С каждым что-то не так

У всего есть ритм. Самое простое — музыка, слова, циркадные ритмы и даже «шепот Земли». В каждом хорошем фильме должен быть ритм: для наглядности режиссёр На ткнёт на американскую комедийку «Мой парень — киллер», где герой Сэма Рокуэлла по всему фильму «танцует», извлекая особый ритм жизни. Особенный ритм присутствует в отношениях, и гармония возникает, когда оба участника этой самой романтической связи движутся синхронно. Но Джено знает, что иногда можно делать синкопы, можно расходиться: кто-то ускоряется, кто-то замедляется; бабуля Наюн собирала пластинки с разной музыкой, и кроме трота на полках хранился классический американский джаз с «джемами». О, джем - уникальное явление — импровизация с плавающим ритмом, постепенное включение музыкантов в общую музыку, последующая синхронизация отдельных нот, пробные «выстрелы» тромбонов и далёкие голоса, которые дают обратный отсчёт. Джено пребывает именно в таком ритме — джемовом — непостоянном, который может подстроиться под кого-то, может увеличить темп, сменить частоту ударных долей, или развернуть собственную мелодию посреди шумного мегаполиса. Кручение педалей, чуть сбитое дыхание и плавные повороты — персональная музыка жизни Ли Джено. Он давно хотел вот так прокатиться хотя бы по Восточному Парку, узнать памятные места, кому-нибудь улыбнуться, самому поймать чей-то удивлённый взгляд — коснуться чужой жизни, не растворяясь, не объясняясь, сохраняя свою тайну, свою личность, свою целостность. То, что сегодня суббота — давно ничего не значит для Ли, он запутался и потерялся в днях недели, привыкнув отдыхать по «пустым» вторникам и средам — когда в придорожных кафе или на заправках, где он подрабатывал, было мало клиентов. А текущий ритм жизни больше напоминает скачки́ напряжения по проводам: то обнимаешься с медью, то едешь на «скорой». Сегодня выдался отличный день, просто замечательный. И хотя у Джено была целая куча идей и мыслей, которые необходимо было обработать в ближайшее время — думать не хотелось вовсе. Только своя музыка. К которой кто-то настойчиво хочет присоединиться: рядом пристраивается велосипедист, приветливо машет рукой, обращая на себя внимание, после чего приподнимает солнцезащитные очки и расплывается в знакомой улыбке: — Ты уже не ждал меня? Откровенность хочет слететь с языка — ведь собираясь утром на прогулку, Джено было плевать на присутствие Джемина рядом, ему хотелось насладиться полноценным выходным, подальше от «киношников» и всех к ним причастным, побыть наедине, на свежем воздухе — но Ли только выдыхает и оборачивается на дорогу, сильнее сжимая пальцами руль. Сегодня он не собьётся со своего ритма, если надо — пусть господин На подстраивается, ему не впервой, ещё один день маленькой прихоти Джено ничего не будет значить. Как ни странно, но больше Джемин к нему и не лезет. Они лишь изредка оборачиваются друг на друга, кивают, уступая особенно узкие тропинки, но в остальном — каждый в своём собственном мире. Обгоняя Джено, Джемина не тянет горделиво улыбаться, дразниться и смеяться. В последнее время дела идут не очень во многих аспектах жизни, от перегруза голова соображает и того меньше, а работа — и, конечно же, работники — ожидают от режиссёра На слишком многого, чему необходимо соответствовать, даже если уже неохота играть суку. За своими мыслями Джемин не замечает, как сворачивает с велосипедной дорожки, выбирая себе тернистый путь по узкой тропинке, что частично заросла и приютила в своей пыли редкую гальку. С трудом справляясь с управлением, давно отученный от таких активностей, На бросает всё к чёрту: руль, велик, себя, очки и перчатки — он заваливается набок, падает в траву и кидает ненужные аксессуары в неизвестное себе направление, поворачивается на спину