* * *
Игорь редко брал работу на дом, предпочитая четко разделять рабочее и личное время, но тут случай был в какой-то мере уникальный. Одной из уступок, на которую должен был пойти Тимурчик ради прикрытия своей задницы, было уменьшение наркотрафика в столице. И последние три месяца он переводил старый поезд на новые рельсы, а именно налаживал торговые пути в Европу и ближнее зарубежье. Тут пригодились и многочисленные связи Балалаева за границей, которыми тот оброс за год своего вынужденного изгнания. Переход на новые рынки сбыта — это всегда процесс долгий и трудоемкий, поэтому Игорь уже битый час вглядывался в циферки январского отчета, который получил от Тимурчика. От длительного сидения за столом уже начинала побаливать спина, и Балалаев, прихватив с собой многочисленные папки, разместился на диване. И видимо просмотр ведомостей настолько Игоря поглотил, что он едва ли обратил внимание, когда к нему в домашний кабинет буквально влетел Саша, румяный от мороза, с не растаявшими еще снежинками в волосах. — Признавайся, ты знал, что будет добор в труппу! — начал он прямо с порога. — Я тебе больше скажу, — ответил Игорь, не отвлекаясь от бумаг, — я на нем настаивал. Потому что кто-то, не буду показывать пальцем, в декабре едва ли не единолично отыграл блок, подменяя заболевшего Голубева, а потом слег на все новогодние праздники. Так что донабор необходим. И эту его необходимость, слава богу, понимаю не только я. — Да я что против что ли… — нахохлился Маракулин, по-прежнему не считая себя виноватым в чрезмерном трудоголизме. Он пару мгновений помялся на пороге, не зная куда себя деть, а после решительно прошел в комнату, подвинул несколько мешающих, по его мнению, папок и вытянулся на диване, умостив голову Игорю на колени. — Собственно, нам тут нового Фролло привели… Балалаев вопросительно вскинул бровь, впрочем, продолжая разбираться в отчетности. Если сбыт на территории СНГ и в странах бывшего соцлагеря на данный момент вполне себя оправдывал, окупая всевозможные затраты, то вот на европейском рынке придется либо вступить в жесткую конкуренцию с турками и арабами, либо искать некий компромисс. — Говорят из Омска приехал. В Драмтеатре там играл и поет ничего так, — Саша заерзал, пытаясь поймать чужой взгляд, — Олегом зовут. Он на тебя чем-то похож… Работать, когда Саша ужом вертится под боком было решительно невозможно, поэтому Балалаев со вздохом отложил бумаги. Маракулин улыбнулся довольный полученным вниманием. — И чем же этот «Олег» так меня напоминает? Саша вдруг пристально вгляделся Игорю в лицо, а после протянул к нему руку и в краткой ласке аккуратно очертил пальцем надбровную дугу и скулу, выдерживая паузу. — Бровями… — драматично выдал Маракулин и прыснул. Игорь перехватил сашину ладонь и, наградив того снисходительным взглядом, быстро чмокнул в тыльную сторону. — Это как-то маловато для схожести, не находишь? — Но он честно похож, — не унимался Саша, — может у тебя есть младший брат? Лет эдак на пять моложе? Балалаев покачал головой. — А двоюродный? Омск же он маленький… Игорь легонько щелкнул Сашу по лбу. — Как хоть фамилия у этого вашего Олега? — Домрачеев, — Маракулин на мгновение замолк, потирая ушибленный лоб, — домра она ведь тоже музыкальный инструмент… В ответ Балалаев закатил глаза. — Без разницы на кого этот Олег похож, главное, чтобы он зрителям нравился, а те в свою очередь билеты на него покупали. — Экий вы меркантильный, Игорь Владимирович, — фыркнул Саша с лукавством во взгляде. Игорь улыбнулся и невесомо провел ладонью по сашиным мокрым от стаявшего снега волосам. «Опять без шапки ходил, балбес», — с теплотой подумал он, накручивая влажную прядь на палец. — Меркантильным я стану, когда новые артисты в спектакль введутся. А теперь — кыш! Документы мне все помнёшь… Едва за Сашей закрылась дверь, Балалаев вернулся к отчетам. Ему не давали покоя возможные проблемы передела европейского рынка. Конечно уже существовали небольшие каналы сбыта, но они были рассчитаны на мелкие партии. Все крупные пути крепко удерживали в своих руках местные воротилы. Напрашивался соответствующий вывод — нужно набиваться им в друзья или же ставить на их место своих людей. Оба варианта требовали и времени, и денег. Игорь устало прикрыл глаза — не так он себе представлял свой «уход от дел». Избавившись в какой-то мере от черной работы, он вляпался по-новой и на этот раз куда глубже и неприятнее. Того и гляди он начнет отзываться на «Абрама-младшего». А ведь казалось жизнь налаживается: бизнес процветает, спонсорство приносит свои плоды, и личная жизнь не напоминает выжженное поле. Только вот от судьбы видать не уйдешь. Балалаев потянулся к телефону. Следовало позвонить Тимурчику и прикинуть варианты, кого можно отправить амбассадором доброй воли к туркам и тянуть с этим было нельзя. Они и так просели по цифрам начиная с ноября, и будет только хуже, если не прорубить полноценную дверь в Европу. Дальнейшее промедление может аукнуться разборками на «верхах» — в конце концов даже у друзей в штатском есть планы, по которым надо отчитываться еще выше.* * *
