Пиррова победа

      — Ты не убьёшь его.       Ногицунэ на секунду замер, склонив голову и наблюдая за тем, как Дитон бьётся в его хватке, пытаясь освободиться.       — Я сделаю это. Он не входит в твой неприкосновенный список.       Стайлз не ответил. Он просто начал давить и давить, пуская по телу Ногицунэ лёгкую слабость и дрожь. Этого было недостаточно, и Стайлз тоже понял это.       — Пожалуйста, — перешёл к мольбам Стайлз, осознав тщетность угроз. — Пожалуйста, не делай этого.       Ногицунэ знал, что убийство Дитона сделает со Стайлзом. Знал, что это изменит их отношения, изменит восприятие Ногицунэ Стайлзом на каком-то уровне. Это покажет Стайлзу всю серьёзность ситуации, раскроет глаза, которые тот предпочитал держать закрытыми.       Они сжали шею друида сильнее, чувствуя, как кости прогибаются под их хваткой. Глаза Дитона были широко раскрыты и вылазили из орбит, губы посинели, а руки больше не хватались за предплечья Ногицунэ в попытке вырваться. Они собирались сжать руку ещё сильнее и сломать Дитону шею, когда что-то врезалось им в бок, отбрасывая в сторону.       Дитон рухнул на землю, и Ногицунэ зарычал, перекатываясь, мгновенно поднимаясь и глядя на того, кто ему помешал. Языки пламени, охватывающие Киру Юкимуру, отгоняли тьму ночи и слепили глаза.       Он зарычал, увидев решительное выражение её лица и обнажённую катану. Лязг метала, рычание, стоны и оглушительные выстрелы заполняли поляну, но Ногицунэ в полной мере услышал эту какофонию только сейчас. Он выпрямился, собираясь сразиться с дочерью Ношико, когда понял, что достигнутое всего несколько минут назад единение, подпитываемое магией Неметона, ускользает сквозь пальцы — Стайлз едва ощущался на краю сознания, был настолько тих, что в первое мгновение Ногицунэ подумал, что он мёртв.       Неведомое чувство охватило его, напугав настолько сильно, что Ногицунэ растерялся, едва ли обращая внимание на своё окружение. Они тут же окружили его, защищая и скрывая от чужих глаз. Ногицунэ опустил веки, пытаясь отыскать Стайлза, но тот явно не хотел, чтобы его нашли. Он разочарованно зарычал. Ему не нравилось то, как беспомощно и испуганно он себя чувствовал.       — Стайлз! — крикнул кто-то, и Ногицунэ с яростным рычанием обернулся лисой и несколькими мощными прыжками покинул поляну, ловко и быстро уходя от погони оборотней. Они остались рядом с Неметоном, защищая его и занимая большую часть стаи, отвлекая внимание от Ногицунэ и позволяя ему скрыться.       Ногицунэ бежал, чувствуя, как перекатываются под кожей мышцы, и старательно убеждал себя в том, что то, что он чувствовал сейчас, не было паникой.