и жмурится под тусклым солнцем. Взволнованный Джено тормозит тут же, оставляет велосипед рядом и усаживается на корточки, загораживая Джемину небесное светило, долго так моргает, не решаясь задать вопроса о самочувствии, сказать хоть что-то. Он только дует губы и вытягивается вдоль чужого тела, поворачивается на бок и смотрит на лицо На. Напряжённое, со складочкой меж бровей и закушенной нижней губой — как будто снится беспокойный сон, которому нет ни конца, ни края. Рука осторожно касается жёсткого рукава чёрного бомбера, пальцы ведут выше, вынимают застрявшую между клеток ткани травинку, ладонь давит на чужую грудь, которая отзывается — тут же вздымается, и кожу обдаёт холодным выдохом. Поднимая взгляд на лицо Джемина, Джено робко улыбается. Ему давно хотелось коснуться На, хотелось физическим контактом показать своё влечение и желание, свои чувства, выразить привязанность. Сегодня выдался просто замечательный для этого день. У Джено сегодня — просто космически удачный день, невероятно счастливый день. Он резко приподнимается на другом локте, наскоро мажет по чужим губам своими, тут же падает обратно и заливается подростковым румянцем стеснения, который веселит Джемина. Расплываясь в улыбке, На говорит: — Это так пылко. Это было именно так, а ещё — спонтанно. Но Джено понравилось, ему хочется сделать так ещё раз, почувствовать в своих руках возможность делать так, как самому хочется, любить так, как не умеет, но научится, по своей воле и по чужим доверительно прикрытым глазам. Справляясь с приливами жара на лице, давая себе обратный отсчёт, Джено устраивается удобнее на руках, ведёт носом по щеке Джемина и задыхается от этого странного ощущения — хочется больше и уже сейчас. Растянуть ощущение этого доверия к нему, ощущать под ладонью тепло чужого сердца — и не важно, что просто чёрная одежда нагревается скорее. Ветер щекочет открытый участок шеи, и Джено склоняет голову ниже, снова целуя губы Джемина, чуть наваливается на него, стараясь потише чмокать, дёргается, когда выходит громче слышимого, и вздрагивает, когда На сжимает его плечо ладонью, заставляя притормозить, оттянуть момент разлуки и возвращения в реальность. И получается так плавно и чувственно, будто, в самом деле, у каждого из них — впервые. У Джемина впервые та самая очаровательная картинка из головы, тот самый пре-образ стал явью, не разочаровал, продолжает принимать и даже, вроде как, любит его. Едва ли не впервые На не думает о том, что делает, с какой целью, с каким подтекстом — просто отвечает на поцелуй, перехватывает инициативу на себя, шире раскрывая губы и показывая, как это можно делать страстно: прикусывает кончик языка Джено, чтобы, приподняв голову, втянуть полностью в рот. Желание испить человека в своих руках до дна будит вожделение, и Джемин не знает, что делать со своим возбуждением, дёргает коленями. Смеясь и рыча в поцелуе, обхватывает щёки Джено ладонями, чуть закатывает глаза на его потерянный взгляд, шепчет: — Я хочу тебя. Говоря эти слова, ощущает напряжение в скулах Ли, уже собирается томно выдохнуть в чужие губы и сделать что-то совсем неправильное, когда слышит: — А я не хочу тебя. Нокаут. Джемин растерянно хмурится, вглядывается в донельзя серьёзные глаза Джено, наскоро скользит взглядом по его телу, пытаясь определить, как там дела в штанах у Ли, но не видит, не понимает. Водя нижней челюстью из стороны в сторону, закусывая губу, он уточняет: — Вот прям совсем? Или ты не хочешь сделать это на природе? Джено заколёб ставить Джемина в неловкие положения, делать из всезнайки-режиссёра идиота, обзывать его глупым, и не хотеть вот сейчас, когда На очень старался, когда отдавал всего себя без оглядки. Этакая пощёчина от Ли Джено. — Мне не нравится заниматься сексом, — Ли пытается