* * *
Как и предсказывал Игорь Саша легко прошел во второй тур кастинга. И судя по обрывкам торопливой речи Коччанте, несколько искаженной мнением переводчика, тот сделал ставку именно на Маракулина. В этой мысли Риккардо поддержали и остальные, начиная от Гечмен-Вальдек заканчивая Тартаковским. Так что вопрос с Фролло в первом составе можно было считать решенным. Второй тур, сопровождавшийся уже услугами концертмейстера, мало волновал Игоря. Его больше заботила необходимость перехватить Сашу после и попытаться навязать тому беседу. И сделать это следовало буквально «не отходя от кассы», потому как другой возможности могло в ближайшее время и не предвидится. На вопрос о дате начала репетиций Владимир Исидорович отвечал настолько уклончиво, что в кратком пересказе все его увертки звучали примерно как «после дождичка в четверг» и желательно чтобы еще раки начали свистеть. Игорь с волнением, не свойственным ему, ждал приглашения Маракулина на сцену. В списки кандидатов Балалаев даже не заглядывал, не желая подкармливать свое бешеное нетерпение. — Игорь, — с легкой улыбкой обратилась к нему Катерина. В темноте зала ее прелестное лицо отчего-то показалось зловещим, — вы с нами уже которое прослушивание и у вас наверняка есть свой фаворит… Балалаев отзеркалил ее улыбку. — Вам своих не хватает? — ответил он, шутливо приподнимая бровь. — Ну почему же. Мне просто интересно ваше мнение. В конце концов к зрителю вы, в какой-то мере, куда как ближе, чем мы. А наш вкус как стороны выбирающей исполнителей с каждым разом, увы, становится все более и более притязателен. Не говоря уже об установках в голове Риккардо. — Вы полагаете мой вкус малоискушенным? — Игорь одарил собеседницу снисходительным, чуть насмешливым взглядом, под которым та вдруг по-женски смутилась и звонко рассмеялась, обнажая в улыбке ровные жемчужно-белые зубы. Когда минутное веселье немного отступило, Катерина похлопала Балалаева по покоящейся на столе ладони, чуть затягивая касание. — …даже не смейте со мной кокетничать… — игриво отозвалась Гечмен-Вальдек, в ее глазах еще искрилось озорство, вызванное этой миниатюрной игоревой эскападой, — а то я решу, что вы это всерьез. Легкий флирт, да еще и с красивой дамой несколько ослабил нервное напряжение, Игорь даже немного увлекся этим их шуточным диалогом, чисто по-мужски проверяя границы дозволенного. Балалаев в очередной раз склонился к точеному ушку в обрамлении светлых кудрей, чтобы завлекающим шепотом поведать какую-нибудь ничего не значащую глупость. Катерина тихо засмеялась, польщенная этим случайным по сути вниманием. Отвлеченный своей маленькой победой, выраженной в довольном румянце на лице женщины, Игорь не сразу заметил на сцене нового конкурсанта. Когда тот, как и положено, представился, полуулыбка застыла на игоревом лице, а сам он медленно сел ровнее, вырываясь из терпкого плена чужих духов. Несмотря на равнодушное выражение и некоторую расслабленность позы Маракулина, его резкий взгляд на мгновение пришпилил Балалаева к креслу. Но огонь в сашиных глазах быстро потух, сменившись вежливой безучастностью, стоило лишь комиссии поприветствовать исполнителя в ответ. Началось прослушивание. Коччанте, чрезмерно воодушевленный появлением своего фаворита, предложил Саше спеть какой-то конкретный отрывок. Маракулин кивнул и, закусив щеку изнутри, принялся искать нужный листок с текстом. Концертмейстер в ответ зашелестела нотами, а после перехватила слегка неуверенный взгляд конкурсанта. — Я начну за два такта, — сказала Солнышкина и с молчаливого согласия Саши ее пальцы опустились на клавиши. С первыми звуками сашино лицо и пластика мгновенно переменились, на место нерешительности пришла собранность и даже какой-то надрыв. Лицо Игоря приняло озадаченное выражение — он не узнавал мелодии. Ни один из предыдущих участников еще не исполнял этого фрагмента, и то ли Саше так несказанно повезло, то ли Риккардо решил порадовать сам себя и лишний раз убедиться, что поставил на правильную «лошадку». «О, Боже правый…» — затянул Саша, обращая потерянный взгляд на стол комиссии. Его Фролло в очередной раз изливал душу, но на этот раз он признавался в любви, а не в пагубной страсти. И теперь в его голосе звучало не чувственное смятение, вызванное невыносимыми противоречиями, а скорее опустошающее смирение, которое наступает после долгой, но увы безуспешной, борьбы с самим собой. Игорь шумно втянул носом воздух и нервно заерзал в кресле, неожиданно ставшем таким неудобным. Балалаев прекрасно