***

      — Ты знал, что это будет происходить! Ты не имеешь права злиться!       Ногицунэ остановился перед Стайлзом, который сидел, скрестив ноги и не поднимая головы. Он чувствовал себя обманутым. Стайлз всегда знал, кто составляет ему компанию в его собственной голове, знал, на что способен Ногицунэ и что собирается сделать. Почему же теперь он испытывал такое отвращение?       Стайлз запустил руки себе в волосы и через несколько минут напряжённого молчания посмотрел, наконец, на Ногицунэ.       — Я злюсь на себя. Я думал, что готов, но это не так. Убийство — это всегда убийство. Независимо от того, дорог мне человек или нет.       Ногицунэ в это не верил. Стайлз умел быть безжалостным, его нужно было лишь подтолкнуть. Возможно, его могли закалить годы, сменяющиеся декорации столетий, если ничто другое.       Однако от этого знания ситуация не стала менее раздражающей.       — Ты смиришься с необходимостью этого.       Стайлз бросил на него испепеляющий взгляд и фыркнул, но скорее устало, чем зло.       — Я не хочу быть молчаливым, беспомощным свидетелем.       Ногицунэ сел рядом с ним, не желая нависать над Стайлзом во время разговора.       — Если ты этого не видишь, не значит, что этого нет.       Стайлз изучающе посмотрел на него и медленно кивнул, когда, должно быть, нашёл, что искал.       — Я знаю.       Ногицунэ представил, какими они могли бы стать, с потенциалом, который заложен в Стайлзе. Ему понравилась вырисовывающаяся картина, пусть в ней и было куда меньше насилия, чем Ногицунэ того ожидал.       — Люди часто выносят суждения, исходя из стереотипов. Они мыслят чужими идеями, видят обёртку и не желают развернуть её и посмотреть, что за ней скрывается. — Стайлз нерешительно протянул руку и положил её на колено Ногицунэ, впервые инициируя между ними физический — насколько физическим он может быть в ментальном пространстве — контакт. — Мне не нравится думать, что я похож на таких людей, но это так. Я смотрю на тебя глазами твоих жертв, глазами тех, кто боится тебя и ненавидит. Я не пытался посмотреть на тебя твоими глазами. Или даже… просто своими.       Ногицунэ почувствовал неприятное шевеление в груди, щекочущее и незнакомое.       — Ты смотрел на меня непредвзято, Стайлз. Тебе просто не понравилось то, что ты увидел.       Стайлз смотрел на него, не убирая руки с его колена. Ногицунэ смотрел в ответ. Они не разрывали зрительного контакта, и Ногицунэ казалось, что таким образом они узнают друг друга глубже, чем когда-либо прежде.       — В нашем мире есть политик и историк Макиавелли. Был. Он написал несколько хороших книг, но люди знают его по «Государю». — Стайлз водил указательным пальцем по ткани брюк Ногицунэ, даже не замечая этого, но лис следит за этим неосознанным движением, чтобы не видеть в глазах Стайлза разочарование. — Я помню его благодаря «Рассуждениям о первой декаде Тита Ливия». В первой книге Макиавелли раскрыл позицию монарха, обладающего абсолютной, неограниченной властью. Он показал, как устроены подобные государства, указал, какие пути наиболее благоприятны при управлении, дал несколько советов государям. — Стайлз презрительно фыркнул и скривил губы в нерадостной улыбке. — Люди назвали этот труд настольной книгой тиранов, потому что некоторым его советам следовали Наполеон, Сталин и даже Гитлер. «Цель оправдывает средства — то, что знает и ценит любой макиавеллист».       — Ты, конечно, с ними не согласен, — усмехнулся Ногицунэ.       Стайлз издал искренний смешок и кивнул.       — Потому что Макиавелли — это не только «Государь». В «Рассуждениях» Макиавелли больше говорил о республике, которая в его представлении была идеальным обществом. Он упоминал о наличии шести «неудобных» форм государства: монархия, которая легко превращается в диктатуру, и которая, как многие думают, превозносима им, но на деле считалась им несовершенной; аристократия, довольно быстро переходящая в олигархию; правление народа, оборачивающееся, как правило, анархией. И лучшее решение — совмещение трёх государственных форм.       — Спарта существовала семь веков, придерживаясь такого принципа управления. Монархия, аристократия и простой люд.       Стайлз улыбнулся ему, и Ногицунэ не мог понять, почему от этой мягкой, хрупкой улыбки у него перехватывает дыхание.       — Он не Дьявол во плоти, он не создавал идеи цинизма и манипуляций. — Стайлз повёл плечами и слабо улыбнулся. — Мне нравятся его мысли. Макиавелли говорил о неприкосновенности частного имущества, о рационализме; отделялся от рассуждений, основанных на Божественном послании. Мне нравятся «Рассуждения» и «История Флоренции», также, как и «Государь», потому что он непредвзято раскрывал недостатки и достоинства всех форм управления.       — Тебя злит, что его помнят только по одной книге.       — Они искажают его суждения, принижают десятки лет опыта, которым он решил поделиться. — Стайлз повернулся к нему и твёрдо взял за одно запястье, так и не убрав вторую руку с клена Ногицунэ. — Твой опыт настолько велик, что мне сложно это представить. Твои действия, твои мысли, твои потребности — они непонятны мне и вряд ли когда-нибудь станут понятны в полной мере. Я не имею права судить тебя, так и не прочитав все твои книги. И мне жаль, что раньше я думал, будто имею на это право.       Ногицунэ сглотнул, смотря на Стайлза так, как никогда ни на кого не смотрел. В этот момент он бы не удивился, если бы узнал, что Стайлз и есть тот загадочный центр Вселенной, о котором до сих пор строят теории и предположения.       — Тебе не обязательно понимать мои мотивы, чтобы ненавидеть. Ты знал, чем руководствуется Питер, посочувствовал ему, но всё равно защитил тех, кого любишь. — Ногицунэ осторожно положил свою руку поверх ладони Стайлза у себя на колене. — С каких это пор ты решил стать образцом милосердия и всепрощения?       — Всё, что случилось с Питером, было неизбежно. Он был одержим местью, и как бы я ни хотел, я не мог его остановить.       Ногицунэ презрительно усмехнулся.       — Ты думаешь, что можешь остановить меня?       — Я думаю, в тебе больше здравого смысла, чем в обезумевшем от горя смертном.       Ногицунэ склонил голову набок, рассматривая открытое выражение лица Стайлза. То, как он проникался ситуацией, пробирался под кожу… Ногицунэ знал, что Стайлз пытался сделать. От этого его слова не становились менее сладкими.       — Я не собираюсь отпускать тебя, Стайлз. — Он наклонился чуть ближе, его взгляд был жёстким — непоколебимым. — И я буду убивать. Это в моей природе.       — Но ты обагряешь мои руки кровью. Мои. — Руки Стайлза напряглись, брови сошлись к переносице.       Ногицунэ едва не скрипнул зубами в досадной человеческой привычке. Как Стайлзу удавалось вызывать у него столько глупых, расстраивающих чувств?       — Я убиваю их, Стайлз. Не ты.       — Ты пользуешься моими руками. Перед смертью они видят моё лицо.       Ногицунэ раздражённо зарычал и вырвался из слабой хватки. Он встал и сделал шаг назад. Стайлз смотрел на него снизу вверх, не пытаясь подняться.       Он хотел бы что-то сказать, заверить Стайлза, что это мало что значит, но знал: никакие слова не убедят его упрямого человека.       — Ты можешь быть там со мной. Или можешь не быть, — поставил точку в неразрешённом споре Ногицунэ, делая ещё несколько шагов назад. — Я сделал это, потому что верил в то, что ты оценишь осведомлённость. Тебе не нравится не знать.       Стайлз опустил голову и поднялся, устало потирая глаза.       — Я оценил это. — Его голос был тусклым. — Спасибо?       Ногицунэ закатил глаза. Иметь дело со Стайлзом, в руках которого больше контроля, было одновременно и легче и труднее. Смотреть на его понурённую фигуру сейчас было невыносимо.       — Сделай так, чтобы я не пожалел об этом.       Стайлз фыркнул и поднял на него весёлый взгляд.       — О, ты ещё как пожалеешь об этом.