Добрый вечер, Дозор!

Заледеевск - Ну как, Николай Васильевич, теперь понимаете, что я имел в виду? Прежняя система будто сломалась. Жальцев говорил не поворачивая головы к собеседнику, неотрывно глядя на гараж, перед которым они стояли. Стельмах же смотрел то на гараж, то на листок с ксерокопией рисунка, что держал в руках. Гараж был и тот и не тот. Стоял на задворках серых пятиэтажек, спиной к пустырю, в ряду из десятка точно таких же приземистых, старотипных, кирпично-бетонных собратьев с железными воротами. Только у этого на боку, выходящем к домам, имелся угловато-абстрактный узор граффити, завершить который не успели по неизвестной причине. На свободном же от разноцветного рисунка месте виднелся силуэт человека в натуральный рост. Будто след от трафарета. Как если бы на стоящего у гаража мужчину, задравшего голову и раскинувшего в стороны руки с растопыренными пальцами, плеснули обильно краской. А после, он взял и ушёл. Мыться, допустим. Контуры же, довольно чёткие, остались. - Понимаю. Прежде места дословно совпадали с рисунками, - подтвердил увиденное Стельмах, - И след-то как от иного, - повернулся всё-таки к собеседнику, - Как вы его нашли? - По магическому всплеску в сумраке и нашёл, - Жальцеву не хотелось сдавать свои секреты абы кому, но пришлось, - Я по городу маячков наставил. На всякий случай. Тут вот сработало. Взгляд светлого сделался очень заинтересованным. Пришлось осадить: - Это достаточно сложно. И энергетически весьма затратно. Особенно в нынешних реалиях. Критический, понимаете, случай, вот я и решился. Вряд ли вам по силам будет. Вот Филипп бы справился, - добавил он про себя. - Но где же теперь искать, - Стельмах досадливо хмурился, - Того, кто здесь был? На это у вас нет... никаких средств? - В том и дело. Жальцев вздохнул и присел на корточки, разглядывая уже проросшую на солнцепёке под стеной гаража траву в разбрызганной краске из баллончика, брошенного рядом. Поднял баллончик, потряс. Больше половины осталось. И что-то подсказывало ему, что цена на такую красочку не копеечная, вряд ли хозяин стал бы разбрасываться такими вещами. - В сумрак пойдёте? - деловито уточнил тёмный. Ответом ему стал тяжёлый, обречённый вздох. Первый слой сумрака встретил их чем-то вроде тумана, лёгкого, сладковато-пахнущего. Рисунок на картонном строении перед ними, заменившем гараж, мягко светился. - Любопыыытно, - протянул Жальцев, осторожно касаясь его, - Краска совсем свежая, толком не высохла. На подушечках пальцев остались зеленоватые следы. Подошедший ближе Стельмах грубо шлёпнул по рисунку аж всей пятернёй, извазюкав её в бирюзово-синем. Евгений не сразу, а лишь после его ворчания, сообразил, что так самовольно управилась его третья-лишняя рука. Пришлось сделать шаг прочь, чтобы уже потянувшаяся к нему наглая конечность не успела обтереться об его пальто. Светлый перехватил нижнюю руку верхней, за запястье, уже привычно пряча её за спину. Спросил: - Откуда здесь туман? Жальцев снял очки, поморгал, вернул их на переносицу. - Вы, Николай Васильевич, на болотах бывали? - Бывал, но... Откуда болото в сумраке? - он сделался ещё более встревоженным и озадаченным. - А в нём и растительности прежде не было никакой. Жальцев наклонился, пошевелив бугристую песчаную поверхность у ног, чисто на пробу, просто чтобы убедиться. Корни имелись. Повсюду. - А ещё, - добавил он, - Я очень надеюсь, что за пределами города мы таких аномалий не найдём. Но, боюсь, расползается эта зараза всё шире. Вредная Стельмаховская рука добралась до него всё же и подёргала за карман пальто, оставив на драповом боку солидный след. - Простите, - спохватился так опрометчиво ослабивший внимание светлый, опять отодвигая руку назад, - Я хотел сказать, вам это не кажется странным, - и указал другой рукой - правой, на незаконченное граффити. В самом деле, человеческий силуэт, в сумраке, на картонной стене, стоял опустив руки, и будто смотрел на них. Мнилось, даже с мольбой. Жальцев покачал головой и скомандовал: - Выходим. Стельмах с облегчением, поспешно выскочил