***
Они напились так, что Лира кажется пропиталась сладковатым вкусом пойла насквозь. Сао потом ещё кажется стошнило в реку, благо что не на её туфли... Она за шкирку довела его до Дома сирот и оба несколько минут размышляли, как мальчику пройти в общую спальню и её выдать своего опьянения Инхе. Та выпорола бы его, если бы увидела сейчас. Но Сао расплылся в улыбке, размял пальцы и запястья, а затем ловко, как паук, полез на второй этаж. Пыхтя, от забрался на подоконник и скрылся в недрах пагоды, потеряв при этом свою деревянную сандалию. Та шлепнулась Лире прямо на голову и девушка негодующе запустила её обратно в окно. На постоялом дворе, где жила она сама гуляния уже совсем стихли. Лира придержала рукой медные колокольчики и поднялась по лестнице. Каждая ступенька будто ожила и принялась раскачиваться как лодка в шторм, но девушка покрепче ухватилась за канатные перила и подтянула себя на второй этаж, а потом и на третий, и на четвёртый. За прозрачными бумажными дверями мелькали тени других постояльцев. Слышно было как они тяжко вздыхают, стаскивают обувь и укладываются спать, надеясь что потолок над ними наконец перестанет кружиться. Из окна доносились хрупкие перезвоны колокольчиков. Лира рывком открыла дверцу в свою каморку и едва не прорвала бумагу, пошатнувшись и впечатавшись плечом в косяк. Ей очень хотелось выругаться, но девушка вовремя себя одернула — здесь так не положено. Если она начнёт мешать другим постояльцам, её запросто выгонят. Она стряхнула со ступней свои остроносые туфельки и как есть растянулась на постели. Сейчас жёсткая перина набитая соломой показалась мягкой и уютной, а почти плоская подушка - верхом блаженства. В темноте девушка нашарила рукой несколько толстых свечей, хранившиеся под подоконником. Пересчитала, проверила все ли на месте.. Именно в них она спрятала несколько стигайских камней, залив аметисты, рубины и янтари дешёвым свиным жиром вперемешку с воском. Если её и придут грабить, пусть хоть руки испачкают, пока в этом сале ковыряются.. Порой ей даже хотелось, чтобы эти камни украли. Может быть тогда это окончательно бы лишило её надежды отбыть в Кварт Она зажмурилась и мысленно пересчитала годы проведённые в Инь. Судя по загнутым пальцам выходило, что все девять.. Ещё год и ей придётся сменить имя и отправиться на другой конец города, пока здешние не начали замечать, что сиротка-ведунья то не стареет. Даже Инха стала присматриваться к ней, выискивать хотя бы мелкие морщинки на веках или в уголках рта... Лира и сама выискивала Смерть, годы лишений и страхов сделали её лицо угловым, бедным, и некоторые уверяли, что глаза у неё «тань-ши» — злые, однако на свой истинный возраст она не выглядела. И по началу Лиру это не беспокоило, но потом Инха стала звать её к роженицам реже — женщины были уверены, что это из их младенцев сиротка Иса высасывает жизненные соки, а может и из них самих, кто знает. Поди разбери, чем «мор-та» питается. От этого становилось гадко. Нет, не гадко.. Больно даже.. Она так старалась понравиться им, слиться с ними, заверить их и себя саму, что родилась в этом городе. Как будто если бы они признали её частью себя, то воспоминания о рабстве, о Джоссе, о Каине и Стигае иссохли бы, как гнилой побег. А затем и другие дети из Дома сирот стали сторониться её, одна только Шиëн по прежнему запрыгивала к Лире на колени, требуя накрасить ей ногти сепией, как это делали чванливые жены библиотекарей. А Сао-Юн сгонял Шию, как бродячую кошку и сам принимался болтать с Лирой на полупонятной смеси валирийского и и-тийского. Со временем, чтобы остаться у Инхи в помошницах, Лире пришлось съехать с общинного Дома и переехать на Улицу долгого покоя, где обитали заезжие купцы и ученики каллиграфов. Благо деньги она подкопила, да и камни оставались при ней. Она успела потратить только два, сохранив