С каждым что-то не так

Идёт боевая сцена, где Накамото, ака главный преступник Азии, раскидывает всех врагов по углам. Одна за другой взрываются хлопушки, каскадёры вполне натурально разлетаются под кулаками японца, Джено уже пять минут, как бездыханно валяется на полу, даже не дёргается, когда сверху падает ещё один актёр. Процесс в самом разгаре, и На почему-то залипает на это. Мужики веселятся перед камерой, даже рядом сидящий Донён по-детски погружается в происходящее, будто смотрит соревнование по телевизору, ей-Богу: взмахивает руками, подаётся корпусом вперёд и даже шепчет что-то вроде: «Ай-я, как же так?». Единственным, кто не наблюдает за дракой, является Тэн. Он что-то смотрит в телефоне, фиксирует в блокноте, высчитывает и делает новые пометки. За этим делом его и застаёт Донхёк, какое-то время молча наблюдая, а потом, будто индеец, ползёт животом по полу, чтобы только через острое плечо штатного гримёра разглядеть тайские иероглифы на экране вперемешку с цифрами. — Ну и как? Узнал, чего хотел? — Тэн даже не оборачивается, но тянет самодовольную ухмылку, когда Донхёк усаживается рядом с ним на пустой стул. — Нет, конечно же. А что ты там считаешь? — Ли кивает головой, однако таец игнорирует его, — Ну и иди ты нахуй, — цокает языком менеджер, отворачиваясь от своего несостоявшегося собеседника в сторону сцены. У Донхёка плохие новости касательно дела Ли Джено, поэтому он и не торопится лезть сейчас к Джемину, докладываться этому придурку. Как Ли понял, доказательств нет, жалоб нет. Подумаешь, Со Юджин выходит замуж за молоденьких — всё же, все её мужья были совершеннолетними. Дама часто меняла место работы? У большинства похожая проблема. Подружки вот у неё интересные. Чхве Санхи — владелица онлайн магазина интимных товаров. Бён Хёджин — администратор закрытого клуба в центре города. И обе ни разу не состояли в браке, бездетны. Того же возраста, разной внешности. Платят налоги, законов не нарушают. У Хёджин есть машина. Ни-че-го. Если Мун Тэиль начнёт вести дело, то ему нужны свидетели. Помощник прокурора даже сказал, что знает, кого можно спросить. Однако, для допроса нужно подать официальное прошение от самого Ли Джено: «дать делу ход» — как сказали Донхёку. Но Джемин упрямо варит в себе затею, никому не позволяя раскрыть информацию Джено. — Хули ты не в платье? — Донхёк знает, что на него сегодня точно кто-нибудь наорёт, а потому решает выместить свою обиду заранее на сидящем ряде Тэне. Таец медленно переводит на него ошарашенный взгляд и выразительно моргает: — Ты ничего не спутал? — Хотел твои бёдра полапать, секса всё равно два месяца уже нет, — кривится менеджер Ли, сбавляя гонор, — А так хоть бесплатно пожамкаться можно. — Ты не путай! — Тэн вскидывается на месте, — Я может и ношу килты, но предпочитаю женщин. — Охотно верю. Если Джемин любит «выёбываться» и «пиздеть», то Донхёк любит подраться и поспорить. Вот он и выводит старшего на эмоции. — Вот и не верь, человек, лишённый секса второй месяц. Я свои яйца остужаю в широких юбках после интенсивного использования. А ты и дальше высиживай свои! — вмазывает Тэн, знатно осаждая своего оппонента. Ли первое время только задыхается в своей злобе, не готовый вот так сразу принять поражение. Ещё и от кого? От вот этого?! — Ай-ща, иди ты! — он подскакивает на ноги и крутится на месте, выбирая себе новую жертву. И когда Джемин услужливо оборачивается на своего друга, тот сразу же отворачивается, всё же не рискуя сегодня лезть в эти дебри и ввязываться в юридические отношения.        