* * *
Началась утомительная процедура передачи имеющегося бизнеса. Казино быстро отошли вернувшемуся из принудительной ссылки Тимурчику: сделка была составлена просто и чисто — комар носа не подточит. Фирма на юго-востоке также в кратчайшие сроки нашла своего нового официального владельца, что выступил ширмой для юр. лица за которым стоял Балалаев. А вот к строительной компании подобный финт ушами вряд ли был применим. Это в первые годы ее существования еще можно было быстро исчезнуть с поста гендиректора, а теперь мелкая с виду контора разрослась, обросла филиалами, новыми бизнес-направлениями и дочерними предприятиями. Игорь уже не имел права решать все в одиночку. Был созван совет директоров. За ним совет акционеров. И там, и там озвучивалась необходимость назначения нового генерального директора. Балалаеву стали задавать неудобные вопросы. Но на все у него был один заранее заготовленный ответ: он закрепил компанию на российском рынке, помог ей пережить финансовый кризис, охвативший страну, но теперь компании нужна новая кровь и новое видение — грядет новое тысячелетие, а значит нужны перемены. И эти перемены должны начаться с выбора нового гендиректора. К сожалению, какими бы сильными ни были доводы Игоря, передача полномочий затянулась: акционерам нравилась стабильность, а совет директоров все не мог сойтись на какой-либо конкретной кандидатуре. Кормить Шика обещаниями было себе дороже, поэтому Балалаев успел скататься на пару дней в Петербург, чтобы восстановить старые связи и переговорить со знакомыми, что осели там еще с середины 90-х. Эти встречи хоть и выпали на теплые и такие редкие для осеннего Петербурга солнечные деньки, но прошли с натяжкой, едва ли не со скрипом — никто не хотел становиться между молотом и наковальней. Да и стукачество никогда не было в почете. Но все же нашлись люди, согласные поделиться некоторыми своими соображениями насчет имеющейся ситуации. Подобные задушевные беседы дали Игорю несколько полезных зацепок по возможным исполнителям в деле Василия Абрамовича. А где исполнитель — там и заказчик недалеко. Осталось только обрубить все концы в Москве и можно с головой окунуться в это болото. Вот только Игорь не имел и малейшего желания расставаться со своей московской жизнью — но кто он такой, чтобы идти против воли деда Абрама. Едва вернувшись в Москву, Балалаев поспешил встретиться с Вайнштейном — обещанные на постановку деньги было необходимо выплатить в полном объеме. Да и следовало представить ему своего «сменщика», который вместо Игоря проследит за оборотом вложенных средств. И если первый пункт встречи Вайнштейна обрадовал, то вот ко второму он отнесся скептически, потому как премьера уже в конце месяца, а коней на переправе менять дело отнюдь не благородное. — Александр, поймите, — увещевал Игорь, — все останется как прежде, за тем исключением, что теперь вместо меня всем этим будет заниматься мой заместитель. — Знаю я этих «заместителей», — чашка жалобно звякнула о блюдце, когда Вайнштейн подвинул кофейную пару и склонился над столом, приближая к Балалаеву свое лицо, — скажите честно, все эти телодвижения из-за того, что произошло в августе? Игорь поджал губы, вглядываясь в черноту кофейной гущи. — Августовские события вас никак не касаются, — отрезал он, — и никоим образом не повлияют на наши с вами договоренности. Я вполне разделяю ваши опасения насчет вынужденных перестановок, но уверяю вас — все, что будет происходить, никак вас не затронет. Вайнштейн откинулся в кресле, впрочем, сохраняя некоторую напряженность. — С большой долей вероятности я еще застану премьеру вашего детища. Так что, если вам требуется мое там присутствие — я готов сыграть свою роль. Но после, — Игорь наигранно развел руками, — сами понимаете. Александр задумался, хмуро глядя куда-то за спину Балалаева. Пару минут спустя лицо его разгладилось, принимая смиренное выражение. — Тогда жду вас на премьере, — с неохотой резюмировал он, — сколько билетов вам оставить? Если переговоры с Вайнштейном можно было считать