большую часть самоцветов на всякий случай. По правде она и пользовалась то ими нехотя, точно выменивала проклятия на кусок хлеба.. Эти камни были напитаны людской кровью и пользовать их для себя было чем то.. Бесчестным. Как будто она силилась разжиреть на людских смертях. Но и выбросить их она не могла: во первых какой никакой, а резерв, а во-вторых, ей все казалось.. Казалось, что вместе с ними она выбросит часть себя, часть своего собственного тела.. А потому все шестьдесят три камня мёртвым грузом были припрятаны по разным тайникам. Часть в Дома сирот, часть в библиотеках и часть в её собственной комнатушке. Исчезнут - так и отлично, нет - значит однажды она найдёт в себе смелость отправиться в Кварт и скупить весь этот блядкий городишко, если только это поможет выкупить... Выкупить Ису. Лира попыталась отогнать воспоминания о подруге, даже для верности крепко сжала виски, точно хотела выжать дурные мысли, как сок из лимона. Но сердце уже предательски забилось, подступило прямо к горлу.. Ей стало страшно, как всегда, когда она вспоминала то время. Захотелось немедленно куда то бежать, что то делать. Нельзя, нельзя лежать вот так, наслаждаясь теплом и уютом в крошечном мирке, в то время как Ису возможно именно сейчас насилуют и избивают, и она ждёт.. Обязательно ждёт, что Лира приедет за ней! Девушка сжалась в комок, натягивая рваное тонкое одеяло на голову и постаралась выровнять дыхание. Это не её мысли. Это мысли Лиры эрт Оэрен, которая умерла в Стигае. Сиротка Иса свободна от всех клятв и обязательств, её жизнь теперь тут, в светлейшем Инь, и никто её не ждет. Не было никакого Джосса, не было Исы и рабства тоже её было. Того, что случилось с госпожой эрт Оэрен никогда больше не случится с ней.. Она смогла вдохнуть полной грудью, только когда проговорила эти слова несколько раз. Но даже после того, как панический страх отступил, где то в глубине души все ещё остался смутный стыд. После того, как Красный храм остался без жрецов, Лира затаилась в самом Дальнем закоулке Асшая. Она боялась, что жрецы вернуться к жизни, прямо как она сама, и отправиться по её следу. У неё хватило смелости и злости убить из один раз, но после этого весь запас сил точно иссяк. Она превратилась в напуганного кролика, что трясется всякий раз, как какой нибудь человек в маске посмотрит на неё лишнюю долю секунды. Она боялась мести Р'Глора настолько, что взяла себе новое имя — Карилон, и стала играть роль простой банной прачки. С первым же кораблем за Золотой империи прачка Карилон купила себе место на борту, надеясь, что по пути ей не встретится женщина или мужчина в красных одеждах. На земли Инь ступила уже другая девушка — сиротка Иса, что потеряла дом и семью из за поветрия. Девушка не знала местного языка, а потому хваталась за любую работу, которую могли предложить чужакам. Так она и попала в Дом сирот, где нужно было пеленать подброшенных детей и учить их самостоятельности. Платили немного, но зато предоставляли комнату и немного еды. Первые полгода она уверяла себя, что ей просто нужно затаиться, прежде чем отправиться в Кварт. Замести следы на случай погони, но когда прошел первый праздник Лунной богини, она поняла что не может сесть на корабль. Ноги будто прирастали к причалу, точно ракушки к килю, отказываясь подниматься по трапу. Вторые полгода она работала ещё и в огромных городских библиотеках, где ей позволено было мыть полы и смахивать пыль за дюжину квадратных медных монеток. Она уверяла себя, что ещё немного, совсем чуть чуть и она обязательно отправится в Кварт. Нужно просто немного... ожить. Избавиться от привычки постоянно оглядываться через плечо, в поисках чёрной лакированной маски. На второй год сиротка Иса заболела в аккурат, когда торговые корабли поднимали якоря в иньской гавани. Девушка уверяла, что у неё ломота в костях и суставах, так