наружу. А Жальцев, помедлил. Где-то за западе померещилась ему высокая, чуть шевелящаяся тень. Туман же делался всё плотней, как прогнать хотел. Или наоборот, втянуть в себя навечно. Реальность вернула звуки, запахи и весенний солнечный свет. Здесь можно было дышать без опаски, полной грудью. Рисунок на гараже ничуть не изменился за время их отсутствия. А вот пятно на кармане осталось. Стельмах, проследив его взгляд, сделался виноватым. Жальцев взялся за смартфон, набрал номер. - Михей, - сказал он в трубку, - Горького, семнадцать. Гаражи. Проверь, будь добр, что тут с видеокамерами и есть ли на что посмотреть. Сомнительно, конечно, но... Да, гараж такой, изрисованный. Мне бы знать, кто тут художествовал и куда делся... Да, действуй. Звони, как что будет. И посмотрел на Стельмаха. Тому, очевидно, тоже очень хотелось действовать на благо общества, только не мог придумать - как. - Подымите своих, свидетелей поискать, что ли, - сжалился над ним Евгений, - Без излишнего шума, само собой, и без магических вмешательств. Может, кто в окошко смотрел. Или мимо проходил. Тот сразу же принялся звонить. А Жальцев, напоследок осматриваясь, подумал о неприкаянных светлых, брошенных их впечатлительным главой. Индийский фильм "Дети без матери", сеанс круглосуточно. * * * Стельмах удивил, вызвав на место, кроме побежавших сразу с расспросами по домам троих дозорных, ещё и проштрафившегося накануне оборотня. Не прогадал. Мальчишка готов был наизнанку вывернуться, лишь бы оказаться полезным. Жальцеву доложили уже, что всё утро Телеш провёл в больнице, у койки медленно, но уверенно пошедшего на поправку Пащенко. Он не стал возражать против такого помощника, тем более, видел не раз, как при Филиппе юный оборотень показывал весьма неплохие результаты. В дополнение к тому, позвонил Михей, сообщивший результаты собственных изысканий. Камера имелась, но только одна, на жилом доме напротив. И обзор не захватывал гаражные бока, поскольку в приоритете (и это логично) - ворота. И ничего такого-этакого на записи не имелось. За сутки ни одного человека у этих ворот не объявилось. Впрочем, в районе полудня по времени, запись вдруг перебивалась на несколько секунд зернистой сыпью. - Вот ведь, спасибо прогрессу, - проговорил Жальцев, прокручивая на своём смартфоне отправленную Михеем копию записи, - Ещё каких-то лет двадцать назад пришлось бы в офис возвращаться, чтобы посмотреть. Не желаете полюбопытствовать, Николай Васильевич? Взгляды обоих иных прикипели к экрану. Фёдор притёрся сбоку своего начальника самовольно. - А такое бывает, - спросил волчонок после третьего повтора, - чтобы магический всплеск на видео отразился? Я думал, что нет. Филипп рассказывал, что "паранджа", к примеру, ни на фото, ни на видео не отображается. Иначе, в модельном бизнесе и в кино от иных бы отбою не было. - Увы, в этом городе я ни за что не поручусь, - ответил Жальцев. Его это грело, что мальчишка-оборотень больше не считает его врагом. Да и не рычит на него, как в последнее время делают все светлые. Разве что, Стельмах воздерживается, но лишь из одной вежливости. - Если б не отражалось, Федя, - тут же разочаровал светлый зам, глянув с намёком из-под густых бровей, - то Филиппу в Москву бы срываться не пришлось. - Это скорее исключение, - упрямо вставил Жальцев, - Обычно, и стандартно выставленная сфера невнимания на всех без исключения людей действует. Сам же вспомнил о том, как недавно имел возможность наблюдать совершенно магическое, сумеречное существо, вполне себе взаимодействовавшее с реальностью и населяющими её людьми. - А на иного? - неожиданно заинтересовался Фёдор, - Может на иного так подействовать, чтобы он вообще ничего не видел? - Если только автор сферы значительно сильнее, - как на экзамене ответил Стельмах. А Жальцев, заподозрив подвох, прищурился на мальчишку: - К чему такой интерес, Фёдор Геннадьевич? Друг спрашивает? Оборотень мгновенно потупился, конопатые скулы покрылись дополнительно румянцем: - Да я... Мы с Олегом... - Федя! - Стельмаху пришлось строго