сын Авраамов

Курьер действительно оказался просто курьером и ничего больше. Парниша весьма натерпелся страху, но зато Спасскому удалось выяснить в каком отделении и когда была принята посылка. Обычный пункт на юго-востоке столицы в полуподвальном помещении. Ни местоположение, ни название курьерской службы ни о чем не сказали. С таким же успехом это мог быть и центр города, и другой сервис. За лишнюю купюру даже можно было подговорить разносчика почты или соседского мальчишку, чтобы тот бросил посылку в почтовый ящик. Но зато запись с камеры внутреннего наблюдения в отделении, копию с которой сделал Спас, все же внесла некоторую ясность. Качество было донельзя паршивое, но Игорь раз за разом прокручивал этот небольшой отрывок на ноутбуке — отправитель, передав пакет, оборачивается на камеру, широко улыбается и издевательски машет ладонью. Даже спустя двадцать лет Балалаев без труда узнал его — Миха не сильно изменился. Может чуть погрузнел, наверняка постарел, на записи было особо не разобрать. Но так или иначе последние сомнения отпали сами собой — это действительно был Квашенников. Значит опасения насчет его чрезмерного интереса к Балалаеву были оправданы. Месяц Квашня, сам или с чужой помощью, собирал информацию, вынюхивал по всей Москве, и все в один голос ему твердили, что Игорь нынче обычный бизнесмен, ни воры, ни братки протекцию ему не оказывают и в дела его не лезут. С органами он тоже не знается. Стал весь из себя светленький и чистенький, словно и не было всех этих лет работы на деда Абрама. Словно прошлое действительно прошло и все, кто когда-то добровольно взяли на себя игоревы грехи, оказались стерты и больше ничего не значили. Если память Балалаеву не изменяла, то Квашенников был не единственный такой «грузчик». До него, да и после, были другие, но те спокойно возвращались в группировку. Никто не строил из себя мстителя в сверкающем плаще, не требовал для себя сверх уже полученного. Чего хотел Квашенников было до сих пор непонятно. Вчерашний его звонок ничего не прояснил, а после любые попытки дозвониться на сашин номер, как и до этого, разбивались о механическое предупреждение оператора. Соцсети и мессенджеры по-прежнему молчали. И теперь эта глухая тишина в эфире выматывала еще сильнее. Казалось бы, сужение круга подозреваемых до единственного человека должно принести хоть какое-то успокоение, но не Игорю. Квашенников не выдвинул никаких конкретных требований, не обозначил сроки. Он просто тянул время, играя на чужих нервах. Его месть, если это была именно она, имела слишком личный оттенок, ведь если бы ему нужны были деньги или что-нибудь еще он бы давно не постеснялся об этом заявить, но он молчал, нагнетая тем самым чужие тревогу и беспокойство. Балалаев то и дело возвращался мыслями к Саше. Как он там? В порядке ли? Хорошо ли с ним обращаются? Шли уже вторые сутки, а единственным подтверждением относительного благополучия Маракулина были лишь слова Квашенникова. Но они не внушали особого доверия. Как и вчера Игорь отменил все назначенные на сегодня встречи и совещания. К черту все! Да и как можно работать, когда душа и сердце не на месте. Как в переносном, так и в буквальном смысле. Спасский, словно деятельная и сверхопекающая мамаша, все же загнал Игоря спать. Но спал тот урывками, едва погружаясь в вязкую полудрему без сновидений. Кровать казалась неудобной, чужой и слишком большой для него одного. Сашину половину заняла неусыпная тревожность. Проснувшись среди ночи, Игорь наивно понадеялся, что все произошедшее один из тех неотступных кошмаров, что порой являлись ему по нескольку раз за год. Но в спальне стояла такая мертвая удушающая тишина, что его, еще не пришедшего в себя ото сна, тут же затопил первобытный страх. И только спустя несколько долгих минут, когда глаза уже привыкли к окружающей темноте, он вновь осознал свою