что Инха даже испугалась, что в город пришла «Миньхе» - водная лихорадка. Лира уверяла, что через несколько лун обязательно попрощается с городом и отправится к Нефритовому проливу, просто сейчас она не может.. Она так и не сделала этого. Ведь тут жизнь была куда проще и размереннее. Ей хотелось остаться среди этих добрых людей и провести остаток жизни в безопасности. Все очень легко - подчиняйся простым правилам и ничего дурного с тобой больше никогда не случится. В этом городе торговцев, библиотек и остробоких пагод она защищена. Не умрет, не попадёт в рабство, не будет избита или оставлена на милость кровожадного Бога. Мирные годы риса и книжной пыли.. Так, она убедила себя, что никто её не ждёт и никаких обещаний она не давала. Девушка прислушалась к отдалённом женскому хохоту, что доносился с дальних кварталов. Народ будет гулять до утра и те, что побогаче вернуться в свои пагоды хмельными и уставшими, возможно а компании двух-трёх шлюх.. А вот иньцам попроще утром придётся идти на свои промыслы — в библиотеки, торговые лавки и чиновничьи дворы. Лира почувствовала, как накатывает сонливость. Перед тем, как провалиться в сон, она ещё раз вспомнила про императорскую наложницу, которую не спали ни армия, ни статус. Нет, иньцы совсем не такие.. Это мирный народ, не тот кто будет казнить женщин. Сао наверняка что-то спутал, а может и вовсе выдумал эту историю. Почем ему, сироте, знать. Ей снилось, что на неё надвигается серая пелена. Фигура, закутанная не то в плащ, не то в саван, плыла сквозь дым и шум прибоя. Это был мужчина. Он шёл навстречу ей, медленно, но неумолимо приближаясь. Это мог быть любой рыбак, и головой Лира понимала, что если на неё нападут, она сможет защититься. Даже за девять лет молчания губы не забыли асшайскую молитву, однако тело отказывалось ей подчиняться. Движения показались замедленными и вялыми, в то время как незнакомец подходил все ближе, на расстояние вытянутой руки, и опуская капюшон. И ещё прежде, чем она смогла разглядеть лик этого человека, сон резко оборвался. Лира проснулась вся в поту, рывком поднимаясь с подушек и неосознанно зажимая солнечное сплетение. На краткий миг ей показалось, что под пальцами она чувствует рукоять кинжала, но тут же крик уличных глашатаев окончательно вернул её в реальность. Этот сон уже снился ей раньше, будет сниться и все последующие годы, в разных интерпретациях и толкованиях, но пока, что сиротка Иса ещё могла уверить себя будто все это кошмар навеянный дурманным напитком. На улицах уже пахло перцем, конским потом, молочным пойлом и немного ссохшейся блевотиной. Скоро солнце поднимется в свой зенит и подкоптит мостовые, окончательно выветрив ночную прохладу и свежесть. Лира бегом пересекла два квартала, вихляя мимо рыбных лотков и кучек козьего помёта. Первым делом её ждёт работа у Инхи, где нужно обстирать сиротскую одежду, а за это Лира может рассчитывать на полноценный завтрак и ужин каждый день. Если повезёт Инха возьмёт её в каллиграфский квартал, где женщины беременели от своих мужей едва ли не каждый месяц. Изысканные дамы расплывались, как перезревшее тесто, а кошели повитух становились все тяжелее и звонче. Занятие выгодное, хоть и муторное. Каллиграфы были приближены к императорским родственникам, чиновникам высшего ранга и самым прославленным библиотекарям, что непременно заставляло перенять заносчивость и тщеславие, коим славилась аристократия. Жены же их тщились обустроить свой быт по подобию знатных господ, а значит хотели собственных служанок, цирюльников и женских лекарей. На лекарей денег уже не хватало и вот тут в дело вступали простые повитухи, не обучавшиеся в императорском дворце, но на зубок выучившие регламенты поклонов высшим рангам иньцев. Лиру научили трижды кланяться раздувшимся госпожам, на коленях подползать к их кроватям, спрятанным