А часики-то тикают. Благо только, что Мун Тэиль берёт оплату исключительно в своё нерабочее время по мере занятости. Потому что Донхёк переваривает свои дурные новости уже третий день подряд, пока режиссёр На даёт команде отдых лишь на сон и еду. Сроки поджимают, бухгалтерия требует от него сокращения часов работы приглашённого Накамото Юты — слишком дорого обходится им птица такого высокого полёта. Но как бы Донхёк не щерился по углам, пытаясь спрятаться за горой кофе и отвечая на рабочие звонки, всё равно выдаёт свою нервозность с головой. И первым его ловит Ким Донён: буквально за локоть, выводя из павильона на улицу. Сценарист потирает пальцами веки и спрашивает: — Что? — Ничего, — но мужчину тут же прорывает: в считанные минуты он рассказывает все проблемы, и самую главную, заключающуюся в одном упрямом осле и его очередной «Великой Идее». Тяжко выдохнув, Донён заверяет, что разрешит этот вопрос, чем несказанно радует Донхёка.        Только теперь это господин Ким тот, кто тянет кота за хвост, не решаясь прервать съёмочный процесс личными делами. Он выбирает день, но Накамото срывает съёмки халатной игрой, постоянно угорая с того, как один из каскадёров смешно валится после его удара. В другой раз Донён терпит неудачу из-за проснувшегося не в духе Джемина. Перед третьим разом Ким решает помолиться, но оказывается перебит продюсером Сяоцзюнем: — Вы сроки не пропускаете? Когда натурные съёмки? Мне с командой ещё договариваться об аренде на локациях. — В следующий понедельник, — отрезает режиссёр На, нервно закусывая губу: сегодня вторник, и работы у них ещё предостаточно.        Тупик везде. Донён долго думает об этом. Он не тот человек, который будет поступать опрометчиво или гадко, исподтишка. Однако ситуация у них сейчас максимально уникальная, так что мужчина караулит Джено на улице во время небольшого перерыва, ловит актёра за локоть, отводит в сторону, подальше от чужих глаз и глазков камер, натянуто улыбается, ещё какое-то время смакует новости на самом кончике языка и всё же рассказывает. Начинает Ким издалека: с Мун Тэиля, с выигранных дел другого какого-то родственника Донёна, потом мужчина соскальзывает в сторону «грязных делишек» самого разного толка, говорит о сценарии поведения жертвы, блестит своими раскосыми глазами, неуклонно подводя к самому главному: — Мун Тэиль ведёт твоё дело по Со Юджин. Однако сейчас ему требуется твоё официальное заявление. Если ты готов, то я смогу договориться с Джемином, и буду лично сопровождать тебя. У Донёна был слишком длинный монолог. Сперва Джено натянуто улыбался и кивал на его слова, не особо понимая, куда ведёт сценарист — они тут тюремные будни снимают, между прочим — и Ли был готов услышать критику в адрес своего актёрского мастерства, однако то, к чему вывернул в итоге Ким, повергло Джено в шок. Однако Ли даже не уверен, что его поразило больше. То, что дело разворачивается за его спиной? То, что это всё организовал Джемин, так ни разу и не сказав? То, что это вообще кому-то стало нужным? То, что теперь людей, знающих эту ситуацию, стало больше? То, что Джено даже не знает: хочет ли он какого-то возмездия или нет? До этого разговора Ли Джено не был одержим желанием наказать своих обидчиц. Он смирился, он свыкся жить сперва в деревне, потом смог адаптироваться под ритм, предложенный режиссёром На, изредка ломаясь, но как-то возвращая себя в строй. И Ли абсолютно точно не хотел, чтобы это дело получило огласку, чтобы оно хоть как-то мусолилось. А теперь его вот так просто ставят перед фактом: дело пошло, иди, мол, записульку напиши, что ты точно в курсе. Да пошли они все! Все бы они шли к чёртовой матери! Джено отталкивает от себя растерявшегося Донёна, уверенно топает обратно в съёмочный павильон, уже переступает порог, когда оказывается в руках Тэна. Гримёр опасно щурится, уверенно сталкивая Ли с задуманной траектории, а именно — к На Джемину. Джено потряхивает от негодования, и он упорно пробивается через защиту