Другой

Снаружи огромные бетонные блоки комплекса выглядят уныло и нагоняют тоску, от которой Фримен убегает лет так десять. Изнутри комплекс и вправду поражает. А может это просто Гордон отвык от такого мира, потому что погрязшим в войне странам Ближнего Востока совсем не до возведения монументальных сооружений. Строгий тандем стекла, металла и камня, и все это сопровождается мерцанием множества мониторов. Весьма технологично, мужчина даже замирает на пару секунд. Девушка у ресепшн встречает его заученной улыбкой. Гордон замечает, как по нему оценивающе пробегаются глазами. Видимо, молодые парни вроде него тут гости нечастые. – Доброе утро и добро пожаловать в научно-исследовательский комплекс Блэк Меза, ваш пропуск? Фримен отмечает, что этот голос, едва искажаемый динамиками, звучит на всей территории объекта. – Доброе. – Ученый отвечает с легкой улыбкой: на лице, в глазах, в голосе. Первое впечатление производятся только один раз, и все такое... – Я на собеседование. – Гордон Фримен как всегда краток. Мужчина привык объяснять это «профессиональной» деформацией. На службе особо не поболтаешь, и ответы на любой вопрос обычно обязаны быть односложными. Мельком девушка изучает пропуск и документы. И возвращает их всё с тем же выражением лица. Теперь эта улыбка начинает казаться ему неприятной, и какой-то механической. Потому что собственная такая же – выученная. Учёный благодарит девушку лишь кивком. В лифте он едет с группой научных сотрудников. Здоровается ради приличия и внимательно слушает разговоры. Доктор Фримен приходит к выводу, что в этот коллектив очень просто влиться – достаточно фальшивой улыбки и поддельного интереса в глазах. «Рыба гниёт с головы, значит, администратор комплекса и приучил их всех к подобному поведению». – Лифт парень покидает с самодовольной ухмылкой. Роскошный кабинет администратора ярким пятном выделяется на фоне однообразного местного интерьера. Мебель из красного дерева, кожаные кресла, отличный вид из панорамных окон. Раньше Фримен такое ненавидел, а повзрослев смирился и с этой особенностью капиталистического мира. Вычурно тёплые тона, в отличие серовато-голубых коридоров, что Гордон уже успел увидеть, смотрятся весьма забавно. Впрочем, Фримен моментально понял, что на верхних этажах особо не работают. Так, принимают важных гостей да пускают пыль в глаза. Это ведь не афганская граница и не окутанный смольным дымом Кувейт, тут начальство на самом деле может ничего не делать, но не Фримену других судить. Взгляд хозяина кабинета, точнее, всего этого места до этого усталый и безучастный вдруг сменился на глубоко заинтересованный. Гордон лишь хмыкнул про себя: «Что ж, превосходная актерская игра», Фримен мельком прошёлся взглядом по главе комплекса: мужчине напротив наверняка не больше сорока или сорока пяти, постарел значительно раньше требуемого. Интересно, это работа в этом месте так выматывает? Краткое описание «собеседования» и всей организации – фальшь. Гордон всегда быстро учился играть по правилам. Лживая улыбка промелькнула на лице молодого учёного, и на лице администратора комплекса тоже. Уоллес протягивает руку, и Фримен отвечает крепким рукопожатием, продолжая чуть хитро смотреть в глаза администратору. Молодой мужчина опускается в кожаное кресло с чужого молчаливого позволения, вспоминая армию. Да, теперь ему кажется, что сражаться в сотни раз легче, чем отвечать на завуалированные вопросы, да и на простые тоже. Физик-теоретик отвык от любой полемики, и в голове даже сейчас только односложные ответы. Сейчас Гордон точно понял значение словосочетания «профессиональная деформация». – Знание физики пригодилось, да? – Администратор завуалированно начинает издалека. – Что, простите? – Фримен чуть выгибает правую бровь в изумлении. – Ну, Вам на службе. Ученый ухмыльнулся. Брин, по крайней мере, пробежался по его досье. Разумеется, точные науки не раз выручали ученого и стоило бы сказать спасибо университету за курсы по оказанию первой помощи. Иначе Фримен вряд ли бы дотянул и до двадцати трёх. На этот вопрос молодой мужчина ответил утвердительно, с едва тронувшей губы улыбкой, как и на многое другое. Гордон с самого начала заприметил пепельницу на столе, наверняка, датчики дыма в этом кабинете ни разу не включались. – Будете? – Директор любезно протянул пачку с сигаретами. Совсем новая, а сигарет убыло достаточно. Значит, курит Уоллес Брин с завидной частотой. Не пользуется портсигаром, что странно для очевидно богатого человека. Заядлого курильщика выдаёт именная Зиппо с глубокими царапинами и потертостями. – Да, спасибо, – галантный жест Брина заставил Фримена слегка удивиться, – и давно собеседования в корпорациях такого уровня проходят в настолько неформальной обстановке? Уоллес сделал вид, что проигнорировал вопрос, заданный с явно язвительным тоном. Но градус напряжения явно следовало снизить. Молодой ученый всё чаще думает о том, что теряет нить повествования, но никак не может догадаться для чего директор устраивает весь этот спектакль. Удержать его здесь? Администратор Чёрной Мезы, видимо, решил сделать всё для того, чтобы парень не смог отвертеться и с лёгкой руки закопал сам себя подписью где-то под условиями трудового договора. Чтобы клюнул на зарплату с пятью нулями в сумме за год, относительную свободу «творчества», и далекую перспективу стать главой исследовательского отдела сектора C. И, конечно, Гордон Фримен послушно поведётся, по разным