Никто не сказал — я знаю тебя. Никто не сказал — я здесь.
Дьявол коварен. По крайней мере, именно так говорят. О его коварстве рассказывают священники во время службы, старики шепотом передают это знание внукам, вплетая его в слова сказок. Нельзя заключать с ним никаких соглашений, ведь иначе лишишься души, надежды и жизни, и в ответ на свои слезы и стенания услышишь смех за левым плечом. Удивительно, но сделка с Клаусом не казалась Лав ошибкой. Наоборот она чувствовала себя кораблем, после шторма вошедшим в тихую гавань. Однако даже в спокойной воде могут скрываться острые камни. — Что ты делаешь? — спросила Лав негромко, едва касаясь плечом дверного косяка. Хейли подняла голову и улыбнулась. Каштановые волосы легкими волнами лежали у нее на плечах. Она показательно пошелестела желтоватыми страницами: — Читаю дневник Элайджи. — Разве законно читать чужие дневники? — спросила Лав со смешком, таким тихим, что едва можно было различить. — В детстве я разгромила гостиную моей приемной семьи, — сказала Хейли. — «Законно» для меня не в приоритете. К тому же он сам мне разрешил. Здесь старые записи и довольно скучные, но я хочу узнать побольше о семье и о человеке, который станет отцом моего ребенка. И все равно заняться больше нечем. Ты совсем со мной не разговариваешь. — Это не… Да, ты права. Прости? Вины Лав не испытывала, это было нормально для нее — не разговаривать с другими. Большую часть времени она проводила в своей комнате, не пересекаясь ни с кем. Клаус пока ничего от нее не требовал, и Лав могла спокойно привыкнуть к новым условиям жизни. Она словно шла по тонкой сверкающей паутине. Муха или паук? Ни одна роль ей не нравилась, но третьего она не видела. Лав могла посвятить себя фамильяру, порыться в старом гримуаре в поиске ответов. До этого она редко его открывала. Красная пентаграмма, видимая только для ведьмы Ковена, пугала ее. Разумеется, дело было вовсе не в самой звезде, а в том, что эта печать была поставлена в Аду. И сказано это вовсе не для красного словца. — Ничего. Я вовсе не хочу заставлять тебя проводить со мной время, — Хейли покачала головой и вытянула ноги. — Говорят, сегодня будет фестиваль. Сходишь со мной? Лав невольно отступила, собираясь сказать «нет», но громкое мяуканье отвлекло ее. Салем запрыгнул ей на руки, и Лав нежно погладила его. Под его едва различимое мурчание страх, всегда появляющийся перед возможностью оказаться в плотной толпе людей, отступил. Взгляд Хейли зацепился за черные перчатки, но она не спросила. Ни разу не спрашивала, хоть ей, вероятно, и было любопытно. Она никогда еще не видела ее рук без перчаток. — Ладно, — кивнула Лав. — Ребекка тоже пойдет. Может, и Элайджа с Клаусом присоединятся. — Тогда увидимся позже, — Лав быстро отступила, а затем взлетела на второй этаж. Малодушная мысль все отменить вспыхнула в душе, но она оттолкнула ее. Нельзя вечно прятаться в раковину. Может, Новый Орлеан — ее шанс все изменить? Лав едва не врезалась в Клауса, сразу отскочила в сторону, Салем зашипел. Его желтые глаза вспыхнули в ответ на испуг хозяйки, он выгнул спину, готовый защитить ее. Кончики пальцев Лав потеплели, она ощутила, как усилилась магическая энергия, золотистым потоком струящаяся по венам. — Все в порядке? — спросил Клаус, слегка нахмурив брови. — Да, просто… Ты что-то хотел? Он кивнул и махнул в сторону своего кабинета. Лав молча последовала за ним. Они оказались в просторной комнате. Бумаги на широком дубовом столе были в нервном беспорядке, обои на стене порвались после меткого броска чем-то острым, в углу стоял накрытый мольберт, в камине потрескивал огонь. Лав опустилась на пол и протянула руку к ярким языкам пламени. Пальцы обдало обжигающим теплом сквозь черную