реальность. Незадолго до полудня позвонил Тимурчик. — Все, кто еще в той камере чалится, говорят, что Миха был себе на уме, но на рожон не лез и терок ни с кем не имел, — хмуро произнес Тамиров, — что касается его свиданок, то они ничего с ходу не сказали, обещали поспрашивать. Но результат не гарантируют. И, как ты понимаешь, это минимум сутки. На зоне время течет по-другому. Хотя откуда тебе знать, за тебя всегда другие сидели. — Не борзей, — мрачно отозвался Балалаев. Его настроение и так нельзя было назвать радужным, а отсутствие полезной информации это лишь усугубляло. — Лучше скажи мне, где сейчас Сойка? Возникла пауза. И Игорь был уверен, будь это не телефонный разговор, а личная встреча, Лёха бы мялся перед ним как школьник, пойманный за курением в туалете. — Дела делает, — словно через силу пробубнил Тимурчик. — Ах, дела… — снисходительно протянул Игорь и дернул уголком губ в подобии на усмешку, — а я об этих делах знаю? Алексей снова замялся, по всей видимости ему не особо нравилось русло, в которое свернул изначально безобидный разговор. — Ты же сам говорил, нельзя допускать нового передела, — принялся оправдываться Тамиров, — вот Сойка и навещает одиночек по то тут, то там. — Я так понимаю, он с ними не душеспасительные беседы ведет. — Ну… — протянул Лёха, — с кем как… Балалаев прикрыл глаза и стиснул переносицу. До него долетали вести и о раскоронованиях, и об устранениях. И все, лишенные либо воровского статуса, либо жизни, как один являлись держателями общаков и не входили в крупные кланы. До слов Тимурчика он не придавал этим событиям значения, но теперь пазл удивительным образом сложился. И получившаяся картинка Балалаеву весьма не нравилась. — А теперь послушай меня сюда, — одна только вкрадчивость, с которой Игорь произносил слова, наверняка заставила Тамирова напрячься, — я конечно все понимаю, кое-где действительно нужны смотрящие из наших, но чтобы больше никакой мокрухи. А то будет как в Свердловске в 99-м. Ты в том замесе был и прекрасно знаешь, как это все происходит. А новая война никому не упала. — Да не валили мы никого, мы… — В уши мне не ссы, — грубо перебил Тимурчика Балалаев, — если я в воровские дела не лезу, это еще не значит, что я о них не знаю. Заканчивайте это все. — Да понял я, понял… — тут же стушевался Алексей, — я передам Сойке. — И вот еще, — продолжил Игорь, — пусть он со мной свяжется. Есть к нему пара вопросов. Едва разговор себя исчерпал, Балалаев отложил телефон и тяжело вздохнул. Все же не зря дед Абрам старался не допускать Тимурчика до ведения дел. Столько головной боли принесут одни только попытки разобраться чего он там наворотил. А Игорю из без этого проблем хватает. С Сойки даже спрашивать за происходящее бесполезно, ему только дай возможность поиграть в лихие 90-е. Тем не менее он был одним из немногих, кто по приезде Балалаева в Москву уже стоял по правую руку от Абрама. И как не последний человек в окружении Шика Сойка наверняка знал в деталях на какую именно сделку пошел Квашенников и что тому было обещано. В конце концов что тогда, что сейчас Сойка занимался растратчиками воровского общака и естественно ситуация с Квашней не должна была пройти мимо него. Если честно Игорь мало помнил, чем именно занимался для деда Квашенников, они не особо пересекались, разве что на общих сборах или сходках, на которые Абрам порой брал с собой перспективный молодняк. Но судя по имеющимся фактам, а именно по тому, что Миха мог беспрепятственно запускать руку в воровскую кассу, он скорее всего занимался подкупом должностных лиц и дачей взяток. Там всегда вертятся большие суммы, а при должной сноровке и правильных знакомствах эти суммы можно и распилить. Выводы, сделанные Балалаевым, оказались недалеки от истины. По крайней мере Сойка, оказавшийся в Москве и выбравший личную встречу вместо телефонного разговора, не