С каждым что-то не так

На Джемин не курит, не пьёт, не употребляет. И не связывает себя случайными сексуальными связями. Все — проверенные. Поэтому сейчас Ли Донхёк наблюдает, как этот самый На Джемин затягивается косячком, запивая горечь дыма виски, несколько часов назад пригласив друга в свои апартаменты словами «давай потрахаемся». Не то чтобы повидавший всякое в своей жизни Донхёк был удивлён, скорее просто не ожидал такого детского поведения от гения современности, который давным-давно переболел их первокурсным сексом, морем спиртного после выпускного и травкой после первого успешного фильма. Оказывается, что-то пошло в крайней степени не так, как изначально планировалось, и теперь вот этому самому Ли Донхёку наблюдать трип, присутствовать при отходняке и, скорее всего, приводить хату в порядок. И почему этот великий режиссёр не обращается в клининговые службы — хрен знает. — Ты хоть что-нибудь скажешь? — фыркает Ли, наконец поднимаясь с дивана и подходя к окну, пока ещё размышляя о сигарете и желании тут оставаться — своего дерьма в жизни хватает. — Случился глобальный пиздец. Настолько, что проще делать всё это до конца дней, чем объяснить, — выдыхает сине-серый дым, оборачивается на друга, — Ли Джено. — Что на этот раз? — мужчина закатывает глаза. — Я понравился ему, — тушит недокуренную наполовину о дно бокала, тянется к бутылке, но замирает так на время, — Он прямо…. Влюбился в меня. Окончательно. Только я не пойму: он понял это или ещё не понял? И не то чтобы Донхёк не мог предсказать вероятность такого события, он и не удивлён, однако беседу поддерживает: — Почему ты не уверен в его уверенности? — Он закрывается от меня. И я подумал, что он понял, — всё же прикладывается губами к скользкому горлышку, льёт больше мимо рта, кусает нижнюю губу, ощущая, как мокнет домашняя футболка, — Но едва он видит меня — улыбается, становится чуть ближе, ловит все мои взгляды, реагирует на мой голос. И мне кажется, что он ещё не осознал. — И что дальше? Это повод заниматься хуйнёй? — Ли оборачивается и вглядывается в какого-то особенно мятого сегодня На, — Ничего же больше не произошло? Или ты умалчиваешь сейчас? — Эм. Джемин на секунду поднимает взгляд от ковра на Донхёка, кивает головой, мол, двигай ближе, двумя ладонями обхватывает бутылку: — Такое дело… Я кое-что ему пообещал за сериал «Обретение». — И что же? — моргает Ли, дуя щёки от нетерпения. — Я обещал поцеловать его. На тянет губы в улыбку, от которой в уголках глаз возникают морщинки-лапки, пока только в две тугие полосы, обещая через несколько лет стать чаще и глубже. Его смуглому лицу подойдёт нечто подобное. — Тебе что, десять? В чём проблема поцелуя двух взрослых мужиков? — Потому что он ни разу ещё не целовался, — хмыкает Джемин. Он сам поверить в это не может. Дядьке двадцать семь, а он — чистый. Если бы ему попалась под руку такая девица, то он бы пофыркал для виду, но сорвал бы свежий плод. На бы просто польстило стать первым у неё. А стать первым у Джено? — Может он имел в виду, что ты будешь его первым парнем? — Донхёк возвращается к дивану и садится на пол рядом с другом, — Охуеть: поэтому он ушёл из бизнеса? Не определился с ориентацией? — А если, наоборот? — у Джемина голова работает до отвратительного хорошо, даже если тело уже отказывает в меткости, — Страх женщины упрощает процесс перехода в голубую лигу. — Откуда эта хуйня взялась? — психует Ли, размахивая руками из стороны в сторону и передёргивая плечами, как делает всегда на пике возмущения, — Ладно, я бы сам боялся мужиков. У нас есть член. И это стрёмно, если подумать. А баба тебе что сделает? — Ты бил женщин? — недоверчиво хмыкает На, по языку тела получая ответ, что да — Ли Донхёк дрался с девочками в школе, драл волосы однокурснице, пинал проститутку из БДСМ-клуба, — А есть люди, которые не могут ударить женщину. — Если баба — хуйло, то бить