Тэна. Да что этот На Джемин себе возомнил? Не перешёл ли он границы? — Все! Абсолютно все, даже те, которые Джено ему не разрешал! Которые были его особенно личными, строго охраняемыми! Джено поделился с ним своей травмой не для того, чтобы устраивать разборки подобного масштаба и выяснять отношения десятилетней давности. Да не в этом даже дело! — Пусти, — вырывается Джено, смеряя взглядом фигурку маленького тайца, который всё ещё оттягивает Ли обратно на улицу, периодически оглядываясь на съёмочный павильон. Хватит с Джено. Все его таскают вот так — кто как пожелает. Наигрались, довольно с него. По горло достаточно. — Успокойся и иди за мной, — одними губами кричит на Джено Тэн, сверкая особенно чёрными сейчас глазами и больно дёргая за локоть. Никогда ещё Ли не видел его таким злым и раздражённым. Обычно гримёр весел и беззаботен, игрив и мягок ко всем своим подопечным. Но сегодня он кажется опасным. Выкипая изнутри от гнева, Джено топает следом за Тэном, осознавая, что сегодня тот представляет ему реальную угрозу. Потому что старший начинает сразу же за углом словами: — Я подслушал. Он падает спиной на панельную стену павильона и прячет руки в передних карманах брюк, бросает острый взгляд на Ли, когда продолжает: — Я понимаю, что ты чувствуешь себя обманутым. Но мой тебе совет — сделай, как сказал Ким Донён. Он тут единственный не идиот. — Хватит лезть ко мне. Все мне что-то советуют, каждый второй в душу лезет, — кривится Джено, качая головой от плеча к плечу, а потом останавливает долгий взгляд на своём «приятеле», припоминая тому, — Ты обещал не лезть в мою душу. — Я не лезу, когда не хочу, чтобы лезли ко мне. — Я тебя не трогаю, — шипит Ли, — Я расскажу сам, — улыбается Тэн. У каждого человека есть свой секрет, который он не расскажет отцу, не поведает матери перед сном, утаит от лучшего друга, не запишет в дневник. Но всегда наступает момент истины, когда невозможно больше скрывать, когда тайна тянет душу ко дну, и чтобы всплыть к поверхности, нужно избавиться от этого груза. На губах у Тэна нервная, тонкая улыбка, за сердцем у мужчины — тонна сожалений, о которых он прежде молчал. Он знает, что не будет сожалеть о том, что именно Джено расскажет свой секрет. Но также он знает, что после этого Ли будет презирать его, ненавидеть, остерегаться. Возможно, это пойдёт на пользу им обоим: Тэну хочется, чтобы был хотя бы один человек, который знал бы его историю, смог потом её рассказать; а Джено стоит выкинуть ещё одного доброхота из своей жизни. — У моего сожаления есть имя. Десятки имён, на самом деле, но я знаю и помню только одно, — начинает Тэн вкрадчивым шёпотом, — Ты мало учился в школе, вряд ли застал все прелести школьной травли, типичных хулиганов и «серых мышек». А я прошёл это. Я… — мужчина наскоро оглядывается, проверяя наличие посторонних ушей, после чего завершает, — …. занимался тем, что травил других учащихся. В этот самый момент, вопреки словам о сожалении, на губах Тэна возникает улыбка. Самодовольная, маслянистая, плавающая от одного уголка губ до другого. — Мне нравилось, — подтверждает эту самую улыбку Тэн, — Потому что никто не давал отпора, и никто не вступался за этих ребят. Знаешь, как это было? Вряд ли ты знаешь, так что слушай. Джено широко распахивает глаза, не узнавая перед собой прежнего Тэна, который заступался за него, который гордо вскидывает подбородок, если его что-то не устраивает, имеет наглость и смелость разворачиваться и уходить от собеседника. Мужчина с феминными повадками, разбирающийся в цветах получше любой мейкап-стайлерши, обладатель чарующей улыбки и нежных ладоней — в школе был последним хулиганом. — Я выбирал самых скучных ботаников, самых некрасивых девочек. Прижимал к стенке и вытрясал деньги, угрожал, говорил