понимал, что все происходящее на сцене не имеет к нему ровным счетом никакого отношения, но все же его зациклившееся сознание бесконечно находило какие-то ужасные параллели. Не это ли мерило успешности произведения? Если хотя бы в каждом пятом зрителе мюзикл отзовется пусть даже на треть той силы, что терзала Игоря, то кассовые сборы обеспечены. Только вот эта удивительная в своей меркантильности мысль не принесла Балалаеву должной радости. На очередном речитативе он все же не выдержал и поднялся, намереваясь позорно сбежать. — Даже не дослушаете? — шепнула Катерина, заметив его мельтешение. — Дела зовут, — Игорь покрутил в воздухе трубкой мобильного телефона и вымученно улыбнулся. Торопливо покидая зал, он вряд ли почувствовал, как всего на мгновение Саша перевел взгляд полный мучительной скорби архидьякона Парижского собора на его удаляющуюся в темноту спину. Свежий воздух едва ли помог успокоить мечущиеся мысли. На дворе стоял пасмурный августовский полдень. Полное отсутствие ветра только подчеркивало сковавшую Москву духоту. Будь сейчас весна такая погода разрешилась бы сильной грозой уже в течение часа, но только не этот невыносимый полдень последнего месяца лета. Игорь расстегнул верхние пуговицы на рубашке и в бессилии оперся спиной на перила крыльца. Малодушный побег не добавлял очков в пользу Балалаева, но и оставаться в замкнутом помещении зала ему было невыносимо. Он ждал Сашу. Если Коччанте не станет гонять Маракулина по всему репертуару, то тот выйдет не более чем через двадцать минут. Достаточное время, чтобы подобрать нужные слова, но к сожалению Игорь понятия не имел, что будет говорить. Резонно было предположить, что говорить стоит правду и ничего кроме правды, только вот умом Балалаев понимал, что подобные откровения слишком опасны и несут с собой большие проблемы. Нужен компромисс, который бы устроил их обоих. Но перво-наперво Игорь чувствовал себя обязанным извиниться за свою вынужденную ложь — он никогда не играл сашиными чувствами, и все что происходило между ними было настоящим по крайней мере для него самого. Но как облечь весь этот сумбур в четкие словесные конструкции? Как донести искренность своих намерений, чтобы добиться хотя бы шаткого перемирия? О том, чтобы каким-то волшебным образом вернуть Сашу обратно, Игорь даже не думал. На месте Маракулина он бы и говорить с собой не стал, удостоив лишь путевки в пешеходный тур по всем известному адресу. Возможно Балалаев зря себя убеждал, что эта гипотетическая беседа необходима Саше так же сильно, как и ему самому — Маракулин, оказавшись на крыльце служебного входа, едва обратил на Игоря внимание, скользнул по нему равнодушным взглядом и торопливо сбежал по ступенькам, свернув в сторону Кузнецкого моста. — Саша, — Игорь нагнал его чуть погодя и поравнялся шагом, не смея как-либо останавливать, — нам надо поговорить. — Это вам надо, Игорь Владимирович, — безразлично отозвался Маракулин, — мне с вами не о чем разговаривать. Игорь сделал глубокий вдох. — Как ты, наверное, уже понял, нам предстоит работать вместе. И я не хочу, чтобы между нами оставались какие-либо недомолвки. — А их и нет. В последнюю нашу с вами беседу вы высказались предельно ясно, — Саша гордо пусть и несколько нервно дернул головой. — Мне бы хотелось извиниться за те свои слова, — произнося это Игорь упрямо пытался заглянуть Маракулину в глаза, но тот, хоть и замедлил шаг, все же избегал настойчивого взгляда. На сашиных скулах заиграли желваки, он нахмурился и снова как до этого на сцене закусил щеку изнутри. — Зачем вам это? Они оба замерли у пешеходного перехода, зеленый сигнал сменился красным, мимо лениво проползали автомобили. Балалаев устало провел ладонью по лицу. — Потому что так будет правильно. И я задолжал тебе объяснения… Саша фыркнул и впервые посмотрел на Игоря без утайки. Его взгляд был холоден, но тем не менее какое-то едва уловимое сомнение дрожало на дне его зрачков. — А вы уверены, что я захочу их услышать? — Только тебе это решать, — Балалаев постарался придать своему голосу убедительности, — будет грубостью с моей стороны принуждать тебя к чему-либо. Поэтому если ты все же согласишься меня выслушать, то позвони или напиши на этот номер телефона, — Игорь достал из кармана визитницу и ручку, быстро черкнул вереницу цифр на обратной стороне одной из карточек и протянул ее Саше, — время и место — все на твое усмотрение. Вряд ли разговор будет коротким. Светофор мигнул зеленым, но Маракулин не сдвинулся с места, хмуро разглядывая цифры