нужно, — мужчина достаёт из кармана пачку сигарет и закуривает прямо тут же: Джемин не в том состоянии, чтобы задыхаться от никотиново-аммиачного дыма. Ли стряхивает пепел в прежний бокал и залипает в потолок, пока На медленно спускается спиной по боковине дивана, расслабляя свои конечности. — Слушай, Ли Донхёк, — Джемин пытается сфокусировать взгляд на друге, поворачивая голову в нужную сторону, — Хочу тебя, как друга, ещё кое о чём попросить. — Да ты что, сказал ещё как ведь, а! — смеётся Донхёк, делая затяжку, — Ну давай, удиви меня, своего друга. — Нужно найти человека. И …. Я ещё не думал об этом так конкретно, но иногда — абстрактно. У меня есть идея. Но мне нужен хороший юрист и специалист в сфере кибербезопасности. Ли не тупой. Он так-то никогда тупым не был, просто немного дебил, не умеющий держать язык за зубами, причинные органы в штанах и все пальцы на ладони. Но нет, блять, Донхёк не купится на это. Не-не-не. — Дай угадаю: ты уже проклинаешь, что связался со мной. Или нет — ты предположил, что если я прошу, как друг, то это касается меня лично, — усмехается На, заваливаясь на друга, пытаясь обнять его как-то за грудь и заглянуть в глаза — выходит совершенно никак. — Это ни разу не тебя касается, — тушит сигарету и думает о второй — такой вот Джемин ещё хуже, чем «думающий Джемин», потому что «такой» порождает самые хуевые идеи, которые его логическая составляющая потом воплощает в жизнь — но перехватывает чужие до неприличия загоревшие запястья и пытается отодвинуть от себя тело, — Это касается Ли Джено. — Касается, — улыбается. Джемин только улыбается во все тридцать два, зная один маленький секрет — озвученная идея становится нетленной. Она становится идеей-фикс, она будет преследовать тебя в посмертии и обыденной жизни. Скажи идею, напиши её, опиши её музыкой и краской — и всё — твои рукописи больше не сгорят. Каждое слово останется если не в голове, то в сердце. Джемин только улыбается этому: приятно иметь своего Мефистофеля — маленького, шустрого и деятельного — который поддаётся его очарованию и флёру их особенной дружбы, построенной на ряде нелепых ситуаций и излишней честности. — У тебя много работы, На Джемин, — осаждает Донхёк, — Тебя ещё ждёт идиот-бухгалтер, кинокритики, Ли Джено собственной персоной…. Ли знает, на что давить, и давит посильнее, побольнее. Вот лично он не хочет лезть в дела Ли Джено и копаться в чужом грязном белье десятилетней затхлости. Если Джемин ещё так и оговорился — «не думал раньше об этом конкретно» — то его можно переубедить. — Я… — вдруг задыхается Джемин, пересаживаясь на ноги Донхёка и сжимая в кулаках ворот его видавшей виды рубашки, — Я хочу… Я хочу растоптать всех этих идиотов и надеть заслуженный лавровый венец, — холодно чеканит На, сотрясаясь всем телом от подступающей реакции на наркотик, — Хочу увидеть замешательство в глазах журналистов, которые будут писать: «‘Студентишка На Джемин’ вывел некогда ‘Лучшую улыбку киноиндустрии’ — Ли Джено — в люди: дал ему работу, вернул способность беззаботно улыбаться и ….». Донхёк не уверен, что это фантазия у его друга так резко закончилась. Скорее просто — формирует новую мысль. Хуевую идею. Очередную хуевую идею, которая выстрелит. И Ли Донхёк будет той самой пушкой, которая сделает этот самый выстрел. — И закатал в асфальт тех, кто опустил Джено на дно на долгое десятилетие. Джемин смотрит строго перед собой, но ничего не видит. Пока мужчина пребывает в яростной фазе своей ненависти, той самой, которая туманит разум, кипятит кровь и разжижает мозг. Но пройдёт время, станут известны имена, будут найдены люди — и расчётливый ум победит эмоции, преодолеет трудности и добьётся своего. Донхёк как-то вдруг с дрожью понимает, насколько серьёзно это заявление. Он пытается снять с себя окончательно поехавшего На, но тот только сильнее вцепляется в него своими трясущимися руками, продолжая повторять про Джено, правосудие и венец Кесаря.        