сын Авраамов

Весна пришла в Москву, внося в жизнь Игоря шаткое равновесие. Дед Абрам, следуя договоренностям, решил внять предостережению Саши Кофра и отправил Тимурчика в Свердловск: так или иначе следовало посмотреть, что за кашу заварил Гия, и призвать его к ответу. С вынужденным отъездом Алексея баланс сил несколько пошатнулся, и Василий Абрамович предпринял очередное турне по стране и ближайшему зарубежью, навещая старых товарищей и вербуя новых. До Игоря долетали слухи о воровских сходках и даже профилактических задержаниях со стороны органов, но в детали он не вдавался, предпочитая побыть «неблагодарным сыном» и оставаться в неведении как можно дольше. Впервые в своей московской жизни вынужденный отъезд Шика ощущался не праздным и оттого опасным бездельем, а как свобода. И Игорь был волен распоряжаться этой свободой как ему вздумается. Он стал чуть чаще видеться с Сашей. Со стороны могло показаться, что в их отношениях ничего не изменилось — те же встречи у служебного входа, те же прогулки до метро (длинной или короткой дорогой в зависимости от настроения и обоюдных расписаний). Но то был взгляд стороннего наблюдателя, для Игоря же все эти маленькие традиции наполнились чем-то новым, а может быть давно забытым. Он ощущал себя школьником, который толком не знает, как обращаться с объектом своей привязанности. Одно дело ухаживать за женщиной — старая составленная и проверенная еще прадедами схема; а другое — Саша. Но каким-то шестым чувством Балалаев понимал, что Саша переживает примерно то же самое. Только вот ему в отличие от Игоря хватило смелости осознать и признаться в своих сумбурных чувствах, пусть не словами, пусть так напористо и нелепо, но тот декабрьский вечер на исходе года Игорь вряд ли когда-нибудь забудет. То был как минимум упрек его зашоренности, а как максимум откровение. Потому как не выступи Маракулин столь открыто, Игорь бы никогда не задумался о природе собственных эмоций в его адрес. А ведь все лежало на поверхности: и долгие взгляды украдкой, и извечное желание подразнить… ремарки остальных лишь послужили катализатором уже имеющегося интереса. Только этой весной, время спустя, Игорь осознал, что Саша зацепил его еще тогда — при первой же встрече в Гнездниковском. Юноша бледный со взором горящим… Был бы дураком тот, кто пройдет мимо! А после… после все закрутилось и сплелось в противоречивый клубок из ожиданий окружающих и собственной неспособности, да и невозможности, эти ожидания оправдать. И только одному Саше ничего от Игоря по сути не было нужно, кроме как просто быть, существовать где-то на орбите сашиной жизни, изредка озаряя ее своим присутствием. И эта безусловность, с которой Саша проявлял свое пусть скромное и несколько неловкое внимание, подкупала сильнее всего. А ведь Игорь был не монах. Переезд в Москву, да и новая тревожная служба у деда Абрама, крепко проехались по, казалось бы, незыблемым игоревым принципам. Были женщины — и на одну ночь и на подольше. Только вот ни с одной из них не ёкало сердце. Балалаев все списывал на законный штамп в паспорте, на еще теплящуюся к теперь уже бывшей супруге любовь. А вот оно как выходит на самом деле… Возможно стоит сказать спасибо Олексяку за его дурную шутку, без нее Игорь вряд ли бы задумался о подобном развитии событий. А этот его идиотический похмельный план? Чем не попытка оправдать собственный интерес. А ведь надо было всего лишь самую чуточку побыть честным с самим собой, а не городить огород на пустом месте. Подумаешь не девочка в душу запала. Так и не в пестиках-тычинках дело, а в человеке. Из всей массы разномастных людей, Игоря окружающих, ему нравился именно Саша. И нравился таким, какой он есть: безмерно талантливым на сцене и таким трогательным вне ее, скрывающим сумбур чувств за демонстративной дерзостью или ворчливостью. Александр. Саша. Сашенька. И эти их обоюдные прогулки до метро стали для Игоря чем-то большим, полным томительного ожидания, пока еще не высказанного и не до конца осознанного. Но эта краткая возможность побыть вместе хотя бы с десяток минут дарила Игорю теперь столь многое, что он, никогда не страдавший косноязычием, вдруг терялся в словах, озвучивая какие-то глупости, и мялся как подросток, едва приходило время прощания. А после, уже сидя в сумраке автомобильного салона, улыбался украдкой, захваченный водоворотом новых переживаний. В каком-то смысле Игорь и чувствовал себя моложе, словно темный груз прожитых беззаконием лет куда-то испарился, этим своим исчезновением даря ему вторую юность. Даже Лизавета Петровна отметила, что Балалаев стал как-то оживленнее, если не сказать добродушнее. А Гурвич при очередной встрече окинул Игоря с ног до головы проницательным взглядом и состроил до того лукавое лицо, что Балалаеву впору было задуматься о собственном имидже, который по всей видимости менялся в глазах некоторых в какую-то непонятную странно положительную сторону. — Ты, Игорь Владимирович, как никогда вовремя! — торжественно выдал Гурвич и приобнял Балалаева за плечо, — может даже скажешь чего по случаю. — По какому такому случаю? — Игорь деловито прищурился на худрука. — Да вот, артиста с днем рождения поздравлять будем, — Григорий Ефимович продемонстрировал небольшой подарочный пакет. — Так что ты удачно зашел. Тортик с чаем перепадет или конфетка какая… — Ты так говоришь, словно я к тебе только на чаи и заглядываю, — фыркнул Игорь. — Ну положим не только, но «Арарат» мой в прошлый раз допил именно ты. Балалаев закатил глаза: — Да куплю я тебе новую бутылку… Даже две, если тебе так хочется. Из одной будешь сам пить, из другой мне наливать. — Ловлю на слове, — Гурвич усмехнулся в усы и толкнул дверь в репетиционный зал, — как здорово, что все мы здесь сегодня собрались! Игорь вошел следом за Григорием Ефимовичем и окинул взглядом присутствующих, тут же выцепляя Сашу. Тот казалось не заметил появления Гурвича и что-то обсуждал с Петей, попеременно тыкая пальцем то в него, то в нотные листы, зажатые в руке. Балалаев коротко улыбнулся и отошел чуть в сторону, давая худруку пространство для маневра. — Ну-с, дорогие мои, ни для кого не секрет, что у нас сегодня есть именинник… — Гурвич хитро прищурился, расстреливая глазами окружающих. — Здрасьте, Игорь Владимирович, — шепотом поздоровался Марат, внезапно выросший рядом. — И тебе привет, — Игорь крепко пожал чужую ладонь, — кого сегодня чествуют? — А вы разве не в курсе? — брови Абдрахимова взлетели вверх в непритворном удивлении. — Каюсь, грешен, — мягко рассмеялся Балалаев в ответ. Он был не особо в ладах с памятными датами, особенно когда эти даты теряли свою значимость. Например, он уже с трудом мог вспомнить какого числа и в каком месяце состоялась его свадьба. Кажется, весной, а может то была осень? Возможно, если он лучше напряжет память, то даже не потребуется смотреть в паспорт. Хотя какая уже к чертям разница. — И все же, кто именинник? — Так Сашка же, — ответил Марат и захлопал в ладоши, присоединяясь к прочим овациям. Игорь тоже пару раз ударил в ладони, чувствуя себя как минимум дураком. У Саши день рождения, а он ни сном, ни духом. Впрочем, он никогда и не спрашивал, а