прямо в лицо, какие они уроды. Кто-то плакал, и это становилось разрешением на следующую стачку. Никто не лез, никто не пытался меня остановить. Не знаю: боялись ли меня, может, не хотели связываться. Один мальчик сменил школу. Девочка, которую я дразнил «жирной», резала вены и долго лежала в больнице. Сожаления? Ха! Джено-я, у меня не было сожалений, я только больше смеялся над ними! — воодушевляется таец, — Потому что слабаки и трусы уходят от проблем. Слабаки и трусы не дают сдачи. Слабаки и трусы режут вены. А я никогда не был слабаком и трусом. Улыбка замирает и становится тяжелее, уголки губ падают вниз, глаза становятся чуть больше. Тэн на миг отворачивается, наскоро вдыхая: — Вентина Ванатан. Хорошая фигура, хорошее личико, хорошая успеваемость — хорошая девочка из естественнонаучного класса. С очень плохой подругой. В восемнадцать я даже не знал, что можно было сделать так.        Тот день Тэн помнит только потому, что какая-то девчонка в коридоре фыркнула на его очередное вымогательство: — Этот урод нравится Тине? Мозг юноши упустил лицо сказавшей это, упустил её голос, проигнорировал столь неожиданное замечание, но запомнил имя — Тина. Читтапон Личайяпорнкул на одной из перемен подловил Тину, оглядел всю её фигуру, поугрожал взглядом, но видя стойкость девушки, её недрогнувшие колени и всё такую же ровную спину, взял и прыснул в её лицо водой из бутылки: — Я нравлюсь тебе? — Прикинь, урод? — встряла прежняя подруга. С того дня Тэн приходил в школу только ради того, чтобы досадить Тине. Его не интересовали прежние младшие, с которых он получал себе деньги на мороженое и баббл-ти. Его не волновали другие девочки, которые отходили от него куда подальше, ниже оттягивая и без того длинные юбки. Его не беспокоили невыученные уроки, надоедливые учителя. Только Тина. Зажать у стенки. Вылить бутылку чая на рубашку. Облить зелёнкой голые коленки. Вырвать из её рук помаду и растоптать её. Опрокинуть её поднос в столовой. Плюнуть жвачку в волосы. Как только он ни изгалялся, девушка только поджимала губы и молчала. Отряхивалась, меняла укладку, шумно дышала и бросала странные, непонятные юноше взгляды. А вот подруга её всё подливала и подливала масла в огонь. Она каждый день смотрела на Тэна, как на дерьмо, повторяла, что Тина всё ещё любит такого «урода». И Читтапон был уверен, что сама Тина думает именно так, что она любит его и презирает, считая ниже своего достоинства связываться с ним. Да, он понимал, что не образчик для подражания, но знать, что вот такая хорошая по всем параметрам Вентина всё не собирается признаться ему открыто, считает его «уродом», «отбросом», «дерьмом» — это задевало его гордость, его мужское достоинство, делало и без того агрессивно настроенного парня максимально злым. Каждую новую встречу необъяснимая ненависть Тэна росла и крепчала. Пока не наступил день его собственного отчаяния. Однажды Тэну надоело, что Вентина стоически молча терпит его издевательства, что она не плачет, как другие, не бросается демонстративно резать вены, не торопится перевестись в другую школу. Ему просто надоело, что все его выходки девушка принимает, как должное. Тэну надоело. Едва он увидел Тину в школе перед первым уроком, он сразу направился к ней. Она была особенно красивой в этот день. С чёрными волосами, что стали короче после кое-как отцепленной жвачки. С новой помадой на губах. В рубашке, пятна на которой девушка закрасила акрилом. И в синей юбке, чуть выше зелёных коленей. Он замер в шаге от девушки. Тина обернулась и только удивлённо вскинула брови, не зная, чего ждать сегодня от этого ненормального. Тэн тоже не знал, чего бы ещё сделать. Мысли закончились. Ни одной идеи. Он стоял и смотрел на неё, находя этот изгиб бровей красивым, считая