улыбаться. Выходит так себе, но он уже куда больше «в себе», чем всё время «до», и у него есть смелость в адрес На, который просто позволяет ему большее, позволяет ему раскрываться, наблюдает и иногда игриво подталкивает в необходимую сторону. В конце концов, у Джено сегодня — удачный день, такие мелочи не должны его испортить, даже он не может быть до конца честным: стыдно признаться в том, что он когда-то пережил, догадывается же, как это глупо, и что, скорее всего, его же самого обвинят в произошедшем. Ни единой мысли о том, что Джемин — отбитый на голову, видавший всякое, может его понять, может даже пожалеть и сменить вектор своих экспериментов в подходящее русло. Ли Джено осознанно выбирает обман, выбирает корявый флирт и готовность к расставанию, если такой ответ не устроит Джемина. А Джемина не устраивает. Он лежит и гадает: где проебался снова? Что это такое вообще? Это можно считать полноценным отказом? Или типа? Да На банально не вляпывался в подобные ситуации прежде. С девушками всё предельно ясно, там играют роль биологические процессы, некоторых можно было уламывать на минет; парни нередко оказывались не готовы к спонтанному анальному сексу, но можно было договориться на взаимную мастурбацию — тут тоже всё было понятно. Но когда заявляют: «Я не люблю трахаться» — это та ещё ситуация. Джемин даже вспоминает вездесущего Тэна, который периодически так и заступается за Джено. О, На вспоминает ссоры с Донхёком и начинает плохо думать о своём друге. На ум приходит и учитель Ли, который под словами «преподавание актёрского мастерства» мог впаривать в голову Джено всё, что угодно. Злость на неизвестное третье лицо побуждает мужчину сесть и ухватиться за свою нижнюю губу по старой привычке, начиная думать и строить логические цепочки, которых просто не было, нет и не предвидится. Джемин в бешенстве — снова кто-то влез, снова кто-то портит ему малину. Кто это? Одна кривая возвращает его мысли к этому самому: «Мне не нравится заниматься сексом». Она тянется вопросом к пустому круглому блоку, без лица, без аватара, но незримо существующего человека в жизни одного только Ли. В его жизни, отдельной от На. Джемин переводит напряжённый взгляд на растерявшегося Джено: — Ты же сказал, что девственник. Ты обманул меня? Второй нокаут за пять минут. При этом оппонент На абсолютно расслаблен и ни одного мускула не напряг для этого. — Я не говорил этого, — Ли отводит взгляд, скрещивая перед собой голени, — Я просто сказал, что ни разу не целовался. Не целовал сам. Джено скользит по тонкой грани совсем неуверенно, пытается балансировать на правде, и не выдать всего. Сам знает, что не сможет потом смотреть в глаза Джемину: от стыда, от этой недомолвки, от всего происходящего между ними сейчас. — Я не понял! — вспыхивает На. Всё возбуждение перекрывается злобой. Джемин обижен и зол на Джено. Он-то был уверен, что между ними близкие доверительные отношения, что Ли держится за него крепко, что не отпустит. И На ценил это чувство, всю прежнюю жизнь ему хотелось ощущать подобное, он хотел именно такой привязанности — да, болезненной, да, нездоровой. Джемин хочет жизни, жаждет живой, бурлящей любви. С надломом, через трудности, через взаимный шок, и жар переплетения двух тел. В кино, даже в мультфильмах, влюблённость, это чаще всего — щёлк — готово. «Система виндоувс обновлена», чёрт возьми. Как это показывают киношники, как рисуют мультипликаторы? Одинаково: случайная первая встреча, волшебное касание, где они оба «не такие, как все». В жизни такого нет. Джемин не верит в любовь с первого взгляда. Максимум таких отношений — это выбор кого-то на ночь: тебе нужно личико и тело. И потому Джемин так одержим реализмом, спотыкаясь и падая во французский натурализм, порой пробивая и это