на визитке. И видимо любопытство пересилило все прочие его чувства. — А куда делся старый номер? — спросил Саша. — Я был вынужден от него избавиться, — сухо ответил Игорь, но заметив непонимание в серых глазах тут же добавил куда мягче, — для этого были причины, Саш. Именно из-за них мне пришлось все оставить тогда. Но это не та тема, которую стоит обсуждать на оживленной улице. Маракулин недовольно поджал губы, но все же едва различимо кивнул и спрятал визитку в карман джинсов. Снова загорелся красный. Разговор исчерпал сам себя, а воцарившееся молчание вряд ли можно было назвать уютным. Игорь первым нарушил его: — Когда-то ты меня спросил кем я работаю, — несмело начал Балалаев, глядя куда-то в сторону, — так вот все озвученные догадки попали ровно в цель… Саша вскинул на Игоря растерянный и несколько встревоженный взгляд. — …я не прошу тебя меня прощать, — продолжал тем временем Балалаев, — лишь дать возможность объясниться. Это облегчит жизнь нам обоим. — Игорь тяжело вздохнул. Эта короткая беседа его вымотала похлеще всех кастингов вместе взятых. Он устало посмотрел на Маракулина и постарался улыбнуться, надеясь, что на лице не отразились его душевные муки, — я буду ждать твоего решения.* * *
Ждать действительно пришлось. Август подходил к концу. Книжные и канцелярские магазины Москвы наперебой пестрили плакатами в алых лентах и колоколах, знаменуя собой надвигающееся первое сентября. Летний зной сдался под натиском осенних ветров и столбик термометра драматично пополз вниз. Активные этапы кастинга благополучно завершились и теперь комиссия едва ли не ежедневно собиралась за закрытыми дверьми кабинетов, чтобы с пеной у рта выбрать лучших из лучших. Присутствие Игоря не требовалось, но его с завидным постоянством приглашали на эти посиделки то Вайнштейн, то Гечмен-Вальдек. И если первый горел желанием продемонстрировать темпы работы и тем самым угодить кредитору, то мотивы Катерины от Балалаева ускользали, вернее он старательно игнорировал единственный приходящий на ум мотив и от греха подальше неизменно отказывался, ссылаясь на многочисленные дела. А дел к его вящему разочарованию было недостаточное количество, чтобы перестать с бессмысленной частотой проверять телефон на входящие сообщения и пропущенные звонки. Пересечься с Сашей якобы случайно тоже не представлялось возможным. Игорь конечно мог бы поднапрячь Спаса, мол проверь человечка — кто, что, где и с кем живет и так далее, но это уже попахивало преследованием. А пугать Маракулина в планы Игоря не входило, хватит с него и косвенного подтверждения того факта, что Балалаев замешан в связях с московским преступным миром и, если бы только с московским. Страдая вынужденным бездельем Игорь навел справки о театре Гурвича, которым теперь управляла его вдова. В начале июля тот сменил площадку, переехав с Поварской в концертный зал «Космос». Этот переезд был отнюдь не добровольным. В беседе со Стеллой Артуровной, которая, к удивлению Балалаева, продолжала вести бухгалтерию театра, выяснилось, что едва истек полугодовой договор аренды, утвержденный еще Игорем, приснопамятный Олег Бутахин стремительно начал закручивать гайки. Одним повышением арендной платы он не ограничился, и стал медленно, но верно лишать квартирующуюся у него «Летучую мышь» подсобных и репетиционных помещений, буквально выкуривая ту из стен театра Киноактера. Детище Гурвича держалось до последнего. Но любому терпению рано или поздно приходит конец, и едва появилась такая возможность театр-кабаре съехал на ВДНХ, где условия аренды, увы, были немногим лучше. Первым желанием Игоря было набить Бутахину морду, прихватить с собой пару молодчиков и навестить гниду в его кабинете на Поварской, а там уже смотря по обстоятельствам устроить разговор по душам с пристрастием. Но это желание исчезло так же быстро, как и появилось — какой теперь смысл прессовать Олега? Гриша — умер, театр — переехал и Балалаеву путь в него был заказан. За «Летучую мышь» было по-человечески обидно, но вмешиваться в чужие дела Игорь не смел, да его никто и не просил. Даже Стелла Артуровна ни о чем таком не обмолвилась. Игорю хватило бы и намека — он тогда б исхитрился, вывернулся б наизнанку ради памяти Гурвича, но нашел бы способ приделать погибающему театру денежную капельницу. Только вот со всех сторон душила немая тишина, с каждым днем все больше и больше напоминающая минуту молчания. Понедельник третьего сентября ворвался в жизнь Игоря удивительно ясной погодой и чудовищной мигренью, от которой