успешными, то предстоящая беседа на схожую тему, но уже с женой Гурвича, виделась Игорю в дурном свете. Слишком многое навалилось на любины плечи: болезнь мужа, вынужденное руководство театром и вот теперь по сути самоустранение основного спонсора. Нужно подобрать правильные слова, чтобы донести самое главное, что все это ни в коем разе не предательство и не позорный бег с тонущего корабля, что Игорь готов помочь, но к сожалению, только деньгами… — …и вы туда же! — глаза у Любы были на мокром месте, но она старалась держаться, — вы словно его уже похоронили и теперь пытаетесь откупиться! Гриша называет вас другом, а вы еще хуже, чем Бутахин — этот хотя бы не скрывает того, что он сволочь… Сравнение со злокозненным арендодателем Балалаева несколько покоробило, но он списал любины слова на эмоциональность момента. — Если Олег вам досаждает, то я могу с ним поговорить… — Не надо, — Люба гордо тряхнула головой, — пока вы думали, как поудобнее сбежать, Гриша уже с ним поговорил. Игорь прикрыл глаза. Гурвич небось решил, что Балалаев и так слишком много сделал, чтобы дергать его еще и по поводу Олега. Поэтому сам звонил, сам договаривался, не зная и половины того, что творил за его спиной Бутахин. «Да какого вообще хрена!» — хотелось крикнуть и ударить кулаком по столу, но Игорь сдержался, мысленно сосчитав до десяти. — Я не «сбегаю», — медленно, разделяя паузами слова, произнес он, — меня вынуждают обстоятельства. Просто назовите сумму. — Не надо, — повторила Люба, — мне… нам… ничего от вас не надо. Уходите, уезжайте куда вы там хотели, а еще лучше — не возвращайтесь. В любое другое время Балалаев бы восхитился упертостью этой женщины, но не сейчас. У него до банального не было времени на политесы и уговоры. Все его время принадлежало теперь деду Абраму, который ссуживал его под неподъемные проценты. Раздражение поднималось в горле удушливой желчной волной. — Да я помочь хочу, дура! — едва ли не прошипел Игорь сквозь стиснутые зубы. Любино лицо на мгновение сделалось растерянным, дрогнул тот несгибаемый стержень, который она упорно демонстрировала всю их беседу. На ум невольно пришли гришины слова: «Не хочу, чтобы ее кто-либо обижал». Балалаев отвел взгляд, стыдясь своей излишней резкости. — Спасибо, — бесцветно произнесла Любовь, отворачиваясь прочь, — уже помогли. Больше вас не задерживаю. В одном из многочисленных коридоров он быстро набрал на телефоне номер Стеллы Артуровны. Нужно подготовить новые договора для Бутахина, подбить сметы. Руки чесались вломиться в его кабинет прямо сейчас и разнести там все к чертовой матери, таким образом отведя душу. Но Игорь прекрасно понимал, что так дела не делаются. С такой сволочью как Олег общаться следует только посредством билетов валютных банков, все остальное если и работает, то увы не в длительной перспективе. Балалаев нутром чуял, что стоит ему исчезнуть с периферии бутахинского взгляда, как тот тут же примется выжимать из театра последние соки, чтобы потом просто выбросить его за ненадобностью. Ситуация в стране стабилизировалась, а значит без арендаторов Олег не останется. Место еще козырное… Игорь кратко обрисовал бухгалтеру ситуацию — в целом средств хватит чтобы оплатить аренду на полгода вперед. А если подключить юридический отдел и грамотно составить договор этой самой аренды, то Бутахин будет сидеть на жопе ровно и не лезть в чужие дела до поры до времени. Сильно дальше Игорь заглядывать не смел. Может он к тому моменту уже вернется, а может… Игорь остановил свой нервный шаг и крепко зажмурился, гоня прочь дурные мысли. Он слишком отвык сжигать за собой мосты — их чад и угар, направленные ему в лицо, теперь опаляли и душили. Балалаев только сейчас осознал, что стоит посреди театрального фойе, где на него со всех стен смотрят лица людей, которых он оставляет: фотографии спектаклей, фотографии артистов… Взгляд тут же выхватил среди них Сашу. «Господи… что я скажу Саше…» — пронеслось в мыслях и болезненно кольнуло в сердце. Найдутся ли нужные, правильные слова, и есть ли они вообще? Кому