Маракулин не говорил. Но незнание не освобождает от ответственности. Он судорожно начал соображать, как выйти из этой патовой ситуации. Узнай Игорь хоть пару часов загодя, еще было бы пространство для маневра, но увы и ах все происходило здесь и сейчас: Саша принимал поздравления и скромный подарок, а Игорь давил улыбку, прикидывая какой приличный ресторан побалует и свободным местом в вечер среды, и не упрется рогом в дресскод своих гостей. — Игорь Владимирович! — позвал Гурвич, — чего же вы стоите как не родной, скажите хоть пару слов имениннику. Игорь дежурно улыбнулся, выступая вперед, храбро встречая сашин взгляд. — Ну что я могу сказать, — замялся Балалаев, — поздравляю! Желаю творческих успехов и новых интересных ролей. Он протянул Саше ладонь для рукопожатия. Чужие пальцы осторожно скользнули по коже, вызывая в Игоре какой-то внутренний трепет. Казалось бы, просто соблюдение приличий, но если задержать чужую ладонь в своей чуть дольше, если невзначай огладить ее большим пальцем, то можно заметить, как темнеет серебро сашиных глаз и в прежде вежливой улыбке появляется какой-то новый, совершенно иной оттенок. — Почему ты мне не сказал? — шепнул Игорь, чуть склонившись к идущему рядом Саше. — Ты не спрашивал, — пожал тот плечами, — да и не люблю я всю эту суету. Подумаешь, день рождения… Мимо по коридору пробежала Надя, улыбнулась задорно, еще раз поздравила Сашу, к его смущению клюнула в щеку и поскакала дальше по своим кордебалетным делам. Игорь усмехнулся и проводил ее задумчивым взглядом. — И все же, — протянул Балалаев, — это твой день рождения и мне хочется сделать тебе приятное, — он придержал дверь, пропуская Сашу вперед, — я хочу сводить тебя в ресторан. Позволишь? — Прямо сегодня? — в сашиных серых глазах плясали хитрые черти, и Игорь поймал себя на мысли, что невыносимо желает его поцеловать. Но у служебного входа было излишне многолюдно для подобной эскапады. — Прямо сейчас, — выдохнул Игорь, сам толком не понимая, какой смысл он вложил в это «сейчас», но Саша вдруг смутился и отвел глаза. — Можем и Петю с Маратом захватить, — как ни в чем не бывало продолжил Балалаев, возвращая таким образом в беседу некоторую дистанцию, — наверняка, они будут не против… — Я буду, — буркнул Маракулин, — мой день рождения или где? Игорь тихо рассмеялся, и Саша расплылся в довольной улыбке. — Тогда пойдем. Машина со стороны Поварской стоит. Автомобиль остановился около аллеи, где встречались Парк Горького и Нескучный сад. — Валер, я наберу, когда нас забирать, — кивнул Игорь водителю и еще с минуту наблюдал, как машина удаляется прочь по Ленинскому проспекту, а после обернулся на Сашу, — ну что — идем? Маракулин в ответ улыбнулся и нетерпеливо перекатился с пятки на носок, пряча ладони в карманы джинсов. Закатное солнце било по глазам, золотило голые верхушки деревьев и те отбрасывали на землю длинные синие тени. Ветер по-весеннему теплый то и дело норовил забраться Игорю то под распахнутое пальто, то под пиджак. Балалаев смотрел на Сашу. Тот молча курил, выпуская в сторону тонкие струи дыма. Солнечный зайчик запутался в его растрепанных волосах, бликуя отчего-то бледной рыжиной. Игорь подавил в себе ребяческое желание поймать этот зайчик — провести по сашиным непослушным вихрам ладонью, отвести упавшую на глаза челку, чтобы… «Весна что ли?» — одернул себя Игорь, впрочем, по-прежнему не отводя глаз. И видимо он смотрел достаточно долго, потому что Саша перевел на него вопросительный взгляд. — Я вдруг понял, — обронил Балалаев, — что ничегошеньки о тебе не знаю. — Значит мы на равных, — ответил Саша, усмехнувшись в сигарету, и пнул носком ботинка попавшийся на пути камешек. — Но очень хотел бы узнать. Расскажи мне о себе… Маракулин задумчиво хмыкнул, вглядываясь куда-то промеж деревьев, туда, где тонуло в Москве-реке солнце: — В таком случае баш на баш. Игорь лукаво улыбнулся, выхватил из сашиных пальцев сигарету и под его растерянным взглядом сделал глубокую затяжку. — Тогда спрашивай. Саша открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, по его лицу можно было прочесть судорожную работу мысли, но судя по всему выпалил он первое, что пришло в голову: — Когда у тебя день рождения? Игорь бархатно рассмеялся. — Это чтобы не повторять моих ошибок? — он снова затянулся и выпустил в сторону тугую струю дыма, — еще не скоро, Саш. В декабре. Десятого. Ну вот мы и пришли… — Игорь быстро затушил сигарету об урну и галантно открыл перед Сашей дверь, — можешь пока следующий вопрос придумывать, а я со столиком разберусь. — Добрый вечер, — с дежурной улыбкой поприветствовала вошедших хостес, придирчиво сканируя их неброско подведенными глазами. — Вы бронировали? — Добрый, — невозмутимо отозвался Балалаев, — нет, но… Во взгляде девушки за стойкой на мгновение мелькнуло что-то холодное, выдавая фальшь натянутой улыбки. — В таком случае… — Наташа, — за ее спиной словно из ниоткуда выросла другая женщина, одетая в похожую одежду, но как будто бы на голову выше классом, — отдохни пару минут, а я займусь гостями. Когда хостес отошла, женщина растянула алые губы в обворожительной улыбке: — Добрый вечер, Игорь Владимирович. Приятно вас снова видеть в нашем ресторане. — Взаимно, Анжелика, — Балалаев потянул с плеч пальто, передавая его на руки подоспевшему гардеробщику. — В каминном зале найдется столик на двоих? — Конечно, Игорь Владимирович, я вас провожу. Администратор спешно шепнула что-то официанту и тот быстрым шагом пересек зал, чтобы, как заметил Игорь, убрать предварительно выставленную табличку «reserved». Видимо кто-то обойдется сегодня столиком попроще. — Вот, прошу, — Анжелика жестом пригласила гостей присесть, — а это — Денис, ваш официант, — представила она молодого человека в фартуке. — Приятного вам вечера, Игорь Владимирович. Игорь благосклонно кивнул, принимая из рук официанта меню и винную карту. — Белое или красное? — спросил Балалаев у Саши, который старательно изучал перечень блюд. Маракулин оторвался от смущающих ценников и задумчиво пожевал губу. — Белое? — неуверенно выдал он, поднимая бровь. Игорь кивнул, соглашаясь. — Нам бутылку Шабли, воду без газа и подойдите минут через пять, когда мы определимся с блюдами. Денис чиркнул нечто в своем блокноте и, откланявшись, удалился. — Ты видимо здесь частый гость, — заговорчески прошептал Саша, стреляя в Игоря глазами поверх меню. — Не то чтобы очень… Так, бывал по работе. Популярное место для деловых встреч, — Балалаев мысленно порадовался существованию обтекаемых формулировок, потому как Маракулину совершенно не нужно знать, что в начале 90-х да бывало и после дед Абрам любил проводить в этом ресторане воровские сходки. А Игорь, как было ему и положено, следовал за Шиком бледной тенью. Вот и примелькался избранному персоналу, как например эта Анжелика. Которая с тех пор выросла из обычной хостес до полноценного администратора. Женщина она была не глупая, а главное — умела держать язык за зубами. Зря что ли ей столько лет приплачивали. — Понятно, — протянул задумчиво Саша, — я кажется придумал следующий вопрос… — Надеюсь, что ты придумал, что будешь заказывать, — хмыкнул Игорь, кивая в сторону