Встречу с турецкой стороной оказалось не так уж и просто организовать. Для этого пришлось извернуться и окольными путями выйти на старого знакомого деда Абрама, что со времен развала Союза осел в Берлине. Тот даже согласился помочь по старой памяти, но конечно же не за бесплатно — он хотел иметь процент от сделки, если она состоится, и от всех последующих поставок. В этом был свой смысл, но лишь при условии, что герр Альтшуллер выступит не только как посредник в переговорах, но и как гарант для русской стороны. Роль представителя отечества и главного парламентера с легкой руки Игоря выпала Олексяку. Лось мог уболтать кого угодно и на что угодно, да и доверял ему Балалаев как себе. А вот к людям Тамирова он относился с некоторым скепсисом. Не то, чтобы Игорь считал, что Тимурчик развел крысятник, скорее переживал за исход дела, которое все же хотелось обставить с максимальной выгодой: Альтшуллера провести на мизере, туркам втюхать побольше, и при этом никого не оставить обиженным. Помимо хорошо подвешенного языка и недюжинной смекалки Олесь обладал талантом располагать к себе людей, особенно если в этом он видел для себя пользу, поэтому Игорь даже не рассматривал иной кандидатуры для этой поездки. На эту тему пришлось несколько подискутировать с Тимурчиком, все же с Олексяком тот еще ни разу не работал, хоть и пересекался на сходках. Да и сам Олесь за дурь никогда не отвечал. Но все когда-нибудь бывает в первый раз. Поэтому в марте Сергей прибыл в Москву, чтобы лично обсудить некоторые детали и буквально следующим же днем вылететь в Берлин. — Я тебе удивляюсь, Балалаев, — Олесь потянулся за бутылкой, и рука его замерла в нерешительности между водочной и коньячной. Игорь кивнул на последнюю и Сергей усмехнулся, — столько лет как в бородатом анекдоте «между капельками» лавировал, а тут за два года что мы не виделись — вляпался по самое не балуй. — Так долго ли умеючи, Серёг, — Игорь подтянул к себе наполненный Олексяком бокал и покрутил в руках, разглядывая на свет импортный коньяк. Тимурчик не поскупился и, довольный тем как прошла деловая часть встречи, тут же организовал банкетную, накрыв поляну в одном из отдельных кабинетов своего клуба. «Все за счет заведения» как он выразился, подразумевая этим не только позиции меню, но и девочек, что разминались в общем зале внизу, готовясь к вечернему открытию. Подобный теплый прием, как заядлого любителя покутить на широкую ногу, весьма обрадовал Олексяка, да и оценить разносторонние таланты московских красавиц он был не прочь. — Вот с девочками мог бы и обождать, — с долей недовольства протянул Балалаев, — посидели бы сначала, пообщались… — А чем тебе девочки общаться мешают? — хмыкнул Олесь, прихлебывая коньяк, — Лёха заверил, что они не болтливые и, если очень надо, даже глухие. Да ты и сам про это знаешь, чай цветником заведовал, Садовод. Игорево погоняло Сергей произнес шутливо, как бы дразня, намекая тем самым на старые омские дела, что послужили появлению этого прозвища. Игорь в ответ усмехнулся. — Да и куда обождать-то? Я ж потом пьяный буду! Ты мне, брат, лучше вот что скажи, — Олексяк хитро прищурился поверх своего бокала, — ты отчитываться по всей этой русско-турецкой схеме на Лубянку ездишь или просто на первый этаж у себя спускаешься? Игорь сначала нахмурился, не понимая к чему ведет Сергей, а потом звонко рассмеялся, едва не расплескав коньяк. — Конечно же на первый, — задорно ответил Балалаев, — делаю доброе дело и экономлю государству расходы на курьерскую службу, лично занося отчеты в наркоконтроль. — Так выпьем же за заслуги перед Отечеством! — Олексяк ударил бокалом о бокал и подхватил игорев смех. Полбутылки спустя пришли и обещанные девочки. Молоденькие, нарядные своим присутствием они сразу же поменяли атмосферу вечера. Представились Леной и Настей. — Так-с, — потер в предвкушении руки Серёга, — Настенька, вы идите сюда, — он похлопал по дивану рядом с собой, — а вам, Леночка, несказанно повезло, вам достался самый обаятельный мужчина Москвы… Леночка кокетливо улыбнулась Игорю, а Олексяк придвинувшись