***
— Понимание нами любых принципов, на которых растёт фундамент математики и всего человечества, относителен. Если бы ты не верил ни в значение единицы, ни в принцип математического сложения, ты бы никогда не смог прийти к решению. Ногицунэ лениво растёкся на кровати, наблюдая за Стайлзом и Скоттом с жадным интересом. Стайлз игнорировал его взгляд, хотя на этот раз Ногицунэ не потрудился скрыться от него. — Это просто два плюс два, чувак. Что тут может быть по-другому? — Твой преподаватель философии думает иначе. Сосредоточься, Скотти. — Стайлз ходил по комнате, выглядя почти маниакально. Его волосы были в беспорядке, он то и дело наступал на всё ещё не убранные фишки Го, а обрывки бумаги, некогда бывшие оригами, усеивали его стол и заполняли мусорное ведро. — Я не верю в релятивизм — по крайней мере, здесь он неприменим. Нужно мыслить глубже и шире. Даже выше. Идея математики — неосязаема и, следовательно, субъективна. Анализ в отношении нематериальных предметов, если посмотреть на это трезво, кажется нелепым. — Но мы постоянно анализируем что-то нематериальное. Чувства нематериальны, а я анализирую их каждый день. Стайлз остановился, сосредоточенно нахмурившись. Ногицунэ зачарованно наблюдал за тем, как смертный обличает в слова его собственные мысли и идеи. — Тогда объясню иначе. Фундамент математики основывается на субъективных ценностях языка. «Deux et deux font quatre» — правда или ложь? — Стайлз указал пальцем на Скотта и состроил озабоченное выражение лица. — Ты не знаешь французского? Итак, это доказывает, что слова практически не имею ценности в этом отношении. Слова — это понятия, созданные конкретными общностями, и единственная ценность слов и чисел — это то значение, которое мы им придаём. К слову, в некоторых культурах даже не существует такого числа, как ноль. Это доказывает мою точку зрения. И в таком случае числу три в равной степени могут быть присвоены те же значения, что присвоены числу два. Один плюс один ровняется трём. Два плюс два не равняется четырём. — Nomina sunt odiosa, — засмеялся Ногицунэ, привлекая, наконец, внимание Стайлза. Он бросил мимолётный взгляд в сторону кровати, но этого было достаточно. Стайлз знал о его присутствии, а его решимость избавиться от Ногицунэ дрогнула перед лицом его силы. Стайлз знал, что у него мало шансов, но всё ещё искал лазейки. Ногицунэ пообещал себе, что не станет его недооценивать. — Хорошо. Жаль, что наш учитель математики придерживается других правил. Стайлз засмеялся, не спрашивая у Скотта, почему улыбка Альфы была столь вымученной, а синяки под глазами — глубокими и тёмными. Ногицунэ умиротворённо улыбался, наблюдая за ними.***
— Иногда лучшее, что мы можем сделать — принять то, что нас пугает, Стайлз. — Марин Моррелл сложила руки на коленях, уделяя всё внимание своему пациенту. Она не видела Ногицунэ, не могла видеть, но он всё равно осторожничал, наблюдая за сеансом из-за угла. С друидами никогда нельзя быть уверенными. — Однако ты пришёл ко мне не за советом. — Я был бы признателен за рецепт на дополнительный аддералл, но готов поспорить, вы не хотите потворствовать развитию у меня наркотической зависимости. Он был измучен. Ногицунэ видел синяки под глазами, проявляющиеся, несмотря на хороший, долгий сон, и дивился упрямству смертного. Если бы Стайлз не боролся с идеей одержимости так сильно, как он это делал, подсознательно и, что самое удивительное, сознательно, его страдания закончились бы куда раньше. Ожидание было пугающим — Стайлз ждал неизбежного удара, сокрушительного и безжалостного. Но Ногицунэ не торопился, желая, чтобы смертный сделал первый шаг. Чтобы кицунэ-цуки сплелось с ненавистным когда-то