приближающегося с бутылкой вина официанта. Когда заказ был сделан, Балалаев поднял наполненный бокал. — Я не мастер цветастых речей, — улыбнулся Игорь, — за тебя, Саш. Он отсалютовал, наблюдая как довольный и одновременно смущенный румянец украшает сашины щеки. На самом деле Игорю было что сказать и довольно многое, но все эти слова слишком уж походили на какого-то рода признания, для которых было не время и не место. Да и сам Игорь не до конца был уверен в том, что сказанное им будет истолковано верно, а лгать Маракулину не хотелось. Утаивать правду еще куда ни шло, а вот намеренно обманывать… до такой подлости Игорь еще не опускался и пока желанием не горел. — Так что у тебя был за вопрос? — спросил он чуть погодя, когда винное послевкусие улеглось на языке. — Кем ты работаешь? — Саша покрутил бокал в пальцах, — предприниматель слишком уж размытое понятие. — Есть какие-нибудь предположения? Забавно будет послушать, что обо мне говорят в театре. Под насмешливым взглядом Игоря Саша замялся, явно несколько сконфуженный: — Много чего говорят, — пробормотал он, делая глоток вина. — Готов услышать топ три самых дерзких догадок, — усмехнулся Балалаев, — вряд ли я услышу что-то для себя новое. Так что можешь не щадить мои чувства. Саша отхлебнул еще и нервно заерзал, подбирая слова: — Топ три значит… — Маракулин как нерадивый школьник уперся взглядом в пустую тарелку, — ну на первом месте криминал… Игорь фыркнул. — На втором тоже криминал… — Саша тягостно вздохнул, — и на третьем месте опять криминал… Балалаев беззлобно рассмеялся: — Какая бедная нынче у молодых артистов фантазия, — он пополнил сашин бокал, — а ведь я всего лишь скромный соучредитель строительной компании. Застройкой занимаюсь, или как нынче стало модно — девелопментом недвижимости. С какой стороны ни посмотри — предприниматель. О казино и о небольшом предприятии на юго-востоке Москвы, шьющем контрафакт для рынков столицы, Игорь благоразумно промолчал. В какой-то мере Балалаев был уверен, что расскажи он чуть больше, эдакую полуправду о своем местами нелегитимном бизнесе, Саша бы непременно все понял и принял. Не сразу конечно, по прошествии какого-то времени, но это своеобразное срывание масок не вызвало бы у Маракулина негатива, скорее некоторую настороженность. Но опять же для подобных откровений было не время и не место. — Надеюсь я тебя не разочаровал, — Игорь одарил Сашу мягким взглядом, — никакой интриги и никаких скелетов в шкафу. Он снова лукавил — скелетов было предостаточно и даже не метафорических. Об этом Саше тоже знать не стоило. Да и если рассуждать здраво — вообще никому не стоило. Принесли салаты и разговор пришлось прервать. — Теперь твоя очередь, — Игорь выковыривал чересчур промасленные гренки из тарелки, — расскажи мне что-нибудь о себе… — Что-то конкретное? — уточнил Саша. — Без разницы. Маракулин задумался, между его бровей залегла тревожная складка, обозначая напряженную работу мысли. — Родился, учился, работал, — шутливо перечислил Саша и снова замолчал, на мгновение уходя в себя, — премию в 97м получил за лучший дебют. ГИТИС закончил — ну это ты, наверное, и так знаешь. Что еще… на скрипке играть умею. — Саша задумчиво почесал щеку, — на режиссерском два года в Самаре учился. Бросил — понял, что не дорос еще. Уехал в Москву… вот собственно и все. — Не думал вернуться к режиссуре? — А что, я настолько посредственный актер? — вопросом на вопрос ответил Саша с хитрой усмешкой. — На комплименты нарываешься, — пожурил его Игорь, — ну а если серьезно? Саша пожал плечами. — Если серьезно, то пока не думал об этом. Опыта маловато. Так что может позже… — Когда дорастешь? — Когда дорасту, — Саша улыбнулся, да так, что у Игоря что-то екнуло в груди и растеклось изнутри огромным теплым пятном. Он судорожно потянул носом воздух, в который раз гоня от себя желание самым наглым образом эту лучистую улыбку сцеловать. В тот момент Балалаеву показалось, что он впервые Сашу не то что бы увидел — разглядел. Без всей этой театральщины, без неловкого смущения, без недомолвок — настоящего. Таким Саша был и в тот декабрьский вечер — мелькнул на мгновение, словно приоткрыл дверь в душу, позволяя себе выплеснуть мучительные чувства, и закрылся обратно. Интересно, сколь многих он допустил до истинного себя? Но тем не менее Игорь чувствовал себя избранным и оттого едва ли не счастливым. — Ну а ты? — спросил Маракулин, когда пустые салатные тарелки сменились горячими блюдами, — родился, учился… женился? Игорь фыркнул, накручивая на вилку макаронину. Сашин интерес к озвученной финалом теме был вполне понятен. — Всего понемногу, — отозвался Балалаев, призывая на подмогу всю свою честность, — родился в Омске, университетов увы не кончал, зато в армии оттрубил положенные полтора. Как дембельнулся женился на той, что ждала. С Серегой, Олексяк который, ну в ресторане еще вместе сидели, бизнес держали… — фраза «под крышей» безмолвная повисла в воздухе. Тут Игорь прервался, отпивая из бокала. Далее правда становилась уж слишком опасной. Он в тревожной задумчивости поскреб вилкой о тарелку, — потом завертелось всякое. С женой разошлись, как в море корабли, а я возьми, да и уедь в столицу. Работал то там, то сям — на ноги вставал, знакомства заводил. Ну а после в строительство ударился. Теперь вот, как выразился Олесь, с жиру бешусь — спонсирую театральную деятельность. Что в общем-то имеет свои плюсы… Игорь обезоруживающе улыбнулся, конечно же подразумевая под плюсами Сашу. Не случись с Игорем всего этого вынужденного спонсорства, он бы и знать не знал, что где-то бродит по Москве такой необходимый ему Саша Маракулин. Возможно, все, что было в его жизни, вело Игоря именно к этому моменту. А может он утрирует и все это чрезмерный фатализм. Но без лишних отступлений ясно было одно: Саша — это пока что лучшее, что случилось с ним за все годы его жизни в Москве. Пусть это всего лишь намек на что-то прекрасное. И если все закончится толком и не начавшись, Игорь все равно будет дорожить воспоминаниями о том, что уже было: ничего незначащими беседами, смущенными взглядами, каждой прогулкой до метро… С годами своей странной и нелегкой службы Балалаев стал ценить многие мелочи. В конце концов никогда не знаешь, где придется со всеми ними расстаться. А когда пару раз, выполняя «просьбы» деда Абрама, Игорь несколько облажался, волей-неволей пришлось ценить едва ли не каждый момент — никакое небо над Аустерлицем не сравнится. Саша вдруг поднял бокал. — У меня есть тост, — сказал он чуть смущенно, впрочем, смотрел он прямо, выдерживая игорев ответный взгляд. — За все, что есть сейчас и за то, что еще будет. — Какая философия, — иронично хмыкнул Игорь, но тост поддержал, невольно отмечая как тот был созвучен его мыслям. Возможно, Саша и сам думал о чем-то подобном, что опять же утверждало Игоря в мысли, что Саша Маракулин именно тот человек, который ему нужен. Солнце нырнуло с головой в неспешные воды Москвы-реки. Стемнело. На набережной зажглись оранжевые фонари. Из ветра ушла обманчивая весенняя теплота и теперь, едва лизнув в шею, он заставлял неуютно ежиться. Когда Саша в очередной раз зябко повел плечами, Игорь