звёзды в чужих тёмно-карих глазах, обрамлённых густыми ресничками. Тэн смотрел и не понимал, что ещё должен сделать такого, чтобы Тина сдалась уже ему. Подруга помогла. Эта девушка подошла к Вентине, приобняла её, качнула бёдрами так, что подол плиссированной юбки вызывающе подпрыгнул. И Читтапон упал коленями на пол, вцепился в синюю ткань, сразу нашёл шов и в пару резких движений разодрал юбку прямо на Вентине, обнажая её бёдра с ягодицами. Прямо в коридоре. Перед первым уроком. Уронив сумку, Тина куда-то побежала. Она впервые сдалась. Какое-то время Тэн гордо стоял на том же месте, равнодушно пиная брошенную девушкой сумку, сжимая в кулаке клочок ткани, наслаждаясь смехом других школьников. И той самой подруги. Она выбивалась из общей картины его обычного успеха. Прежние жертвы Тэна всегда бежали к своим друзьям за поддержкой и помощью, прятались за учителями, звонили родителям. А подруга Тины стояла прямо напротив и громко смеялась, продолжая обзывать его. — Ах ты тварь! — юноша схватил сумку с пола, огрел ею по голове ту самую подругу, только теперь понимая, что всё это время происходило. Девушка качнулась и осела на пол. А Тэн побежал. Он впервые понял, что сделал что-то совсем неправильное, что повёл себя, как самый настоящий урод, что переступил грань, за которой оказалась бездонная пропасть. Его личная. Тина нашлась на крыше школы. Она мяла в руках остатки юбки, смотрела на город. В её ягодицы врезалась широкая розовая трусовая резинка, но Тэн отвёл взгляд: сейчас хотелось знать настоящие мысли загадочной Вентины и…. Извиниться. — Тина. Обернувшись, Тина широко раскрыла рот, жадно глотая воздух. Какое-то время она металась на месте, пока не стала забираться на металлическое заграждение. — Тина, стой! — со всей своей скорости Читтапон рванулся к краю, вцепился руками в перекладину и замер под взглядом девушки. Вентина стояла уже по ту сторону, но ещё не решалась сделать последний шаг. В одной руке она так и держала полосы оставшейся юбки. И смотрела в глаза Читтапона. Испуганно. Задаваясь сотней вопросов, на которые он бы не мог дать ей ответов. Она выдохнула и улыбнулась. Очаровательно улыбнулась. И разжала пальцы. Читтапон вжался собой в прутья заграждения, вытягивая руки, чтобы хоть как-нибудь поймать её, ударить, но остановить падение. Вентина сделала этот шаг прямо на его глазах. Она улыбнулась только ему. Этот, возможно последний выдох — был для него. И этот шаг был для него. У Читтапона остановилось сердце в тот миг, когда Вентина упала спиной на ветви бугенвиллеи, проскочила меж них, сломав несколько особенно тонких и потеряв сознание. Три секунды изменили жизнь Тэна. — Врачи сказали, что Тине повезло, — мужчина утёр сухую скулу кулаком, — Она вывихнула плечо, сильно повредила шею — она больше не разговаривает. Но это называется «повезло».        Разумеется, что полиция начала расследование. Каждый день, пока Вентина лежала в больнице, Читтапон ощущал леденящий ужас от осознания нереальности реальности. Она снилась ему. Только не было на земле густого кустарника, и девушка разбивалась. В другом сне она сразу улетела на небо. Ему снились её глаза. И как она разжимает пальцы. Её улыбка. Тэн сходил с ума и задыхался по пробуждению. Он настороженно ждал, что вот-вот — и следователь придёт по его душу. Парень даже был готов нести ответственность за такой проступок. Только никто не приходил. Ни через день, ни через неделю. Демоны были на стороне Тэна — не иначе. Выяснилось, что ни одна школьная камера не была подключена к серверу, и поэтому нельзя было отследить, что именно произошло на крыше. Когда же «люди в форме» пришли в школу, начали в индивидуальном порядке опрашивать каждого школьника и учителя, Читтапон решился рассказать. Он сидел напротив