Спустя три часа Донхёк закуривает в прежней комнате, смачно ругается, осознавая, что в пачке осталась последняя, и что теперь Джемин точно не отстанет от него со своими безумными планами. Какого-то чёрта этот гений надавил на своего ассистента, и Ли пришлось отправить письмо в Японию для приглашения топового актёра на роль. Какого-то чёрта этот гений отрёкся от обычных таким ситуациям объятий, растолкал своего друга и заявил, что занят. Какого-то чёрта этот гений упомянул сына Донхёка, как весомый аргумент при смене профессии самого Ли с ассистента режиссёра на личного менеджера Ли Джено. И ладно — первые два пункта, но вот третий? Разумеется, что Ли тут же уточнил: — При чём тут Ынсом? — Кан Юна ходит к психотерапевту. А значит — она неустойчива, — Джемин зарывался руками в простынь, пуская слюни самодовольства куда-то туда же, — И значит, ей можно подкинуть шальную идею. Сыграть на эмоциях. Внушить кое-что — и всё. И вот Ынсом в восемь лет впервые обнимет папку. Хочешь? — мужчина изогнулся в пояснице, переворачиваясь на спину и заглядывая своими широкими зрачками в самую душу Донхёка. Донхёк не смог отказать. Не когда дело коснулось чего-то ценного. Может, сам по себе Ынсом — семилетний среднестатистический пацан, похожий на отца лишь цветом кожи и обилием родинок по всему телу, но для Ли он значит гораздо больше. Ребёнок был и бременем, и головной болью, и чем-то желанным. И истерики Кан Юны только подогревали желание Донхёка видеться с пока ещё единственным ребёнком. Мужчина сидел часами в своей комнате (любой комнате, если быть честнее) и гадал: почему эта женщина прячет от него ребёнка? Чёртов На с его главенствующей идеей Любопытства! Донхёк закуривает последнюю, когда слышит, как Джемин самостоятельно передвигается по квартире, болезненно завывая от головной боли. Ли так и хочется сказать, чтобы друг уже завязывал такие приколы, но язык не поворачивается. В семь утра уже ни одна шестерня в его голове не крутится. / Джено смотрит пустым взглядом в переднее кресло тесного автомобиля, пока сидящий рядом Донхёк задорно зачитывает ему расписание на день, упоминая конференцию и рекламу, фотосессию и встречу с преподавателем актёрского мастерства. Ассистент режиссёра На светится так ярко, будто ему снова семь, и он предвкушает день в парке развлечений. Просто всё его бешенство и недовольство в адрес На естественным образом перетекает в желание заебать Джено — типа отомстить. Джено не особо пока понимает, что именно происходит, почему Ли Донхёк самоназначил себя его менеджером, и с чего вдруг недавно вытащенный в свет актёр должен столько работать, но вся эта внезапная бурная деятельность жутко напрягает. Что самое обидное, только два дня спустя Джено понимает кое-что: он банально не успевает взять себе паузу и подумать о происходящей заварушке, осознать, куда его толкают эти четыре невидимые руки развлекательного рынка. Вот Джено переодевается за дверью на фотосет для журнала. Вот Тэн щекочет его лицо кисточкой перед тем, как подтолкнуть на ролик для сбора каких-то пожертвований. Вот Донхёк снова стоит прямо под дверью, через которую слышно его звонкий голос, оповещающий о начале нового дня. Донхёк хотел заебать Джено? Да. И он отлично с этим справляется. У него тоже есть идея. У него есть теория, что если Джено задолбается до нужной степени, то ему будет глубоко наплевать, с человеком какого пола он стоит/сидит/говорит. И новоиспечённый менеджер активно воплощает эту свою теорию в жизнь, по три раза на дню подталкивая подопечного в сторону визажисток других компаний, отдавая прямо в руки девушкам-костюмерам, оставляя актёра наедине с официантками проверенных ресторанов — каждый раз, когда Джено послушно прикрывает глаза под чужие смешки и под чужие касания, Донхёк важно кивает сам себе, уже гордясь какими-то результатами