остановился и по-пижонски поднял воротник его полупальто, а после на всякий случай поправил небрежный узел шарфа. — Спасибо, — без лишней скромности поблагодарил Саша с каким-то ожиданием заглядывая Игорю в лицо. — Продует еще, — сказал тот, отнимая чрезмерно задержавшиеся в чужом тепле руки, и возобновил неспешный шаг. Краем глаза Игорь заметил сашин вопросительный взгляд, но не придал ему значения, предпочитая вариться в собственных переживаниях. Мимо протрусил припозднившийся бегун: в олимпийке, смешной шапке и в дутых шортах на тощих обтянутых лосинами ногах. — Я б так не смог… — протянул Маракулин, задумчиво глядя тому вслед. — Сказал человек, который участвует в номере из «Кошек», — усмехнулся Игорь. — Это другое, — скорчил обиженное лицо Саша и тут же рассмеялся, — ну кто в здравом уме ходит в лосинах? — Атлеты, танцоры, артисты… — со смешком перечислил Игорь и получил мстительный тычок в бок, — девочки-подростки еще… — Ты видимо давно не видел девочек-подростков, — с видом знатока заметил Саша, — вместо лосин у них теперь мини-юбки и голые пупки. Игорь усмехнулся: — Доверюсь в этом деле эксперту… — Просто школа по дороге к метро, вот и… — пытался оправдаться Маракулин, но заметил, как в игоревых глазах пляшут ехидные смешинки, и возмущенный фыркнул, — ну зачем ты меня все время дразнишь? — Затем что мне нравится, как ты реагируешь, — лукаво отозвался Балалаев, чем заслужил очередной укол локтем. Далее шли молча. Саша нахохлился и недовольный сопел, а Игорь все не мог отвести от него тихого взгляда. — Ну Саш, — позвал он, — чем мне загладить свою вину? Маракулин резко замер под фонарем, словно под светом единственного софита. — Пригласи меня в театр, — со всей возможной серьезностью заявил он и, выдержав драматическую паузу, добавил, — я давно не был по ту сторону сцены… хочется и на других посмотреть. — Значит посмотрим, — ответил Балалаев, — есть особые пожелания? — Удиви меня, — вдруг улыбнулся Маракулин. Улыбнулся широко, открыто. У Игоря сперло дыхание, поэтому он едва ли заметил, когда Саша решительно взял его за ладонь. Жар чужих пальцев скользнул по озябшей коже, и Балалаев опасливо притиснулся ближе, так чтобы никто посторонний не разглядел их сомкнутых рук. В который раз он отметил, что в Саше куда больше смелости чем в нем самом. Да в Саше вообще больше жизни, какой-то яркости, что порой ослепляет. Игорь попытался вспомнить себя в его возрасте. Всего какие-то десять лет назад, но какой же беспросветный мрак. С тоской Балалаев подумал, что молодости-то у него и не было — вышла вся, едва завертелось все по рыночным точкам да авторемонтам. И смелости на понт мелкий бизнес брать — хватало, а вот так чтобы у всех на виду запросто взять понравившегося человека за руку — это нам оказывается слабо. С набережной они свернули в парк. Освещения стало меньше, как и случайных прохожих. Сашина ладонь едва ли не обжигала, и Игорь чувствовал, как подрагивают в его нежной хватке чужие пальцы. За несколько минут Саша подрастерял всю свою храбрость и браваду и по его лицу было видно, как он смущен собственным поступком, но руки не отнимал, предпочитая играть свою роль до конца. Внутри же внешне спокойного Балалаева назревала буря. Неуемная нежность боролась в нем с привычной осторожностью. А последний романтик все никак не мог издохнуть под гнетом суровой реальности. В груди ширился и рос горячий ком щемящих чувств, и казалось еще два-три шага и можно падать замертво, потому как невыносимо среди этой бередящей его душу весны. — Саша, — выдохнул он, замирая, и голые ветки скрещивали тени на его беспокойном лице, добавляя гротеска отнюдь не тонким чертам. Игорь робко коснулся сашиной горячей щеки, скользнул тревожной ладонью к уху, заключая в объятие овал подернутого румянцем бледного лица, — ты бы знал, как я сейчас хочу поцеловать тебя… И Саша безропотно шагнул ближе, чуть запрокидывая в ожидании голову. Спрашивать разрешения Игорь уже не стал, наконец-то претворяя в жизнь неотступно преследующее его весь этот день желание. Оправдываться весной или внезапно ударившим в голову вином смысла не имело, да Игорь и не собирался — они тут были совершенно не при чем.

* * *

В начале апреля Игорь, сопоставив их с Сашей обоюдные расписания, разжился билетами в театр. В сложном выборе ему помогала Лизавета Петровна, оказавшаяся не только верным секретарем, но и обладателем абонемента в филармонию, а также заядлым любителем драматического театра. — На «Грозу» во МТЮЗ сходите, — советовала она со всей возможной доброжелательностью, — классика никогда не устаревает, премий столько, да и Золотая маска опять же… Что такое «Золотая маска» Балалаев не знал, но с каким пиететом произносила это словосочетание Лизавета Петровна, говорило о многом. Не доверять авторитетному мнению секретаря у Игоря не было причин, поэтому два билета в тонком конверте грели ему сердце во внутреннем кармане пиджака, когда вечером вторника Валера сворачивал в Мамоновский переулок. Сашу Игорь заметил сразу — тот, сбежав с репетиции пораньше, мялся у входа, докуривая неизвестную по счету сигарету. — Давно ждешь? — при виде Игоря Маракулин встрепенулся, нервным движением отправляя окурок в сторону урны. — Сам только что пришел, — доверчиво улыбнулся Саша и Игорь пожалел, что не купил по дороге каких-нибудь цветов. Мысль о том, что это выглядело бы несколько странно не удостоила Балалаева своим присутствием. Просто хотелось совершить красивый жест, да и Саше безумно шли цветы, особенно те, что украдкой присылал на спектакли Игорь. Догадывался ли об отправителе сам Маракулин, Игорь не знал, да и спрашивать было как-то не с руки. Но сейчас, глядя в лучащиеся участием серые глаза, ему безумно желалось вручить Саше охапку каких-нибудь дурных мелких ромашек. «Съездить что ли летом куда-нибудь за город, — мелькнуло у Игоря, — лес, речка, цветочки полевые…» Воображение тут же нарисовало щурящегося на высокое солнце Сашу, что лениво растянулся на лужайке. Округлые загорелые коленки, светлая футболка задралась, оголяя поджарый живот… Игорь тряхнул головой, прогоняя видение, потому как мысли уже сворачивали куда-то не туда. Балалаев бросил взгляд на наручные часы — до начала спектакля было еще полчаса, а значит можно смело усадить Сашу в буфет. — Тогда пойдем, — сказал он, деликатно опуская ладонь Маракулину на поясницу, направляя его в сторону входа. Апрель перекинулся с улицы на театральные подмостки. Коньячный дух мешался с запахом прелой жирной земли, клумбой насыпанной на пятачке сцены, огороженном декорацией словно забором. Сидели там же — на сцене, не делясь на своих и чужих. Игорь хмыкнул в бороду — Саша хотел быть по ту сторону, а все равно оказался на. Какая ирония. Неожиданными для Балалаева стали и сашины слова о том, что оказывается в спектакле принимает участие его университетский наставник. И теперь Маракулин едва ли не пожирал взглядом разворачивающееся перед ними действо, впитывая каждый жест, каждую гримасу, каждую выпущенную на волю фразу. Сам Игорь хоть и следил за происходящим, отмечая неожиданное прочтение набившей всем оскомину школьной классики, но все же больше смотрел на Сашу. Ловил