мужчины средних лет, дрожал от страха и предвкушения своего наказания, повторяя про юбку, про то, как грубо разодрал её у всех на глазах. Парень несколько раз повторил, что чувствует себя виноватым, что ему не стоило так перегибать. Однако мужчина усмехнулся, подперев широкой ладонью такую же широкую ряху: — Тебе понравились её трусики? — Что? — оторопел Тэн. — Подумаешь, юбку порвал. Ты видел, что там было на крыше? Да или нет? — он равнодушно провёл черту в длинном списке имён и фамилий. — Нет, — подыграл ему школьник; струсив, ступив на этот скользкий путь. Спустя неделю Тэн узнал, что Тина дала показания. И дело закрыли. — Как это? — Джено нахмурился. — Всё просто: она призналась в попытке самоубийства из-за плохой успеваемости и других заморочек, — Тэн возводит глаза к небу, стараясь избежать слёз, — Она почему-то не стала говорить, что это моя вина. Но по этой причине я в полной мере осознаю свою вину. А потом легонько ударяет Джено по плечу: — У тебя гиблое дело, и все понимают, что ничего вы не докажете. Ким Донён — порядочный, честный человек. Он и его юристы будут землю носом рыть, чтобы только наказать эту женщину, чтобы всё было справедливо и по букве закона. Но, Джено-я, ни одну женщину нельзя наказать за изнасилование, потому как у неё нет орудия преступления, — мужчина дёргает уголком губ, — Ты можешь наказать её сам. На личной встрече. При пересечении взглядов. Чтобы она ощущала себя виноватой и несла это бремя безнаказанности за своё преступление. Тебе нужен не хороший юрист, тебе нужен душераздирающий сценарий, тебе нужно разыграть перед ней трагедию. И над этим работает На Джемин. И поэтому он не хотел, чтобы ты знал. — Чтобы при личной встрече я боялся её, ненавидел и боялся. Впал в истерику прямо в зале суда, — начинает понимать Ли. — Это жестоко, — кивает Тэн, — Но я из одного теста с этой женщиной, и точно знаю, что говорю: пока перед её глазами не оборвётся жизнь, несколько жизней, она не остановится. Может, у неё уже что-то произошло, но пока юрист Ким Донёна этого не знает. В зависимости от этой информации можно написать новый сценарий, чтобы доломать её. Чтобы свести её с ума, заставить раскаяться, жить сожалениями, видеть призраков прошлого. Это будет настоящим приговором. Который ты сам приведёшь в исполнение. Между ними повисает напряжённое молчание. Джено передёргивает плечами от ощущения холода, обнимает себя и кивает: — А ты? Ты и Вентина. Тэн улыбается чуть ярче.        Читтапон уже минут десять стоит перед домом Вентины. Её выписали месяц назад, но девушка ушла на домашнее обучение. И сейчас абсолютно точно она была дома. Парень улыбается, узнавая лёгкий шаг за дверью, но замирает на долгие секунды, когда сталкивается взглядом с ярко сверкающими глазами Тины. — Прости меня, — всё же начинает Тэн, — Я бесконечно виноват перед тобой. Тина вскидывает бровями. — И перед теми другими. Они явно не заслужили подобного. И я… Я вёл себя, как урод. Вместо ответа, она вбегает в дом, не прикрыв двери: Тэн расценивает это за приглашение. Услышав скрежет шарика ручки по тетрадному листу, сворачивает в гостиную, наблюдая за тем, как скоро, но аккуратно Вентина выводит свой ответ. Ведомый любопытством, Читтапон усаживается рядом, читая через её плечо уже написанное:

«Я устала от такой жизни. И от тебя. Ты не нравился мне. Я не знаю, почему <забытое имя подруги> говорила это! Младшие ребята восхищались мной, умоляли подыгрывать, чтобы ты не трогал их. Я долго терпела, Тэн. И не понимала. Я и сейчас не понимаю тебя! Надеюсь только, что эта жертва смогла остановить тебя. Что ты искренен в своих извинениях. И что ты ещё сможешь исправить в своей жизни хоть что-то. Что ты не будешь делать этого снова»