повысить голос. И они услышали торопливый рассказ о произошедшем не так давно с молодыми иными у заброшенного стекольного завода. А после обмолвки Фёдора о странных происшествиях с тёмными, едва сумевшими совладать с собственной сферой невнимания, пришлось стать рассказчиком уже самому Жальцеву. К концу своего рассказа тёмный стал очень-очень задумчив. - Вот что, - медленно дополнил он, - Николай Васильевич, проведите-ка перекличку всех имеющихся на территории светлых. А я тёмными озабочусь. Не пропал ли кто? - Вы думаете... - начал Стельмах, но договаривать не стал, осветившись пониманием недосказанного, и велел Телешу, - Фёдор, посмотри, не было ли здесь иных, ну, кроме нас. - В сумраке тоже? - с готовностью уточнил тот. - Да, - ответил Стельмах, - Иди. Жальцев хотел было возразить, ведь Филипп не позволял своему подопечному так рисковать в нынешней нестабильной ситуации. Но решил, что он, в конце-концов, светлым не отец родной. Пусть творят что хотят. * * * Покуда суд да дело, оба иных, тёмный и светлый, уселись под солнышком на самодельной скамеечке у гаражей. - Вот что, - Жальцев наконец решился озвучить так его тяготившее, и к чему душа не лежала, ну вот совсем, - Тянуть дальше некуда, Николай Васильевич. Видите же, что в городе делается. - Вы о чём? - обречённый голос Стельмаха выдавал его готовность на что угодно. - У меня есть предложение по решению проблемы. Авось, всё получится. Только вам придётся мне довериться. Поскольку... некоторые вещи, так сказать, засекречены по требованию Инквизиции. И оперировать ими, разве что, ещё Филиппу Данииловичу позволено. Он всё-таки не спешил делать последний шаг. Но светлый смотрел на него с требовательным ожиданием продолжения и пришлось закончить: - На Новые Дачи следует ехать, вот что. Нам с вами. Если б Филипп Даниилович был здесь, так ему бы пришлось... Но думаю... очень надеюсь, что вы сможете занять его место. Как официальный заместитель. - Круг? Опять? - догадался светлый. - Да, - решительно кивнул Жальцев, - У меня есть... идея, как через это место можно попробовать стабилизировать ситуацию со здешней аномалией. - Погодите... - Стельмах, судя по лицу усиленно размышлял, - Если... Может, всё же Филиппа дождаться? Жальцев отвернулся, разглядывая густые кусты боярышника, уползающие клином на пустырь, за гаражи. - Рассудите трезво, Николай Васильевич. Его уж почти неделю нет. Вряд ли дела так его заняли. На встречу с начальством и дня довольно. Стало быть, причина его отсутствия в другом. А нам тянуть далее нельзя. Это ПОКА жертв нет, и разрушения минимальны... И замолчал. Фёдор стоял напротив, в волчьем обличьи, тоже слушая. Судя по беспокойному взгляду тёмно-желтых глаз, вряд ли он готов был сообщить что-то хорошее. - Ну что у вас, Фёдор Геннадьевич? Оборотень ожидаемо молчал, только поскуливал жалобно, неловко переминаясь перед ними. Стало видно, что правый бок у него в крови от не слишком глубоких, но частых царапин. Стельмах забеспокоился, засуетился над ним, применяя что-то очень светлое, исцеляющее. Велел: - Ты бы, Федя, обернулся лучше. Где одежда? Волк виновато прятал глаза и сопел. Походило на то, что вернуться в человечий облик он по какой-то причине не способен. Вырвавшись из заботливых рук начальства, он кинулся к гаражу, вроде показать что-то хотел. Мужчины поторопились за ним. Выяснилось, что изодрался он о колючие ветви боярышника и сваленные в них, усеянные гвоздями доски. А полез туда, чтобы достать холщовую сумку с длинным ремнём, набитую баллончиками с краской. Старшим, и то повозиться пришлось, чтобы вытянуть её без магии, лишь одними исцарапанными к концу возни руками. После того, как достали сумку, Фёдор повёл их назад, к гаражу, к изображению человеческого силуэта. Принялся совсем по-собачьи скрести и копать землю под бетонным фундаментом. - Как нам внутрь попасть? - спросил Стельмах с беспокойством. - Запросто, - фыркнул Жальцев уходя в сумрак. Всё случившееся его порядком подзадолбало, и щадить чувства светлого ему в нынешних обстоятельствах было недосуг. Всё