краем глаза смену эмоций на молодом лице, искры восторга в горящих глазах, тень глубокой мысли на мгновение омрачившей его образ и тут же скрывшейся, ибо за той мыслью уже торопливо следовала другая — яркая, светлая… В железном желобе неспешно плескалась «Волга», там, где-то еще выше колосников, по капле давило слезы «небо», звеня иллюзорным дождем о корыта и шайки. Драма Островского выворачивалась наизнанку на глазах у изумленной публики. Но в этом не было ничего дурного — скорее тут, на узком пространстве сцены обличалась такая разная русская душа, такая разная, всюду правильная и оттого, наверное, жестокая в своей правоте любовь. Шумели жестяные листы — гремел театральный гром. Гроза набирала обороты, как и запутавшаяся Катерина, достигая до своего эмоционального пика. Зал — если так можно назвать 80 стульев, выставленных рядами в боковом кармане — рукоплескал во все свои 160 ладоней. Игорь аплодировал вместе с ними. Кощунством бы было не отметить хотя бы таким образом так точно и тонко проделанную работу. Актеры выходили на поклоны. Когда вперед вышел исполнитель роли Кулигина, Саша сильнее стал бить в ладони, хлопая громче, и выдохнул горячечное куда-то в игореву шею: — Эх, знал бы — цветы взял! — при этом сашин восхищенный взгляд был по-прежнему обращен на сцену, глаза его горели незнакомым Игорю воодушевлением. — Мастеру вручить? — тихо спросил он. — Да не, — отмахнулся Маракулин, — Игорь Николаевич такое не любит. Скорее Зиганшиной. Как она играет! Нет… это даже не игра, это — жизнь! Восторг сашиного взора вдруг обратился на Балалаева: — Спасибо, — сказал он, опуская пальцы на игорево предплечье, — спасибо, что пригласил меня… Игорь молча кивнул и накрыл его ладонь своей. Аплодисменты все не смолкали. По дороге от театра до метро оба медлили — шли ленивым прогулочным шагом, пока Саша с упоением перечислял полюбившиеся ему моменты, а Игорь все не мог насмотреться на его такое живое полное ярких эмоций и чувств лицо. С Сашей Балалаев чувствовал себя до странного свободным, не обремененным ни лишним десятилетием, ни умом ему соответствующим. Не то чтобы Игорь рядом с Сашей разом глупел, скорее не находил причин в излишней сложносочиненности мышления, позволяя сердцу вновь и вновь одерживать победу над разумом. Иногда приятно отпустить себя и не следить за каждым своим словом и делом. Возможно ему это и аукнется, но думать об этом опять же не хотелось. Лучше он будет коллекционировать в памяти сашины улыбки. — …а декорации? Я конечно всегда знал, что Бархин гений, но… — поглощенный впечатлениями Маракулин только сейчас заметил, что Игорь с загадочной полуулыбкой смотрит на него уже которую минуту, — у меня что-то на лице? Саша остановился, натянул рукав на кисть и принялся торопливо оттирать щеки, невольно добавляя им румянца. — Да все нормально с твоим лицом, — Игорь бережно отвел сашину ладонь, задерживая ее в своей, набрал в грудь воздуха, словно перед прыжком в студеную воду, — просто… не могу отвести от тебя глаз… Глупое в своей простоте признание слетело с губ юркой птичкой, перекувырнулось в воздухе и пунцовой краской бросилось Саше на щеки. — А вот теперь ты похож на помидор… — хмыкнул Игорь, борясь с собственной неловкостью — ну вот надо ж было сказануть такое! Вон как Саша смутился, глаза круглые как блюдца, слова все растерял… — Саш, ты только не молчи, а то я решу, что тебя удар хватил… Маракулин прижал свободную ладонь к пылающему лицу, пытаясь таким образом то ли спрятаться, то ли спрятать свое столь яркое смущение. — Опять дразнишься… — малоразборчиво промямлил он, глядя на Игоря сквозь пальцы. — И ничего я не дразнюсь, — поведал Балалаев полушепотом, кое-как удерживая в узде напавшую на него мальчиковую дурашливость. «Взрослый мужик, а ведешь себя как второклашка!» — отчитал мысленно сам себя Игорь, но увы ничего поделать со своим весенним поведением не мог. Саша будил в нем какие-то невозможные воистину детские эмоции. — Мне действительно нравится на тебя смотреть. — Только смотреть? — ехидно переспросил Маракулин и настала очередь Игоря оторопело моргать. — Господи, Саша… — севшим голосом выдохнул Балалаев, отчаянно давя в себе желание тут же схватить Сашку в охапку и уволочь в какой-нибудь темный угол. Да вон хотя бы под ближайшую арку или в переход. Куда-нибудь подальше от любопытных глаз… и видимо что-то такое опасное тенью пробежало по игоревой физиономии, что Саша тут же зажал себе рот ладонью, и смешинки в его взгляде смешались с испугом. Он опустил голову, едва не втягивая ее в плечи, и осторожно высвободил свои пальцы из чужой хватки. — Стоим тут посреди дороги… — пробормотал он и сделал упрямый шаг вперед. Игорь прикрыл глаза, успокаивая лихорадочно бьющееся сердце. Такими темпами это его удар хватит, а не дерзкого на язык Маракулина. Вот же шельма! Игорь прибавил шаг, нагоняя его. — Ну и куда ты полетел? — Балалаев демонстративно спрятал ладони в карманы пальто, непонятно кого больше убеждая этим жестом в собственной безобидности — себя или Сашу. — Ты так и не рассказал, что тебя так впечатлило в декорациях… Маракулин несколько умерил свой бег. Краска уже сошла с его лица, но выглядел он по-прежнему чуть нервно: хмурил брови, да то и дело поджимал губы, словно силился что-то сказать, но удерживал себя от необдуманных слов. — …лучше скажи, что понравилось тебе, — медленно выговорил он, поднимая на Игоря осторожный взгляд, — а то что я тут один распинаюсь… — Я ничегошеньки в этом не понимаю, — повинился Балалаев. В своем признании он был откровенно честен: спонсирование театра и частые визиты к Гурвичу экспертом даже маломальским его увы не сделали. — Да там больше половины зала ничего не понимало, — фыркнул Саша, выруливая на безопасную и удобную тему, — и не за пониманием люди в театр ходят. Я же не прошу тебя проанализировать постановку — пусть тараканов режиссера критики ловят. Я спрашиваю тебя о твоих впечатлениях. Игорь вернул Маракулину задумчивый взгляд. Проигнорировать вопрос не получится, да и желания у Игоря к этому не было. Но вот так, с кондачка по сути, отрефлексировать увиденное… может завтра и появятся какие-то мысли и переживания и то при условии, что Балалаев на сон грядущий уделит осмыслению спектакля минуту другую. — …если ты начнешь загибать про «луч света в темном царстве», я тебя стукну… — с толикой угрозы в голосе произнес Саша и сделал страшные глаза. Игорь подавил в себе смешок: — Даже и не думал, — его губы изогнулись в мягкой улыбке, — впечатления у меня точно есть, но, чтобы облечь их в слова, потребуется некоторое время. И если ты никуда не торопишься, то мы могли бы выпить кофе, пока я буду пытаться в своих суждениях максимально не уподобиться Добролюбову. Маракулин скептически хмыкнул на подобное заявление, раскачиваясь с пятки на носок. — И где мы будем пить кофе? — спросил он чуть погодя, и Игорь позволил себе маленький внутренний триумф. — Например в «Армении», — Балалаев кивнул через бульвар в сторону известного ресторана, — или можем спуститься по аллее, — он нахмурился, — кажется ближе к Никитской было какое-то заведение… — А пошли в Макдональдс, — сбил его с мысли Саша, одаривая