за тончайшими ширмами, окуривать себя приторным дымом от сглаза и петь заунывные молитвы Лунной богине и Деве-из-света. Каждый шаг был выверен, точно у скаковой лошади. И контролировать нужно было не только тело, но и лицо. Хорошим лекарям нельзя было демонстрировать улыбку или тревогу - только бесстрастное спокойствие, каменная маска равнодушия, в ином случае повитуха могла сглазить плод и мгновение ока потерять работу. — Чанрэ мэ, Инха! — Лира вбежала по щербатым деревянным ступенькам Дома сирот и поклонилась главной Матери, оттопырив большие пальцы и сложив ладони чашечкой. Так приветствовали старших низкородных и-тиек. Инха сухо улыбнулась ей, явно почувствовав запах молочного вина, того самого, которым придачу несло и от Сао-Юна. Однако на лице её не появилось ни единого намёка на гнев или раздражение. Когда Инха улыбалась, её можно было даже назвать красивой, даже несмотря на вполне преклонный возраст. Только скулы были чересчур резкими, что придавало лицу некую угловатость, зато по всём остальным меркам горожан она могла сойти за красавицу. Лет двадцать назад. Светлое лицо, без единого пигментного пятна, тонкие узкие губы и невесомые брови, до того редкие, что можно было просто запудрить перламутром, а не выщипывать, как это принято у императорских наложниц. Сегодня на ней уже был надет парадный сампот и пектораль, густо расшитый стеклярусом и медными бусинами. Оооо.. Видать у какой то госпожи роды начались, ни дать ни взять к каллиграфам собирается. Лира заметила, что в углу мялась пухленькая девочка. Служанка, не из сирот. Ножки обуты в остроносые туфли, длинные ноготки выкрашенные сепией и амальгамой, зато чёрные волосы были такими же короткими, как у самой Лиры. Последние пять лет только такая мода по городу и гуляет.. После того как у императорской семьи нашли вшей. Лира быстро глянула на Инху, заметив на это раз, что на переносице женщины проступила глубокая морщинка. Она быстро перебирала пальцами скляночки с сушеными травами и дурманящими порошками... Кровоостанавливающие, обезьянье семя для того чтобы вытолкнуть ребёнка из утробы, маковое масло.. В свертке даже щипцы уже лежали... И десяток бамбуковых трубочек, для изощрённой пытки роженицы, которая якобы должна была раздуть её живот и вытолкнуть плод из утробы. Когда Лира впервые увидела эти инструменты, то поклялась никогда в жизни не заводить детей. — Чандрэ ирдо мэ. — девушка помахала рукой перепуганной бледной девочке, однако та едва не расплакалась от ласковых слов. — Отстань от девочки. — серьёзно посоветовала Инха, сбрызгивая инструменты пихтовым маслом. — У её госпожи схватки со вчерашнего утра, разродиться не может. Инха говорила по валирийски куда лучше своих воспитанников, но Лира не раз замечала, что слова она подбирает тщательно, будто выковыривает из памяти нужные фразы. — Хайминдо, Инха. — понятливо кивнула Лира, — Я присмотрю за сиротами. Дэялэ чхи. Покормлю. А потом работать заставлю. Где мои розги? Инха прицокнула и недоверчиво покосилась на Лиру, прекрасно зная, что к розгами та за все девять лет ни раз не притронулась. Хотя средство было всеми излюбленное и весьма бодрящее. — Ты со мной идешь. — отрезала женщина, тут же протягивая Лире кусок лунного мыла. — Это с собой возьми и масло тоже. Ребёнок ногами вперёд идёт, ты будешь держать, а я покружу. — Переверну. — поправила девушка, догадавшись что та имеет ввиду. Процедура не из приятных, Лира раз шесть видела, как это правильно делается и не была уверена, что желает услышать женские вопли вновь. — Умрёт? — Ребёнок? — изогнула нежную, как персиковый пушок, бровь Инха. — Конечно умрёт. Бёдра у госпожи как у цапли, повезёт если суставы не выскочат. Так что ты держи её покрепче. Чего встала, чхори Иса? А ну выплюнь лепёшку, шим хари ло! Нам торопиться надо!***