невыносимо ломило виски и не спасал съеденный вместо завтрака Цитрамон. Если бы не собрание акционеров, вызванное вопросом реорганизации дочерней компании, то Балалаев и вовсе бы предпочел провести этот день, не покидая пределов квартиры. Но взятые на себя обязательства следовало выполнять, поэтому он подобно булгаковскому Понтию Пилату малодушно помышлял о смерти, пока машина с черепашьей скоростью преодолевала утренние пробки на Ленинградке. Резкие звуки чужих клаксонов слились в единый раздражающий гул, от которого не укрывала даже первоклассная звукоизоляция салона. Юрий пару раз присоединившийся к нестройному автомобильному хору быстро стушевался под тяжелым игоревым взглядом и теперь только тихо ругался себе под нос. Данила для разнообразия ехал молча и изредка бросал через зеркало заднего вида осторожные взгляды на чрезмерно строгое этим утром начальство. Благородное собрание, состоящее из пяти юридических лиц, принявших физический облик на время решения вопроса, все никак не могло определиться куда именно вольется реорганизованная «дочка» или стоит просто сменить название, переобувшись в воздухе. В обоих случаях были свои плюсы, но и минусов находилось предостаточно. В кофебрэйк ассистент, которого Игорь взял к себе вместо Лизаветы Петровны, вросшей в должность секретаря генерального директора, расторопно принес пару таблеток Ибупрофена. Балалаев понадеялся, что хоть ненадолго это ослабит порядком поднадоевшую пульсацию в голове, потому как в обратном случае он попросит Спаса милосердно его пристрелить. Время перевалило за обеденное, а единодушия во мнениях так и не наступало. И Игорь впервые решил воспользоваться тем фактом, что у него в руках находится контрольный пакет акций, а значит и решающее слово за ним. — Господа, — произнес Игорь достаточно громко, тем самым привлекая к себе внимание, — казалось бы такой простой вопрос, но за четыре часа, что мы тут заседаем, я не услышал ни одной здравой мысли. — Так поделитесь своей, — вальяжно протянул Максим Глибицкий — единственный из акционеров, кто попал в этот тесный кружок своими собственными деньгами, а не в качестве представителя воровских авторитетов, с которыми Василий Абрамович делил строительный бизнес Москвы. — Свое предложение я озвучивал уже несколько раз, но могу и повторить специально для вас, — Игорь дернул уголком губ в снисходительной усмешке и присутствующие повторили этот его жест. — Учитывая количество активных проектов компании, лишние юридические метания не сыграют нам на руку. Любое слияние невольно затормозит и строительство, и получение новых участков под оное. А проволочки нам сейчас ни к чему. Я предлагаю остановиться на преобразовании — это куда менее энергозатратно, да и канитель разводить придется только вокруг одной структуры, а не половины холдинга. Опять же преобразование не затронет внутренние процессы, и все останутся при своем. Максим нахмурился, поигрывая пальцами по столешнице. — Слишком уж складно все у вас выходит. — Ну почему же складно. Директора направления, а также заместителей, что поддерживали его непопулярные решения, результат которых мы сегодня обсуждаем, придется попросить по собственному желанию, — лицо Игоря мгновенно сделалось жестким, — если они конечно же не хотят вылететь со скандалом. Все кроме Глибицкого согласно закивали. — Я погляжу у вас вошло в привычку менять директоров как перчатки, — ядовито хмыкнул тот, смело встречая взгляд Балалаева. — А я не вижу причин держать в руководстве людей, которые в попытке набить свой карман тянут компанию ко дну. Последние отчеты ясно показали до чего ранее упомянутые господа довели перспективное направление своими мелкими махинациями. А ведь вы должны были об этом знать, Максим. Помнится, именно вы взялись курировать их работу, когда стали поступать первые тревожные звоночки. Поправьте меня, если я не прав. Максим побагровел и спрятал глаза, предпочтя промолчать в ответ на плохо завуалированное обвинение. — Раз я не слышу возражений, то стоит перейти к голосованию. Несмотря на долгое заседание, решение о преобразовании на этот раз было принято единогласно, даже оппонирующий ему Максим скрепя сердце поставил под протоколом собрания свою подпись. Секретарь поднесла папку с документом Игорю: — На трех листах, пожалуйста, Игорь Владимирович, — Балалаев пробежался глазами по предложенным бумагам и взял протянутую ручку. Три автографа и желание удавиться на собственном галстуке отступит до поры до времени. — Абрам-младший сегодня прямо