кожу перчаток. — Наверное, все ведьмы испытывают страх и благоговение перед огнем, — сказала она вдруг. Клаус заинтересованно склонил голову вбок. — Наследственная память о пылающих кострах Инквизиции течет в нашей магии, вызывая ужас. Но в то же время огонь — одна из сильнейших стихий, покорить ее невозможно, только приручить, как дикое животное, подружиться, — Лав качнула рукой, и огонь потянулся за ней, на секунду языки пламени «сложились» в фигуру воющего волка, а потом все стало как обычно. — Хочешь, чтобы я выяснила, какое влияние у Марселя на ведьм? — Верно. Сегодня будет фестиваль, они будут колдовать, у них своя война. Узнай, как он отслеживает их магию, — ответил Клаус, внимательно глядя на нее. Его светлые глаза сверкали. Лав кивнула и вопросительно приподняла подбородок. — Это все, что ты хотел? — Нет, — сказал Клаус, чуть помедлив. — Я хотел показать тебе город. Раз уж ты задержишься, то должна увидеть красоту моего королевства. Лав вновь кивнула. Клаус довольно улыбнулся, и ей показалось, что он боялся услышать отказ. Они вышли из дома, Салем умчался куда-то, но Лав не сомневалась, что он последует за ними. Кот никогда не отходил от нее далеко. Всегда крутился поблизости, готовый защитить. Клаус вел ее по шумным улицам, указывая на здания из красного кирпича и рассказывая их историю. Кожаная куртка полностью закрывала руки Лав, но она все равно дергалась, когда прохожие случайно задевали ее. Клаус внимательно следил за ней, не меняясь при этом в лице. Лав ясно ощущала его мрачную опасную энергию, но, на удивление, чувствовала себя рядом с ним почти в безопасности. В нем было что-то такое, что располагало к себе. Словно бы он был зеркалом, в котором Лав могла разглядеть некоторые свои черты. — Это один из самых старых книжных магазинов. Здесь можно найти даже первые издания некоторых произведений. Хочешь зайти? Мой старый знакомый, Гордон Комсток, работает здесь уже больше ста лет, он с радостью проведет тебе экскурсию, — предложил Клаус. Лав хмыкнула и толкнула дверь. Колокольчик тихо звякнул. Ее окружил запах бумаги и типографской краски. Самый прекрасный аромат. После улицы было даже слишком тихо и просторно. Лав медленно прошлась вдоль длинных полок. Магазин был двухэтажным. Книги были повсюду. Самые разные. Старые и совсем новые. Цветастые и невзрачные. Бульварные романчики и признанные шедевры. От «Эпохи невинности» и «Собора Парижской Богоматери» до «Сумерек» и «Пятидесяти оттенков серого». Лав стянула одну перчатку и едва ощутимо коснулась пальцами шершавого корешка «Преступления и наказания» на португальском. — Прекрасное место! — воскликнула она. — Я знаю, — с улыбкой ответил Клаус. — Зачем ты носишь перчатки? Вопрос прозвучал так резко и неожиданно, что Лав впала в ступор на мгновение. Клаус внимательно смотрел на нее, замечая слегка подрагивающие губы и колеблющиеся в глубине чистых голубых, как апрельское небо, глаз отблески света. — Ты ведь предполагал, что я не отвечу? Не для всех скелетов пришло время, а некоторые так и рассыплются в темном углу шкафа, никогда не увидев свет. Клаус хмыкнул. — Тогда от чего ты бежишь? Эту тайну-то ты можешь мне раскрыть? — От Кровавой Луны, — ответила Лав спокойно. Она мягко провела пальцами по корешкам и, подцепив одну книгу, вытащила из плотного ряда. Черная кожаная обложка, немного пошарпанная, была приятной на ощупь, золотые буквы немного стерлись от времени, но слова можно было различить без проблем:«Оскар Уайльд
Портрет Дориана Грея»