он врет — с чужой женой не смог по-человечески объясниться, а тут… Игорь подцепил ногтем пластик на одной из досок, тот легко отошел, сдавая без боя охраняемые им фото. Чуть повозившись с приклеенными уголками, Балалаев снял сашину фотографию. Кадр был не особо четкий, на нем Маракулин смотрел куда-то в сторону и широко задорно улыбался. С удивлением для себя Игорь вдруг понял, что любит его. Причем любит уже давно, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Он напряг память, пытаясь вспомнить момент, когда простая симпатия стала чем-то большим. Может когда он впервые проводил Сашу до метро? Или, когда тот с чуждым Игорю трепетом прижимал к груди поистрепавшуюся охапку белых хризантем? А может все случилось в пьяном полузабытьи под перестук колес вагона метро или вовсе с первой разделенной сигаретой? Черт его теперь разберет. Только вот грудь до боли теснило это большое забытое чувство и деться от него было совершенно некуда. Любовь ведь она как сорняк: вырастает там, где ничто не способно дать всходы, а ее корни уходят так глубоко, что даже если вырвать этот сор, в сердце останется полуживой отголосок. Игорь судорожно вдохнул, сложил фото пополам и спрятал во внутренний карман пиджака. Возможно эта фотография да тупая ноющая боль в груди все, что в конечном итоге ему останется.* * *
По счастливой случайности в день премьеры «Метро» Саша, как и его товарищи, не был занят в театре. Поэтому Игорь за день до заветной даты привычно встретил Маракулина у служебного входа, чтобы неспешно сопроводить того в подземку и передать полученные от Вайнштейна пригласительные. — Здесь три билета, — Балалаев протянул Саше незаклеенный конверт, — для тебя и для Пети с Маратом. — А им зачем? — удивился Маракулин, разглядывая тонкие глянцевые картонки, еще пахнущие типографской краской. — Ну как это «зачем»? Раз уж не прошли кастинг, то пусть хоть на сам спектакль посмотрят. Я же помню с какими лицами они ходили, когда объявили результаты отбора. Вдруг окажется, что оно и не стоило всех этих переживаний… Саша потрепал край одного из билетов, проверяя смажется краска или нет. — А если действительно хорошая вещь? — он поднял задумчивый взгляд на Игоря, — будут локти опять кусать. — В таком случае я повторю свое предложение насчет разговора с продюсером, — заметил Игорь серьезно, — мне не сложно договориться, а вы трое — ребята талантливые… Маракулин нахмурился, сложил пригласительные обратно в конверт и засунул его за пазуху. Вид у него в целом сделался обиженный, даже несколько оскорбленный. Хоть Балалаев и знал, как реагирует Саша на прямые и косвенные намеки о пробах в другие театры, но все же не мог молчать. Игорь понятия не имел как сложится судьба «Летучей мыши» в его отсутствие, но хотелось бы быть уверенным, что Саша не пропадет — одной веры в сашин талант ему, как прожженному реалисту, было недостаточно. Балалаев вздохнул: — Саша, я понимаю твою преданность Гурвичу, но ты и меня пойми — без Григория Ефимовича это будет уже не «Летучая мышь» и неизвестно как долго этот «другой» театр продержится с новым руководством. Мне бы не хотелось, чтобы вы все оказались в подвешенном состоянии. В особенности ты. Я желаю тебе только лучшего, Саш… Маракулин фыркнул, скрывая этим самодовольную улыбку. — Лучшее враг хорошего! — философски изрек он, подхватывая Игоря под руку, чтобы уж наверняка перескочить попавшуюся на пути лужу, — да и ты будешь рядом, так что я точно не пропаду. Саша улыбнулся — широко и открыто, и Игорь едва выдержал этот его лучистый светлый взгляд. Мстительная совесть каленым обручем сжала сердце. Балалаев решил для себя, что будет тянуть до последнего, лишь бы еще день иметь возможность просто идти с Сашей рядом и видеть его улыбку. На самой премьере они едва пересеклись: Игорь выполнял данное Вайнштейну обещание и на ковровой дорожке активно играл роль спонсора, расточая обаяние, пожимая руки нужным людям, и умело избегая объективов фото- и телекамер. Пару раз он замечал среди гостей Сашу, но больше мельком, можно