же, в сумрак последовали за ним оба. Бок у волка теперь был вовсе не в крови, а почему-то в краске, зелёной, голубой и жёлтой. Он тут же кинулся на картонную стену, скребя её вылезшими из лап серьёзными когтями. Успеха не возымел. Картон пружинил, покачивался, но сдаваться не собирался. На третьей руке Стельмаха обнаружились крепкие зеленовато-чёрные ногти, ногтищи можно сказать. И тоже принялись царапать и давить. - Вот ведь, - Жальцев, понаблюдавший бессмысленную возню, отступил, пытаясь сквозь туман разглядеть крышу, - Что за напасть? Выходит, и тут - сфера. Не только внимание отторгающая, но и прочие воздействия. Должно быть, хозяин сумочки и поставил. Как же её сносить теперь? Фёдор оставил стену и стал с интересом таращиться на Стельмаховскую третью руку. Светлый попробовал сунуть лишнюю кисть в карман, но та упрямо растопыривала пальцы и прятаться отказывалась. А волк бесцеремонно подобрался ближе и стал её обнюхивать. - Федя! Я тебя прошу! - вконец смутился Стельмах, отпихивая слюнявую морду. Попробовал вернуться к делам, - Мы тут весь район не снесём, к чертям, если стену вскрыть попробуем? - Медлить-то тоже нам не следует, - добавил светлому беспокойств Жальцев, - Кто его знает, этого иного, сколько он в заключении продержится? У Стельмаха брови поползли на лоб в непритворном ужасе: - А если он в сумраке всё это время? Евгений Александрович, я думаю, стоит рискнуть. Жальцев поморщился: - А если этот художник Шрёдингера домой ушёл и его вовсе внутри нет? Оборотень издал нечто похожее на собачий тявк и побежал за угол. Там, с той стороны, на картоне были ворота, криво нарисованные, как первоклашкой на уроке ИЗО. С остервенелым рычанием, волк принялся за своё - копать под дверью. И выкопал гибкий, корявый корень. Старшие не успели его остановить, как он клацнув бритвенно острыми резцами, перекусил корень надвое. Картонки гаражей тряхануло, песок пошёл волнами, туман разошёлся, а нарисованные двери вдруг прогнулись, как под давлением изнутри. Все трое замерли в недоумении. Повисла нехорошая, неживая такая тишина. - Ох, не к добру, чую, - первым спохватился Жальцев. Он, старший здесь и по годам и по уровню, был наиболее наблюдателен и отлично видел, как взмокла от накатывающей слабости волчья шерсть. И как тёмные трещины на лице Николая, прибавившего в росте уже едва ли не метр, доползли до лба, где готов был вот-вот прорезаться третий глаз. Евгений крутанул запястьем и (была не была!) произвёл сверкнувшее в пальцах тёмным пламенем сумеречное лезвие. Его и пустил в ход, полоснув картонную дверь прямо в том месте, где она только что деформировалась как резиновая. Из разреза, прямо ему на грудь вывалился голый парень лет двадцати пяти, курчавый, худой и длинный. К тому же - весь сизый от холода и удушья. Стельмах помог подхватить его всеми тремя руками, прижав к себе. - Выходить пора! Давайте! - крикнул Жальцев. И подумал сперва, что это Фёдор так глухо, утробно рычит, всё прибавляя в громкости. Но это сотрясалась и бурлила сама плоть сумеречной почвы. Картонный гараж накренился, грозя повалить за собою, как домино, и все остальные в ряду. Досматривать сумеречную бурю они не стали, поспешив вывалиться в реальность, под палящее полуденное солнышко. Завязший в ушах шум сменился воплями двух смартфонов одновременно. Первым ответил на свой звонок Жальцев, потому что Стельмах, под гимн милиции, первым делом взялся осматривать бессознательного пострадавшего, определяя его состояние. - Да, Михей. Что там? - По поводу возможных пропавших, - принялся отчитываться дозорный, - Есть один вариант. Сачков Пётр Сергеевич, двадцати трёх лет, тёмный, приезжий. Инициирован год назад, в Ижевске, где и проживал... - Михей, - перебил его начальник, - Пропавший найден. Озаботься скорую нам тут, к гаражам этим, будь они не ладны, подогнать. - Слушаюсь. - сказал Михей и отключился. Стельмах, тем временем, успел завернуть несчастного граффитиста в своё пальто. Песня, к счастью, закончилась. От ближайшей пятиэтажки к ним подбежали трое малознакомых Жальцеву