стал ничего опровергать. В большом банкетном зале некогда любимого Василием Абрамовичем ресторана они сидели одни, их уединение нарушало лишь редкое явление официанта с очередным приготовленным блюдом или напитком. Игорем владело странное чувство, не ностальгия в полной мере, но что-то к ней очень близкое. Он не приходил в этот ресторан с тех пор, как в январе 2004 разбирал вещи в кабинете деда Абрама — Балалаев перевозил «офис» на новое место, туда, где «гости» будут чувствовать себя в большей безопасности и не отвлекаться на мысли о том, что снаружи всего в нескольких метрах произошло громкое убийство и все еще трепещут на ветру забытые сигнальные ленты полицейского ограждения. В самом заведении мало что изменилось: все тот же неброский интерьер, та же униформа официантов, даже меню казалось не могло похвастать новинками — так и застыло где-то на рубеже веков — менялись только цены. — Не знаю нахрена тебе сдалось копаться в прошлом, — Сойка бросил на тарелку обглоданное телячье ребро и принялся оттирать пальцы салфеткой, — но Миха шестерил не больше твоего — у деда на него в свое время были далеко идущие планы. Поэтому он им, как и тобой, особо не светил. Только вот Миха зазвездился, у своих же стал воровать. С одного барашка сострижет клочок, с другого — еще клочок. Вот себе на тулуп деревянный, — Сойка усмехнулся, выделяя последнее слово, — и заработал. Дед не стал выносить сор из избы и поначалу сроки ему обозначил, мол, вернешь все до копейки и сделаем вид будто не было ничего. Но время шло, процентики капали, дела у Михи лучше не становились. А тут еще и ты на наружке едва не погорел… Игорь невесело хмыкнул и отвел взгляд. В его памяти 94-й год был теми еще американскими горками и «пещерой ужасов» в одном флаконе: война группировок в самом разгаре; чеченская мафия, переняв настроения своей родины, ведет себя не по понятиям; идет бесконечный передел всего и вся; и столько крови, что впору захлебнуться. Именно в тот год Игорь впервые пожалел, что согласился переехать в Москву — нервы уже не выдерживали окружающего мракобесия. И подставился Балалаев тогда едва ли не специально. Смалодушничал, решил, что лучше уже отсидеться за тюремными стенами лишь бы подальше от развернувшегося в столице, да и в России в целом, безумия. Не самый светлый эпизод его жизни, о котором он позднее не раз сожалел. Ведь могло бы и статься, что во всей этой чехарде он бы получил путевку не на зону, а на ближайшее кладбище — смотря кто быстрее бы до него добрался. Но его жизнь и его судьба были полностью в руках Абрама и тот решил по-своему. Сойка долил себе в бокал коньяка: — …дед выбрал из двух зол меньшее, — продолжил законник, — и тем самым тебя с линии огня убрал, и Михе урок преподал. А ведь мог куда жестче поступить и на мой взгляд правильнее. Игорь бросил на вора вопросительный взгляд. Тот глотнул из бокала и снова потянулся к остывающим ребрам: — Я предлагал Квашню «славянам» сдать. И крысой меньше, и пару конфликтов бы удалось замять, да и ты, Игорёк, по любому бы остался в белом плаще. Но к тому времени менты уже зашевелились, да и Тимурчик лохануться умудрился, и вышло что вышло. — Это все конечно очень интересно, — Балалаев отложил приборы и откинулся на стуле, — но все равно не объясняет с какого перепуга Миха сразу после отсидки заявился к Лёхе с претензиями. — А это очень просто на самом деле, — лицо Сойки приняло ироничное выражение, — Квашня должен был заместо тебя в стройке вертеться. Людей нужных он, по долгу службы, знал, кому и где подмазать тоже. Если б не крысятничал, то цены бы ему не было, бизнес под ним стартанул бы как ракета с Байконура. Вот и на прицеп он пошел с тем условием, что его полюбому в долю впишут. Может на готовенькое хотел вернуться, может соломку стелил — хрен его разберет. Вопрос тут скорее в том, почему дед решил его продинамить. Только