быстро шепнул тому на ухо: — Прямо твой типаж, Игорёк. — А у меня оказывается и типаж есть? — с усмешкой отозвался Балалаев. — Ну а то ж! — Олесь взялся открывать бутылку шампанского, — стройненькие, светленькие… Пробка с характерным хлопком вылетела, игристое белой пеной начало заливать стол. — Бокальчики, девочки, бокальчики! — затараторил Сергей, поливая шампанским фруктовую нарезку. Девушки захохотали, протягивая в его сторону бокалы на высокой ножке. Лена невольно, а может и специально, прижалась к игореву бедру своим теплым и округлым, скрывающимся под коротеньким черным платьицем. И глядя на ее уложенные в незамысловатую прическу русые пряди, Балалаев вдруг вспомнил как еще в понедельник утром зарывался носом в сашины растрепанные вихры. «Светленькие, значит…» — подумал Игорь и улыбнулся украдкой себе в бороду. Вторая бутылка Курвуазье пошла на ура, как, впрочем, и шампанское. На лицах девушек играл румянец, отчего-то делая их облик еще юнее и невиннее. Они звонко и чуть смущенно смеялись, когда Олексяк в лицах пересказывал вышедший прошлой осенью бандитский сериал. — Местами такая дичь голимая, — Сергей прищурился сквозь сигаретный дым и снова затянулся, — но душевно. Пацанам прямо зашло. Они мне даже рингтон на мобилу поставили. На вот, зацени! Он полез в карман за своей неубиваемой Нокией, долго тыкал в кнопки, а после раздалась режущая уши искусственная мелодия. Олексяк при этом улыбался широкой пьяной улыбкой и все лицо его выражало крайнюю степень довольства. Игорь лишь снисходительно покачал головой, пополняя опустевшие бокалы обеих дам. Балалаев упустил момент, когда светленькая Леночка уже откровенно стала строить ему глаза. Возможно ее по-женски оскорбило его вежливое безучастие к ее персоне, может она позавидовала подруге, которую буквально придавило обаянием Сергея, а может Тимурчик обещал ей премию за всестороннее развлечение дорогих гостей. Но какова бы ни была причина, Леночка решила перейти в наступление, одаривая Игоря завлекающими улыбками и долгими томными взглядами льдистых глаз. От полноценного посягательства на честь и достоинство Балалаева спас телефонный звонок. — Я тебя слушаю, Саш, — улыбнулся он в трубку и сделал окружающим знак вести себя потише. — Приезжай в оперетту, — с ходу начал Маракулин, — сегодня у Олега ввод, я хочу, чтобы ты на него посмотрел. Даже не так! Ты просто обязан на него посмотреть! Игорь нахмурился, пытаясь в нетрезвом мозгу уловить ускользающую мысль об Олеге, которого упомянул Саша. Что-то такое вертелось в памяти — кажется так звали нового Фролло и его имя в последнее время довольно часто звучало из сашиных уст. Что в целом было необычно, потому как Маракулин редко обсуждал при Игоре своих коллег, ограничиваясь лишь забавными историями, случившимися на сцене или вне ее. Даже Голубев, второй год деливший с Сашей роль, удостаивался только мимолетных комментариев. А тут целый случайный Олег. Наверняка стоило бы обратить на это особое внимание, но размягченный коньяком мозг согласился признать лишь тот факт, что Игорь, чрезмерно погруженный в свои проблемы, совершенно упустил из виду Сашу. А ведь тот, несмотря на свой безумный график, выкраивал время, приезжал после репетиций и спектаклей, приглашал выбраться то в ресторан, то на прогулку — по сути тянул за двоих отношения, которые Игорь в угаре трудовых будней стал считать чем-то самим собой разумеющимся. В пору было задуматься над собственным поведением, благо атмосфера, как и бесстыже льнущая к боку Леночка, располагали. — Сашенька… — выдохнул Игорь покаянно, — я сегодня никак не могу. Друга в Берлин провожаю. — Рейхстаг брать? — усмехнулись с той стороны трубки, а Балалаев чуть ли не кожей ощутил едва различимое разочарование в сашином голосе. — И это в том числе, — продолжил Игорь, — я обязательно схожу с тобой в следующий раз. И даже билеты куплю. В партер. — Ба, какие жертвы, — фыркнул Маракулин и добавил, — раз уж ты сегодня весь такой занятой, то я, наверное, у себя останусь. Балалаев прикрыл глаза. «Останусь у себя» это был сашин коронный аргумент. Когда Игорь вручал Саше ключи от своей квартиры, он в какой-то мере надеялся, что в один прекрасный день Маракулин без лишних реверансов просто переедет к нему. Но тот продолжал исправно платить за аренду, хотя в последние полгода появлялся в той однушке на юге буквально набегами, львиную долю своего свободного времени проводя у Игоря. — Тогда я приеду к тебе сам. Пустишь? — Балалаев даже задержал дыхание в ожидании ответа. И видимо лицо его при этом приняло странный вид, потому как Олексяк