед и окинул взглядом взявшие их в кольцо дома. Малоэтажки старого фонда. Бывшие, а может и нынешние коммуналки. Кое-где ласково светились драпированные тюлем окна, манили в душное тепло кухонь и скрипящих паркетов. Если приглядеться внимательнее, то можно разглядеть человеческие тени: тут семья собирается на ужин; вот в синем отблеске телевизора некто усталый опускается на диван; а где-то кого-то просто ждут, беспокойно выглядывая сквозь мелкий снег… — Ну ты идешь? — позвал Саша, отмахиваясь от бьющих в лицо колючих снежинок. Балалаев усмехнулся и толкнул качели. Двор наполнился противным металлическим скрипом. — Говорил же, скрипят, — произнес Маракулин, едва Игорь с ним поравнялся. — Доверяй, но проверяй, — пожал плечами тот, — …а что за спор-то с Петей был? Саша по-мальчишески улыбнулся, доверительно прижимаясь к игореву боку. — В общем, дело было так…

* * *

Шик, вернувшись из поездки по стране, перво-наперво вызвал к себе Игоря. Встреча проходила в одном из заведений Тимурчика на Зубовском. Внизу в общем зале гремела музыка, ее отзвуки изредка просачивались в отдельный кабинет вместе с расторопной официанткой. Дед Абрам был чрезмерно хмур. Он потягивал крепкий сладкий чай и откровенно игнорировал племянника, который своей суетой пытался создать видимость хорошего положения дел. А то что дела у Лехи шли так себе, Игорю было видно невооруженным глазом. Помимо Тимурчика и Абрама присутствовали еще несколько знакомых Балалаеву московских лиц, некоторых из них он был даже рад увидеть, все же долгое время работали вместе. — Тебе, наверное, Игорёк, интересно, чего это мы тут все заседаем? — начал Василий Абрамович, когда за официанткой в очередной раз закрылась дверь, а с другой стороны на стрем встал один из охранников Шика. Игорь еще раз оглядел присутствующих: — Я не из любопытных, — он пригубил свой чай. Как и дед Абрам Балалаев предпочитал сохранять трезвость рассудка во время таких вот бесед. Чего не скажешь о Тимурчике, который плеснул себе очередную стопку водки, — но это благородное собрание меня несколько настораживает. Дед Абрам оскалил крупные зубы и рассмеялся. — Это Алеша пусть булки крепче держит, а ты расслабься. — Вы, Василий Абрамович, последнее время так часто говорите мне расслабиться, что я невольно напрягаюсь. — И то верно, — хмыкнул законник, — боюсь у меня к тебе очередная просьба, Игорёк, и присутствующих она касается напрямую. На этих словах старого вора Тимурчик скривился лицом и, хлопнув стопку водки, налил себе следующую. Атмосфера Балалаеву не нравилась, но судя по количеству человек, вызванных для беседы, за старое ему браться не придется — дед Абрам персональные свои дела предпочитал обсуждать тет-а-тет. — Ты выступишь в одном деле от моего лица. Разговор будет культурный. Собеседник тебе давно знаком — Саша Кофр. Он будет говорить за Циркуля, который в Лефортове загорает и на чьи интересы «кто-то», — Абрам выделил голосом слово и перевел тяжелый взгляд на племянника, — решил в обход дедушки покуситься. С тобой поедут Тарик и Рыба. В разговоре они участвовать не будут, просто постоят на стреме. Игорь вздохнул, на мгновение прикрывая глаза. — А может Лёха сам за себя ответит? Абрам фыркнул: — Тимурчик, а, Тимурчик, — старый вор хлопнул племянника тяжелой ладонью по шее, пригибая как непослушного щенка над расплесканной им стопкой, — расскажи-ка Игорьку как ты базар держал. Или как честь воровскую позорил. Ну че молчишь, недоносок? Алексей скрипел зубами, краснел от сдерживаемой ярости и обиды лицом, но вырваться попыток не предпринимал, молчаливо снося эту публичную унизительную трепку. — Ну полно вам, Василий Абрамович, — Игорь обновил деду Абраму чай и аккуратно поставил перед ним чашку, — родня все-таки. — С такой родней, Игорёк, даже врагов не надо, — Шик оттолкнул Тимурчика, тот качнулся грузным телом и тут же принялся растирать загривок, — в