вот не ответит на него уже никто, — законник с грустью вздохнул, — давай, брат, что ли Абрама помянем. Хороший был человек… Пить за Шика Игорю особо не хотелось, но, чтобы не показаться грубым, он коротко кивнул и плеснул себе коньяка. Разговор с Сойкой принес некоторое понимание в мотивы, которыми руководствуется Квашенников. Но все же это не отменяло факта личной неприязни. В своих догадках здесь Игорь ступал на зыбкую почву. Учитывая, что он и Миха редко пересекались по делам группировки и в целом занимались разными вещами, Балалаев мог только предполагать каким именно образом он мог перейти Квашне дорогу. По словам Сойки, дальнейшая судьба Квашенникова являлась вопросом уже решенным — либо тот возвращает деньги, либо его линчуют бывшие товарищи. А тот факт, что Миха по итогу отсидел за игорев косяк, не особо повлиял на произошедшее, скорее он даже помог Квашенникову сохранить свою жизнь и вообще обойтись малой кровью — и растрату списали, и гревом не обделили. Сам Квашенников наверняка знал об уготованной ему участи и именно по этой причине так легко на все согласился. Оставалась только одна маленькая несостыковка — Михе откуда-то было известно, чем именно занимался Игорь для Абрама. Круг лиц, которым была доступна эта информация, был весьма ограничен, и вряд ли бы дед стал посвящать Квашню в столь деликатный вопрос, в особенности, когда тот уже лишился львиной доли доверия. Мог ли Квашенников узнать о личности Садовода от кого-то еще? Тоже маловероятно. Догадался сам, сопоставив, казалось бы, разрозненные факты? Все это опять же были только предположения, но не стоило сбрасывать их со счетов. А может Игорь себя чрезмерно накручивает, и Миха на самом деле ни черта не знает, а брошенная им фраза ничего более чем банальная попытка взять на понт и по ответной реакции проверить достигла ли цели выпущенная наугад стрела. «Ему ничего не известно», — мысленно словно мантру повторял Балалаев, пока машина несла его по улицам Москвы. Ведь если прошлое Игоря действительно не является для Квашенникова секретом, то все происходящее куда хуже, чем можно себе представить. В случае разоблачения уголовное преследование Балалаеву конечно не грозило бы — за давностью лет не осталось ни свидетелей, ни каких-либо доказательств. Максимум за ним бы установили наблюдение правоохранительные органы, но и те не увидели бы ничего предосудительного — уж Игорь бы постарался. А вот дойди информация об абрамовом Садоводе до других группировок, сразу начнется такое, что не поможет даже эмиграция и снова под ударом окажется Саша. Балалаев откинулся на сидении и устало прикрыл глаза. Если все действительно так плохо, как он себе навоображал, то стоило отдать Квашне должное — он умело подошел к решению своей задачи. Как ни погляди Игорь был у него на крючке и этот крючок с каждым тревожным часом впивался все глубже. Балалаев до сих пор не имел понятия, чего от него потребует Квашенников, но что бы это ни было оно явно будет не единственным требованием — к сожалению, Игорь не понаслышке знал, как работает шантаж. Он вздохнул. Сейчас самое главное это возвращение Маракулина домой. Живым и здоровым, и желательно как можно скорее — другие варианты даже не рассматривались. И чего бы Миха не попросил взамен, Игорь это ему даст. Мыслей о том, чтобы поторговаться, как на памяти Балалаева порой поступали другие, не возникало. В конце концов, они не на базаре и на кону стоит жизнь другого человека. Игорь горько усмехнулся. Казалось бы, столько лет подобное вызывало в нем легкую иронию, оставляя практически равнодушным к чужим несчастьям, но стоило лишь столкнуться с этим лично — оказаться на месте «жертвы» — как тут же стало не до смеха. Все познается в сравнении, но Игорь бы с радостью отказался от этого нового знания. Погода в Москве портилась. После обеда небо затянула серая