заинтересованно встрепенулся и одарил Игоря вопросительным взглядом. — Куда ж я денусь… — уклончиво выдохнул Саша и Игорь выдохнул вместе с ним. Балалаев еще с минуту смотрел на замолчавший телефон. Кажется, во всей этой полной беззакония чехарде он стал забывать, что действительно является важным в его жизни. Серёга с хитрой рожей пододвинулся ближе на диване и ткнул Игоря локтем в бок. — А что это у нас за «Сашенька» такая? — Саша, — ревниво выделил Игорь, поджимая губы и пряча мобильный телефон обратно в карман, — это, во-первых, причина по которой мы пьем здесь, а не у меня. А во-вторых, не суй свой нос куда не просят. — Батюшки! — восторженно протянул Олексяк, — наш грозный Балалаев кажется превратился в подкаблучника! За это надо выпить! — он долил Игорю коньяка в стакан и звонко чокнулся о него своим, — Леночка, — вдруг обратился Олесь к девушке, — спешу вас разочаровать, но вам сегодня ничего не светит: самый обаятельный мужчина Москвы по всей видимости уже занят. Так что в качестве утешения могу предоставить вам свою кандидатуру. Меня, если что, хватит абсолютно на всех. Сергей пьяно подмигнул поочередно каждым глазом, чем вызвал кокетливый смех у обоих дам. И пока Леночка меняла свою дислокацию, перемещаясь к более сговорчивому кавалеру, Олесь собрав остатки серьезности шепнул: — Расскажи хоть как выглядит эта твоя Саша? А то я такой поплывшей физиономии у тебя со дня свадьбы не видел… Игорь мягко улыбнулся, в мельчайших деталях воскрешая в памяти сашин образ — такой яркий и светлый среди гнетущей обыденности Игоря окружавшей. А после он перевел на Олеся лукавый взгляд: — Светленькая.* * *
Вряд ли Саша мечтал начать день своего тридцатилетия с поездки к нотариусу, но Игорь был непреклонен. Автомобиль тащился по ленинградке и большую часть пути Маракулин обиженно сопел. В районе Тверской заставы его вдруг прорвало. — Почему квартира? Почему именно эта квартира? — он всем корпусом развернулся к Игорю и вперил в него напряженный взгляд. Игорь же излучал спокойствие и безмятежность. Мысль оформить на Маракулина квартиру в Щукино уже давно мелькала на периферии его сознания, теперь же она оформилась окончательно и дело оставалось за малым — получить от Саши нотариальную доверенность на совершение сделки по покупке этой самой квартиры. Балалаев мог бы приобрести ее заранее без непосредственного участия Саши, и уже после заморочиться передачей прав, но крепко вбитая дедом Абрамом воровская наука требовала от Игоря ни в каком виде не иметь личной собственности — чем меньше следов оставляешь, тем крепче спишь. Да и с дарственными вечно такая морока… — А ты хочешь другую? — Балалаев вопросительно вскинул бровь, — давай тогда другую, но все равно надо оформить доверенность… — С чего ты вообще взял, что мне нужна квартира? — по настороженному сашиному лицу было видно, что он пытается нащупать во всем происходящем некий подвох. Коварный умысел в этом своеобразном подарке на тридцатилетие конечно же имел место быть, но по мнению Игоря он не нес в себе негатива, скорее он имел всецело утилитарный характер. — Саш, успокойся, тут нет ничего криминального, — осторожно начал Балалаев, — это просто подарок. — «Просто» квартиру «просто» на день рождения «просто» не дарят, — Маракулин скрестил руки на груди, упрямо стоя на своем. Игорю вдруг до безумия захотелось расплести эту защитную конструкцию: потянуть Сашу за локоть, поймать за беспокойную ладонь и сжать ободряюще пальцы. Но вместо этого он лишь устало вздохнул и в миг сделался серьезен. — Я не знаю, как еще объяснить тебе свои мотивы. Давай сделаем, как я скажу, и закончим на этом. Мне так будет спокойнее. — А мне нет, — если бы у Саши была возможность топнуть ногой, он бы несомненно это сделал. — Если тебя беспокоит сам факт составления доверенности, то не стоит. Мой нотариус весьма компетентный человек, он объяснит тебе каждый пункт… — Да черт с ней с доверенностью, — вспылил Маракулин, обжигая Игоря нервным взглядом, — меня беспокоит это твое желание подарить мне гребанную квартиру! — А что с этим не так? Я уже не могу сделать тебе подарок? Считай, это мое вложение в твое будущее. — Вот! — встрепенулся Саша, — в прошлый раз после таких разговоров ты нахрен пропал на два года. Лучше честно мне скажи, что за херня происходит, а не деньгами разбрасывайся. Вид у Маракулина при этом сделался воинственный, словно он был готов сию же секунду включиться во все проблемы Игоря и в случае чего драться за него до последнего вздоха. Маска суровости на лице Балалаева дрогнула, впуская в черты мягкость. Казалось Сашу уже невозможно