Тот, кто гасит свет

Тихий голос красоты слышат только самые чуткие души. © Ф. Ницше

Возвращаясь к дому Джимбо, мы с Ксавьером, думаю, молчим об одном и том же: странно спустя шесть лет устраивать первое свидание; странно, спустя три года жизни под одной крышей, высаживать меня у чужого дома. Вся жизнь странная и непредсказуемая. На коленях у меня покоится горка живых камней, по какому-то нелепому стечению обстоятельств нареченная цветами. Я думаю о том, что, в конце концов, каждому из нас нужно немного пространства. Или не каждому? Ксавьер не останавливается у поворота. Он решил отвезти меня прямо к дому, и тяжелый внедорожник покладисто шуршит по камешкам гравийки. Я думаю о том, что большую часть сознательной жизни прожил один, и может быть поэтому, оказавшись рядом с ним, так легко позволил себе раствориться в чужой душе. В зимних озерах его глаз. Так, словно ждал этого всю свою жизнь. Ждал его. Машина, вздрогнув, замирает в десяти футах от крыльца. И я веду пальцами по мясистым листьям литопсов. Я знаю правильный вопрос. Угадает он правильный ответ, когда я задам его?       — Я люблю тебя, — говорю, не поднимая глаза от живых камней. — А ты меня? Литопсы мне не ответят. Их нужно изредка поливать и поставить на солнечную сторону. Говорят, этого достаточно.       — Я люблю тебя, Джей, — кожей шеи, щекой я чувствую его взгляд. Слышу перекаты голоса под ровной волной тона. От этих глухих вибраций волоски на затылке становятся дыбом. Он знает правильный ответ. И тогда я спрашиваю еще раз.       — Почему? Расскажи? — мне нужно услышать, что он видит меня. Важно знать, что я не просто удобная тень. Что он свидетельствует мою жизнь, как я свидетельствую его. Секунды тянутся вечность. Краем глаза я слежу за тем, как его пальцы соскальзывают с руля и замирают. Провожаю их взглядом, забывая, что не хотел смотреть. Закинув руки за голову, Ксавьер смотрит перед собой, а потом улыбается. Еще потом — вечность заканчивается:       — Когда ты только начал жить в Ашхаусе, еще до того, как я стал брать тебя на пробежку, ты готовил завтрак, — он улыбается, и время скользит вспять, отматывая год за годом. — И вот как-то раз ты готовил омлет, а я спускался в кухню и услышал, как ты что-то говоришь. В кухне никого не было, а меня ты не заметил.       — Я что, говорил с собой?       — Мне сначала тоже так показалось. А потом я понял, что ты извиняешься перед будущими цыплятами.       — Ааа, — волна смущения, поднимаясь от шеи, прижигает кожу на лице. — Черт. Нелепо-то как…       — Джей, почему нелепо? Это было… это было очень мило, — он даже не смеется, но я все равно прячу глаза. — Как было не влюбиться?       — Да уж, как не влюбиться в человека, — бормочу я глухо, — который просит прощения у яиц, когда у нас даже петуха не было. Только куры.       — Джей! — вот теперь он смеется, тепло и мягко, смывая всю неловкость момента. — Как было не влюбиться в человека, если каждое утро подсматриваешь, как он готовит завтрак? Я отцепляюсь от цветочного ящика и одной рукой ерошу его волосы. Хочу сказать ему, какой он придурок все-таки. Но это не новость. Он ловит мое запястье и прижимается губами к ладони. Отпускать руку он не торопится, и я отнимаю ее сам, ставлю ящик с живыми камнями в ноги и дотягиваюсь, чтобы поцеловать его.       — Дурак ты какой-то все-таки. Чего сразу было не сказать? Все жилы вытянул, вот и страдай теперь.       — Джей, — он дожидается, когда я вернусь на свое место, и знакомым жестом касается переносицы. — Ты же совсем другой. Просто попробуй встать на мое место. Я никогда не жил один. У меня всегда были обязательства перед людьми, которые мне дороги. Алексис, Тай, Тэмми. Я никогда не мог распоряжаться собой. И не имел права рисковать. Все это было таким хрупким. Я же не думал, что у тебя все это по-настоящему.       — Надеялся, что я переболею, ага. Помню, — вздохнув, забираю свой ящик с букетом. — Чтоб ты знал, это называется обесцениванием. Ну типа, как когда ты говоришь человеку, который признается тебе в любви, что это все понарошку. Просто, чтоб ты знал. Так что даже не надейся, что я передумаю, понял? Ксавьер смеется и выходит из машины. Я тоже выхожу и удивленно смотрю, как он достает из багажника сумку с вещами. Молча вскидываю бровь, когда он забирает у меня "цветочки", закидывая ремень сумки на мое плечо. А потом снова сует в руки ящик.       — Это ты мне вещи что ли собрал? — ко мне возвращается дар речи.       — Это чтобы твой Киран не подумал, что ты бесприданник какой-то. Я же не такое чудовище, чтобы ты от меня в одних тапках сбегал. Не знаю даже, ржать мне или вломить по его невозмутимому лицу цветочным горшком. Но открывшаяся дверь коттеджа прерывает мои метания. Киран выходит из дома и удивленно замирает на пороге. Бедный, бедный Киран. Вот уж кому не повезло: хотел тишины, уединения и дождя. Всего-то. Вчера, когда я объявился на пороге, вытянув перед собой планшет с договором, он долго не мог понять, что мне нужно. Ну, я и не сказать, чтобы сильно объяснял, конечно. Я бы не стал доставлять хлопот своему арендатору, если бы у Тини была свободная комната. Только вот же — там теперь прописалась эта неприятная женщина-коп. Так что выбора у меня не было. Сунув Кирану под нос договор, я только и сказал, что займу на несколько дней гостевую спальню. И что Киран, если его что-то не устраивает, может съехать ко всем чертям, и я готов вернуть деньги и оплатить неустойку. А потом я просто пошел наверх, бросив планшет на столе. Ни сил, ни желания на светскую болтовню не осталось. Ничего мы с ним не обсудили. Утром я ушел бегать, ну и дальше — все вот это вот. Свидание на Столовой горе. А теперь, значит, Киран стоит на террасе коттеджа, аренду которого он всего-то вчера продлил еще на месяц, напротив стою я, и у меня на плече сумка с вещами, в руках ящик с этими самыми литопсами Шинеса, а за спиной еще Ксавьер. Вряд ли Киран теперь оставит какой-нибудь хороший отзыв на Трипадвизоре или порекомендует кому-нибудь из друзей мой прекрасный коттедж. Что ж. Ксавьер плавно подходит ближе, останавливаясь в двух или трех шагах от Кирана. Стоит теперь спиной ко мне, но я знаю, что никакого тепла у него во взгляде не осталось. Это тепло только для меня или Тэмми. Киран ростом с меня, а Ксавьер — выше; но из-за того что Киран стоит на террасе, они сейчас как будто одного роста.       — О, привет! — я обхожу Ксавьера и пользуюсь моментом, чтобы представить их друг другу. — Ксавьер, Киран. Всем приятно, все рады. Или нет? Теперь я стою сбоку и вижу обоих в профиль. И оба напоминают мне волков. Осторожных, настороженных. Напряженных до звона в позвоночнике. Словно, они случайно встретились на нейтральной территории и не могут решить: нападать или разойтись миром. Канадский черный волк — это Ксавьер. Киран — степной, серовато-бурый. Ксавьер улыбается, кивает и протягивает Кирану руку. Они обмениваются рукопожатием. Волки опускают вздыбленную на загривках шерсть и, напряженно посматривая друг на друга, расходятся.       — Мне, это, цветочки нужно в воду поставить, — я встаю между ними, размыкая визуальный контакт. Коротко целую Ксавьера: — До встречи вечером, заеду на ужин. — До вечера. Позвони, — он кивает мне, потом Кирану. Садится в машину. Через секунду внедорожник выезжает на гравийку — деликатно, а не как обычно — срываясь с места. И меня это немного тревожит. Стоя на террасе рядом, мы с Кираном провожаем машину взглядом. Я вручаю цветочный ящик своему соседу и строго сообщаю:       — Это литопсы. Им нужно много света. Поставь пока на кухне на подоконник, а я в душ. Потом приготовлю завтрак. Ты уже поел?       — Кофе поставил. Будешь кофе? — Киран растерянно смотрит на мои живые камни.       — Дилетант. Кофе — это не завтрак. И ухожу в дом. Когда после душа я спускаюсь в кухню, живые камни уже принимают скудные солнечные ванны на подоконнике; пахнет свежим кофе и одиночеством. Одиночеством пахнет преимущественно из холодильника, в котором ни черта нет: дюжина покупных яиц и четыре банки энергетика. Я делаю вывод, что писатели народ неразумный и живут не долго. Что ж, яйца прибыли из магазина, и с их производителями я не был знаком — так что извиняться и в мыслях нет.       — Что ты ешь вообще? — поймав удивленный взгляд, я вздыхаю и уточняю вопрос: — Ты вообще ешь что-то?       — А. Да. Макароны есть, рис.       — Полгода на рисе?       — Ну, я не очень люблю готовить. В морозилке еще пицца, полуфабрикаты, — Киран смущенно оправдывается, как студент-первокурсник перед внезапно нагрянувшей матушкой. — Джефф иногда подвозит меня до магазина. Мысленно я делаю пометку на будущее — попросить Джеффа почаще ездить в магазин с гостями из коттеджа. Оптимистично надеюсь, что Киран не будет последним.       — А это, значит, твой парень был? — в его голос возращается настороженность нервного зверя. — Ну, тот с которым вы поссорились?       — Мы уже помирились, — я спешу схлопнуть проблеск облегчения в теплых карих глазах своего собеседника: — Но я здесь еще пару дней поживу. Не помешаю?       — Вообще-то помешаешь. Я много работаю.       — Я заметил, — примирительно говорю я, двигая к нему тарелку с яичницей. — Зато я могу готовить и ездить за продуктами. Ты вообще не водишь?       — Вообще — вожу, — Киран позволяет мне увести разговор на другую тему. — Просто сейчас без машины, она осталась дома.       — Далеко живешь?       — В Трентоне. У меня там дом. Вообще-то, я знаю про Трентон. Я же упоминал, что Ксавьер был против того, чтобы сдавать коттедж непонятно кому? Так что я знал и про Трентон, и про то, что Киран живет один, и про то, что его родители в Ирландии. Даже знал, что он с четырнадцати лет учился в школе-пансионе Пасадены. Но нам же нужно было о чем-то говорить, так?       — Слушай, а если бы ты проснулся в горящем доме, что бы ты сделал? Тай за десять лет психотерапии собрал кучу таких вот вопросов, которые можно выпустить отдельной брошюрой «Узнай собеседника по одному ответу». Этот — один из моих любимых. Есть еще другой: «Что бы ты делал, если бы знал, что этот день последний?». Я как-то задал его Ксавьеру, и тот ответил, что провел бы его со мной. Понятно, почему мне так нравится этот вопрос? Но Киран хмурится в ответ и молчит. Он уже закончил есть. Поэтому просто встает, ставит тарелку в раковину.       — Спасибо, — говорит Киран вместо ответа. — Я пойду в кабинет. Постарайся не шуметь. Когда дверь на втором этаже закрывается, я как можно громче мою посуду и уезжаю. Вообще-то, я тоже много работаю! Вот, собственно, и все. После шести часов в кемпинг приезжает Стефани и детектив Самюэл. Они хотят поговорить с Джеффом, но у меня для них не очень приятные новости: мой помощник на днях отпрашивался — хотел съездить на рыбалку. Майза даже рассказывает им, где обычно рыбачит Джефф. И тогда мы все втроем — я, Стефани и Самюэл — отправляемся в домик, где живет Джефф. Стефани спрашивает, можем ли мы осмотреть его. Говорит, так нужно для расследования. Она совсем немного давит на меня из-за того, что я не хочу открывать дом. Понимаю, что это служебное жилье и что хозяин я. Но ведь там живет Джефф. Будь я на его месте, мне бы не понравилось, если бы в моих вещах рылись копы, пока я на рыбалке. Но в доме Джеффа нет никаких вещей. Это всего лишь крошечный дом в кемпинге: одна спальня, отгороженная стеной от кухни и гостиной, одна ванная и все. Там не особенно много вещей поместится, я знаю. Я знаю, что Джефф приехал восемь месяцев назад с одной сумкой и рюкзаком. Он живет налегке, ничего лишнего. Даже снасти для рыбалки он покупал уже здесь. Но ничего нет. Просто ничего. Пустая комната. Пустая постель. Пустой шкаф. Пока Стефани, натягивая латексные перчатки, осторожно открывает кухонные шкафчики, выдвигает полки, выставляет пустое мусорное ведро, мы с детективом мнемся на пороге. Я не знаю что сказать, а детектив уже набирает номер на телефоне и вызывает криминалистов. Я думаю о том, как сказать Майзе. Думаю о том, что Джефф не мог этого всего сделать. Думаю, что Кирану придется взять машину напрокат, пока не найдется Джефф. А потом думаю, что Джефф может не найтись. Мир вертится, как сумасшедшая юла. Крутится волчком, меняя цветные сектора. И я никак не могу остановить эту пляску. Никак не могу понять — в какой момент он сломался? Что могло пойти не так? Когда ты лицом к лицу встречаешься с человеком, который хладнокровно совершает убийство — как ты понимаешь, что это он? Есть какие-то маркеры? Какие-то сигналы или признаки? Ты смотришь ему в глаза и видишь тени тех, кого он отправил на тот свет? Видишь темную воронку над его головой? Почему — нет?       — Привет, я — Джейден. И я стараюсь быть счастливым здесь.       — Привет, я — убийца. И я собираюсь сделать пару человек чуть менее живыми. Ну, что-то в таком духе. Это было бы честно. Я машинально достаю телефон и удерживаю единицу. Не задумываюсь об этом. Даже почти не осознаю, пока трубка в моей руке не отзывается мягким голосом:       — Да, Джейден. Я — словно лодка, потрепанная всеми штормами неспокойного моря — разбитая и истерзанная бурями. Я — лодка, которую, играя, тащит волна, а потом бросает на берег. И сейчас, позволяя этому голосу растекаться под моей кожей, я чувствую, как он толкает меня к причалу. Гавань. Дом.       — Забери меня. И он кладет трубку.