общем, съездишь в Сокольники, потолкуешь с Кофром. Скажешь, что деду с Циркулем делить нечего и что с Лехой мы сами разберемся, по-семейному. Балалаев медленно кивнул. — Кофр тебя уважает, Игорёк. Если именно ты впряжешься за Тимурчика, то дело верняк. Ни мне, ни Циркулю новый передел не нужен. — Где и когда? — спросил Игорь, перебирая в уме свое расписание. В целом все можно подвинуть, кроме последних дней декабря. В конце концов, он обещал быть у Гурвича на премьере. — В «Фиалке» тридцатого в шесть вечера, — старый вор откинулся на спинку дивана и звонко размешал сахар в чае. Игорь нахмурился, вряд ли разговор с Кофром получится перенести — не ему условия ставить, но попытаться все же стоило. Балалаев не любил бросать слова на ветер. Гурвич вполне себе простит отсутствие спонсора на новом спектакле, а вот что после всех игоревых обещаний подумает Саша… Мысль о Маракулине, да в окружении такой дружелюбной компании, отдалась внутри Игоря неясной тревогой. — Василий Абрамович, — осторожно начал он, невольно понижая голос, — тут другие ваши интересы задеваются… Шик прищурился задумчиво над чашкой, а после фыркнул: — Если ты про Гришу или актриску его какую, — Абрам криво усмехнулся, в упор поглядев на Балалаева, — думал дедушка не знает, что ты к ним зачастил, Игорёк? Короче, без тебя обойдутся. Ты мне в Сокольниках нужен. И это не обсуждается.

* * *

— Ну здравствуй, дядь Саш, — Игорь крепко пожал старому законнику ладонь и тот благодушно улыбнулся. — И тебе не хворать, — Кофр жестом пригласил Балалаева присесть. Тут же подскочила нарядная официантка с меню, — девочка, организуй нам быстренько чего выпить и закусить. — Хорошо, Александр Прокофьевич, — бодро отрапортовала она и смутилась, когда старый вор хлопнул ее по заднице. — Если честно, я удивлен, что Абрам прислал тебя. Все знают, что ты завязал. Игорь молча развел руками. — Но это приятное удивление, — продолжил Кофр, — давно тебя не видел, не слышал. Как сам-то? — Живу помаленьку, дядь Саш, твоими молитвами. — Ну на моих молитвах, Игорь, далеко не уедешь. Говорят, Абрам у Тимурчика пару казино на Арбате забрал. Не в твою ли пользу, мил-человек? — И вот ничего от тебя не утаишь, — хмыкнул Балалаев, лишний раз поражаясь работе сарафанного радио. Расторопная официантка уже расставляла на столе лафитники, графинчик водки, тарелки с разносолами и простенькими нарезками. — Чего-нибудь еще? — участливо поинтересовалась она у старика. — Игорь? — Нет, спасибо, — отмахнулся тот. — Погуляй пока, девочка, — на этот раз официантке удалось увернуться от ловкой ладони бывалого щипача и дядя Саша, проводив девушку взглядом, цыкнул зубом и усмехнулся. — Давай что ли за встречу, — Кофр разлил по стопкам водку. — За встречу, дядь Саш. Вокруг гремела музыка, веселились, отплясывая, люди — несколько компаний одновременно проводили новогодний корпоратив. Ведущий что-то задорно выкрикивал в микрофон, называя незнакомые имена, поздравляя то один, то другой стол. Сновали туда-сюда официанты, нарядные женщины, вдохновившись шампанским, тащили на танцплощадку мужчин, чьи апоплексически красные лица навевали мысли о пустых бокалах, батареях бутылок, громоздящихся на столах и неотвратимости утреннего похмелья. Сухопарый Александр Прокофьевич ловко лавировал между подпитыми людьми, словно ужик проскальзывая там, где казалось не пролезет ничто. Лишь единожды он врезался в какого-то плотного телосложения мужчину и тут же рассыпался в извинениях. Мужчина тот хмуро отмахнулся и нетвердой походкой поплелся обратно к своему столику. Саша Кофр же улыбался, сверкая золотым зубом. — Помнят еще ручки, — усмехнулся он и, развалившись на стуле, продемонстрировал Игорю кожаный портмоне. — Развлекаешься, смотрю, дядя Саша, — снисходительно покачал головой Балалаев. — Еще бы! Мастерство не пропьешь, а я, поверь старику, честно пытался, — задорно отозвался законник, опрокидывая