Глаза Лав загорелись, словно она нашла древнее сокровище Ацтеков, а не обычную пыльную книжку. Даже не первое издание. Дорогое, но забытое и потерявшее прежний лоск. — Когда я была маленькой, мама читала мне сказки, — пояснила она, заметив легкое удивление Клауса. — «День рождения Инфанты», «Мальчик-звезда», «Счастливый принц»… Но больше всего я любила сказку «Рыбак и его душа». Красивая русалка, молодой рыбак. В этой истории было что-то особенное, то, чего не было в других сказках. Знаешь, что Оскар Уайльд был приверженцем гедонизма? В предисловии к «Портрету» он писал, что художник — не моралист, что искусство не несет в себе никакой особой ценности. Однако, как мне кажется, во всех его работах определенная мораль прослеживается. — Какая? — Красота упрощает жизнь, но все же она не главное в человеке. Красивым людям многое прощается, потому что завораживающая внешность скрывает внутренние червоточины. Однако если возьмешь с вазы красивое яблоко, то все равно увидишь, что с другого бока оно гниет, и выбросишь в мусор. Вообще, если бы красивых людей в мире стало меньше, а справедливых и добрых — больше, то жизнь была бы проще, хоть эстетическое наслаждение стало бы менее доступным, — Лав резко замолчала, смутившись. Теперь она уже жалела о потоке сумбурных мыслей, которые одарила голосом. — И все же я думаю, что в человеке все должно быть прекрасно. И душа, и тело. — Это редкость. Было бы иначе, мы бы жили в Раю. Лав еще раз провела пальцами по обложке, ласково коснулась золотых букв. — Твой любимый писатель? — спросил Клаус заинтересованно. — Скорее один из. Я куплю ее. Майклсон кивнул. Они двинулись к кассе, и краем глаза Лав заметила красную обложку «Дракулы», это заставило ее улыбнуться. Вампиры действительно окружали ее со всех сторон. Лав положила книгу на кассу и звякнула колокольчиком. Прошло минут пять, прежде чем из-за выкрашенный в черной двери вышел мужчина лет тридцати. Он был высоким, худым и блеклым. Такие не запоминаются, не выделяются из толпы. В руках он держал фикус в массивном коричневом горшке. Увидев Лав, он заулыбался притворно приветливой улыбкой. — Добро пожаловать в лучший книжный магазин Нового Орлеана, да и всей Северной Америки! — бодро воскликнул он, но тут же уронил челюсть на пол и едва не выпустил цветок из рук, когда Клаус подошел ближе. — К-Клаус Майк-клсон? — Поразительно небрежное отношение к работе, Гордон. Не боишься, что пока ты там возишься со своими фикусами, у тебя половину магазина вынесут? — спросил Клаус насмешливо. — А, — махнул рукой Гордон. — В этом городе почти не осталось ценителей. Сюда заходят в основном те, кто решил, что это бар. Или бордель. Говорят же, библиотека — лучшее место для хорошего… — он умолк, вспомнив, с кем говорит. — Но я так рад, что ты вернулся! Новый король-самозванец ужасно всех распустил, но ты-то наведешь порядок, верно? Твоей силы, мудрости и ума для это больше чем достаточно. Клаус поморщился в ответ на неприкрытую лесть и посмотрел в заискивающе поблескивающие глаза Гордона. — Нам пора. Дай даме оплатить, и мы поймем. И приберись, здесь ужасно пыльно, так скоро вообще никто не будет заходить, все книги плесенью покроются. — Опускаться легко, конкуренты тут не теснят, — философски изрек Гордон, принимая деньги. — Кстати, ты выбрал чудный цветок! Давно пора. Ты знаешь, что я думаю по этому поводу. Брак плох, а одному навеки еще хуже. Лав тихо фыркнула и повернулась к Клаусу, голубые глаза стали словно бы ярче от плещущегося в глубине веселья. Майклсон лишь покачал головой, поджимая губы. Он успел отвыкнуть от глупого чудачества Комстока, теперь ему хотелось побыстрее уйти. Поэтому он махнул рукой и зашагал к выходу. — Это подарок. Бонус, так сказать, — подмигнул Гордон и положил сверху тоненькую книжку с названием «Мыши». Лав открыла первую страницу:«Налетчиком лютым, неумолимым Тополя нагие гнет, хлещет ветер. Надломились бурые струи дыма И поникли, как под ударом плети…»