сказать по частям — то вихрастый затылок, то обрывок жеста, то след улыбки, обращенной к кому-то другому. Ориентиром тут скорее служила пожарная каланча имени Пети Маркина, что высился как маяк над морем участников премьерного показа. Заметив его, смело можно было рассудить, что и Саша находится где-то неподалеку, скрытый от жадных игоревых глаз разнородной галдящей толпой. — Чего это вы, Игорь, все головой вертите? — беззлобно поддел его Вайнштейн, когда Балалаев в очередной раз отвлекся во время вежливой беседы с кем-то из важных около театральных лиц. Игорь чуть рассеянно улыбнулся: — Показалось лицо знакомое увидел, — наигранно повинился он, — я столько известных людей в последний раз только на новогоднем огоньке видел… прямо глаза разбегаются. «Около театральный» снисходительно улыбнулся: — Вас интересует кто-то конкретный? Могу познакомить, если хотите… Балалаев тихо рассмеялся: — Да что вы, не стоит. Говорят, нельзя прикасаться к идолам — позолота останется на пальцах. Так что я как-нибудь обойдусь, — он добродушно оскалился, — предпочитаю держать руки в чистоте. Когда же ярмарка тщеславия прервалась очередным звонком знаменующим начало спектакля, Игорь наконец-то оказался в зале, но все еще был вынужден приветственно кивать головой то налево, то направо как китайский болванчик. Спокойно выдохнул он, только заняв положенное ему билетом место. Петя и Марат едва ли не хором выдали «здрасьтеигорьвладимирыч», привставая из кресел, чтобы пожать Балалаеву ладонь. Как оказалось, их настороженное после августовских событий отношение легко превратилось в около лояльное. И ценой этого превращения был билет на громкую театральную премьеру. Пожав протянутые ладони, Игорь скосил взглядом на Сашу, через которого приходилось до всех тянуться, и невесело хмыкнул собственным мыслям — а рассказал ли тот своим товарищам, что у них была возможность не только посмотреть, но вероятно и поучаствовать в спектакле, снова пройдя на общих основаниях кастинг? Между делом Игорь даже поднимал этот вопрос в разговоре с Вайнштейном, но несколько вскользь, больше нагоняя тумана, чем конкретики. Тот ответил в подобном же размытом ключе, но при этом не исключил вероятности такого события как объявления донабора в труппу. Ведь где второй состав, там и третий, да и если Балалаев настаивает на талантливости своих протеже, то дело вообще можно решить и без лишней шумихи… больше Игорь эту тему не затрагивал, в конце концов в мире, где все продается и все покупается, правила игры считывались на ходу. — Все в порядке? — шепнул Саша, едва погас свет, и попытался нащупать на подлокотнике кресла игоревы пальцы. Балалаев незаметно убрал ладонь, оставляя после себя лишь теплый след на лакированной поверхности. — Не привык быть в центре внимания, — выдохнул он, — устал… В темноте зала Игорь поймал отблеск сашиной улыбки. — …если уснешь — обещаю тебя не будить, — Маракулин склонился чуть ближе, его дыхание опалило Игорю ухо, — а в антракте расскажу, что ты успел пропустить… Но в антракте к Балалаеву снова прилип Вайнштейн, вытаскивая его на новые круги публичного ада. Приходилось делиться мыслями, обсуждать уже увиденное и громко заявлять, что мюзикл в России ждет несомненный успех. И если не этот конкретный, то как жанр уж точно. К началу второго действия от бесконечных разговоров и новых лиц, запомнить которые Игорь был уже не в состоянии, у него разболелась голова. Малодушно он действительно пожелал уснуть в неудобном кресле, но к сожалению ничто этому не способствовало: ни темнота зала, ни музыка, — а может всему виной была бешеная энергетика, рвущаяся со сцены через молодые лица артистов или все же сашина ладонь, что умудрилась захватить в свой плен его собственную и не отпускала до финальных аплодисментов. Зрители сходили с ума. Петя и Марат, как до этого предсказывал Маракулин, кусали локти, но все же рукоплескали наравне со всеми. Всеобщее душевное возбуждение передалось и Саше — он весь казалось светился изнутри новыми переживаниями, ему не терпелось обсудить с