причинам. Только чуть позже, пока ему, неожиданно для себя, хочется поболтать… – Принципы, – Фримен чуть смеётся. Он знает администратора менее получаса, но по какой-то причине это слово из уст Брина режет уши, звучит смешно и несуразно. Гордон так и не учился разбираться в людях, а может и научился лучше прочих. – Я свои похоронил в афганских пустынях, а Вы? И правда, Гордон Фримен за последние лет пять изменил многим принципам, хотя… откуда в двадцать лет могут взяться какие-то неизменные установки? Конечно, пацифистом он никогда не был, но и не думал, что разбирать автомат придется чаще, чем притрагиваться к учебнику по физике. Жизнь предоставила ему всего два выбора. И между службой в горячих точках и торговлей наркотиками парень в своё время предпочёл первое. Потому что шансов выйти «сухим из воды» больше. Вот же он, живой пример, сейчас сидит и начинает новую жизнь. – Кажется, Вам нужна работа, а не мне. – Уоллес легко оперирует манипуляциями, но на вопрос всё-таки отвечает, – Буду краток. Здесь. – Кажется, это не совсем похоже на стандартные вопросы на собеседовании. – Гордон потушил сигарету, и за свежей горсткой пепла скрылся логотип Чёрной Мезы. – А вы мне нравитесь… – Чуть потянул директор, – Прямолинейность и беспринципность – отличное сочетание. У Вас явно есть будущее, доктор. Администратор заканчивает говорить и улыбается во все тридцать два, довольно, как Чеширский кот. И Гордону это совсем не нравится, но об этом потом. Сейчас он лишь находит забавным сравнение с персонажем из сказки да размышляет о том, что Брин умеет читать людей. По глазам Фримена видно, что он не откажет. Кажется, практически разучился еще на службе. Гордон Фримен не особо понимал зачем его вызвали на этот разговор. От накопившейся усталости он не мог сфокусироваться на элементарных вещах, и тем более, связано отвечать на вопросы. Ему хотелось лечь прямо на полу или хотя бы принять расслабленную позу, уперевшись руками в спинку стула. Только молодой мужчина стоял неподвижно, как натянутая струна. – Тебе на гражданку скоро, не думал, что будешь делать дальше? – По-отечески спрашивает командир. Гордон сразу же вспоминает, что сравнение крайне неудачное. Фримен старший всегда был мерзавцем, сын во многом винил отца, в особенности – за свою проебанную молодость, может всю жизнь. Пока не разобрался. Парень планировал было начать с заученного: «нет, сэр». Как вспомнил, что наедине с командованием можно оставить приевшиеся шаблонные фразы. В последнее время Гордону постоянно кажется, что из его словарного запаса просто вырезали все слова, кроме «так точно» и парочки односложных ответов с этой противной вставкой «сэр» на конце. Думал Фримен, видимо, слишком долго. – Чего встал как вкопанный? – Капитан сам решил напомнить о том, что это неформальный разговор. Гордон устроился на стуле, вытаскивая пару самокруток из кармана солдатского мундира, и уже приготовился пить местное разбодяженное паршивое пойло. – Нет, пока… – парень в изнеможении выдохнул и устало потёр переносицу, – Я вообще ни о чём в последнее время не думаю. Гордон уже давно чувствует себя идеально выдрессированным псом. За три года из его личности явно что-то стёрли, кажется, этого что-то было слишком много. Характерный хлопок стакана по старенькому столику вывел из полусна, Фримен никогда еще не был так рад этой дряни в стакане. – Не хочешь остаться? – Гордон это ненавидел, всегда одинаково ровный и спокойный тон командования. Невозможно понять о чём думает человек напротив, насколько искренен его интерес или это так, выполнение плана. Фримен почувствовал прежде незнакомую ему неопределённость. Такую, что чувствуют вчерашние школьники перед поступлением в университет. Первые три секунды: абсолютное и точное «нет», Гордону же так нравится наука и он мечтает к ней вернуться. А ещё ему всё осточертело: форма, песочно-зелёный цвет, невыносимая жара практически триста шестьдесят пять дней в году, пустынный однообразный пейзаж, песчаные бури. После окончания которых казалось, что песок был даже где-то под кожей. Никакой свободы, указки и приказы, глупые вопросы приставленных к нему в подчинение солдат. Жизнь давно превратилась в тот идиотский фильм с Биллом Мюрреем. Четвертая, пятая, шестая: кажется, это называют профессиональной деформацией, а может каким-нибудь расстройством психики. Фримен думает, что чисто физически не сможет существовать без чёткого графика, никогда не будет чувствовать себя спокойно без покоящегося в районе бедра пистолета и автомата, зажатого в ладонях, Гордон слишком привык к ответственности, он просто не имеет права оставить на кого-то своих парней… Только в двадцать четыре пора учиться выбирать себя. – Нет, нужно возвращаться с поля боя в реальный мир. – Его голос уверенный и грубый. Фримен поднимается удивительно резко и бодро для человека, который спал часов пять или шесть за последние пару суток, картинно изображает сожаление и артистично жестикулирует. Вместо ответа или яркой реакции собеседник ухмыляется и пару раз одобрительно покачивает головой, протягивая широкую загорелую ладонь для рукопожатия. Раньше отказывать было легче. Сейчас Гордон приподнимается с кожаного кресла не так уж и уверенно, протягивает руку, молча выражая согласие. Уоллес отвечает на рукопожатие, убеждаясь в безоговорочности намерений нового сотрудника, свободной рукой подталкивает трудовой договор к краю стола. Фримен, разорвав рукопожатие, размашисто ставит подпись.