дно, упуская волшебные моменты красоты зарождения тёплых чувств. Много ли историй о любви можно назвать «здоровыми и целостными»? О, режиссёр На ткнёт пальцем во все эти сказочки про «Ромео» и «Джулиетт», в разные старинные романы и на грубые рыцарские поединки, где девушка достаётся сильному мужлану, и прочие приятные картинки, которые люди по всему миру романтизируют и зовут «Высокой Любовью». Хуйня всё это. Любовь можно создать. Закинуть идею и правильно удобрять, поддерживать в себе это чувство и развивать его, менять по своей воле, позволять вносить корректировки партнёру. Порой из таких отношений вырастает что-то куда более здоровое, чем то вышло у бабочек-однодневок Монтекки и Капулетти. И — чёрт — Джемин уже был уверен, что у него что-то получается, что из этих отношений с Джено у него сможет что-то вырасти, что-то интересное, продуктивное и, может быть, даже яркое и чистое. Ли казался человеком, который сможет облагородить почву для подобного. Но именно Джено рушит это. — А чего тут понима-ать?! — Ли трясёт головой из стороны в сторону, — Мне не нравится! Это так важно для тебя?! — только теперь смотрит в самые глаза На. О, не просто смотрит — смотрит с вызовом. Чем только сильнее раздражает. Набрался дерзости. Такой смелый с ним — с На, то есть — так и хочется кинуть его в клуб на девичник, чтобы возбужденные женщины растащили на сувениры, довели до панической атаки… Опустили с небес на землю. Однако это именно Джемин тот, кто начинает кое-что осознавать. Все эти изменения — они неумолимо ведут к краю пропасти, а то, что будет после — На не сможет контролировать, уже сейчас ощущает, как Ли ускользает из его пальцев, отталкивает. И Джемин невольно ведёт челюстью, пытаясь остаться мыслями в этой ситуации: — Чёрт возьми, это важно. Это невероятно важно для меня! — Одним развлечением больше — одним меньше, — холодно выплёвывает Джено, поднимаясь на ноги. Его это тоже задело. За секунды он обижается на Джемина, он злится на его слова, на его сущность, напоминает себе момент, когда На валялся в его подъезде и умолял остаться, говорил про близость. Они уже тогда говорили о разном. Но Джено захотелось попробовать, поверить и довериться самому. Наскоро отряхиваясь, он слышит за спиной какое-то движение, успевает обернуться перед тем, как ладонь На вцепилась бы в плечо, чтобы мужчина смог сказать это, глядя прямо в глаза: — «Развлечение»? Я был для тебя клоуном всё это время?! — даже не замечает, как начинает крупно дрожать. Так обидно. Вот так люди чувствуют себя использованными? О, На ещё никогда так не унижали, его ещё никогда так грязно не использовали, от этого становится вдвойне обиднее, и злость начинает стекать в чашу ярости. — Нет, это не так! — также повышает голос Ли. Он бы хотел сказать, но на эту секунду не осталось ни одной мысли. Он бы хотел объяснить или показать, но момент упущен. Джено такой глупый, он выпаливает то, что слышал с десяток раз от других девушек. Он выпаливает это, ощущая отвращение к самому себе за подобное поведение, за подобные слова, но говорит: — Умей получать отказ! Не смей прикасаться ко мне, — голос проседает, уходит в глухое рычание, — Н-не вздумай домогаться меня. Джемин стоит в нескольких сантиметрах от Джено, держит руки на бёдрах, смотрит в глаза. Но Ли начинает колотить предостережение опасности. Это старое и позабытое чувство возвращается, постепенно затапливая сознание. Джемин ничего не делает. А Джено крупно вздрагивает, и судорога повторно проходит по его телу, когда память подкидывает картинки казавшегося позабытым прошлого. Когда его не спрашивали, когда не смотрели вот так, но — с откровенной похотью в глазах. Когда разговоры о сексе шли без прямого его участия, без его мнения. Ли смотрит на На, и уже ощущает, как тот