работы, полностью игнорируя, как Ли жуёт губы, как в напряжении сжимает пальцами одежду и как вздрагивает от каждого лишнего шороха, слушающий слишком внимательно мир вокруг себя. Спустя десять дней недосыпа, эмоционального перегруза, собственных терзаний и постоянного внутреннего напряжения, Ли Джено находит себя одетым в какой-то домашний халат на брендовое бельё, сидящим на кожаном диване, пока полная женщина-фотограф почему-то кричит на него. Тяжело поднимая-опуская веки, мужчина приподнимается из своего положения, запахивает халат, прикрывая торс, и выразительно шмыгает носом: — Донхёк. — Так, понятно, — фотограф громко ударяет в ладоши и решительно направляется к Джено с намерением усадить «куклу» как полагается для кадра. Она хватается за его плечи, опускается на корточки и дёргает за слабо перевязанный пояс… — Н-не надо, — лепечет Ли, спустя секунду осознавая себя в дальнем углу дивана, прижимающим колени к груди. Сердце стучит где-то в рёбрах, отдаёт в голову. Влага режет глаза, внутренняя паника под взволнованным взглядом женщины растёт в геометрической прогрессии. — Донхёк! — Джено повышает голос. И только теперь Донхёк вмешивается. Он сыпет извинениями направо и налево, спрашивает телефончик фотографа, успевая чмокнуть её «золотые ручки», подхватывает своего подопечного в охапку и тащит в выделенную гримёрку. Тут Ли ломается от перегруза. Он оседает на стул и, забыв снять бельё, переодевается в свои вещи. Это сложно сделать, когда ладони трясутся, а перед глазами стоит мутная пелена невыплаканных слёз. Джено хочет сдержаться, пытается быть сильным на последней искорке внутреннего ресурса. От упорства поджимает губы в тонкую линию, наскоро натягивая рубашку и на автомате вталкивая пуговички в прорези, намеренно избегает сочувствующего взгляда своего менеджера. Если ощутит на себе его жалость — точно сдастся. — Ли Донхёк, я хочу обедать, — отмораживает Ли своего менеджера, — И никакой больше деятельности. У меня достаточно денег, не к чему столько работать. — Это для раскрутки… — неуверенно оправдывается Донхёк. — Не к чему, — Джено резко разворачивается на пятках и падает плечом на стену гримёрной комнатки, накрывая лицо ладонями. Сжимая переносицу, старается дышать глубже и реже, восстанавливая сердечный ритм. Как ни странно, но в этот раз к его мнению прислушиваются. В этот раз Донхёк послушно заказывает им автомобиль, привозит в традиционный ресторан японской кухни и провожает до кабинета*, машет рукой в дверях: — Я договаривался сегодня обедать тут кое с кем, но думаю, что вам нужнее. — С кем? — Джено вскидывает голову, но его менеджер только подмигивает двумя глазами сразу, тут же закрывая за собой. Оставшись наедине с собой, Ли какое-то время напряжённо ожидает гостя Донхёка, но спустя долгие минуты усталость берёт верх. Масляные картины с изображениями диковинных рыб, тихая этно-музыка и приятно-серое небо, что виднеется через высоко расположенное окошко — всё это погружает мужчину в некое подобие медитативного транса, позволяя перевести дух. Прикрывая глаза, Джено расслабляется всем своим телом, выпрямляя под низким столиком ноги и скользя штанами по тёплому полу.        — Что-то срочное? — низкий голос звучит резко. И Джено распахивает глаза, чтобы узнать перед собой растерявшегося Джемина. Режиссёр прижимает к груди дипломат и пару раз выразительно моргает на человека перед собой, потом тянет губы в улыбку и понимающе спрашивает: — Он тебя заколёб? — Да, — против воли душа отзывается радостной улыбкой на губах, и Ли окончательно плывёт в своём сознании. — Ты тоже соскучился по мне? — спрашивает его На. И нет вариантов другого ответа, кроме: — Да. Тоже. — Ты не против разрушить один стереотип? — между делом Джемин нажимает на кнопку вызова официантки и, уперев руки в бёдра, склоняется над столом, — Обычно парочки садятся друг напротив друга. Но я думаю, что