разошелся… — донесся до него слишком отчетливый в царящей тишине шепот. — Это еще цветочки. Не удивлюсь, если через некоторое время Глибицкому сделают внушение и нас как в старые добрые останется четверо… — Вы полагаете? — Я просто озвучиваю настроения выше, да и зачем собаке пятая нога… Шепот сменился дружным хохотом, а Игорь невольно поморщился. Избавляться от Максима в его планы никогда не входило. Да и в целом Глибицкий был весьма удобен, как минимум тем, что разбавлял излишне криминальные интересы своим присутствием, что позволяло не только создавать видимость легитимной деятельности, но и действительно ее вести. Правда в последнее время он слишком многое себе позволял, так что возможно некоторая беседа и в самом деле потребуется. А пока Игорь, на правах председателя правления, был готов дать ему еще один шанс. Балалаев уже спускался к машине, когда телефон в его кармане коротко завибрировал. Саша наконец-то снизошел до общения и прислал короткое смс с адресом и временем встречи. Игорь вздохнул — сегодняшний день призван свести его в могилу. Цифры в уголке экрана оповестили его о том, что времени, чтобы перед встречей заехать домой у него нет и максимум, на который он может рассчитывать это подремать с полчасика, пока Юрий будет наворачивать круги по Садовому. Но что-то Балалаеву подсказывало, что отдохнуть ему не позволят собственные мысли. Автомобиль подъехал к малоприметному заведению на Покровке ровно в назначенное время, но Балалаев не спешил покидать салон. Мигрень отступила, оставив после себя звенящую пустоту в голове, и если бы не предстоящий тяжелый разговор, то Игорь бы этому порадовался. Нервным движением он ослабил узел галстука, а после и вовсе потянул его прочь, отбрасывая на сидение рядом. Мысли носились по кругу как заколдованная карусель центром которой выступал Маракулин. Еще в начале своего мучительного ожидания Балалаев строил какие-то планы, набрасывал схемы возможной беседы, но сейчас они казались какими-то неестественными, фальшивыми. Все в его сознании рассыпалось карточным домиком стоило лишь допустить мысль о том, что сегодня будет поставлена последняя точка в их с Сашей отношениях. Эта неизбежность тяжким грузом ложилась на грудь. — Мне выйти с тобой? — спросил Спас, обернувшись на скорбную фигуру начальства, — проверить обстановку… а то ты какой-то нервный… Игорь отнял ладони от лица. Он смотрел на Данилу, но словно не видел его. — Не стоит, — спустя мгновение отозвался Балалаев и шумно выдохнул, — не знаю, как долго там пробуду, так что можете не стоять под окнами. Позвоню, как соберусь уходить. Спасский обеспокоенно нахмурился: — Игорь, я отвечаю за твою безопасность, ты мне, в конце концов, за это деньги платишь. Не хочешь, чтобы я заходил внутрь — ладно. Мы с Юрой посидим где неподалеку, — Данила завертел головой, выглядывая подходящее заведение, — вон общепит напротив. В случае чего, я хоть добежать успею… Игорь покачал головой: — Да не будет никакого «случая»… — Апостолу Петру это будешь рассказывать при очной ставке, если станешь мешать мне делать мою работу. Балалаев фыркнул на подобное заявление и вышел из машины. Он не стал просить администратора проводить его в зал, и сам подошел к столику, за которым его уже дожидался Саша. — Здравствуй, — вполголоса произнес Игорь, когда Маракулин поднял на него чуть беспокойный взгляд. — Надеюсь, я не опоздал? — Ничуть, — отозвался Саша и, едва Балалаев сел напротив, тут же взял деловой тон, — ты хотел говорить — говори. — Мы снова на «ты»? — Игорь позволил себе улыбнуться, но улыбка вышла заведомо печальной. Маракулин же нахмурился, осознав свою оплошность, — впрочем не важно. Мне бы хотелось поужинать в приятной компании, пока есть такая возможность… Балалаев сделал жест одному из официантов, и тот принес два экземпляра меню. Саша демонстративно отодвинул свой на край стола. — И пожалуйста не ищи в моих словах подвоха. Я действительно просто хочу поужинать с тобой. Поэтому не откажи мне в подобной малости, — мягко попросил Игорь, вглядываясь в сашино лицо, и тот нехотя притянул обратно папку, без особого энтузиазма принимаясь листать объемный перечень местных кулинарных изысков. Когда заказ был сделал, Балалаев откинулся на спинку стула и нервным жестом разгладил невидимые складки на брюках: — С чего бы начать… — слова как назло не шли, а тянуть время не имело смысла, — наверное с августа 99го. Помнишь, я пригласил тебя провести выходные под Дубной, но сам поехать не смог? Я еще позвонил, чтобы сообщить об