дурашливым взглядом словно брал на понт. Игорь удивленно поднял брови, — ну а что? Кофе у них тоже есть. Да и Пете я обещался не с пустыми руками вернуться — он прикрывал мой сегодняшний побег. — Раз уж тут замешан Пётр… — протянул Игорь и полный сомнений скосил глазами на желто-красную вывеску. Быстрое питание Балалаев не особо жаловал, хотя по мнению Лизаветы Петровны Игорь только и делал, что быстро питался. Но одно дело поесть нормально пусть и быстро, а другое — булки эти несуразные. Хотя Олексяк в свой последний приезд лестно отзывался об этой западной франшизе. Но Сергей всегда был падок на любое пожрать, поэтому его мнение Балалаев априори не учитывал. Саша ожидал его вердикт, и Игорь вздохнул, соглашаясь. Вряд ли он отравится стаканчиком кофе. Заботу о заказе, как и его оплату, Маракулин взял на себя, аргументируя это тем, что уж от угостить Игоря кофе он точно не обеднеет. Лишь поинтересовался с молоком Балалаеву или без, а потом ускакал к кассам, оставляя Игоря за общим столом. Несмотря на поздний час посетителей в этом заведении было предостаточно. Зал шумел на сотню голосов, в воздухе витал запах раскаленного масла и непонятных специй. «Прямо как в столовой». — хмыкнул Игорь, перехватывая направленный на него взгляд стайки любопытных подростков за соседним столиком. Но те быстро стушевались, стоило только Балалаеву вернуть на лицо рабоче-деловую серьезность. В целом Игорь понимал насколько инородно он тут смотрелся, но если Маракулин решил зайти именно в это заведение, то кто Игорь такой чтобы не уступить ему в подобной малости. Саша водрузил на стол картонку с двумя стаканчиками и бумажный пакет. — Твой кофе. Без молока и сахара, как было велено, — отрапортовал он, присаживаясь напротив. Игорь тут же изгнал с лица напускную серьезность, кратко улыбаясь в ответ. Балалаев притянул к себе заветный стаканчик, снял пластиковую крышку и принюхался. — Не отравлено, — усмехнулся Саша, протыкая трубочкой нечто в белой картонке. — Здесь вполне сносный кофе, — заметил он, — постоянно обедать сюда бегали. — Ты просто по-настоящему хороший кофе не пробовал, — сделал осторожный глоток Игорь. — А ты выходит заядлый кофеман? — решил поддеть его Саша, потягивая через трубочку чтобы там ни было. Выглядел при этом Маракулин совершенно довольным. — Совсем нет — ровно отношусь к кофе. Но разницу очень трудно не заметить, — Игорь перемешал напиток маленькой пластиковой ложечкой и хмыкнул, понимая, где именно он видел подобные в прошлый раз. Интересно, много ли людей в курсе, какое применение нашлось этим ложечкам вне стен этой американской франшизы? Балалаев повертел ее в пальцах, хотя для фасовки действительно самое оно. Не то чтобы он когда-либо в этом участвовал, но волей-неволей приходилось наблюдать. — В следующий раз отведу тебя в хорошую кофейню. — Этот кофе настолько ужасен на твой вкус? — Чуть лучше растворимого, — пожал плечами Игорь, но продолжил пить. Все-таки привередливым он никогда не был, просто к хорошему чересчур быстро привыкаешь. Сашина улыбка несколько померкла. — Давай тогда поменяемся, — он протянул Игорю свой стаканчик, — так и быть избавлю тебя от невкусного кофе. — Судя по выражению лица ты этим предложением как минимум подвиг совершаешь? — Игорь лукаво усмехнулся, — и на что же ты предлагаешь мне меняться? — Коктейль молочный, — выдал Саша со всей возможной серьезностью. Игорь рассмеялся в голос да так громко, что стайка подростков поодаль аж вздрогнула: — Мальчик, тебе сколько годиков? — Можно сказать, от сердца отрываю, а он… — Маракулин фыркнул и утянул обратно свой стаканчик, изображая оскорбленную невинность. Игорь подпер кулаком щеку с долей умиления наблюдая за Сашей, тот нарочито громко сюрпал трубочкой и то и дело зыркал на Балалаева из-под нахмуренных бровей. — Саша, — выдохнул Игорь, а в груди все не унимался смех пополам с треклятой нежностью, — я тебя обожаю… Уже в переходе, что каменной змеей протянулся под Тверской, где отдаленно за стеклянными дверьми шумело далекое метро, Саша вдруг замер и воровато огляделся. Игорь невольно повторил его жест, отмечая, что они в этом вымощенном гранитной плиткой коридоре одни. На губах застыли привычные слова прощания, только вот все внутри Игоря бастовало против любых слов и прощаний. Словно влюбленному мальчишке невыносимо хотелось растянуть последние мгновения сегодняшней встречи, пусть и глупо подпирая стены в подземном переходе. Саша поднял на Балалаева ждущий, полный немой просьбы взгляд. И в серой хмари сашиных глаз уже не было обыденного смущения, которое неизменно предшествовало их вынужденным разлукам, скорее некий вызов. Игорь еще раз скосил глазами по сторонам — по лестнице сбежал какой-то паренек и скрылся в недрах метрополитена. Маракулин и вовсе не обратил на него внимания, продолжая упрямо заглядывать в лицо напротив. «Совсем страх потерял», — мысленно усмехнулся Игорь, только вот было ему совершенно не смешно. Холодные мурашки пробежали вверх по позвоночнику, щекоча загривок. Игорь скользнул ладонью под сашино распахнутое полупальто, деловито прихватывая того за талию. — Можно тебя поцеловать? — спросил он осторожно, как будто и в самом деле мог услышать «нет». — Я уж думал ты не спросишь… — Саша фыркнул и, подавшись вперед, обнял Игоря за шею, нетерпеливо целуя сам, словно это не его часом ранее смутила перспектива быть застуканным. Все это уже было им знакомо: и долгие прогулки, и поцелуи украдкой, и неизменное прощание у метро. Вот только сегодня Игорь понял, что совершенно не желает так скоро расставаться, темная тягучая волна все росла в нем грозясь накрыть с головой… он взял себя в руки, по крайней мере постарался, потому как от Саши этого ожидать не приходилось. Тот, вжатый Игорем в стену, что-то протестующе промямлил, но Балалаев увернулся от ищущих его губ, прижимаясь щекой к сашиному виску. — Ты сейчас поедешь домой, — на грани слуха выдохнул он, пока его ладони, жившие своей жизнью, жадно оглаживали чужие бока, — иначе Маркин не дождется булок с котлетами… Ты меня слушаешь? Маракулин боднул лбом игорево плечо, не желая размыкать объятий. Чужое дыхание обжигало шею и поддаваясь моменту Игорь все же мазнул губами по сашиным волосам. — Саша, если ты сейчас не сядешь в метро, я тебя украду… — он понадеялся, что это прозвучало угрожающе, а не отчаянно. Но кажется слова возымели эффект, потому что Саша нехотя отстранился. — Да понял я, понял… — пробубнил он — растрепанный, с лихорадочным румянцем на щеках. Игорь судорожно выдохнул и в очередной раз спрятал руки в карманы. — Иди давай… — он кивнул на вход в подземку, и Саша молча повиновался, на ходу стыдливо запахивая полы полупальто. Напоследок он обернулся в дверях и одарил Балалаева нечитаемым взглядом. Едва Маракулин скрылся в метро, Игорь прижался лбом к стене, в попытке остудить мечущиеся мысли, но те упорно возвращались к Саше и тому дурацкому коктейлю, что он пил. Его приторный ванильный вкус напоминал то самое советское мороженое по 10 копеек за бумажный стаканчик, но теперь в голове Балалаева эта ассоциация была стойко нарушена все тем же Сашей. На языке до сих пор ворочалась непрошеная сладость.