отвешивает ему пощёчину, как грубо заваливает на землю, наскоро раздевает и сжимает кожу тут и там до синяков. В его руках достаточно силы, чтобы Джено не смог сопротивляться, этой силы хватит даже, чтобы придушить Джено, чтобы убить его. Но На не будет этого делать. Он будет грубым, неосторожным, ему плевать на слёзы Ли — ищет своего удовольствия, в котором отказали. Джемин даже бровью не повёл, а Джено уже ощущает себя в его рабстве, будто чужие колготки снова крепко держат запястья, густой аромат какой-то «Шанель» забивается в лёгкие, чуть ниже пупка слышится смех, Снова быть таким — слабым и беспомощным, чужой игрушкой — нет-нет-нет.        — Н-не трогай меня, — Ли делает шаг назад, но так глупо спотыкается об кем-то из них брошенный велосипед, валится спиной назад, когда Джемин всё же успевает перехватить его за руку, плавно опуская на землю. На стоит над ним, упёршись ладонями в колени и не понимает: этих внезапных слёз, которые мужчина прячет под ладонями, этого шага назад, этого их спора, который уже дважды свернул со своего начального пути в неопознанные степи. Усаживаясь рядом, Джемин зарывается пальцами в волосы. Если Джено хочется плакать — пусть, пожалуйста, у На будет время подумать над этим и остыть. Под прикрытыми веками мир кажется полнее, мыслить становится чуть проще. И Джемин возвращается мыслями к прежнему неопознанному лицу. Кто скрывается там? Кто этот человек, который сломал ему Джено? Кто всё ещё держит Джено? На очень жадный. И если уж ему жалко разделять дружбу с Донхёком, если он тихо, про себя, ревнует Донёна ко всем тем, с кем сценарист работает временно, или с кем проводит более задушевные разговоры — то до Джено он особенно алчен, порочен в своём желании. — Кто это? — прикинув план действий, Джемин начинает давить: спрашивает холодно, а потом перехватывает запястья Джено, заглядывает в его глаза, — Что произошло? — Будто ты поймёшь, — Ли слабо дёргается, заходится скулежом отчаяния, но всё машет головой из стороны в сторону. — Скажи так, чтобы я понял тебя, блять, — мужчина резко дёргает Джено на себя, заставляя сесть, заставляя быть на одном уровне, — Хватит валяться и реветь, как баба. Так сложно мне рассказать? Мне?! Это недоверие, это желание что-то утаить, откровенно выводят и без того уже выбешенного На, если сейчас Ли скажет ему что-то в духе: «угадай сам», то Джемин ударит его, бросит тут одного, уедет на велосипеде, не оборачиваясь, пострадает года два по своему разбитому сердцу, снимет мелодраму и сопьётся под чутким приглядом Донхёка. — Говори, — На трясёт Ли за плечи. В таком сложно признаться. И как это будет звучать? Джено ещё никому не рассказывал, почему-то верилось, что если скажет, если слова обретут форму, то это перестанет быть его пьяным сном, станет реальностью, с которой надо как-то справляться. Ли не уверен, что готов справляться и переживать снова. Но раз На так настойчиво требует от него ответа — пожалуйста! Совсем не контролируя себя, Джено вырывается из рук Джемина только затем, чтобы утереть щёки и глаза, чтобы сразу после кинуться на его шею, уткнуться в неё носом и попросить: — Пожалей меня. У этого желания нет логики, подтекста. Оно открыто и искренне, оно подкупает и трогает сердце На, заставляя сбавить обороты и подстроиться под спокойный ритм Ли, в который раз побаловать, уделить ему внимание и приласкать. Джено не уверен, что будет дальше после его откровения: сейчас хочется, чтобы его просто приняли и пожалели, не отстранились — такая малость. Пальцами зарывается во влажные волосы Джемина, методично перебирает их — это отвлекает мысли. Как и лёгкие поглаживания по спине. — Это так сложно? — спустя время натянуто спрашивает Ли, — Так сложно «не»? — Это так сложно рассказать? — ведёт бровью На, улавливая