этом, — Саша неуверенно кивнул, а Игорь невесело хмыкнул. — В тот день все федеральные каналы крутили один и тот же новостной репортаж, вряд ли ты придал ему значение — кого в 90-е удивишь перестрелкой в центре столицы. А ведь с этого репортажа все и началось… вернее то, что за ним последовало в конец развенчало иллюзию моей якобы свободной жизни. Официант принес заказанные напитки — американо для Саши, двойной Олд фешен для Игоря. Балалаев пригубил коктейль — как показывает практика классику сложно испортить, в данном случае бармен несколько переборщил с содовой, но возможно оно и к лучшему. — Я не принадлежу сам себе, — произнес Игорь и тут же поморщился от чрезмерного пафоса этой фразы, — и довольно давно. Я не буду называть имен, мне кажется они тебе прекрасно известны. Ведь если учесть каким волком на меня смотрели Пётр и Марат той осенью, то смею предположить, что они легко сложили два и два и поделились своими нехитрыми вычислениями с тобой. Только вот ты почему-то решил ни о чем не спрашивать… — Я ждал, что ты расскажешь все сам, — подал голос Маракулин, вглядываясь в кофейную черноту в чашке. Игорь покачал головой: — О таком не рассказывают, Саш. — Но сейчас-то ты об этом говоришь, — едко заметил Маракулин и обиженно поджал губы. Игорь снова поднес стакан ко рту — лед жалобно звякнул, когда он сделал два неприлично больших глотка. Виски смешанный с биттером обжег горло, оставляя на языке горькое послевкусие. — Я устал молчать… — тихо выдохнул Балалаев. Внешне он оставался спокойным, в какой-то мере даже строгим, чего нельзя было сказать о его внутреннем состоянии. Он разбирал, разламывал себя на части, на составляющие с неровными и острыми краями, чтобы иметь возможность хоть как-то разобраться в самом себе и выдать Саше удобоваримую правду. И беседа, призванная расставить последние точки над i, невольно превратилась в своеобразную исповедь. Игорь ни в коем случае не каялся и не жаловался. Слова, так долго им хранимые, сами без принуждения покидали его. Возможно язык ему развязали выпитый на голодный желудок алкоголь и некоторая взвинченность после собрания акционеров, а возможно он в очередной раз искал оправдания своей болтливости, давно желая разделить хоть с кем-то все накопившееся. Не вдаваясь в детали, он рассказал, как все начиналось, каким лихим и романтичным это казалось по первости и как затягивала эта игра в «больших мальчиков», что стоила Игорю, казалось бы, крепкого брака и многих хороших друзей. Рассказал и о том, как дурной волею судьбы он оказался в Москве, не утаив, что жизнь в столице была мало похожа на сказку. А когда сильным мира сего делить стало нечего, его, как верного пса, посадили на золотую цепь, и он наивный посчитал это свободой. Только вот длилось это обманчивое впечатление недолго, ровно до того момента, как в его жизни появился Саша. Дальнейшее Балалаев пересказывать не стал, обмолвился лишь о том, что в тот печальный август его даже не ставили перед выбором — дорога перед ним была всего одна и он, как покорный сын, последовал по ней, оставляя все прочее позади. Явление официанта прервало поток сумбурной мысли. Саша тихо уставился в поставленную перед ним тарелку и стал ковырять вилкой салат. Балалаеву же кусок не лез в горло, но он принялся остервенело кромсать бифштекс и проклинать себя за чрезмерную откровенность. Вот и поужинал в приятной компании! Маракулин отложил приборы и резко поднялся. — Мне нужно покурить, — пояснил он в ответ на тревожный игорев взгляд и выудил из джинсовой куртки пачку сигарет. Игорь в тот момент подумал, как все-таки Саша изменился за прошедшие два года. Из серых глаз исчез мальчиковый задор, уступив место отстраненной серьезности. Да и весь сашин облик будто бы утратил юношескую легкость, приобретя беспокойные усталые черты. Саша слишком резко повзрослел за то время, что Игорь не имел возможности его видеть. Едва Маракулин вышел из зала, Игорь прикрыл глаза и мысленно застонал — все летело под откос, и он был не в силах остановить этот стремительный лет. Он не собирался изливать душу и жаловаться на судьбу, в конце концов Игорь сам был кругом виноват и оправдываться фатализмом не имело смысла. Саша ускользал из его рук — теперь уже окончательно и бесповоротно. И если, отправляясь на эту встречу, Балалаев еще лелеял надежду о некотором вежливом нейтралитете между ними, то теперь ни о каком перемирии не могло быть и речи, чудом будет если Маракулин вообще взглянет на него. Игорь вдруг осознал себя жалким в этом своем