* * *

Любая весна неизменно заканчивается и на смену ей приходит лето. Гурвич с блеском завершил театральный сезон, отправляя театр и его артистов на заслуженные каникулы. Но сам вот чего-то сдал, а может яд болезни уже долгие годы отравлял его кровь и только теперь набрал критическую массу. На исходе июня, когда асфальт плавился от жары, а половина Москвы спасаясь разъехалась по дачам, Игорь навестил Гурвича в больнице. Как ни больно было это осознавать, но встретила его лишь бледная тень того человека, с которым он познакомился в ноябре 1997. Григорий Ефимович бодрился, прятал потерявшую смоляные кудри голову под бейсболкой и улыбался. — Вот и ты дознался, — хмыкнул он, когда Балалаев переступил порог его палаты. Игорь неловко сгрузил пакет с обязательными фруктами на тумбу у стены, там же взял стул и поставил у чужой постели. — Витаминов принес, — словно оправдываясь произнес он. Взгляд его все метался по лицу Гурвича, отмечая то, как сильно пустил в нем корни недуг. Игорь уже говорил с врачом и прогнозы были неутешительные — не помогут ни угрозы, ни подкуп. Впервые на игоревой памяти человеческая жизнь была поистине бесценна, потому как никакие деньги не смогли бы исправить, то что уже произошло, то что происходило. А Гриша улыбался, и запавшие глаза за стеклами его бессменных очков казались просто огромными, как у персонажей западных мультфильмов. Балалаев вымучил ответную улыбку, — я бы предпочел виноград многолетней выдержки, но боюсь твой лечащий врач меня потом на порог не пустит. Григорий Ефимович устало рассмеялся этой глупой в нынешних обстоятельствах шутке. — Я бы тоже не отказался от чего-нибудь такого, — он сделал в воздухе неопределенный жест рукой, и в лучах искусственного света немым укором блеснула трубка капельницы, — но сам видишь, отраву нынче выбираю не я. Игорь отвел взгляд, упрямо разглядывая складки на больничном покрывале. Казалось, если глядеть на это накрахмаленное белье, то все остальное окажется лишь выдумкой. Балалаеву было не привыкать терять друзей и знакомых, но те едва ли уходили без боя, предпочтя мирной смерти в постели кровавый жар бандитских разборок. И тем труднее было осознавать, что обычные люди уходят именно так, без фанфар — тихо, спокойно, сгорая как свечи. Балалаев до последнего не верил слухам, да и в театре, куда он так или иначе заглядывал, царил легкий, такой светлый дух, что было бы глупостью поверить, что в этот дом искусства может прийти печаль и горе. Даже Саша, в их частые в последняя время встречи, ни словом ни обмолвился о том, что Гурвич болен — либо сам не знал, либо не смел распространятся. — Гриша, ну как же так? — в сердцах воскликнул Игорь и вскинул на Григория Ефимовича свои усталые сухие глаза. — Ну вот как-то, — ответил Гурвич с печальной улыбкой, — у самого в голове не укладывается. Все думается: завтра открою глаза, и все это сон дурной, да и только. — Тут он замялся, теребя край покрывала, — а ближе к вечеру становится страшно, по-человечески так, мол, а будет ли для меня это самое завтра? Балалаев вздохнул и, не в силах выносить чужой взгляд, снова уставился на застиранные простыни. — Я могу чем-то помочь? — спросил он, пристально рассматривая изжелта-белый ситец, и внутренне сам от себя поморщился. Тот, кто призывал смерть на чужие головы, оказался не в силах смотреть в глаза приговоренному к ее холодным объятьям. «Это другое…» — повторял Игорь, но все же не находил себе места в стерильной минималистичности больничной палаты, и гнал от себя ужасную мысль о том, что он одним лишь своим присутствием приближает роковой финал. — Мне то уж точно ничем, — слабо фыркнул Григорий, — а вот за ребятами моими присмотри. Ну сколько сможешь. Знаю, что тебе все это театральное вообще не упало. Я ж понимаю, что ты со своим погонялом у Василия не цветочки растил. Поэтому прошу как друга — поддержи их как можешь. Люба одна театр не потянет, не ее это… за ней тоже присмотри. Не хочу, чтобы ее кто-либо обижал… Гурвич замолчал, и Игорь наконец нашел в себе силы поднять на него взгляд. Этот большой души человек казался сейчас таким маленьким, таким хрупким, почти что прозрачным. И белизна окружения только усиливала это впечатление. — Обидно… — протянул Гриша на грани слуха, — как же обидно…

* * *

В июле Олексяк снова осчастливил своим прибытием Первопрестольную. Только вот повод в очередной раз был не особо радостным. — Ты в курсе, что гонцам с плохими вестями — головы отрубали? — Игорь снова разлил по стопкам водку. Рука дрогнула, и пахнущая спиртом клякса расползлась по столу. Время неумолимо приближалось к полуночи. Глаз то и дело цеплялся за рыжий свет фонаря, что слепяще бил в кухонное окно со двора и еще долго маячил на обратной стороне век. Олексяк отер красное от выпитого лицо ладонью и сфокусировал взгляд на ведерке с квашеной капустой, куда мгновение спустя запустил пальцы. Тишину нарушили хрустяще-чавкающие звуки. Серега проморгался и размазал по краю тарелки застрявшую на зубах шкурку от клюквы. — Да я виноват что ли, что Тимурчика не признали? — он повел плечами и сел ровнее, — они с Гией такую канитель на Урале развели, что даже я не рискну в Свердловске показаться. — Олексяк почесал в затылке, — это все иркутские воду мутят… как передел закончился, так они сразу подтянулись и давай все под себя подминать. Омск конечно особняком стоит, тут уж я стараюсь, но, суки, обложили со всех сторон… Не нравится мне все это, Игорь, ей богу не нравится… Олексяк схватил скользкими от капусты пальцами стопку, опрокинул в себя и поморщился. Взгляд его заметался по столу и остановился на неровных колбасных кругляшах. Балалаев последовал его примеру, а после быстро выловил из банки корнишон и втянул носом уксусный запах. Огурец бодро захрустел на зубах. Ситуация разыгрывалась нешуточная. Деда Абрама теснили с Сибири, теснили с Урала. Такими темпами кто-нибудь дерзнет и в Москве вякнуть. А уж тут найдутся и терпилы и те, кто просто слишком долго стоял в стороне. — А мне это нравится еще меньше, — протянул Игорь, цепляя вилкой кусочек сыра. Маасдам оказался на вкус как резина и Балалаев неприятно поморщился. Надо запомнить и больше не брать эту нарезку — гадость же. — Я все понять не могу, Олесь, что ты мне предложить хочешь? Олексяк весь как-то подобрался и нахмурился, сверкая пропитыми синими глазами. — А ничего не хочу, — выдал он и хватился бутылки, — просто не отсвечивай пока можешь. Потому что все куда как хуже, чем я описываю. Я ж только с одной стороны ситуацию вижу, а там на самом деле такое кровавое болото, что лучше и не знать… Дед в Сочи, говорят, бесновался, а ты ж его лучше меня знаешь, он даже голос поднимать не любит… а тут чуть лично лещей не раздал. Так что суди сам… Серега плеснул по опустевшим стопкам водки. — Жопой чую — беда будет, — сказал он, не донеся стопарь до рта. — Не для того мы с тобой всю эту омскую дичь пережили, чтобы теперь в ящик сыграть… — Не каркай, — фыркнул Игорь и не дожидаясь Олексяка в два глотка опустошил рюмку. Водка мертвым грузом скользнула по пищеводу и упала в желудок — уже не согревая, а скорее обжигая. На пьяную голову все происходящее и некоторое обозримое будущее и вправду казались какими-то чересчур мрачными. Тимурчика не признали, Гия снова пошел по этапу, Свердловские воры послали лесом новых московских смотрящих, поддержав тем самым на федеральном уровне другую группировку. Значит почуяли шакалы, что что-то не ладится в датском королевстве. Балалаев тяжело вздохнул и снова зацепился взглядом за фонарный свет в окне. Не выдержал, шатко поднялся со стула, цепляя бедром угол стола, и задернул к чертям занавески. Да так и застыл у окна, переводя дыхание. Он еще не совсем понимал, что его во всей этой ситуации задело, но чувствовал, что ничем хорошим для него оно не обернется, и уже заранее было тревожно и зло. Невольно всплыл в мыслях Саша — он ведь ничего не знает. И если над Москвой пронесется гроза, то заденет не только Игоря, но еще и всех к нему сопричастных. «Может, пока не поздно, рассказать ему все?» — мелькнуло неуверенное, но Балалаев тут же отмахнулся. Нельзя. Если Саша хоть маломальски ему дорог — нельзя. — Ты чего вскочил? — как будто очухался Олексяк, осоловело глядя на чересчур смурного Игоря, что замер, стискивая штору в руке. — Да чего-то пельменей захотелось… — моргнул тот, выпуская ткань из сведенных судорогой пальцев. Натянул на лицо хмельную улыбку и полез в холодильник, где кажется еще завалялась неоткрытая пачка, — пельмени будешь?