было любить больше, но своим поведением, своими словами, он ни с того ни с сего открывался Игорю совершенно с новой стороны. И в такие моменты сердце Игоря вдруг пропускало удар, и удушливая девятибалльная волна невыразимых чувств накрывала Балалаева с головой, погребая под ворохом таких сильных эмоций. — Сашенька… — выдохнул, прошептал он, не смея отвести полного преданности и обожания взгляда, словно не было сейчас никого в мире, кроме единственного человека напротив, — ничего не происходит, — и тут же исправился, борясь с предательски выступившими на лице чувствами, — пока ничего не происходит. Поэтому прими мой подарок как данность. Неужели я так многого прошу? И Саша, в ошеломлении от многообразия эмоций, вдруг мелькнувших на лице Балалаева, в один момент сделался растерянным. Игорь потянулся к нему, скользнул пальцами по предплечью, накрыл своей ладонью сашину горячую ладонь. — Я не собираюсь, да и не хочу никуда пропадать. Веришь? Маракулин промолчал, отводя в смущении взгляд, и лишь едва ощутимо пожал пальцы Игоря в ответ. И в тот момент Балалаева грела ни сколько мнимое сашино согласие и его рука в ладони, а сколько мысль, что случись действительно что-нибудь страшное, у Маракулина хотя бы будет некоторая финансовая подушка под ногами. Да, меркантильно, но в ситуации, когда оказываешься между молотом и наковальней других спасительных мыслей не находится.* * *
Новость о том, что в Москве убит известный петербургский авторитет Иннокентий Яшин, застала Игоря на полпути в оперетту. Ничего удивительного в том, что Кеша Гроб сыграл в ящик, не было. А тот факт, что достали его именно в Москве вызывал скорее легкое разочарование. Ведь Кеша выходил живым из стольких питерских передряг, а в первопрестольной удача ему изменила, и гостеприимная прежде Москва встретила его свинцовым градом. Играть в угадайку в поисках заказчика смысла не имело, для Игоря ответ был предельно очевиден, на поверхности он лежал и для всех тех, кто прошлым августом пытался поделить питерскую дамбу. Во всей этой закономерной ситуации Балалаева тревожило только одно — почему дед Абрам так легко позволил этому случиться, да и к тому же на своей вотчине. С Тимурчика спрашивать что-либо было бесполезно — Шик в последнее время мало чем делился со своим племянником, предпочитая общаться с ним исключительно по делу. Задавать же этот вопрос Шику лично Игорь не решался, понимая, что тем самым лишний раз напомнит старому законнику о своем существовании. В прошлую их беседу Василий Абрамович четко обозначил, чего он ожидает от Балалаева в ближайшем будущем, а судьба Яшина наглядно показала, чем будет чреват очередной отказ. Пока Игоря удерживала в некоторой безопасности связь с ФСБ, но учитывая, что турецкая схема себя оправдала и тем самым удовлетворила запросы друзей из министерства, спокойной жизни Балалаеву было отведено не много. Вряд ли у деда Абрама не найдется рычага давления на отдельных людей в погонах, чтобы раз и навсегда отвадить их от чрезмерного интереса к персоне абрамова преемника. Невольно Игорь опять вернулся мыслями в тот год, когда дал Василию Абрамовичу свое согласие на переезд в Москву. Где бы он был сейчас, да и кем? Но уж точно не ходил бы под Абрамом, защищенный ото всех кроме его жестокой воли. И ведь теперь в Москве и не найдется никого, кто бы смог сказать деду Абраму нет. Циркуль пару лет как помер в застенках Лефортово, а Кофр совсем отошел от дел, доедаемый раковой опухолью в больничной палате. И пожелай Абрам сию минуту короновать Игоря — это его своевольное решение поддержат все, даже Тимурчик, которому оно станет поперек горла. Лёха никогда не пойдет против собственного дяди, потому как слишком уж крепко тот держит Тамирова и весь его бизнес за яйца. Балалаев приехал в театр в странном расположении духа, и его глубокая задумчивость не ускользнула от внимания Саши, с которым они пересеклись уже в зале. — Что-то случилось? — спросил он, выдергивая Игоря из плена тревожных мыслей. Тот в ответ кисло улыбнулся. — Да все как обычно, — выдохнул Игорь, не зная какими словами выразить все то, что уже долгие годы тяжелым грузом лежало на душе. — Для «как обычно» у тебя слишком уж суровый вид, — шепнул Маракулин, пододвигаясь ближе в кресле и тем самым касаясь Игоря плечом. Вдруг Саша улыбнулся дежурно-вымученно куда-то в сторону. Игорь проследил его взгляд, натыкаясь на стайку девушек, сидящих на пару рядов впереди. Те, обернувшись, во все глаза смотрели на Маракулина и шушукались как школьницы. Но едва на них пал тяжелый игорев взор, смутились и отвернулись, чтобы