— Мое производство, — пояснил Комсток, хоть это и не требовалось. Имя автора крупными буквами было напечатано на обложке. — Спасибо, — ответила Лав и поспешила за Клаусом. Они еще немного походили по украшенным флагами и гирляндами улицам, пока не остановились возле небольшого магазинчика с яркой витриной. «У Коллет», — прочитала Лав, взгляд коснулся пышных цветастых платьев. — Тебе потребуется подходящая одежда, здесь можно найти то, что нужно, — сказал Клаус. Телефон в его кармане громко зазвонил, и Майклсон недовольно поморщился, но в трубку заговорил бодро и доброжелательно: — Марсель, дружище! Ответа Лав не было слышно, но по виду Клауса можно было сделать вывод, что разговор не доставляет ему удовольствия. — Конечно, давай. Через пятнадцать минут. Лав вопросительно посмотрела на него, когда он завершил звонок. — Мне придется уйти. Марсель хочет обратить нового вампира, это хороший шанс, — сказал Клаус, Лав нахмурилась, не понимая, в чем именно заключался «шанс», но пояснять Майклсон не спешил. — Ладно, иди. Спасибо, что уделил мне время сегодня, — ответила Лав спокойно и взялась за позолоченную ручку двери. Клаус кивнул и растворился. Магазин Лав могла описать лишь одним словосочетанием: «Цветастое безумие». Полная продавщица в приторно-розовом костюме суетилась вокруг нее, нахваливая абсолютно каждую модель. Она походила на муху, упавшую в розовый лак и теперь назойливо летавшую и жужжавшую над ухом. Лав хотелось отмахнуться от нее. Внимание привлекло платье: пышная ярко-красная юбка, расшитый золотом лиф, длинные легкие рукава и широкий бордовый пояс. Лав протянула его женщине, желая поскорее закончить с покупками и избавиться от ее назойливой помощи. Стоило ей выйти на улицу, как Салем бросился к ее ногам и как-то по-собачьи обнюхал сверток. Он вопросительно мяукнул. — Да, идем домой. Но вечером нас ждет еще одна прогулка. Ты не против? Нам нужно будет найти то, что улавливает магию и не дает ведьмам спокойно колдовать. Поможешь? Салем дернул хвостом и сверкнул желтыми глазами, словно поражаясь глупостью ее вопросов. Дух-демон для этого и пришел к ней. Чтобы помогать взамен на заботу и магическую энергию. Лав погладила его по блестящей шерсти, прежде чем выпрямиться и пойти в сторону дома. Салем снова запрыгнул на забор и исчез. Хейли, одетая в легкое оранжевое платье с рюшами, замерла на пороге, внимательно разглядывая Лав. — Тебе не будет жарко? — задала она вполне резонный вопрос. Лав покачала головой. Ткань почти полностью скрывала бледную кожу, именно это ей и было нужно. Приставать Хейли не стала, лишь сделала шаг, призывая последовать за собой. Она с трудом сдержала желание взять Лав за руку, заметив и запомнив, что она была категорически против любых контактов и отказывалась даже от простых рукопожатий. Лав была благодарна за то, что неловкостей удалось избежать. Клаус и Марсель уже ждали на улице. Лав скользнула взглядом по костюму Майклсона, изумрудная ткань переливалась всеми оттенками зеленого, подчеркивая все достоинства идеальной фигуры. Его глаза, изучавшие ее саму с крошечными искорками довольства, сейчас были больше зелеными, чем голубыми. Марсель выбрал кроваво-красный. Он безмятежно улыбался, обнажая ровные белые зубы, уверенный в своем положении и некотором превосходстве. Он почти равнодушно кивнул Хейли и с неприкрытым любопытством уставился на Лав. — Человек? Клаус в ответ только улыбнулся, не подтверждая и не опровергая предположение. — Неплохой выбор, — сказал Марсель и хлопнул Клауса по плечу. Лав осталась спокойна, хотя в душе поднялась волна негодования. Ужасно злило это нарочито небрежное отношение. — Она стоит здесь вообще-то, — резко вмешалась Хейли. — Пойдемте уже, иначе