* * *

К августу скрывать состояние Гурвича от труппы стало уже невозможно, да и по большому счету не имело смысла. Театральная Москва и без того полнилась слухами, оставалось лишь подтвердить их невыносимую неизбежность. Игорь помог найти клинику в Израиле. Пришлось переступить через себя и дернуть пару старых ниточек, чтобы договориться, но надежда, пусть и небольшая, того стоила. Все артисты гурвичевского театра отчаянно верили в лучшее, Саша тоже старался не унывать, но все их разговоры с Игорем неизменно сводились к Григорию Ефимовичу. Саша переживал, и Балалаев невольно корил себя за то, что ничем не может унять его тревоги. Жестокая правда жгла Игоря изнутри, но он не смел озвучивать страшные прогнозы врачей. Пусть лучше Маракулин полагается на мастерство зарубежной клиники и уповает на чудо. Мысли о здоровье Гурвича были тесно связаны с судьбой театра. Вслух никто об этом не говорил, но все понимали, что этот корабль недолго продержится без своего капитана. Григорий Ефимович не просто худрук и основатель, он сердце этой машины. Поэтому будущее пугало не только потерей замечательного человека, но и остановкой всей их театральной деятельности. Игорь осторожно пытался намекнуть Саше, что есть и другие проекты, другие площадки. Что одно сашино слово и Игорь поговорит с Вайнштейном, если надо надавит, чтобы тот провел дополнительный набор в труппу. Но Маракулин отказывался слушать: ведь пока где-то там Гурвич еще есть, Летучая Мышь должна расправить крылья. Тревоги за подшефный театр причудливо мешались с опасениями за ситуацию в воровской среде. Игорь знал, что дед Абрам благополучно вернулся в Москву и даже завел с десяток новых крестников по регионам. Но именно это стратегическое наращивание союзников Балалаева и беспокоило. Шик слишком уж спешил насадить везде и всюду своих людей, что заведомо не нравилось остальным группировкам. Особенно остро это чувствовалось на периферии — Олексяк мог как угодно ругать Иркутск, но Игорь отчетливо видел во всей этой чехарде грузинский след. Не так уж много людей стоит на вершине воровского мира, чтобы не понять, откуда дует ветер. У Балалаева даже мелькнула мысль съездить в Сокольники повидаться с Кофром — спросить у дяди Саши дружеского совета. Да вот только старый щипач вряд ли бы сообщил Игорю что-нибудь новое, скорее всего он бы в очередной раз предложил перейти под его крыло или и вовсе бросить все и уехать из России туда, куда не дотягивается рука Абрама. Потому как тучи теперь не просто сгущались — уже был отчетливо слышен гром грядущих потрясений. Желание покинуть Москву хотя бы на выходные пришло спонтанно. Игорь озвучил эту идею Саше, предлагая тому сменить раскаленные асфальтовые застенки на пару дней в арендованном коттедже под Дубной. Маракулин на удивление легко согласился, хотя Балалаев полагал, что тот некоторое время будет смущаться подобному предложению. С Саши бы сталось в силу замороченности, что свойственна молодости, обнаружить в этом приглашении некоторый намек. Но Игорь и сам не был до конца уверен в том, что этот намек там действительно имел место быть. Балалаев бы солгал, сказав, что никогда не думал об определенном развитии их с Сашей отношений. В последнее время он думал об этом даже слишком часто — Маракулин неизменно подавал к этому повод, испытывая тем самым игорево терпение. Но тем не менее среди прочих желаний Балалаева присутствовала и банальная жажда отдыха. Поэтому выходные на природе, да еще и проведенные в компании Саши, были бы для Игоря законной попыткой сбежать от душащей со всех сторон тревоги и, хотя бы ненадолго прогнать въевшееся под кожу беспокойство. Но вечером четверга разразилась именно та гроза, которой так страшился Олексяк и которой подспудно опасался Балалаев. По всем федеральным каналам крутили один и тот же новостной репортаж — менялись только лица ведущих, да ракурсы съемок. Телефон, который Игорь держал для экстренной связи, упорно молчал, и эта тишина вынуждала думать о самом плохом варианте развития событий. Ни о какой Дубне теперь и речи быть не могло. Игорь набрал Маракулина. — Саш, мне действительно очень жаль, — Балалаев старался говорить ровно, его напряжение выдавали только побелевшие пальцы стискивающие мобильный, — даже в моей профессии случаются форс-мажоры… — Понимаю, — голос Маракулина преломлялся в динамике настолько, что было невозможно разобрать истинной эмоции. — Но я не хочу, чтобы из-за меня у тебя пропали выходные, — Игорь сощурился на яркий в сумраке комнаты телевизор. Диктор беззвучно шевелила губами, а после кадр в который раз сменился на репортаж с места событий. Балалаев щелкнул пультом, переключая канал, но там в очередной экстренной сводке крутили то же самое, — поезжай, возьми Петю с Маратом. Вспомнишь студенческие годы. Валера вас увезет и привезет… — Такое ощущение, что ты меня спровадить хочешь, — хмуро отозвался Саша. Игорь вздохнул, на автомате листая телеканалы, которые этим вечером казалось сговорились. Толика правды в словах Маракулина была — Игорю будет спокойнее, если в ближайшие дни Саша окажется не в Москве. — Я хочу, чтобы хоть один из нас отдохнул, — Балалаев печально улыбнулся в трубку, — не стану тебя уговаривать, но я буду очень рад, если ты все же согласишься. Считай это моей маленькой просьбой. Маракулин взял мхатовскую паузу — из динамика доносилось лишь его тихое, перемежаемое шумами на линии, дыхание. — Саша… — позвал Игорь и чужое имя неясной болью отозвалось в груди, — если откажешься, Маркин и Абдрахимов тебе этого не простят. — Звучит как шантаж, — впервые за весь разговор в сашином голосе послышалась улыбка, — так и быть, я у них спрошу и утром тебя наберу… — Лучше сообщением, — отозвался Балалаев, — не уверен, что смогу ответить на звонок… — второй телефон, молчавший до этого момента, вспыхнул экраном и с басовитым гудением пополз по столу. Игорь бросил на него напряженный взгляд, — Саш, не могу больше говорить. На рабочий звонят — я должен ответить. Жду твоего СМС. — Смотри не перетрудись, — хмыкнул Маракулин, прежде чем пожелать спокойной ночи. Но вряд ли этому пожеланию было суждено сбыться. Едва в трубке поползли гудки, Игорь схватил другой мобильный. — Ты новости видел? — без приветствий начал звонивший, — деда повезли в Боткинскую. Но не верь ментовским сводкам, они брешут — его только зацепило. Весь удар на себя Багро взял, и я не уверен, что он выкарабкается. — Что от меня требуется? — Балалаев сразу перешел к делу. Повисла тишина, настолько густая, что Игорь слышал ход часов на своем запястье. По ту сторону динамика вздохнули. — Найди этих сук.