в себя очередную стопку. Игорь мельком взглянул на часы. Беседа затягивалась, но главного в разговоре они так и не затронули. Александр Прокофьевич предпочел обсудить последний матч Спартака, слегка предаться ностальгии да перемыть кости деду Абраму. Так же он расспрашивал Игоря про его текущие дела и даже дал пару полезных советов насчет злосчастных казино. К сожалению того факта, что на Поварской уже наверняка подходил к концу второй акт, это не отменяло. Хорошо хоть цветы к премьере заранее были заказаны. Балалаев вздохнул и, следуя примеру Кофра, потянулся к графинчику. — А чего ты, мил-человек, все на тикалки поглядываешь, — прищурившись спросил старый вор, — спешишь куда? — Да, уже никуда, — печально улыбнулся Игорь, обновляя себе и собеседнику лафитник, — опоздал кругом. — Так, а херли ты тут тогда расселся, Садовод? — Александр Прокофьевич резко сделался серьезен и как будто бы полностью трезв. Балалаев хотел было возразить, но законник его перебил. — Дело Тимурчика уже решенное, так и передай Абраму. Что забрал, пусть вернет. Плюс компенсация. Сумму Абрам знает. И считай для тебя, мил-человек, уломаю Циркуля на половину, ибо зажрался. А после пусть Лёха валит из Москвы, годика на два — Циркуль он долго отходчивый и руки у него длинные. Зазевается где Тимурчик — и ни дедушка, ни бабушка ему не помогут. А это значит война. И Абрам тебя, Игорь, первым призовет — помяни мое слово. Тебе с таким хозяином никогда свободным не стать. Это только кажется, что ты развязался, а Абрам — хоба! — и поводок обратно дернул. В общем передай мои слова Абраму и сам мотай на ус. А хочешь, давай ко мне под крылышко. Игорь фыркнул: — За такие перебежки, дядь Саш, я на работе сгорю. Буквально. Да и не впишусь я в твою компанию. Александр Прокофьевич цокнул языком: — Даже не поспоришь — поздновато из тебя карманника делать. И из теста ты другого вылеплен. Не пойму, чего Абрам рогом уперся в своем желании тебе корону приделать. Одним словом, баран горный… — законник хлопнул по коленям, — все, Садовод, кончаем лясы точить — ноги в руки и пиздуй давай отсюда. Жопой чую, там куда ты торопишься — дождутся. И на вот, — щипач вскрыл чужой портмоне и положил на стол перед Игорем несколько мятых бумажек, — крале своей цветочки купишь. Цветов Балалаев покупать не стал: пока Валера подгонял машину, а Тарик с Рыбой расспрашивали о ходе дела, он отломил под шумок из композиции, висящей на входе, пластиковую фиалку. Да и не было времени на лишние телодвижения — дай бог с таким опозданием вообще кого-нибудь застать на Поварской. Шансы для этого были настолько минимальны, что не помогли бы ни тройной вызов на поклоны, ни долгая вереница восторженных зрителей с цветами, ни устроенный в сумраке гримерных комнат артистами небольшой сабантуй в честь успешной премьеры. В целом, если трезво рассуждать, то Игорю стоило бросить эту странную затею и поехать домой. От того, что он пропустил спектакль, апокалипсиса не случилось. И дед Абрам был несомненно прав в своем мнении, что и без Игоря в театре сегодня обойдутся. Гурвича Балалаев предупредил заранее по телефону, поэтому даже контрамарка не пропала и единственное пустующее место в зале торжественно занимала Стелла Артуровна. Игорь решил, что той будет полезно посмотреть на что именно уходят денежки, авось проникнется прекрасным и станет несколько лояльней ко всей окружающей ее театральной братии. Но что-то все же упрямо гнало Балалаева на Поварскую. И дело было не в напутственных словах Саши Кофра — навыдумывал себе старик всякого, или вдруг видел бывалый вор наметанным на ценное глазом то, чего Игорю изнутри самого себя и не разглядеть было — черт его знает. Но казалось на гуляющий в крови хмель, что если он не потащится сейчас в этот треклятый театр, то упустит нечто важное, а может и вовсе потеряет без следа. Мокрый снег лепил в лобовое стекло, скрипели