это желание уйти от ответа. Чем больше Джено торгуется, тем сильнее хочется узнать правду. Джено молчит ещё мгновение, когда признаётся: — В шестнадцать меня изнасиловала мой менеджер. Она воспользовалась тем, что я спал. И ещё несколько раз. Она связывала меня, спаивала, мешала алкоголь с таблетками. А потом она стала приводить с собой подругу. Спустя время их стало трое. Что-то звонко бряцает в голове На — пазл сходится, картинка обретает смысл, становится чёткой и красочной. Только вот радость оправдания своих теорий не посещает Джемина, ему нет довольства от чужого откровения, что вот ему первому был поведан такой страшный секрет. Внутри становится гадко, но На замечает: — Нет, ладно, допустим, пару раз у тебя бы поднялся. Но постоянно спаивать и ждать, что ты будешь возбужден… — А они и не ждали, — фыркает Джено, подтягивая колени к груди и вжимаясь всем собой в Джемина, боясь, что он сейчас отпрянет и уйдёт, снова оставит его одного. А Джено больше не сможет жить, как то было прежде. Сейчас он понимает, что не сможет вернуться в уютный дом бабули Наюн, как то было в его семнадцать, сейчас он не сможет также просто отказаться от своей работы, от жизни в Сеуле. Его держат многие вещи, его держат люди, он ощущает себя тут по-настоящему живым, кем-то собой настоящим, уверенным. Невозможно лишиться своей зоны комфорта, которая создавалась всё это время с особой тщательностью. — Им хотелось поиграть. Они и развлекались: мешали таблетки со спиртным и смотрели, что со мной будет. Иногда просто смотрели и… Трогали меня. Это казалось им забавным. А потом Санхи узнала, что можно простимулировать простату. Джемину, как «киношнику», нравится эротика, долгие прелюдии, красивые обои в кадрах, стоны и движения — ему нравится красивая картинка в подобных фильмах. Он бесконечно восхищён японскими техниками получения удовольствия, и его интересует тот самый сантехник, который делает скоро и очень грязно. Люди могут получать удовольствие от простых поцелуев и поглаживаний, от причинения кому-либо боли. Но всё это особенно ярко при обоюдном согласии, при готовности отдаваться и экспериментировать. И всё это играет иначе, когда девушку затаскивают в машину прямо с улицы, или когда пьяный муж привязывает жену к батарее, делая «это» кое-как. И совсем в ином неоне играет, когда нечто подобное случается с молодым человеком. Если подумать, это — педофилия, и где-то даже сажают. Если знают, если готовы слушать, если понимают. И если кто-то не молчит. — Боже, Джено, — Джемин крепче обнимает Джено. У На в голове — куча мусора и посторонних мыслей, что разлетелись после разрыва очередного шаблона. Да, Джемину нравится делать подобное — смотреть на мир под другим углом, переставлять всё с ног на голову и смотреть, как человечки пляшут пятками по потолку, отбрасывая тени на костёр, а не от него*. Но история Джено оказалась не просто «мыслью», не «идеей», не «экспериментом» — она лично задела На, его гордость, его желания, кого-то ему принадлежащего. Повернув голову, Джемин касается губами уха Джено: — Я умею принимать отказы, только если знаю причину, — бросает взгляд на виднеющиеся отсюда верхние этажи многоэтажек города, игнорирует шевеление под руками — он не сможет повторить в глаза, — Так смешно! Фыркает, просит прощения, когда понимает, что поранил своим громким смешком чужой слуховой аппарат. — Джено, между нами есть одна интересная разница, — улыбается Джемин, когда Джено всё же садится рядом, напряжённо вглядываясь в его лицо, — Я уже говорил, что твои чувства взаимны? И это можно устроить долгосрочно. Это — реально — займёт уйму времени. Донхёк как-то сказал, что Джемин любит две вещи: «выёбываться и пиздеть». Он также добавил, что его друг ни дня прожить не может без этих двух