светлых. Кажется, Скаловский, Купченко и Мальков - определил он навскидку, припомнив картотеку. Они все закрутились, пытаясь хоть чем-нибудь помочь своему замглавы. Евгений не вмешивался. Он встал, отряхнулся как следует, покачал головой на пятно краски, испортившее пальто, и уселся на облюбованную прежде скамеечку. Короткий рассказ Якова Малькова подтвердил их предположения. Да, пострадавший Сачков заявился сюда с утречка, чтобы в покое и тишине порисовать. Но некая собачница, гулявшая со своим питомцем по пустырю, сделала ему довольно грубое замечание. Услышав от Сачкова ответную "любезность", она пообещала позвонить в полицию. С тем и ушла. А обиженный художник, получается, установил в сердцах такую сферу невнимания, с которой сам не совладал - мысленно достроил события Жальцев. И коли уж наружу выбраться никак у него не получалось, решил попробовать сунуться внутрь, сквозь стену. Причём, по причудливой прихоти здешней сумеречной среды, сам прошёл, а одежда и сумка остались снаружи. - Фёдор Геннадьевич, - обратился тёмный к тяжело дышащему рядом волку, аж малиновый язык чуть не до земли, - Ваша-то одежда где? Волк неопределённо поскулил. - И в человеческую ипостась по-прежнему никак? Морда зверя очень по-человечески отрицательно качнулась из стороны в сторону. Скорая приехала и уехала, увозя пострадавшего под присмотром светлых. Жальцев посмотрел ей вслед, а потом вернулся взглядом к гаражным воротам, с раскуроченной створкой, словно её вскрывали консервным ножом гигантских размеров, по кирпичным стенам вились глубокие трещины. Опустил глаза на свою правую руку с обожженными до живого мяса пальцами - так садануло по ним откатом через сумеречное лезвие. Залечить никак не выходило, целебная магия как испарялась, возвращаясь туда, откуда и была взята - в сумрак. Колечко, вот, и то не выдержало, потемнело. К Родиону теперь идти, мало ему хлопот. Николай Стельмах опустился рядом на скамеечку. Евгений поспешил убрать пострадавшую кисть в закрашенный карман, с глаз долой. - Давайте попробуем, - сказал светлый, глядя не на Жальцева, а на несчастного оборотня, положившего грустную морду на передние лапы у его ног, - И лучше прямо сейчас. Москва На плите засвистел чайник, как-то излишне резко. Филипп вздрогнул и поспешил переставить его на пустую конфорку. Это всё бабушка Света - не любит электрические чайники. Или они не любят эту квартиру с зашкаливающей от хозяев магией. Ломаются, не продержавшись месяца. Филипп как раз делал себе чай, когда во входной двери повернулся ключ - дед Антон вернулся. Он нахмурился, почувствовав, что Антон явился не просто так, а со спешными вестями. И даже догадался, с какими. Обернулся, ощущая растерянность и полное отсутствие готовности к ним. Хоть и ждал всю неделю. Пальцы вцепились в кружку и тут же отдёрнулись. Филипп посмотрел на правую ладонь с отстранённым удивлением. Слишком болезненным вышел ожог от согретой кипятком керамики. И боль в пальцах всё не проходила. - О, чай! - обрадовался Антон, порывисто влетая в кухню, - И мне налей. Сегодня прохладно. Филипп молча взял любимую дедову кружку в оранжевый горох. Он не хотел торопить неизбежное, тревожное нечто, сжавшее душу. Если Гесер решит... - А у меня новости, - сообщил Антон, садясь за стол, - Гесер вернулся. - Я рад, - соврал Филипп. Поставил кружки, свою и дедову, сел напротив. Антон закинул в свой чай две ложки сахара, размешал, и лишь сделав большой глоток и блаженно пожмурившись, продолжил: - Завтра тебя ждёт. В девять. - Утра? - спросил Филипп, поражаясь собственной глупости. - Ну, не вечера же, - усмехнулся Антон, - У него рабочий день до семи. Как правило. - Хорошо, - Филипп помедлил и поднялся, позабыв о своём чае, - Я к себе пойду. - Филь, ты чего? - догнал его голос деда в самых дверях. - Посмотрю ещё раз... документы, - ответил он. - Ладно, - немного удивлённо прозвучало за спиной. В своей спальне Филипп ещё раз осмотрел обожжённые пальцы и поморщился. Глупо как. Тратить магию на такой пустяк? И качнул головой. Ерунда. Само заживёт.