Тот, кто гасит свет

Who Gets your love When I'm gone ©Vanilla - Who Gets Your Love

Позже, когда мы выходим от Хопперов, останавливаемся у машины, дождь обнимает меня за плечи, и я, хоть и не впервые за эти годы, но с особенной остротой сожалею о том, что бросил курить. Терпкий запах мокрого асфальта мешается с горьковатыми нотами цветущего миндаля, растревоженного тяжелыми каплями, с горьким ароматом молодой зелени и влажной земли. Рука на рефлексе опускается в пустой карман джинсов, нащупывая отсутствующую зажигалку. Ничего там нет. Это обман. Опрокидываясь лицом в небо, я стою среди воды, среди тусклого вечернего солнца, рассеянного между тяжелых туч. Его редкие лучи похожи на тяжелые зерна янтаря, рассыпавшегося между белых заборов, мокрых газонов и блестящих асфальтированными телами дорожек. Тай встает рядом, и я думаю, что он тоже сожалеет о том, что не может отпустить себя и позволить химическому коктейлю, плывущему по венам, унять чужую боль, оттеснить память. Касаюсь его руки, слегка сжимая пальцы в жесте дружеской поддержки. Он наклоняется ко мне ближе, стряхивает дождевые капли с моих отросших волос и говорит то, что я и без него отлично знаю:       — Поехали, птенчик. Этот день ещё не закончился. Мы садимся в машину и едем в Ашхаус. А я думаю: «Как она может жить, сделав всё это своей повседневностью? Каждый день глядя в глаза людям, теряющим кого-то близкого? Как она может оставлять это вне своей души? Чем отгораживается?» И ещё думаю, что уместно провести границу по значку: боль остается снаружи, до значка спецагента, а изнутри только сопротивление, злость и выжженная земля. "Когда ты каждый день проходишь долину ужаса, кем ты выйдешь из неё?" Ашхаус наполнен светом. Через высокие стекла окон я вижу радугу искр, запутавшихся в стеклянных подвесках длинных люстр. Это тоже дождь — прирученный, домашний, застрявший навсегда в уюте комнат. Ксавьер не выходит нас встречать, потому что Стефани, конечно же, уже здесь. Разговаривает с Тэм. Разговаривает с Калебом и Лиамом. Что у них можно узнать? Что она хочет услышать от этой троицы? Знают ли они секреты своей мертвой подруги? Я уверен, что что-то знают. Значит, и Стефани уверена в этом. И ещё я уверен, что они не скажут ей об этом: потому что секреты мертвых важнее, чем тщетность попыток живых нарисовать картину смерти. Хотя, может быть, у Стефани получится не запутаться в их молчании, и она наугад нащупает нужные слова и вопросы. Они, все трое: Калеб, Тэмми, Лиам сидят рядом, втиснувшись в одно широкое кресло. Глаза Калеба горят восхищением, нацеленные на спецагента, небрежно примостившуюся на краю кофейного столика. Она успела переодеться, и теперь в ней нет ничего от Барби, кроме, может быть, волос: темная футболка с принтом незнакомой группы, темные джинсы, светлые волосы зачесаны в низкий хвост на затылке. Пиджак брошен на стол рядом. Тэмми тоже смотрит на неё, и в темных глазах я ничего не могу прочесть. Они такие же, как у её брата. Такие же, как у её сестры. Сегодня Тэм больше похожа на Алексис, чем когда-либо. Расчесанные слегка вьющиеся волосы струятся по спине, сдерживаемые широкой белой лентой ободка. Свитер, юбка, гольфы. Она кажется девочкой, которая отстала от белого кролика или, может быть, просто решила, что прыгать за ним в незнакомую нору — слишком рискованный ход. Но когда, увидев нас с Таем, она вдруг улыбается, я понимаю, что это только страх. Игра в прятки. Лиам тоже напуган. Он сжимает в ладони её руку, как будто держится за спасательный круг. Светлые растерянные глаза скользят по комнате, избегая Стефани. Он тоже прячется. Что ж, значит, у Стефани нет волшебного слова для перепуганных детей. Мы обмениваемся приветствиями, и я улыбаюсь Тэм. Тай роняет себя в дальний угол пустого дивана, а я иду через гостиную, чтобы обнять Ксавьера.       — Давно они так? — шепотом спрашиваю я.       — Не очень, — он отвечает тоже вполголоса, запуская посудомойку. — Минут двадцать.       — Чего она хочет от Тэм?       — Того же, чего хочет полгорода, Джейден. Хочет узнать, почему Мелоди пропускала занятия. С кем она уходила и куда.       — Думаешь, Тэм знает? — я почти не сомневаюсь, что знает, но хочу услышать от него.       — Знает, но не скажет. Может быть, потом, но не сейчас. Беседа в гостиной делает виток, возвращаясь на исходную, и в голосе Стефани опасно искрит раздражение, а в голосе Тэм проступает холод. Я вздыхаю: она не скажет. Ксавьер обходит меня, размыкая кольцо бестолковой беседы:       — Думаю, на сегодня достаточно, специальный агент, как вы считаете? Может быть, поговорим ещё раз позднее? Если Тэмми что-нибудь вспомнит. Мы все знаем, что она ничего и не забывала. Но другого варианта не существует, и Стефани кивает, выпрямляясь.       — Очень надеюсь, что кто-нибудь уже что-нибудь вспомнит. Я сажусь на подлокотник дивана, на котором сидит Тай. Ксавьер занимает кресло, опустевшее, как только дети поднимаются наверх. Проводив их взглядом, удивлённо спрашиваю:       — Калеб и Лиам останутся у нас?       — Сегодня нет, Джей. Позвоню их родителям позже, чтобы они заехали. «Позже» — это когда Стефани уедет. «Чтобы заехали» — это потому, что ещё очень долго никто из родителей не решится отпускать своих отпрысков без присмотра. Что ж, справедливо. Телефон в кармане пиджака спецагента жужжит вызовом, и она хмурится, глядя на экран. Ксавьер кивает ей на дверь в сад, давая возможность поговорить без свидетелей, но я знаю, что каждый хотел бы слышать разговор. Что-то вроде того: «это была огромная ошибка, мы нашли Мелоди, и у неё всё хорошо» или «сегодня случилось чудо, и убийца явился с признанием сам, вы все в безопасности». Мне бы хотелось почувствовать себя в безопасности. Я не знаю, что делать в такие дни, как этот. Я весь словно вывернут наизнанку, измучен словами, догадками, молчанием. Измучен агентом Стефани, встречей с Тибо, кризисом Кирана. Мне хочется закончить этот день и вычеркнуть его из памяти раз и навсегда. Отмотать пленку обратно на тот момент, где скучно, спокойно и солнечно. На тот момент, когда я щурюсь от брызг света, отраженных водой в бассейне. Агент возвращается в комнату, и я вижу, как искрятся её глаза, как боль и ярость кривит губы. Она замирает напротив Ксавьера, нависая над ним, опираясь руками в подлокотники по бокам, словно ждет, что он сейчас кинется бежать. Стефани готова вцепиться, как разъяренная кошка, замершая за секунду до броска. Но пока ещё он спокоен, смотрит на неё с любопытством и осторожностью, как будто ему показывают бешеное животное за толстым стеклом.       — Что происходит, Блэкхёрст? Какого чёрта? Где Викрам? И только теперь его взгляд останавливается на мне. И спустя секунду, пользуясь паузой, я спрашиваю:       — Кто такой Викрам? — а Ксавьер, все так же глядя на меня, отвечает ей:       — Это же твой напарник, Конрад. Я ничего не знаю об этом.       — Кто такой Викрам? — повторяю я и краем глаза вижу, что Тайлин закрывает лицо руками. — Почему ты должен знать, где он?       — Потому, что я — здесь, — Стефани выпрямляется, убирает руки с подлокотников, кусает губы, но продолжает сверлить Ксавьера ненавидящим взглядом. — Думаешь, я поверю в то, что ты нашел меня раньше, чем его?       — У него ведь нет родственников в Мэпл Сити, так? — холодно отвечает Ксавьер, но продолжает смотреть на меня. Я не хочу ничего слышать. Я не хочу снова задавать бесполезный вопрос, на который никто не отвечает. Не хочу. Но глубокие трещины змеятся по картинке моей реальности, и её кусочки падают в темноту. Мне хочется заорать на них обоих. Вот только Стефани прекрасно справляется за нас за всех.       — И какого черта? Какого черта, я тебя спрашиваю… — её монолог снова разрывает вибрация телефона и она отвечает резким «Да». Тай касается моего плеча и кивает наверх.       — Дай им пару минут, птенчик, — шепчет он мне, но я и не думаю уходить. Это же моя жизнь, мой дом и этот человек тоже мой. Или нет? Поэтому я спрашиваю Тайлина:       — Кто такой Викрам, Тай?       — Напарник Стефани. — потом Тай вздыхает и сдается: — Они какое-то время встречались. И вот теперь меня уже ничего не держит в гостиной. Я встаю и иду к лестнице наверх. Иду в кабинет Ксавьера и не смотрю на него. Хватит одной истерички в гостиной, а я сейчас за себя не очень-то поручусь. Он не поднимается сразу за мной, и проходит минут пять, наверное, пока я измеряю комнату шагами из конца в конец. Вчера вечером (вчера? только вчера? какой длинный, длинный, просто бесконечный, день!) он привез её сюда. Привез в наш дом. Сказал: «Это Стефани Конрад. Я доверяю ей, Джейден, и она останется с вами сегодня». И всё, больше ничего не сказал. Не сказал: «Она напарница моего бывшего любовника». Или вот этого не сказал: «Джейден, я доверяю ей потому, что спал с её напарником». Или… Да к чёрту всё! Ничего он не сказал. Я ей дурацкие сэндвичи готовил без ничего! Кофе делал с утра! Мог бы и сказать, между прочим. Мог бы. Но он не сказал. Усталость и глухое раздражение выплескиваются на поверхность, поднимают со дна души мутный осадок горечи, ревности и злости. Слишком много всего. Слишком долгий день. Слишком обидно и больно. Не лучшее время и состояние для разговора. Для такого разговора, которого и не случилось бы, если бы… Если бы не что?       — Джейден, — Ксавьер оставляет открытой дверь в кабинет, проходит к своему столу. Я замираю, как загнанный зверь.       — Это правда? Ты… ты встречался с этим… с агентом Викрамом?       — Викрам — его имя, Джейден, — я понимаю, что толком и не начавшись, разговор уходит в штопор, я слышу это по его голосу. — Если ты говоришь «агент», то лучше использовать фамилию. Специальный агент Бэрр.       — К чертям, Ксавьер! Прекращай! Ты спал со специальным агентом Бэрр? Бэрром? К чертям…       — Успокойся, Джейден. Это было давно. О! А я-то надеялся, что он будет отрицать. Скажет, что это неправда, что Тай лжёт. Что это был не он. Не знаю… Я бы поверил! Ему бы я поверил! Я опускаюсь в кресло и прячу лицо в ладони. Я не плачу — слезам дам волю позже. Не хочу, чтобы он сейчас меня успокаивал. Не хочу… Он молчит. Я тоже ничего не говорю, хотя и знаю, что мне не переиграть его. С кем угодно можно играть в эту игру, но не с Ксавьером.       — Не могу поверить, Ксавьер, — глухо произношу я, — не могу поверить.       — Джейден, да в чём дело? Викрам — один из многих. Ты — единственный. Это ведь никогда не было секретом. Почему теперь?       — Как давно? Как долго?       — В этом дело?       — Просто ответь!       — Прекрати на меня орать, Джейден. Он подходит ко мне, и всё у меня внутри замирает. Я чувствую себя так, словно с меня содрали кожу. Словно его слова обливают меня кислотой, сжигая. Прожигая дыры в броне моей уверенности.       — Джейден, тебя колотит, — его голос мягкий, заботливый. Родной. — Успокойся, пожалуйста. Ты устал, эти дни были слишком… нервными. Тяжёлое время. Тебе нужно отдохнуть. Позволь мне помочь тебе. Ксавьер протягивает руку, чтобы коснуться меня, и я чувствую это движение, как удар током. Его ладонь замирает в дюйме от моих плеч и медленно соскальзывает обратно. Опускается. Он отходит. Опирается о край стола.       — Джейден, ты ревнуешь? Сейчас? Теперь? Спустя столько времени? Я дал тебе повод?       — Сколько времени? Сколько времени?       — Года три назад. Когда мы были в Европе — между тем, как ты сбежал, и тем, как я понял, что не сумею отказаться от тебя.       — Ты хочешь сказать, между тем, как твоя психованная сестрица хотела пристрелить меня, и тем…       — Не смей так говорить об Алексис!       — Или — что? Вскидывая голову, я смотрю в его лицо. Мне больно и страшно. Больно за него и за себя. И страшно тоже за обоих. И вдвойне страшнее от того, что я не могу остановиться. Маска равнодушия срастается и каменеет на моих глазах: напрягаются скулы, темнееют глаза, проявляются желваки. И я чувствую, как хрустит лёд под моими ногами. Как мы оба скатываемся в бездну. Ксавьер разворачивается и сбрасывает со стола всё, что там стояло. Монитор, документы, клавиатура, мышь, второй монитор — всё, буквально всё, летит на пол. Грохот такой, словно я снова оказываюсь в гостевом флигеле замка Блэкхёрст и снова слышу выстрел из глока. Только теперь пистолет в моих руках. «Интересно, — вдруг приходит непрошенная мысль, — а у меня хватило бы духу, как у Алексис, чтобы выстрелить в себя?» Я гоню её от себя. И снова смотрю в напряженную спину Ксавьера. В сведенные болью плечи.       — Что бы ты сейчас ни собирался сказать, лучше не надо, Джей, — его голос вибрирует и рождает во мне первобытную ярость и желание. Желание быть с ним. Но ещё и ярость. — Не нужно ничего говорить. Тебе будет стыдно потом за каждое слово.       — Ну уж нет! Не затыкай меня. Не смей! Это тебе будет стыдно!       — Так в этом дело, Джей? — он почти смеется, я слышу эти щекочущие воздушные пузырьки смеха в тягучем потоке слов. Как шампанское. — В том, что тебе нужен кто-то ещё? Для… сравнения, так? Он смеется, и я ненавижу его. Потому что он неправ. Я не хочу никого другого. И не хочу ни с кем никого сравнивать. Спазм сдавливает горло. Хочу возразить, хочу сказать насколько это глупо — и не могу. Я сам виноват.       — Если тебе это действительно нужно, я не возражаю. Вперед, Джей. Не понимаю только: чего ты хочешь этим добиться? Если ты вдруг решил вести счет, то одного случайного любовника будет маловато. Если ты хочешь наказать меня изменой, то хоть объясни, ради чего. Ради чего, Джей? Кому ты хочешь причинить боль? Он молчит. Смотрит в окно. Не оборачивается ко мне, и мне уже все равно: увидит ли Ксавьер, как я плачу, или нет. Забираюсь в кресло с ногами и утыкаюсь лицом в колени, хочу просто перестать быть здесь и сейчас. Чертова Стефани. Чертов Тибо. Чертов Викрам. Чертов Ксавьер. Злость разгорается во мне с новой силой. И потом я слышу свой собственный сдавленный шепот.       — И ты, правда, вот так вот готов отпустить меня? Типа, побегай, зайчик. Найди себе мужика на ночь, а потом возвращайся? Как это тебе? Нормально?       — Это моё прошлое. Я не смогу его ни изменить, ни исправить. В этом нет никакого смысла. Зачем ты меня обвиняешь в этом? Или ты не знал? Не подозревал?       — К черту иди, Ксавьер. И предложения свои дурацкие себе оставь. Мне нужно уйти. Сейчас уйти. Побыть одному. И я встаю. Выхожу из кабинета. И никто меня не останавливает. Он меня не останавливает.