все пропустим. Лав обернулась и благодарно улыбнулась ей, прежде чем пойти за мужчинами. В толпе Лав чувствовала себя некомфортно, она ненароком жалась к Клаусу и Хейли — безопасному островку в бурлящей неизведанной воде. Люди в ярких нарядах танцевали на улицах, пили и смеялись. Факир выдыхал огонь и держал его в ладонях, как котенка. Фокусник показывал фокус с монетой, заставляя ее то исчезать, то появляться. Этот трюк был Лав знаком, и она с трудом подавила желание повторить его. — Вот и вы! — воскликнула Ребекка, подбегая к ним. На Марселя она даже не взглянула, словно он был пустым местом, невидимкой. Жерар поджал губы. — Идем-ка со мной. Ты тоже, Лав! Ребекка потянула Хейли за собой, Лав пошла за ними, но далеко отойти им не удалось. Марсель, Ребекка и еще десяток вампиров, пришедших на фестиваль, схватились за головы. Клаус скривился от боли, но волчья часть защищала его от колдовства, направленного на вампиров. От толпы отделилась группа из пяти человек. Три женщины и двое мужчин вытягивали руки вперед, в унисон произнося заклинание. Их глаза горели белым, и чем ближе они подходили, тем ярче становился свет. Вампиры задыхались, выплевывая кровь. — Лав! — позвал Клаус. Она быстро огляделась. — «Салем», — кот сразу откликнулся на мысленный призыв и запрыгнул к ней на руки. Магическая энергия внутри всколыхнулась в ответ на близость фамильяра. Лав закрыла глаза, крепко прижимая Салема к груди. В мыслях зашелестели страницы гримуара. — «Нам нужно сначала найти то, что фиксирует магическую активность, а потом убрать их. И побыстрее». Салем мяукнул. Лав сосредоточилась. Шум толпы, хрипы, стоны — все перестало существовать. В один миг все стихло, и Лав оказалась окруженной мертвой тишиной. Она открыла глаза. Людей больше не было — только сгустки энергий. Черные, золотые, красные, фиолетовые. Магия обладала разной энергией, но всегда очень яркой. Лав потянулась к темно-красному с вкраплениями черного кокону. Голова взорвалась от боли, но Лав не отступила. Она прошла вокруг кокона, нащупывая нить судьбы. Пальцы вспыхнули от обжигающей боли, мир покачнулся. Лав крепче сжала нить в кулак и тянула, пока не добралась до ее конца. Решив рискнуть, она пошла дальше, но нить не выскользнула из руки, хоть и казалось, что она держит пустоту. Щупальце странного прибора или существа было найдено. Лав прошептала заклинание, и Тень, слишком светлая, чтобы ее могли увидеть, бросилась на ведьм, пожирая их плоть и души, пока от них не осталось ничего, кроме пыли. Убитые Тенью не имели вторых шансов. Лав обернулась к Клаусу, посмотрела на бледного Марселя и Хейли, держащую Ребекку, и принялась сматывать невидимую нить. Она быстро шла, все дальше уходя от шумных улиц. Дома сменяли один другой, пока нить не стала совсем короткой. Лав подняла глаза, разглядывая большой дом со ставнями. — Это оно? — спросила Лав у Салема. — Покажи мне. Салем прошел сквозь закрытую дверь, и через минуту в голове Лав вспыхнули картинки. Юная ведьма лет шестнадцати с густыми каштановыми волосами и мягкими пухлыми губами, одетая в светлое платье, словно в припадке водит широкой кистью по холсту. — Так вот что за оружие, — осознала Лав с дрожью. Другая ведьма убивает своих же. Острое предчувствие кольнуло сердце, Лав резко развернулась. В тени здания, прислонившись к влажной стене дома, стоял человек в красном плаще. Лицо было скрыто капюшоном, но Лав была уверена, что он ухмыляется. Салем зашипел, привлекая внимание, Лав посмотрела на него, а когда снова подняла взгляд, человека уже не было, но топорщащиеся усы и бешено сверкающие желтые глаза кота говорили о том, что и он видел незнакомца. Ужас ледяной волной пронесся по венам Лав, мир покачнулся, а сердце замерло.