если вы так сильно любите друг друга, так сильно скучаете, то должны сидеть рядом, касаться друг друга. Я понимаю, что это всё пришло к нам из старины и есть культура заигрывания под столом, но мы же не в Средневековье? Джено смотрит на донельзя серьёзное лицо На и заходится смехом от его слов. Официантка вежливо стучится и только после разрешения открывает дверь; низко склонив голову, вползает в кабинет и двумя руками кладет на стол меню, после чего отползает спиной назад, так же скоро прикрывая за собой. — Чего ты так смеёшься? — резко спрашивает На, первым хватая мягкий переплёт, скоро листая глянцевые страницы в поиске любимого в этом месте набора. — Ничего, — Джено машет головой из стороны в сторону, крепко зажмурив глаза — ему невероятно смешно от бестолковости этого «городского». — А всё-таки? Может вместе посмеёмся? — в обиде Джемин едва не швыряет в Ли меню, но кое-как сдерживается. — Ты тупой! — заявляет актёр, принимаясь зачитывать ингредиенты в блюдах. На каменеет. Чтобы его вот так вот обзывали? Да кто это посмел вообще? Задетый в своей гордости, он едва не скачет на месте: — Объясни-и! Поднимая на него насмешливый взгляд, Ли захлопывает книжицу и объясняет: — Если стол круглый, то, выправив локти, двум рядом сидящим будет неудобно, — мужчина поднимает локти, демонстрируя свои слова, — Если стол квадратный — также. Если прямоугольный — то не стоит ли посадить людей друг напротив друга, чтобы у каждого было одинаковое расстояние до блюда? — Но ведь тебе ставят одну тарелку под нос, мне — другую! — возражает режиссёр. — Некоторые блюда готовят на пАру**, — Джено важно выпрямляет указательный палец и в паузу моргает, — И большой компании за прямоугольным столом удобнее. Только теперь, улыбаясь своей осведомлённости, Ли раскрывает меню, продолжая листать и вчитываться в представленные блюда. Когда На захлопывает книжку, падая коленями на пол и заглядывая в глаза Джено: — Ты кое-чего не понял, — на неозвученный вопрос улыбается, — Я хотел сесть рядом с тобой, чтобы касаться, потому что соскучился. Крупно вздрогнув, Ли переводит дыхание, разглядывая чужую ладонь поверх кожаной обложки, когда смущённо улыбается и кивает: — Я не против тебя. — Так сухо, — На оседает на пятки и складывает ладони на коленях, — Давай, заказывай уже, а то мы не дождёмся сегодня обеда. У меня есть ещё дела на студии. У Ким Донёна есть новый сценарий. — Ладно, — Джено всем собой уходит в меню и спустя долгую минуту определяется. Когда официантка уходит, приняв заказ, двое мужчин сталкиваются плечами, сидя рядом и сохраняя многозначащее молчание. Джемин просто не понимает, почему Донхёк позвал его сегодня на эту встречу, а Джено устал, чтобы думать и что-то делать. Ему хватает ощущения сильного плеча совсем рядом, хватает уверенности в На, и просто всего хватает. А потом голова Джемина падает на его плечо. А потом Джено слышит его размеренное сопение и неслышно прыскает. Какое-то время рассматривая нарисованного карпа кои среди длинных водорослей, он плавно ложится щекой на голову На, притирается, ощущая так его жёсткие волосы и чуть хмурится, втягивая запах его волос — разумеется, что это не сладкие цветы и даже не туалетная вода. — В самом деле спишь? — Ли спрашивает шёпотом, почему-то зная, что ему ответят. — Нет, — усмехается Джемин, устраиваясь откровенно удобнее, приминая всего Джено своим весом, — Ты не удивлён? — Некогда уже как-то удивляться. — Ты так усердно работаешь в эти дни: выглядишь жутко, — вкрадчиво шепчет На, — Но даже так выглядишь очаровательно: у меня глаз-алмаз, поверь. — Верю, — Ли отвечает без задней мысли и хоть толики понимания, когда вдруг меняется в своём настроении и начинает откровенно жаловаться, — Я так и не понял, почему Донхёк стал моим менеджером? Неужели не было кого-то ещё? Хотя я не против, конечно. Ладно! — говорит достаточно громко, сам же почему-то и