начать обсуждать увиденное с новой силой. — Поклонницы твои, — хмыкнул Балалаев. — А я говорил, что надо в ложе сидеть, — ворчливо отозвался Саша, — и никто бы на нас не пялился. Вот уперся тебе этот партер. — Но ты же сам хотел, чтобы я оценил нового Фролло, а как же я его в полной мере оценю, если видеть буду то в спину, то в профиль? — Игорь наградил Сашу снисходительной улыбкой, — и вообще, грешно жаловаться на хорошие места. — Балалаев наклонился к сашиному уху и добавил чуть понизив голос, — да и кто в темноте заметит на чью коленку сползла моя рука… Маракулин возмущенно фыркнул, но лицо его при этом светилось таким довольством, что Игорь и вправду пожалел, что не согласился на места в ложе. Только вот с таким подходом можно и вовсе забыть о происходящем на сцене. Клод Фролло в исполнении Домрачеева был другим, отличным от того же исполнения Саши. Это не значило, что он хуже или лучше — просто другой. В конце концов играл этот Олег действительно хорошо и пел недурно. Но если в глазах Игоря архидьякон Маракулина беспокойно метался между земными страстями и долгом, что делало его в какой-то степени податливым и тому, и другому (а в этом несомненно угадывался сам Саша), то домрачеевский был жестче, настойчивее — воистину одержимый своей запретной страстью; и это вынуждало Игоря задуматься о том, каким будет Олег, о котором так много распинался Маракулин, вне своего образа. К тому же постоянные сашины шутливые замечания о том, что Домрачеев потерянный игорев брат, заранее настраивали Балалаева на некоторый скептический, а может даже и негативный лад. Слишком уж много и часто восторгался этим Олегом Саша, а тут еще и вечно подчеркиваемое им сходство. Невольно задумаешься о всяком. Поэтому смело можно сказать, что Олег Домрачеев, несмотря на свои очевидные артистические таланты, априори Игорю не нравился: молодой, талантливый, а если в нем имеется хоть половина от образа, воплощенного на сцене, то… Игорь осадил сам себя. Ревность была неуместна. А в ситуации, в которой он сейчас находился, где со дня на день на него может обрушиться одинаково опасные гнев и милость деда Абрама, Балалаев наоборот должен считать за благо тот факт, что в окружении Саши найдется человек способный отвлечь его от печалей, что так или иначе принесет с собой любой сделанный Игорем выбор. Традиция решать все за себя и за Сашу с годами приобрела в Балалаеве какие-то пугающие масштабы. И если раньше он ее оправдывал тем, что знания Маракулина составляли лишь верхушку айсберга чужой жизни, а следовательно он не осознавал, чем может аукнуться близкое знакомство с таким человеком как Игорь, то теперь, когда тайн практически не осталось, за исключением лишь умалчиваемых во благо имен и подробностей, Балалаев убеждал себя тем, что все что он делает, он делает ради сашиных безопасности и благополучия. Потому что как ни крути, если Абрам, не дождавшись правильного для себя ответа, решит на Игоря надавить — болевую точку долго искать и не придется. Да и пойди Балалаев на поводу у старого законника, соглашаясь на все ради сохранения единственно важного для себя, Шик вероятно Сашу не тронет, но вряд ли позволит оставить его рядом — ведь подобные связи никак не вписываются в образ «честного вора», которого так старательно лепит из своего Садовода Василий Абрамович. Ведомый не самыми веселыми мыслями, Игорь постучался в гримерку, которую ему назвал Маракулин, прежде чем убежал вперед, чтобы разыграть для коллег пантомиму «к нам едет ревизор». Не дожидаясь приглашения, Балалаев повернул ручку и толкнул дверь. Оживленный разговор, проходивший в гримерке, тут же смолк, и четыре пары глаз уставились на вошедшего. Первым опомнился как ни странно Ли. — Здравствуйте, Игорь Владимирович, — бодро отрапортовал он с широкой улыбкой. Следом за ним отмер и поздоровался Дыбский, поправлявший чуть поплывшие голубые тени на веках. Саша же, примостившись на краю чужого гримстола, приветственно кивнул головой, загораживая собой четвертого участника посиделок. От него Игорю виднелись только растрепанные волосы да зеленоватый глаз под удивленно изогнутой домиком бровью. — Наверняка по твою душу, — склонившись вбок громко шепнул Маракулин коллеге, который тут же принялся торопливо приглаживать торчащую челку и спустя мгновение неловкого молчания все же поднялся. В жизни Олег отличался от сценического образа как могут отличаться только небо и земля. Он открыто и даже с каким-то интересом смотрел на Балалаева, а его лицо, отмытое от тяжелого грима, уже не казалось таким пугающе рельефным и выражало скорее дружелюбие, чем