хмарь. Облака, медленно ползущие куда-то на север, тяжелели и темнели на глазах — вечером, ближе к ночи они непременно прольются дождем. Но вряд ли это будет гроза. Летние грозы ощущаются загодя, при ясном небе их присутствие уже незримо распространяется в воздухе, тот становится вязким, душным, едва ли не гудящим от напряжения. Птицы летают ниже, насекомые тревожно галдят в траве. Еще мгновение и внезапный порывистый ветер приносит с собой иссиня-черные тучи. Те клубятся словно дым пожарища, заполняют собой все небо от края до края. Треск насекомых становится оглушающим и вдруг! смолкает словно испугавшись первой прорезавшей небосвод молнии. Ей вторит раскатистый гром, сотрясающий все и вся. Еще секунда и тысячи капель обрушиваются на землю плотной стеной. Но летняя гроза проходит так же быстро, как и начинается. Умытая дождем природа вновь оживает: звенят кузнечики, взмывают выше птицы… Игорь отчаянно желал, чтобы происходящее было такой грозой — быстрой и безболезненной, но увы — все что ему выпало это бесконечная серость и мучительное ожидание перемен. — Заедем в офис, — бросил он, оторвавшись от созерцания помрачневшей столицы. Встретив чужой взгляд в зеркале, водитель коротко кивнул и выкрутил на следующем же повороте руль, перестраивая маршрут. Пока секретарь суетилась, распечатывая и собирая затребованные Балалаевым бумаги, сам он, отойдя в сторону, вяло размешивал остывающий кофе. Надо было отвлечься. Хоть как-то. Хоть чем-то. Пусть это все же будет работа: просмотрит выборочно договора, проверит сроки по застройке в Лефортово, может даже лично съездит с проверкой — слишком уж серьезный и перспективный проект, чтобы обойтись без редкого, но кураторства. Все лучше, чем ничего. Нельзя же который день подряд отупело существовать. Беспокойство за Маракулина выжгло в Игоре все прочие эмоции. На фоне этого как никогда ярко и остро им ощущалась почти что болезненная зависимость от другого человека. Казалось Игорь и не знал, не замечал в себе этой нужды по Саше. Привычка совместного бытия настолько сильно укоренилась в его сознании, что теперь, лишенный сашиного общества, Балалаев даже сам себе казался искалеченным духовно, словно с исчезновением Маракулина в нем пропала огромная часть его самого. Его свет тускнел и в этом сумраке сознания просыпались его внутренние демоны, вскормленные кровью и жестокостью отринутого прошлого. В кармане завибрировал телефон, отвлекая Игоря от созерцания кофейного водоворота. Вызов поступил на второй его номер. Тот самый, который Балалаев держал для «особых» дел и разговоров. Звонил неизвестный. Игорь без колебаний ответил на звонок. — Как тебе мой маленький перформанс? — по ту сторону динамика улыбались, и эта улыбка слышалась в голосе. Игорь мгновенно подобрался и шумно потянул носом воздух. — А ты, Миш, как я погляжу, на зоне в кружке самодеятельности состоял, — ровно выдохнул он. Квашенников неодобрительно поцокал языком. — За козла меня считаешь? Ай, нехорошо. А ведь я, в отличие от тебя, на воровской уклад болт не клал. Да и «почестнее» тебя в этом плане буду. Хоть короновать меня никто и не обещал, — Михаил вдруг усмехнулся, — вот скажи мне, Абрам знал с кем за его спиной снюхался так лелеемый им наследничек? Или дедушка был так слеп в своей вере, что не заметил, как ты ему нож в спину воткнул? Игорь стиснул телефон в ладони. — Это не имеет к происходящему никакого отношения. Это все дела минувших дней… — Кому минувших, а кому настоящих, — с философским апломбом произнес Квашенников, — да и значение это имеет самое непосредственное. На твоем месте должен был стоять я. Хотя в каком-то плане я все еще могу наверстать упущенное, — тут он издал тонкий неприятный смешок, — но я все же по девочкам… Игорь похолодел, кровь отлила от его лица. В голову тут же полезли всевозможные ужасы. Он с такой силой поставил кофейную пару на