Балалаевым увиденное, но Игорь был вынужден его расстроить. — Я должен вернуться, — он проводил Маракулина со товарищи до главного входа. Шумная восторженная толпа волнами покидала театр, задевая плечами замерших у самых дверей. — Послепремьерный банкет никто не отменял, так что мой рабочий день еще не скоро подойдет к концу… хотите Валера вас домой подкинет? Саша нахмурился и поджал губы. А Петя с Маратом нервно переглянулись. — Да мы на метро… — отмахнулся Абдрахимов и усмехнулся получившемуся каламбуру. Маркин согласно кивнул и как-то опасливо покосился на Маракулина. — Ну мы тогда пошли, Игорь Владимирович, — пробасил Петя и подтолкнул Марата в бок. Саша же чуть замялся на месте. — Я утром позвоню, — слова скороговоркой вылетели из его рта и потонули в людском море. — Я сам тебя наберу, — мягко отозвался Игорь с короткой улыбкой и на прощание сжал сашино плечо. — Маракулин, ты там примерз что ли? — нетерпеливо окликнул Петя и Саша поднял на Балалаева виноватый взгляд. — Беги давай, — усмехнулся Игорь и еще долго с какой-то тоской глядел вслед удаляющимся.* * *
На исходе октября совет директоров и акционеры все же пришли к единому мнению, в котором Игорь наконец-то освобождается от должности генерального директора. И он в каком-то роде чувствовал облегчение — ему нашли достойную замену и теперь было не так страшно оставлять свое детище. Лизавета Петровна не смогла сдержать слез, когда Балалаев пришел освобождать кабинет. Он клятвенно заверил верного секретаря, что ее с места точно никто не погонит, слишком уж она ценный сотрудник. — Незаменимых людей не бывает, — с какой-то горечью заметила она, промакивая платком глаза, и поглядела на бывшего начальника с какой-то затаенной надеждой, словно от ее слез и печали все резко могло перемениться. Игорь утешающе взял ее за сухонькую ладошку в перевязи синих вен — здесь возраст не скроешь ни извечной бодростью, ни косметикой. — Все будет хорошо, — улыбнулся он, но сам слабо верил в собственные слова. Его «хорошо» вряд ли наступит. Шофера он рассчитал тем же вечером, оставляя хорошие рекомендации. Валерий смиренно принял чужое решение, хотя по его хмурому лицу видно, что подобный поворот событий его, как и Лизавету Петровну, не особо устраивает. Но сказать что-либо наперекор или как-то выразить свое смятение он не решился, а может попросту не посмел. Игорь пожал его крепкую кисть и сила, с которой ему вернулось рукопожатие, говорила о многом. Валера никогда не задавал вопросов и лучше чем другие умел держать язык за зубами. Балалаев как никогда был уверен, что все, чему так или иначе был свидетелем водитель, останется тайной. Когда служебный автомобиль покинул придомовую территорию Игорь с удивлением для себя отметил, что за прошедшие годы сумел окружить себя поистине преданными людьми. Не то чтобы они пошли за ним и в огонь, и в воду, но наверняка стояли бы за него горой насколько это позволила бы им совесть и банальный страх. Поднялся ветер и пронес по асфальту опавшие листья, Балалаев проводил их задумчивым взглядом и поправил воротник пальто. Отстраненно он заметил, что сейчас было бы неплохо закурить, чтоб списать горечь потерь на вкус жженого табака. Цепочка ассоциаций электрической схемой зажглась в мозгу, и Игорь тяжело вздохнул. Из всех людей, его окружавших, остался только Саша — последняя ниточка держащая его в Москве. Он действительно дотянул до последнего и оставалось только рвать по живому да выжигать до пепелища землю, что так опрометчиво дала эти чувственные всходы. Уже в конце недели данное Игорю время подошло к концу. Он выторговал себе буквально еще несколько часов. И прежде чем распрощаться с Москвой, Балалаев попросил водителя завернуть ненадолго на Поварскую, где как раз должна была идти очередная репетиция. Со второго раза Игорь дозвонился до Саши, прося ненадолго подойти к центральному входу. Маракулин конечно удивился и неурочному звонку, и странной просьбе, но согласился. В его голосе слышалась улыбка и у Игоря болезненно сжалось сердце. — Тарик, — Балалаев