Скоро и поверхностно дыша, она оборачивается на своего нежданного гостя. Тина смотрит так открыто и ясно в его глаза: казалось, что наоборот — она прекрасно понимает, что сделала, и что происходит между ними сейчас. Тэн тыкает пальцем в слово «жертва» и замечает: — Ты не должна была этого делать. Оно того не стоило. Я не стою твоей жертвы. И все эти ублюдки, которые тогда смеялись — они не стоят того. Тина собирается написать что-то ещё, но он стучит ногтём по третьему предложению, усмехается и переводит на девушку восхищённый взгляд: — Зато я влюбился в тебя. Ручка выпадает из тонких пальцев, прокатывается по столешнице. — Потому что ты не трусиха и не рёва. Поражённый выдох слетает с её губ. — Мне плевать на них всех. Я виноват перед тобой. Я так и не услышал твоего голоса, не смог познакомиться с тобой ближе. И не смогу теперь. Она вопросительно кивает. — Я перевожусь в международную школу на следующий семестр. Сдам экзамены — улечу из страны. Вычеркну всю эту школу: учителей, учеников. Постараюсь забыть тебя. И не буду причинять тебе боль самим своим тут присутствием. Дрожащие ладони сжимают его запястья. — Как ты и хочешь, я не буду больше совершать подобных ошибок. Я постараюсь помогать людям. Всем, кому смогу, чем смогу. И постараюсь забыть. В следующий миг Тэн ощущает на себе тепло объятий Тины: её тонкие руки вокруг своей шеи, её сбитое дыхание на своей щеке, аромат шампуня её мягких волос. Неуверенно устраивает ладони на её острых лопатках, плавно поглаживая. — Мне стоит уйти, пока не пришли твои родители, — спустя какое-то время Тэн стал плавно выпутываться из рук Тины. Когда же девушка задержала его за предплечье, указательным пальцем свободной руки касаясь своих губ. Постучав по ним дважды, она выпрямила пальчик. И Тэн понял, что это будет её первый поцелуй. Она попросила его о поцелуе. Человека, из-за которого она осталась без голоса, из-за которого на её смуглой шее теперь навсегда останутся розовые полосы шрамов. Он разрушил её жизнь. И множество других. А она просит его задержаться и подарить свой первый поцелуй. Чувствуя нарастающее смущение, Тэн плавно опускается на прежнее своё место. Он неуверенно касается ладонью её щеки: его кожа грубая, пальцы — с заусенцами, а она вся — мягкая, гладкая, невинная и совершенная. Её улыбка сводит его с ума. Не понимая себя, Тэн подаётся корпусом вперёд, второй рукой обхватывая затылок Тины, чтобы не вздумала отстраняться — она бы и не стала — но ему так хочется. У парня этот поцелуй тоже первый: никогда прежде не думал никого целовать, не хотелось, не было девушки, подобной Тине. Не умея, он часто-часто чмокает её губы, порой съезжая на подбородок или мажа по щекам. Начинают дрожать руки, когда Тина сжимает ладонями рубашку на его груди, умоляя остаться. Но Тэн отвечает: — Я должен уйти, — снова целует её, — Я не могу оставаться с тобой, — она хватается за кисти его рук, вжимаясь своими ногтями в кожу, смотрит снизу вверх, — Я люблю тебя, — наклоняется, касаясь губами лба, — Но любовь к тебе меньше моей ненависти к самому себе, — проводит пальцем по одному из шрамов на её шее. Он выбегает из дома любимой девушки. Идёт и не оборачивается, хотя отчаянно хочется. Хочется вернуться. И позорно реветь навзрыд. Резать себе вены и сменить школу вот-прям-щас, пожаловаться маме на самого себя, получить ремня от папы. Хочется найти себе наказания. Но самое худшее Тэн уже сделал. Повёл себя как слабак и трус, которых всегда сам и презирал. Он смалодушничал, признав, что не смог бы смотреть на Вентину каждый день слеповлюблённым взглядом, не смог бы игнорировать её шрамы, не смог бы перестать винить себя. Ему было всего восемнадцать, и он многого ещё не понимал.        