кицунэ-моти. — Ты нервничаешь, — заметила Моррелл, не ведясь на отвлекающие комментарии Стайлза. — Психотерапевты всегда вызывали у меня зуд. — И всё же ты пришёл ко мне. — Так уж случилось, что древнее магическое дерево было обмануто мной в порыве самоотверженной глупости, и теперь в моей голове открыта метафорическая дверь. Вас не пугает образ распахнутой двери? Нет ощущения, что через неё может пройти кто угодно? — Это картина действительно кажется тревожной, — согласилась Моррелл. — Ты думаешь, кто-то вошёл через твою? Стайлз молчал несколько секунд, положив подбородок на переплетённые руки. Его нога ритмично постукивала по красно-синему ковру. — Если кто-то войдёт, я смогу справиться с этим, — наконец, ответил он, привлекая более пристальное внимание Ногицунэ. — И всё же дверь тебя тревожит. — Я боюсь, как бы что-то не вышло. Ногицунэ оскалился, чувствуя, как дыбом встаёт мех. Стайлз не просто сражался с ним, не желая быть одержимым, не просто противился его присутствию. Он бросал вызов. — Ты беспокоишься о чём-то конкретном, — высказала очевидное Моррелл, и Стайлз бросил на неё унылый взгляд. — Я не просто беспокоюсь, — прошептал он, запуская руку в волосы. — Я в ужасе.***
— Тени нет. Ногицунэ почувствовал прилив веселья, наблюдая за сосредоточенным лицом Стайлза. Он сидел перед зеркалом, высматривая подозрительные движения у себя за спиной, пытаясь найти того, кто так сильно вызывал у него страх. Он смотрел не туда — Ногицунэ прятался в нём самом, но своё отражение Стайлз старательно обходил стороной. — Νίψον ανομήματα μη μόναν όψιν Ногицунэ удивлённо подался ближе, услышав иностранный язык и слова, странно знакомые и не вяжущиеся с тем, что Стайлз делал всего пару минут назад. Он оглядел смертного, но не приметил никаких подсказок. Однако, с учётом того, что Стайлз сказал ранее… Неужели, он решил поиграть? — Твоё произношение отвратительно, — хищно ухмыльнулся лис, останавливаясь за спиной Стайлза и склоняясь к его уху. — В кайбун играют несколько иначе. Стайлз не вздрогнул, но по его коже поползли мурашки. Ногицунэ проследил за тем, как они возникают на его руках и шее, борясь с желанием прикоснуться. — Это наша игра, — тихо, но решительно сказал Стайлз, медленно подняв взгляд на своё отражение. — Мы сами устанавливаем правила. Ногицунэ лениво облизнулся, наблюдая за ним. Каким же необыкновенно умным и проницательным был этот смертный. Каким ценным и отличающимся от своих сородичей. — Saippuakivikauppias. Стайлз долгое мгновение молчал, напряжённый и явно удивлённый, после чего покачал головой и громко фыркнул. — Ты мог бы придумать что-то получше. Ногицунэ сощурился, оскалившись от снисходительности, прозвучавшей в голосе смертного. — Жестоко раздумье. Ночное молчанье Качает виденья былого, Мерцанье встречает улыбки сурово, Страданье Глубоко-глубоко! Страданье сурово улыбки встречает… Мерцанье былого виденья качает… Молчанье. Ночное раздумье жестоко. Стайлз кивнул, принимая ответ. Его плечи немного расслабились, и теперь он не сводил глаз со своего отражения, всматриваясь в каждую чёрточку. Ногицунэ не заметил его сосредоточенности, слишком отвлечённый брошенным ему вызовом. — Сто двадцать один. — Сто тридцать один. — Лидер бредил. — Sum summus mus. Стайлз кивнул, как кивал каждый раз, принимая ответ Ногицунэ, и встал. — Это была хорошая игра. Ногицунэ хотел его остановить. Хотел крикнуть, что они не закончили, что определить победителя ещё предстоит, но Стайлз уже ушёл, то ли признав поражение, то ли в попытке избежать провала. Ногицунэ не верил в то, что смертного не интересовала победа. Они были слишком похожи для того, чтобы Стайлза устроило что-то, помимо неоспоримого триумфа.