близ стоящую тумбу, что чашка жалобно звякнула, а нетронутый кофе залил лежащие рядом папки. — Если ты тронешь Сашу хоть пальцем… — каждый слог Балалаев буквально проталкивал сквозь нервенно сжатые зубы. — А если ты будешь делать, что я скажу, — неожиданно серьезно перебил Игоря Михаил, — то все мы обойдемся малыми жертвами. Поверь, я не люблю насилия. Все же я в первую очередь бизнесмен, а кровь дорого стоит. Тебе ли этого не знать, Садовод? «Ему ничего не известно», — вспыхнуло в сознании и тут же померкло, потому как стало слишком уж отдавать самообманом. Квашенников прекрасно знал кто скрывается под личиной главного абрамова «пропольщика» и очевидно не гнушался этим знанием воспользоваться. — Кстати, — в голосе Михаила снова зазвучала улыбка, — а благоверный твой в курсе, чем именно ты занимался? Или ты не посвятил его в свои мрачные тайны? Игорь невольно задержал дыхание. Он многое рассказывал Саше, но в общих чертах, никогда не вдаваясь в детали. И многие свои деяния он обобщал в расплывчатое «страшные вещи», оставляя толкование этого выражения на откуп сашиной фантазии. И Саша наверняка мог представить себе всякое, но вряд ли его представления о «страшном» включали в себя хотя бы тень того, что Игорь совершал на самом деле. Балалаев не боялся разоблачения, ведь все тайное когда-нибудь становится явным. Его скорее страшило осуждение со стороны Саши. Каким будет его взгляд, когда вся чернота игорева прошлого поднимется со дна и окажется на поверхности? Будет ли он по-прежнему смотреть с любовью и принятием? Сможет ли Саша простить все то, что Игорь не смог простить себе сам? Балалаев не знал ответов на эти вопросы и в то же время его пугала сама мысль о том, чтобы их узнать. — Судя по твоему молчанию — нет, — резюмировал Квашенников, — может мне стоит устроить ему маленький ликбез? Думаю, Александру будет интересно послушать поименный список твоих достижений. Как ты считаешь? — Мы уже закончили обмениваться любезностями или теперь моя очередь? — резко ответил Балалаев. Михаил хрипло рассмеялся. — Шутки значит шутишь. Понимаю… — протянул он с издевкой, — говорят, юмор это такая защитная реакция, мол помогает справляться со стрессом… — Чего ты хочешь? — прервал его речь Игорь, теря остатки и без того истощенного терпения. Бессмысленная пикировка начинала выводить его из себя. — Место в совете директоров, — Квашенников разом сделался серьезен, — и дарственную на контрольный пакет акций. — Хорошо, — без лишних раздумий ответил Игорь. — но мне нужны доказательства, что с Сашей действительно все в порядке и гарантии того, что в ближайшее время это так и останется. — Разумно, — согласился Михаил. — Дай мне пару минут. Квашенников замолчал, а Игорь весь обратился во слух. Маловероятно, что в данный момент Маракулин находился рядом, скорее всего Миха вообще с ним не контактировал на прямую, поручив все своим помощникам. Но надежда умирала последней. К сожалению, тишина это все, что досталось Балалаеву. Телефон в его руке пиликнул, на экране всплыло уведомление от одной из соцсетей. Не зная наверняка сбросится ли вызов, Игорь обернулся на секретаря, которая, забрав очередную стопку документов из печати, калечила бумагу степлером. — Марина, мне нужен ваш компьютер на несколько минут. Секретарь растерянно захлопала глазами, взгляд ее заметался между экраном монитора и Балалаевым. — Не беспокойтесь, — Игорь постарался придать своему лицу доброжелательности, — меня не волнует содержимое вашего браузера. Лучше сделайте мне еще один кофе. Марина бросила очередной встревоженный взгляд на экран и кивнула, уступая Балалаеву кресло. — Вам как обычно, Игорь Владимирович? — несколько нервно спросила она. — Как обычно, — не поднимая головы, отозвался Игорь и полностью сосредоточился на своей задаче. Пароль от социальной сети он вспомнил только со второго раза. Эту страничку