суровость архидьякона парижского собора. — Олег, — представился он. — Олег Домрачеев. — Весьма о вас наслышан, — Игорь крепко пожал протянутую ладонь и позволил губам дрогнуть в легкой улыбке. — Вот наконец увидел вас, так сказать, воочию и зашел лично познакомиться с новым исполнителем. — Мне о вас тоже рассказывали. — Надеюсь только хорошее? — Игорь шутливо поднял бровь, Домрачеев на это лишь робко улыбнулся и в некотором смущении покосился на Сашу. А Маракулин, сама непосредственность, с нескрываемым любопытством разглядывал разворачивающуюся в отдельно взятой гримерке встречу на Эльбе и ее участников. Судя по его лукавому бегающему туда-сюда взгляду, Саша выискивал в их лицах и обликах схожие черты, то есть попросту сравнивал обоих мужчин. Балалаеву это откровенно не понравилось, но он не подал вида, возвращая свое внимание к звезде сегодняшнего дня. — Впрочем не обо мне сейчас речь, — продолжил беседу Игорь, — мне понравилось ваше исполнение. Весьма талантливо, даже интригует в какой-то мере, ведь не так много времени прошло с вашего ввода, а значит вы несомненно откроете в своем Фролло новые грани. И я вижу, что и за столь короткий срок, вы уже обзавелись поклонниками, — он кивнул на пару скромных букетов, что вынесли Домрачееву на поклонах. — Ну куда уж мне, — ответил Олег, пряча смущение за скромной улыбкой, — но в одном вы определенно правы — до сашиного Фролло мне еще расти и расти… — По количеству поклонниц так точно, — усмехнулся Владимир, бесцеремонно врываясь в разговор, — в один прекрасный день окружат они нашего Маракулина и унесут куда-нибудь. Саш, как там эти твои «прихожанки» себя нынче именуют? Саша демонстративно закатил глаза. — Если не можешь победить толпу — возглавь её! — лукаво подал голос Ли, — да, Олег? Казалось бы, подобная шутка призвана смутить, но Домрачеев наоборот просиял. — А я и не скрываю, что Саша Маракулин мой любимый артист, — сказал он с воодушевлением и наградил Сашу мягким преданным взглядом, от которого тот вдруг разом смешался. Домрачеев продолжил, не таясь, словесно восхвалять Маракулина к его неловкости и смеху остальных, а Игорь улучил момент получше рассмотреть своего оппонента. И действительно было в его подвижном лице нечто неуловимо напоминающее Балалаеву самого себя, когда он был моложе, свободнее, наивнее. И дело было даже не в причудливом изгибе брови, не в линиях, очертивших носогубные складки, не в зелени неподкупного взгляда. Олег казалось весь сошел с тех чуть смазанных любительских черно-белых фото, что стопками пылились где-то на антресолях родительской квартиры. Как смутный образ безвозвратно ушедшей юности и потерянной чистоты. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что очаровывает и притягивает в Олеге других людей — открытость, искренность, мягкость. Игорь задумался, а был ли он сам таким когда-то. Возможно. Но только очень и очень давно. От того юного и наивного Игорька с его мечтами и юношескими надеждами остались только забытые фотокарточки да военный билет. Балалаев не стал мешаться под ногами у прибывающих на вечерний спектакль артистов. Он сдержанно поздоровался с Голубевым, приветственно кивнул пролетевшему по коридору Макарскому да подарил вежливую улыбку паре девушек из кордебалета, прежде чем свернул к лестнице ведущей на этаж дирекции. Следовало переброситься парой слов с Тартаковским раз уж по счастливой случайности Игорь оказался в театре. Разговор с Владимиром Исидоровичем сам собой закрутился вокруг Домрачеева. Тартаковский был несомненно рад подобному приобретению и скупо, но все же нахваливал молодого артиста. Игорь из вежливости кивал и соглашался со всеми утверждениями, но сам мыслями был хоть и около, но все же достаточно далеко. Личное знакомство с Домрачеевым разрушило все негативные представления Игоря о нем. Олег вызывал симпатию, очаровывая с первых же минут. К нему просто невозможно было относиться отрицательно, вот такая уж он со всех сторон положительная личность. Немудрено, что Саша столько месяцев заливался соловьем о его скромной персоне. Ревность — неповоротливое чудовище в игоревой груди — и то присмирела, поддавшись чужим чарам. И будь у Балалаева выбор, то в какой-то другой жизни он бы пожелал оказаться этим самым Олегом: занимающимся любимым делом, простым и открытым в своих симпатиях, таким близким Саше духовно. Игорь уже подбирался к проходной и вдруг замер невидимый едва услышал голос Домрачеева. Тот ласково и успокаивающе что-то втолковывал своему молчаливому собеседнику. — …Сашка, ну и чего ты так испугался? — говорил он мягко, — все