пугается, берёт небольшую паузу на восстановление своего сердечного ритма, когда продолжает, — Этот Донхёк будто издевается. Ещё и какой-то преподаватель актёрского мастерства, который постоянно занят. Чем он занят? — Это он так избегает нового знакомства, — предвкушающе улыбается режиссёр, — Не гони на Донхёк-и, он просто хорошо выполняет свою работу. И про учителя Ли — Донхёк ещё не достаточно выбешен, чтобы познакомить вас. — Это как-то, — мужчина снова хмурится и подбирает нужные слова, когда слышит мягкий стук по двери, — Настораживает. Джемин не отвечает ему, но тут же выпрямляется и отзывается уверенным: «Входите» — в адрес вежливой официантки. Когда девушка приносит им блюда, ловко расставляя на стол тарелочки и соусницы, напитки, и также бесшумно удаляется, они оба в прежнем молчании поглощают пищу, обмениваются взглядами и лёгкими кивками, зевками. Всё идёт ровно и гладко до того момента, как Джемин чмокает не ожидавшего подобного Джено в щёку, вытирая и без того чистые пальцы тканевой салфеткой. На вопрошающий взгляд Ли он только пожимает плечами: — Это наше первое свидание. Глупо было бы не поцеловаться. На поднимается на ноги и кивает перед своим уходом: — Отдохни завтра. Может, встретимся потом в субботу? — Мне нужно обсудить это со своим менеджером, — усмехается Ли, только теперь приходя в себя. И окончательное понимание приходит, когда он остаётся наедине с собой в этом кабинете ресторана. Мужчина растирает поцелованную щёку тыльной стороной ладони и тянет уголки губ всё выше и выше. Что-то тёплое обнимает за плечи и греет в груди, это тёплое дарит ему какую-то уверенность в себе, наполняет энергией, так что теперь наоборот — хочется творить, быстрее, больше и невозможнее. Хочется танцевать и совсем немного — вернуть Джемина обратно для объятий, может, даже для поцелуев. Оказывается, это очень приятно. Неловко, слишком быстро и жутко мало. Но очень приятно.        Усаживаясь на заднее сидение такси, Джемин набирает своего друга и улыбается: — Спасибо за такой подарок. Но в честь чего? — Потому что я переборщил, и он чуть не закатил истерику, — устало поясняет Донхёк, занимаясь бумажной волокитой в здании кинокомпании. — Ты делал подарок ему? Я думал, что это — мне, — второй раз за сегодня На ощущает себя облапошенным и просто поверить не может, что как-то вдруг начал сдавать позиции. — Нет, я о тебе вообще никак не думал, — фыркает Ли. — Но это был мой подарок, — расслабляется Джемин, потому что — нет, он всё ещё «в форме», — Эмоциональная неустойчивость и яркие эмоции — гремучая смесь. При правильной комбинации вызывают привязанность. И сегодня ты оказал мне услугу, предоставив Джено настолько замученным, что он даже не понял, как я его поцеловал, и как напросился быть рядом. А теперь я ещё буду ассоциироваться у него с чем-то хорошим. — А то прежде было иначе, — Донхёк шипит и откидывается на спинку кресла, — Я рад, что вы наконец-то засосались, но предпочёл бы не знать этого. И спасибо, что рассказал о своём грязном плане — больше подобных возможностей у тебя не будет. — Беспокоишься за Джено? — усмехается, — Скажи мне спасибо, что я не выдал твоей садистской стороны, — слушает напряжённый выдох и прыскает смехом, — Мы сколько лет вместе? Думал, что я не догадался, когда увидел его там полусонного и такого нуждающегося? — Спасибо, блять! — пойманный за проделкой, вспыхивает Ли, тут же сбрасывая входящий. Кружась в своём кресле, мужчина переводит ненавидящий взгляд на папку с биографией Ли Юрин и тут же сдувает воздух из-за щёк: всё-таки он беспокоится за Джено, даже если это всего капелька в море его прочих дел — теперь этот придурок входит в список его головной боли, как бонус к На Джемину, который «не курит», «не пьёт», «не употребляет» — но широким массам знать об этом вовсе не обязательно. Донхёк хочет научиться хранить тайны так же, как эта женщина на фото.