его уговорил завести Маракулин. По ней едва ли можно было догадаться о человеке, скрывающейся за ней — такой пустой и безликой она была, скрытая многочисленными ограничениями приватности. Непрочитанным горело единственное сообщение, отправленное с сашиного аккаунта. Никаких слов, только фотография, с которой Маракулин устало смотрит в камеру. Игорь с жадностью вгляделся в экран. Саша выглядел измученным, левая скула припухла и уже начинала отливать легкой синевой. Он щурился на вспышку, поэтому было невозможно разобрать пострадал ли глаз. — Ты сказал, что с ним все в порядке! — прорычал Игорь в трубку. Квашенников по ту сторону телефонной линии вздохнул, словно реакция Балалаева его огорчила. — Руки-ноги на месте, как и голова. Все остальное, впрочем, тоже в полной комплектации. А что до косметических дефектов, тут уж извини. Ты и сам прекрасно понимаешь, что в машину к незнакомцам только дети по доброй воле садятся и то не всякие. Игорь стиснул зубы. К сожалению доля логики в словах Квашенникова имелась. Саша вряд ли послушно проследовал за похитителями и наверняка след на лице это не единственная полученная им травма. — Как я могу быть уверен в том, что фото сделано сейчас? Михаил издал задушенный смешок. — Может как в гангстерских фильмах дать ему в руки сегодняшнюю газету? «Вечерняя Москва» тебя устроит? — Пришли видео, — отрезал Балалаев, — пусть четко скажет дату и время. — Борзеешь, — хмуро протянул Квашенников, — но так уж и быть, в качестве небольшой уступки и жеста доброй воли. И снова на линии воцарилось молчание. Цокая каблуками, вернулась Марина с кофе. Игорь остановил ее жестом, требуя соблюдать тишину. Издевательское «Саша печатает…» спустя долгую минуту изменилось на «отправляет видео». Спустя еще несколько томительных мгновений в диалоге появился черный прямоугольник видеозаписи. Игорь прибавил громкости на компьютере. Все та же полутемная комната, наверняка подвал или любая каморка без окон. Саша морщится от яркого света вспышки, подносит руку к лицу, чтобы не так слепило. «Что говорить-то?» — недовольно спрашивает он. Голос его чуть хрипит. «Дату и время» — отвечает некто за камерой. Саша бросает взгляд на часы на запястье, вздыхает и снова глядит на оператора. Этот неизвестный делает приближение, изображение несколько плывет, прежде чем вновь стать четким. «16 июня, — говорит Маракулин, откашливается и продолжает, — 17:22. Это всё или…» Видео оборвалось. Игорь едва поборол в себе желание запустить его снова. От греха подальше он закрыл браузер и поднялся, освобождая секретарю ее рабочее место. — Чай, теперь твоя душенька довольна? — издевательски продекламировал Квашенников и усмехнулся, — завтра, скажем к обеду, я пришлю в твой офис своего юриста. Он проверит легальность всех составленных бумаг, а также привезет все необходимые с моей стороны реквизиты. И если его, а в последствии и меня, все устроит, то уже к вечеру ты получишь обратно своего Сашеньку. — Договорились, — выдохнул Балалаев. — Вот и чудесно. Едва звонок был окончен, Игорь без промедления открыл приложение соцсети и принялся скачивать из диалога присланные файлы, на случай если отправитель решит их удалить. Любая информация была на вес золота. — Спас, — Балалаев тут же набрал Данилу, — я получил фото и видео с Сашей. Я перекину их тебе, вдруг получится что-нибудь узнать. — Понял, — отозвался тот, — посмотрю, что можно с этим сделать. Требования Квашенников уже выдвинул? — Выдвинул, — мрачно ответил Игорь, — завтра приедет юрист, скреплять сделку от его лица. И я хочу, чтобы кто-нибудь из твоих ребят после сел ему на хвост. — Сделаем, — заверил Спасский. Балалаев сбросил вызов и устало провел ладонью по лицу. — Марина, — обратился он к секретарю, так и застывшей с чашкой кофе на пороге приемной, — соберите мне весь юр.отдел в третьем конференц-зале. Это очень важно.