стремлении удержать рядом с собой человека, которого он сам, пусть и вынужденно, оттолкнул. И стало так мерзко от самого себя — ну куда он лезет в грязных сапогах! И вообще нужно ли все это Саше? Игорь даже не спросил его чего тот хочет. Может потаенная сашина мечта — это чтобы господин Балалаев со своими мрачными тайнами оставил его наконец в покое и больше не отсвечивал. Может Саша, в отличие от него, желает все забыть и жить дальше, а Игорь повис на нем мертвым грузом. Ну вот чем Балалаев тогда лучше деда Абрама? Яблоко от яблони — тянет Сашу в свое болото, пятнает его свет… Игорь махом опрокинул в себя остатки коктейля, поморщился и принялся старательно пережевывать жилистый кусок бифштекса. Надо прекращать этот балаган, если Игорь хочет сохранить остатки самоуважения. Маракулин отсутствовал довольно долго, видимо решил не ограничивать себя одной сигаретой. Он неспешно зашел в зал и как ни в чем ни бывало сел напротив. Лицо его ничего не выражало, он, как и прежде, молчал, прервав гнетущую тишину только для того, чтобы заказать официанту рюмку не самого хорошего коньяка. Едва тот был употреблен по назначению, Саша положил руки на стол, сплетя в замок пальцы. — А теперь буду говорить я, — произнес он, ловя напряженный взгляд Игоря, — не могу сказать, что не догадывался о чем-то таком, не в таких деталях конечно. Мне казалось тогда, раз ты не хочешь об этом рассказывать, значит меня это не касается. Но все же коснулось и если честно это не самое приятное воспоминание о тебе. Я раз за разом прокручивал в голове твои слова и что самое странное я по-прежнему не верю ни одному из них. А когда общее потрясение прошло, я даже стал тебя оправдывать. Как дурак не пропускал ни одного выпуска «Криминальной России» и вздрагивал едва в новостях мелькало что-нибудь о эдакое. А еще я ждал… — Саша судорожно потянул носом воздух и потер лицо ладонями, — звонка, сообщения, чего угодно… но шло время и ничего не менялось. Я злился: на тебя, на себя… Хорошо хоть Петя поставил мне мозги на место, за что ему отдельное спасибо. И в какой-то момент я устал — просто устал тебя ждать. Ты вдруг исчез, а теперь так же из ниоткуда появился, будто и не было этих двух лет. Зачем ты вернулся, Игорь? Саша смотрел на него отчаянно и больно, словно эти откровения вскрыли едва зажившую рану. Сравнение с раной было весьма подходящим, потому как Балалаев ощущал себя именно так — чужие слова финским ножом вошли под ребра и вышибли из него весь дух. Действительно зачем он вернулся? Зачем лезет в чужую жизнь? Кто его об этом просил? Чего на самом деле он пытался добиться этой встречей, этим разговором? Игорь крепко стиснул зубы, не находясь с ответом. Не желая запутаться окончательно, он вымученно спросил первое, что пришло ему в голову. — Саша, чего ты хочешь? Маракулин шумно выдохнул, отводя глаза: — Отвези меня домой. Нового шофера, как и присутствие в машине Спаса, чья откровенно бандитская наружность порой вгоняла в ступор, Маракулин никак не прокомментировал. Он лишь назвал адрес и безразлично уставился в окно. — Юра, ты слышал молодого человека, — произнес Игорь устало. Водитель кивнул, покосился на сидящего рядом Данилу и выкрутил руль. Дорога заняла не больше получаса, но Балалаев не особо следил за временем да и за маршрутом если честно тоже, предпочитая гипнотизировать сашин затылок. Саша не проронил и слова. Свет проезжающих мимо машин скользил по его застывшему вполоборота лицу, выхватывая из полумрака отдельные черты. И пока была такая возможность Игорь не отводил взгляда, запоминая каждую мелочь. В конце концов память это единственное что остается, когда все уже потеряно. Волнами накатывало мрачное отчаяние и тогда Игорь отворачивался сам, боясь, что Саша краем глаза заметит на его лице такую неправильную в сложившейся ситуации тоску. Единожды он поймал обеспокоенный взгляд Спаса в зеркале заднего вида и просто покачал головой, дескать все нормально. Хотя понятие нормы в данном случае было относительным — нормально для того, чтобы вернувшись домой методично уничтожать нераспитый с Олексяком коньяк. Машина свернула во дворы, слегка тряхнуло на лежачем полицейском. — Остановите здесь, — попросил Саша, когда они проезжали очередную арку. Перед тем как выйти, он бросил на Игоря странный взгляд. И отчего-то вспомнилось «Вам позволено переиграть». Только вот нигде не было видно Регистратора с лицом Миши Богдасарова, с чьей легкой руки было разрешено все изменить. Но почему тогда в сашиных глазах Игорю почудилось то самое