заглянул в салон, где нетерпеливо поигрывал пальцами на руле назначенный дедом Абрамом водитель, — сходи минут десять погуляй. Мотор можешь не глушить. Тарик вскинул густую бровь, но спорить не стал, молча достал из бардачка сигареты и вышел из машины, негромко хлопнув дверцей. Снова поднялся ветер, погода портилась, Игорь подтянул выше молнию на кожаной куртке и зарылся подбородком в воротник свитера — пришлось сменить привычные деловые костюмы на что-то неброское и по-дорожному удобное. В багажнике лежала еще с вечера собранная сумка, остальные личные вещи с помощью грузчиков день назад перекочевали из квартиры в камеру хранения на безызвестный срок. Из бережно хранимых мелочей с Игорем остались лишь сашина фотография да алая пластиковая фиалка, выбросить которую отчего-то не поднималась рука. Маракулин объявился через пару минут. Он зябко кутался в торопливо наброшенное полупальто и растерянно оглядывал припаркованные у входа автомобили. Балалаев поднял руку, привлекая к себе внимание. Саша, заметив этот жест, широко улыбнулся и вприпрыжку сбежал по высоким ступеням. — Новый образ? — он окинул Игоря любопытным взглядом, а после удостоил вниманием и невзрачно-серый Крузак с пустующим водительским местом за его спиной, — а Валеру куда дел? — Погулять отпустил, — ровно ответил Балалаев и приоткрыл заднюю дверцу, — садись, а то холодно. Саша усмехнулся несколько кокетливо: — Если вздумал меня похищать, то дождался бы вечера, — залезая в салон, заметил он. Игорь закрыл за ним дверь и обошел машину кругом, чтобы сесть с другой стороны. Тарик забыл выключить магнитолу и из нее тихо доносились звуки песни, в которой протяжно выводил что-то про лебедей Коржуков. Балалаев не стал тянуть. Он старался говорить спокойно и мягко, но от его внимания не ускользало то, как его жестокие бездушные слова понемногу крали сашину улыбку, превращая его счастливое прежде лицо в мертвую каменную маску. Только глаза продолжали жить в этом застывшем отчаянии. — Пойми, Саш, так будет лучше… — пошлая избитая фраза подстреленной птицей упала между ними и в Саше что-то надломилось. Он вдруг побледнел и дернулся прочь, как от пощечины. — Кому, блядь, лучше? — вырвалось эмоциональное и тут же затихло до потерянного шепота, — кому? Игорь не находил в себе сил обернуться на Маракулина, он упорно смотрел в зеркало над приборной панелью, где отражался лишь его собственный мрачный взгляд. Саша судорожно втянул носом воздух. Если бы его месте сидела девушка, то Игорь бы решил, что она сейчас заплачет. Но рядом был только Саша и он явно не собирался демонстрировать Балалаеву то, как глубоко и больно ранили его произнесенные ранее слова. — …игра говоришь… — бесцветным голосом произнес Маракулин, на его скулах играли желваки, — такое не сыграешь. Я тебе не верю… В ушах бешено стучало сердце, Игорь все же перевел равнодушный взгляд на Сашу: — Если тебе так будет удобнее — не верь, — он сцепил ладони в замок и сжал их с такой силой, что после наверняка будут болеть пальцы, — но это ничего не изменит. Все кончено. На улице заморосило. Мелкие капли припорошили лобовое стекло. Сашин взгляд метался по лицу Балалаева в попытке отыскать хоть что-нибудь, способное подтвердить фальшь повисших между ними слов — не находил. — …я отпросился всего на пару минут, — невпопад сказал Саша после затянувшегося молчания и слепо нащупал утопленную в двери ручку, — я, наверное, пойду… — Иди, — кивнул Игорь и снова уставился перед собой. Только когда хлопнула дверца машины, он понял, что остался один. Саша вышел под дождь и медленно побрел обратно к театру. Вернулся Тарик. Он суетливо забрался в машину, стряхивая с волос и плеч холодные капли. — Собачья погода, — выдохнул он, вздрогнул всем телом и прибавил температуру в салоне. Зашумела усилив работу печка. Шлепнув пальцем по морде пса-болванчика на приборной панели, Тарик мотнул головой в сторону удаляющейся чуть сгорбленной фигуры. — Кто это был? Игорь тяжело вздохнул и откинулся на спинку сиденья, невидяще уставившись в потолок: — Уже никто.