же хорошо закончилось и ничего страшного не случилось… — Олег мягко рассмеялся, — ну хватит уже, а то ты меня задушишь… Балалаев обмер, не смея даже вздохнуть. В глазах помутнело, а сердце, так ровно бившееся в груди, ухнуло куда-то вниз, под ноги. Отравленный встрепенувшейся ревностью разум тут же подбросил веселых картинок. И вряд ли Игорь отдавал себе отчет в своих действиях. Ведомый красной яростной пеленой перед глазами, он вышагнул из-за угла, готовый на все что угодно, кроме того, на что действительно наткнулся его жестокий взгляд. Олег держал на руках малолетнего ребенка. Мальчик, чье лицо уткнулось в чужое плечо, крепко обнимал Домрачеева за шею, а тот шептал ему что-то в темные волосы. Заметив Игоря, Домрачеев вымученно улыбнулся. — Сын, — пояснил он, укачивая ребенка, — жена взяла с собой на спектакль, а он перепугался весь. А там еще поклонницы эти, вот и зашел обратно, чтоб успокоить. Саш, — обратился он уже к мальчугану, — поздоровайся с дядей. Мальчик замотал головой и лишь крепче прижался к своему родителю. Олег добродушно усмехнулся. — И вот так вот у нас постоянно… — он попытался заглянуть в лицо сыну, но ничего не вышло, — Сашка, к маме пойдем? Или мне тебя тут оставить? Сашка снова мотнул головой и даже что-то пробубнил отцу в шею. — Ну вот и договорились, — хмыкнул Олег в растрепанную макушку ребенка и перевел взгляд обратно на Игоря, — хорошо, что Маракулин со мной вышел, он, можно сказать, взял весь огонь на себя… На улице стайка разновозрастных девиц действительно взяла Сашу в кольцо и видимо не намеревалась сдаваться до тех пор, пока не возьмет осадой эту крепость. Чуть поодаль от них всех стояла женщина, в чьих руках Балалаев опознал все те же букеты, что до этого вручали Олегу и еще парочку новых. На мгновение Игорю показалось, что это Светлана: тот же тонкий силуэт, тот же ореол светлых волос… но наваждение сгинуло, едва Олег ее окликнул: — Аня! — широко улыбнулся он и вскинул руку, обозначая свое присутствие. Она повторила его жест и ответила ему чуть усталым, но все же любящим взглядом. Мальчик на его руках завозился и Домрачеев поспешил попрощаться, — приятно было с вами познакомиться, Игорь Владимирович. Балалаев пожал его сухую уверенную ладонь. — Взаимно. Надеюсь не последний раз видимся. Олег широко улыбнулся и, придерживая сына обеими руками, заторопился по ступенькам навстречу супруге. Игорь проводил его глазами, уносясь мыслями в 80е, когда, отмечая игорев дембель, Сергей Олексяк предложил поставить на счетчик пару палаток на местном рынке. А ведь откажись Балалаев тогда, все возможно было бы совершенно иначе: институт, несколько отложенная из-за учебы свадьба, дети, работа… привычный многим семейный быт. Игорь отвернулся, не в силах смотреть на чужую семейную идиллию, и уперся взглядом в сашин вихрастый затылок. Если б все было иначе, в его жизни не случился бы Саша. Жил бы Игорь в своем Омске своим местечковым счастьем и знать бы не знал, что есть на свете Саша Маракулин, без которого на самом деле и жизни то нет. Перебирая память словно бусины четок, Игорь безошибочно находил в своей судьбе поворотные моменты, ни один из которых уже невозможно было переменить. Но даже если и так, то все выборы в его жизни несомненно вели Балалаева ко встрече с Сашей. Единственным камнем преткновения на этом и без того неровном пути оставался Василий Абрамович Шик. Из-за него кривая игоревой жизни петляла как шальная и делала такие кульбиты, что любого укачает. Дед Абрам вел Игоря, как поводырь ведет слепого, только ему было невдомек, что подопечный его давным-давно прозрел и без чужой помощи способен выбирать свои пути. Саша, в сонме поклонниц, вдруг обернулся к крыльцу, словно почувствовал чужой взгляд. Он улыбнулся Игорю мягко и светло, тем самым невольно зажигая путеводную звезду во мраке его мыслей, и тут же вернулся к своему фан-клубу. А Балалаев, отбросив бисер воспоминаний, внезапно увидел всю картину целиком, и там, где ему раньше виделся лишь тупик явилась новая дорога, опаснее всех предыдущих вместе взятых. Игорево настоящее являло собой неразрешимое уравнение со множеством переменных, потому как невозможно было оставаться под крылом Абрама и при этом любить Сашу. Верно было и обратное — невозможно было уйти от Абрама и при этом остаться с Сашей. При общих исходных дед Абрам виделся нерушимой константой, навсегда исключив которую, неразрешимое прежде уравнение обрело бы свой единственно верный ответ. На лицо Балалаева наползла тяжелая тень, едва он распробовал эту удивительную в своей простоте мысль. Что ж, так тому и быть.