В пагоде пахло ранней смертью. Ее тяжелый дух висел в воздухе, сгущался и плавил надежду на благополучное разрешение. Внутри просторных покоев стонала маленькая роженица. Живот её вздулся и посинел, сквозь тонкий шёлковый панунг выпирала пуговка пупка. Девушка была не то чтобы юной, скорее по-королевски хрупкой и тоненькой, даже кожа, покрытая бисеринками пота, казалась прозрачной.. И повитуха и её помошница откланялись, даже несмотря на то, что девушка на постели слабо подзывала их рукой, заверяя не медлить и не соблюдать этикет. Однако все поклоны, и курения, и молитвы были выполнены с особой тщательностью, и только после этого Инха подняла шёлковую ткань и приставила металлическую воронку к вздувшемуся, как барабан, животу. Лира тоже положила руку девушке под рёбра. Она бы не удивилась, узнав, что ребенок уже мертв, но маленькое сердце стучало часто и ритмично, как у птички. Теперь оставалось либо ждать пока оба умрут, либо менять положение плода прямо в утробе матери. Плохо, очень плохо, но есть крошечная вероятность, что удастся помочь… — Младенец то переношен.. Дней на двадцать. Держи ее. — отрывисто скомандовала Инха. Специально, на валирийском, чтобы несчастная девушка не поняла смысла слов. В покоях стояла тишина, нарушаемая только порывистым вздохами девочек-служанок. Сама же беременная и-тийка лежала ничком, обессиленно откинувшись на продолговатые подушечки и беззвучно шепча молитвы. Лира жестом подозвала девочек к себе, объясняя им на ломаном языке, что сейчас им придётся со всей силы надавить на плечи своей госпожи, в то время как она сама будет удерживать её ноги. Инха взобралась на кровать. Действуя осторожно, она медленно надавила на живот роженицы, поворачивая младенца так, чтобы вся попка оказалась в родовых путях. Лира слишком поздно подумала о том, что надо было зажать шёлковую ткань между зубами девушки, но было уже поздно. Та стиснула зубы, так отчётливо стал слышен скрежет, а потом отрывисто вздохнула и заорала.. Заорала так, что у Лиры в ушах зазвенело. Инха тоже закричала, властно и грубо, явно заставляя роженицу тужиться сильнее, и та не то от шока, не то от страха подчинилась, выталкивая ребёнка из утробы. — Бери щипцы! —Инха повернулась к Лире и по взгляду её девушка поняла, что если не выполнит указание сию же секунду то получить добротную оплеуху. Вид безвольно свисающего из роженицы ребенка с головой в родовых путях казался одновременно смешным и пугающим. Она знала, что нужно делать, но ещё не разу не помогала Инхе в таком тонком деле.. Она боялась, что если будет тянуть слишком сильно, то оторвёт маленькую головку и та окажется в её руках, как медовое яблоко на бамбуковой палочке. Но когда младенец наконец то оказался в руках повитух и Инха быстро перерезала пуповину, то стало ясно, что кричать он никогда уже не будет. Трупик синий, почти фиолетовый.. Ни дыхания, ни сердцебиения. Лира прочистила ему дыхательные пути, несколько раз шлепнула по остывающему задку, но и сама догадывалась, что это бесполезно. Инха тоже попыталась вернуть его к жизни: массировала грудь, шлепала несколько раз держа за правую ножку.. За дверью уже ждали старшие дети госпожи, которым хотелось взглянуть на новорожденного человеческого детеныша так же сильно, как они жаждали полюбоваться на щенка или жеребенка. Слуги, что привели детей заметили бездыханный труп младенца, несколько из них заголосили на своём восточном цзиньском наречии, раздался грохот упавшего таза с водой. А затем мать ребёнка открыла чёрные блестящие, как маслины, глаза, сфокусировала взгляд сначала на лице Лиры, затем на мёртвом сыне, затем снова на лице Лиры. Бледная, измученная и липкая от пота жена каллиграфа протянула руку к чужеземной девушке и ткнула в неё пальцем. Губы её задрожали, н вот слетевшее с них слово пылало чистейшей жгучей ненавистью. — Мор-та... — выдохнула она и залилась слезами.