пунктов, и весь мир На Джемина покатится в тартарары, если он не удовлетворит эти две потребности. Наблюдая, как дёргается остов грудной клетки Джено, как часто он прикрывает глаза, пытаясь перевести дух, успокоить мысли, Джемин вдруг понимает Донхёка и признаёт, что тот — прав. — Ли Джено, ты помнишь, что у каждого человека есть хорошая сторона и плохая? Побеждает та, которую ты кормишь, — Джено переводит на него удивлённый взгляд, — Я кормлю тёмную. Давно. Она злее, решительнее, помогает держаться на ногах и уверенно идти против всех. И именно она рвётся к тому тёмному, что есть в тебе. — Я… — только открывает рот, оказываясь перебитым. — Ты — хороший человек. Ты из тех, кто холит и лелеет свою светлую сторону. Это хорошо, — улыбается, перехватывает чужой взгляд и осторожно касается влажных ладоней своими, одобряюще сжимает, — И твоё большое светлое тянется к малому светлому во мне. Простое правило магнита. Ли только моргает. Он понимает, но не догадывается, куда его ведут сложными конструкциями. Он — снова ведомый. Но сейчас Джемин чётко осознаёт: это ненадолго. Но пока у него ещё есть эта сила, есть власть и влияние на Ли, он будет этим пользоваться. — Меня влечёт к тебе куда больше, но мне не пятнадцать, чтобы нагибать и трахать тебя у первой поверхности, — На знает, что груб, но он никогда не умел иначе, это — прямолинейность в его собственной обработке, — Я буду склонять тебя к этому постепенно. Клянусь, ты даже не заметишь и не поймёшь, — вдруг смеётся, потому что знает за собой и прав, — Ли Джено, если ты только позволишь мне, то сам захочешь отдаться вот этим рукам! — вскидывает выше их сцепленные ладони, переплетает пальцы. Дело было всё-таки в сексе. В ожидании акта, в страхе и недоверии. Возможно, Джено несколько раз в кого-то влюблялся, на кого-то заглядывался, с кем-то флиртовал в той или иной манере, но он оставался один по этой простой причине: после страха женщин возник страх близости. Или одно вытекло из другого в другом порядке — На как-то похуй. Теперь он знает проблему, знает все причины такого поведения Ли, и может сменить модель своего поведения, выбрать другие способы «удобрения» их неправильной любви. И даже предполагаемый человек в том круглом аватаре обрёл именно то лицо, на которое Джемин думал. — Ты прям будешь ждать меня? — хмурится Джено, начиная понимать, — А если я никак не хочу тебя? И потом не захочу? — Лет до сорока у меня будут сложности, — криво усмехается, разряжая обстановку. Джено вдруг смеётся и придвигается ближе: — А мне ни разу не хотелось. Только если это было необходимостью. — «Не хотелось», — цепляется намеренно, главное — найти в чужих словах оплошность и раскрутиться на этом, и Джемин дополняет, — Сейчас хочется, а? — Нет, — повышает голос и всё же оборачивается на На. В карих глазах горит насмешка, и Джено чувствует себя таким глупым, когда понимает, что ему хочется чего-то большего. Ему хочется попробовать касаться Джемина, именно ему позволить делать с собой что-то, доверить своё тело. Прежние слова На о разнице понимания их чувств не особо тронули сердце Джено, его куда больше цепляет то, что Джемин остался, что согласился пробовать. Даже если начнётся игрой над ним самим, Ли не против. Резко подаваясь вперёд, так что Джемин едва успевает отодвинуть назад, Джено жмурится от улыбки, когда предлагает: — Давай ещё целоваться? Тебе же не будет сложно? На отводит взгляд — вообще-то будет непросто. Но может, у него получится сдержаться, если сам не начнёт себя раззадоривать. Он же первым поднимает руку, поглаживает шею Джено, подаётся навстречу поцелую, прыскает, когда Ли вдруг жмётся своей щекой к его, будто большой кот в порыве утренней ласки. В самом деле, кажется, Джемин стареет, раз ему нравятся такие нежные десерты.