работая щетки стеклоочистителя. Московская зима в очередной раз выкинула фортель, грозя после внезапного потепления новыми заморозками. На утро небось застынет вся эта каша и встанет Первопрестольная на гололедице. Да и сейчас Садовое не особо радовало скоростями. Валера лихачил насколько позволяла совесть, выиграв для Игоря минут пять не больше. Сам Игорь, несмотря на внешнее спокойствие, откровенно нервничал, вглядываясь в мелькающие за окном фонари. Да еще радио, где, перемежаясь звуками саксофона, надрывался страдая Бутусов, навевало безысходную тоску, от которой только горькой надираться в сопли. — Выключи к чертям собачьим, — вырвалось раздраженное у Игоря. Валера молча повиновался. Правда в глухой тишине салона беспокойство ощущалось только отчетливее. Игорь повертел в пальцах пыльную аленькую фиалку, такую же искусственную и ненастоящую как вся его теперешняя жизнь. Позволят ли ему переиграть? Бросить все и начать заново? Жить как всегда хотел, а не вот это вот все на обманчиво длинном поводке у сильных мира сего. Балалаев тяжело вздохнул и прижался виском к холодному стеклу. Чертов снег все никак не прекращался, лип к волосам да слякотно растекался под ногами. О том, что зрители уж точно все разошлись говорило ровное белое поле перед зданием театра — все следы замело. Игорь словно первопроходец пробирался с торца к служебному входу, не смея уже ни на что надеяться. И замер вместе с собственным сердцем, которое встрепенулось лишь спустя мгновение и вновь зашлось в груди с болезненной силой. Не обманула чуйка старого щипача — Саша, спрятав руки в карманы, осиротело топтался на крыльце, вглядываясь в тени на подъездной дороге. — У меня сигареты закончились, — вместо приветствия произнес Маракулин, когда Игорь встал рядом под козырек. — Так сходил бы и купил, — нелепостью на нелепость ответил Балалаев, — на черта ты тут вообще стоишь? — А ты на черта приехал? — Саша дерзко вскинул голову и возмущенно уставился на Игоря, — закончилось всё давно и разошлись все. Выглядел Саша при этом даже несколько вызывающе, словно скажи Игорь еще хоть слово и бросится Маракулин на него с кулаками. Взгляд Игоря заметался по сашиному румяному от холода лицу, словно он пытался уловить какое-то незамеченное им ранее изменение, но не находил его, ведь все было как прежде: растрепанная челка русых волос, хмурые брови, обиженно поджатые губы и такой знакомый огонь в серых глазах. Саша вдруг сделался серьезен: — …сам себя уже не понимаю, — выдохнул он и, теряясь на мгновение под пристальным игоревым взглядом, решительно шагнул ближе, чтобы тут же, не раздумывая, схватить Игоря за воротник пальто и удивительно трепетно для предыдущего жеста прижаться губами к его губам. Наверное, стоило бы опешить или как минимум удивиться, но Игорь не находил в себе ни того, ни другого чувства, только опасливое ощущение правильности происходящего. Словно именно ради этого момента он все прошедшие месяцы искал предлоги, чтобы заглянуть в театр Киноактера. А сейчас спешил через пол-Москвы, отбросив за ненадобностью все остальное. В конце концов в эту самую минуту Игорь напрочь забыл о каких-либо воровских разборках. Какое ему до этого всего дело, когда Саша так осторожно и горько-отчаянно целует его, обещая этим что-то новое и настоящее, отличное от всего фальшивого и пластикового что он знал ранее. И Игорь неистово пожелал в это обещание поверить, как дети верят в красивую сказку, где злодеи будут наказаны и непременно случится счастливый конец. Игорь скользнул холодной ладонью по сашиной шее, зарылся пальцами в волосы на русом загривке и прижал ближе, размыкая губы. И с каждым мгновением тревожный узел в его груди постепенно расслаблялся, пока не исчез совсем, сменяясь еще невнятной и такой томительной надеждой. Саша уткнулся лбом Игорю в плечо, пряча свое горящее от смущения лицо: — Не заставляй себя больше ждать…