В новой школе Читтапона Личайяпорнкула уже ждали. Слава хулигана шла впереди самого парня, и на новом месте не получилось сдержать данного Вентине обещания. Чтобы другие не пытались придушить его в туалетах школы, Тэн первым игрался складным ножиком, выбивал челюсти особо дерзким парням, срывал пуговицы на рубашках «красоток», которые смотрели на низкорослого и драчливого новенького свысока. При всём желании у Тэна не получалось остановиться: или ты, или тебя. От этого с каждым днём становилось всё гадостнее и гадостнее. И всё труднее представлялось показаться на глаза Вентине: что он ей скажет? как объяснит несдержанного слова? а новых слабаков и трусов, которые успели за месяцы совместной учёбы перевестись в другие учебные заведения, или слечь в больницы с черепно-мозговыми? да как он после этого хоть кому-то в глаза будет смотреть? Страх. Растущие грехи за плечами, осознание своей ошибки, сотни ошибок, которые нельзя просто взять и забыть, перевернув страницу жизни — всё это свалилось в единый ком, ломая взрослеющего Тэна, делая его менее устойчивым к жизненным перипетиям. Делая его слабаком и трусом. Вот и получилась ему одна дорога, прямая, односторонняя, без шанса остаться в своём городе, без шанса начать где-то тут, рядом новую жизнь.        После выпуска Тэн ни разу не навещал дома единственной любимой девушки, не заходил на территорию школьного двора, ни разу не возвращался в старый дом родителей — даже не тянуло ностальгией, как многих других молодых людей в аналогичной ситуации. Он даже не спрашивал о Вентине Ванатан у общих знакомых, у своих родителей. Та жизнь — как страшный сон, и Тэн сделал всё, чтобы забыть её и никогда не вспоминать. Только изредка, когда на него всё же накатывает тоска по своей первой больной любви, когда он просыпается от собственного крика в кошмаре, он выбирает из гардероба себе юбку или платье. Джемин думает, что ему по приколу одеваться так, Тэн смог убедить и многих других, что это его творческий способ самовыражения. Но от себя не убежишь. Километры не сотрут из памяти чьё-то лицо и надежду в её глазах. И чувство вины никуда так и не исчезло. Оно с ним на всю жизнь, как клеймо.        — Но ты же до сих пор… — у Джено язык не поворачивается закончить это предложение. — Да. И я до сих пор ненавижу себя за то, что делал тогда в школе. И за то, что ушёл. Но и вернуться после стольких лет не могу. Теперь возвращение будет проявлением моей слабости: сделав выбор, я должен следовать ему до конца и не сдаваться. Даже если это даётся мне тяжело. Это — моё наказание. И я не могу от него отказаться. / Донён устало выдыхает, принимая входящий от Мун Тэиля: — Да? — Я не знаю, как тебе это сказать. Только что заходил Ли Джено и написал заявление, — в неверии Ким распахивает глаза и оглядывается в поисках Джено, а потом вспоминает, что у того сегодня выходной, — Но он пришёл без тебя, поэтому я подумал, что должен позвонить тебе и… Уточнить. Что тут происходит? Уверенность помощника прокурора тает с каждым следующим предложением, хотя мужчина старается сохранить деловой тон. — Я просто был занят, всё в порядке. Спасибо, — сценарист тут же сбрасывает вызов: на его плечо опускается ладонь Джено Ли склоняется к самому уху сценариста и ставит перед фактом: — Я дал делу ход. Но об этом никто не должен знать. Ситуация разворачивается на 180 градусов: теперь Ли Джено знает больше и хочет оставаться сведущим, пока На Джемин увлечён работой с фильмом, продолжая упускать что-то (или кого-то) из виду. — Донхёк? Джемин? — хмурится Донён, не понимая, что именно сейчас происходит. — Они узнают, когда будут полезны в этом деле, — Ли сгибается ещё ниже, — Это моё личное дело. И я не хотел, чтобы о нём узнало столько людей. Пожалуйста, Ким Донён, будь так добр, сохрани детали процесса в тайне. Мужчина судорожно выдыхает, но кивает.