позволение, тот самый шанс? Возможно он обманывал сам себя. — Я провожу, — не особо отдавая себе в том отчета, Балалаев вышел следом. Пока они ехали через всю Москву окончательно стемнело. Высыпали холодные яркие звезды. Саша закурил. Они шли неспешно тихими сумрачными дворами и снова молчали. Игорь поежился на ветру — он оставил тренч в машине. Когда остановились у подъезда, Саша, щурясь сквозь сигаретный дым, окинул его оценивающим взглядом, как бы раздумывая. Балалаев помнил этот его взгляд. В копилке воспоминаний он значился как первый — точно так же Маракулин смотрел на него незнакомого при их случайной встрече в Гнездниковском, такой далекой теперь. Следовало прощаться, но слова не шли. Да и есть ли такие слова, чтобы выразить гнетущую муку на этот раз окончательного расставания? Если и есть, то Игорю они были не знакомы. Саша докурил и щелчком пальцев отправил окурок в пластиковое ведерко, что значилось вместо урны. — Зайдешь на чай? — больше приказал чем спросил он каким-то чужим голосом. Игорь понадеялся, что лицо его не дрогнуло. — Зачем тебе это? — Я так хочу. Скрипнули закрываясь двери маленького лифта. Кабина дернулась, загудела. Запах мусоропровода и старых стен, мешаясь в тесном пространстве с табачным духом, забивал ноздри. Тусклая лампочка в горелом мутном пластике потолочного покрытия нервно мигала и едва дарила свет. Медленно тянулось время, в ушах набатным колоколом билось сердце. — Саша… — два свистящих слога ударились в нарочито прямую спину. Игорь не понимал, что происходит. Он потерялся еще в тот момент, когда, повинуясь слепому наитию, выскочил вслед за Сашей из машины. Маракулин обернулся. В его лице смешались одновременно и сумасбродная решимость, и та же потерянность, которую ощущал в себе Игорь. Саша вдруг стал невыносимо близко, его прерывистое горячее дыхание оседало на игоревых губах. — Даже не смей останавливать меня… — слова отскочили от отделанных искусственным шпоном стен и потерялись в общем гуле. И больше не было слов. Горечь и отчаяние — единственное что напоминало об их первом поцелуе. И если ранее во всем этом еще чувствовалась надежда, то теперь ее собой заменила безысходность. Игорь цеплялся за Сашу, как не цепляется утопающий за своего спасителя. Да и не было это спасением. Они оба шли ко дну, без возможности спастись. Игоря разбудило онемевшее плечо. Рассвело и блеклый осенний свет сочился в комнату сквозь пыльный тюль. За ночь сильно похолодало, и Саша в поисках тепла прижался ближе — спал, спрятав лицо на чужой груди. Сквозь рассеявшийся сон пришло осознание того, что вчера случилось, но Балалаев не сожалел ни о чем. Лучше уж сделать и жалеть, чем страдать о несбыточном. Только вот как теперь жить с этим осознанием дальше, зная, что подобное вряд ли когда либо снова повторится. Саша спал на его плече, обнимая ладонью за голые ребра. От его тела шел жар пробирающий до самых костей. Игорь осторожно выпростал немую руку, Маракулин поморщился во сне и сонно потерся носом об игорево плечо. Балалаев еще некоторое время лежал рядом, вслушиваясь в чужое размеренное дыхание, а после крадучись выбрался из-под одеяла в поисках своей одежды. Кажется справа от прихожей, в которой громоздились явно неразобранные после переезда коробки, была ванная… — Я тебя разбудил… — покаялся Игорь, заходя на кухню, где уже вовсю кипела жизнь. Влажные волосы липли к лицу, он привычным жестом отвел их назад и несмело переступил с ноги на ногу. — Чай, кофе? — отстраненно поинтересовался Саша. Кутаясь в кофту, он набрал чайник и щелкнул конфоркой. — Чай, — вдруг улыбнулся Игорь, невольно признавая в сашиной кофте свой старый кардиган. Он еще думал, куда тот делся, хотя теперь вспомнил, что сам когда-то всучил его Маракулину. И что-то теплое разлилось в груди. Что-то похожее на надежду. Саша достал кружки и полез в соседний шкафчик за картонкой с пакетиками. — …кончился… — выдохнул он, глупо хмурясь на опустевшую коробку в своих руках. Легкий румянец бросился ему на лицо и Саша нехотя поднял полный смущения взгляд на Игоря. Балалаев закусил губу, сдерживая улыбку, но наружу рвался отнюдь не смех. Перед ним снова стоял его Саша. Сашенька. Пусть и чрезмерно повзрослевший за те два года что Игоря не было рядом, но все тот же брюсов «юноша бледный со взором смущенным»: теперь босоного переминающийся на утренней кухне, и чуть растерянный от того, что его вчерашняя излишне дерзкая уловка так просто выдала себя. Игорь смотрел на него во все глаза. Кажется, еще не все было потеряно.