С каждым что-то не так

Джено получает официальное приглашение на судебное заседание. Он смотрит на бумажное уведомление, слушает, как то зачитывает Ким Чону, и не может поверить, что это всё по-настоящему. Что больше не будет «читок» текста, что больше не будет Ким Шиён за полиграфом, что больше не будет смеха Чону под боком. Люди будут смотреть на него, будут брать интервью, будут преследовать до двери, караулить через шторы, снимать круглосуточно. Прорва внимания, которая излишня при таком интимном деле. Беспрецедентном деле. Мун Тэиль сказал: «Это войдёт в историю». Джено думает, что он в эту самую историю вляпался.        У него всего три дня. Жалкие 72 часа, которые стремятся к нулю. За это время Джено хочет успеть…. Поблагодарить всех, кто с ним работал: Джено затупливает в магазине детских игрушек, потом сворачивает в творческий отдел и от всей широты своей души берёт в качестве подарка малышке Соми самую дорогую картину по номерам, где в водорослях на песке спряталась черепаха. Извиниться за свой маленький обман: Джено приносит в комнатку учителя Ли коробочку с муссовыми фруктами, наскоро сбегает: Тэён потом сам как-нибудь разберётся, всё равно этот человек не слушает других людей, даже если они снова и снова признаются ему в любви. Получить последние наставления: Джено проводит с Ким Донёном пять часов за закрытыми дверьми квартиры, настраиваясь быть смелым, готовясь работать — по-настоящему работать, работать актёром в зале суда, выкладываться на полную, менять ход прописанного сценария по первому же намёку. Провести время с Джемином. Все предыдущие пункты были мелочью, по сравнению с этим. Потому что На, кажется, будто, действительно, работает. Будто ему нет дела. Ли знает, что это не так, но всё никак не наберётся уверенности, чтобы перехватить Джемина, чтобы остановить его, чтобы… Предложить свою компанию, предложить себя. Отдать себя на день, вечер, ночь. Сейчас Джено даже не скажет, как именно в его голове появилась эта идея, из-за которой он уже полчаса сидит и краснеет в коридоре, ожидая режиссёра из комнаты монтажа. Сидит на полу под стенкой, сжимает рукава длинной водолазки на плечах, снова и снова подбирает слова, заучивает, находит их глупыми и выкидывает из головы. Пытается понять, что именно хочет сделать этой ночью, пытается убедить себя, что должен, что обязан отдать хоть что-то взамен. Но денег Джемин не берёт. На прочее только усмехается. У Джено нет ничего другого, кроме него самого. — Да, да, — режиссёр На выходит из комнаты, шаркает обувью по плитке, смотрит на собеседника и потому не замечает комочек в бежевом свитере, что слился с цветом стены, — Я знаю, Рюджин, дорогая, но не могу. — Да сколько можно, блять? — главная монтажница ударяет ладонью по двери, так что оба мужчины дёргают плечами, удивительно синхронизируясь в этом, — Я не вижу картину так, как ты. Приглашай кого-нибудь ещё, я умываю руки! — Рюджин, дорогая, — следом из комнатки выпрыгивает Донхёк, бёдрами отталкивая Джемина в сторону, — Может, нам лучше сменить режиссёра? Найти независимое мнение? — он натянуто улыбается, пытаясь не потерять лица перед этой женщиной из-за своего друга. И пока ассистент режиссёра лебезит перед Шин Рюджин, старательно сдерживаясь, чтобы не перейти на повышенные тона, Джено перехватывает момент, когда встречается взглядами с Джемином. На моментально теряется, на негнущихся ногах отходит от спорящих: — Ты ждёшь меня? — удивляется, склоняясь ниже. — Да, — Ли вжимается всем собой в стену: он не предвидел такого поворота событий, не хотел иметь свидетелей. К его счастью, дверь оглушительно громко захлопывается. В коридоре остаются они двое: маленький Джено, которого едва заметно на фоне стены под блёклым светом светодиодных ламп. И Джемин, похожий сегодня на большую чёрную полосу в этом строгом тёмно-синем костюме. — Джемин, у меня всего два дня до первого слушания. Потом что-то начнётся. Я хочу быть готовым. И хочу провести время с тобой. На смуглом лице На появляется странная улыбка, он протягивает руку и кивает: — Незачем терять время. Джено вцепляется в его ладонь, в один прыжок оказывается на ногах. В нём столько радости и энергии, что он едва не скачет на месте от радости, начинает торопить события, которые всё никак не хотят наступить поскорее: Джемин кому-то звонит, бубнит про позднее время, бронирование, двойной тариф. — Так что? — спрашивает Джено, когда они тормозят на парковке кинокомпании. — Мы ждём нашего водителя, — улыбается Джемин, — Нам далековато ехать. — А куда и зачем мы едем? — Узнаешь, — многообщающе улыбается На. Может, Джено хотел совсем малого: чая на кухне, объятий под одним пледом, поцелуев и разговоров до рассвета о трудностях бытия и китайском чае, в сортах которого разбирается гораздо лучше самого Джемина, вспомнившего так не вовремя одно необычное место, когда-то получившее оценку «идеально для свиданий», но так и не бывшее опробованным. Раз у них мало времени, то нет смысла тратить его на повседневно-бытовое. — Шеф, — смеётся мужчина едва старше самого На, вываливаясь через окно со стороны водителя, — На дорогах низкий трафик, так что вы можете успеть. — Поехали, — Джемин пару раз хлопает Джено по плечу, первым прыгает в машину на заднее сидение, мягко улыбается тому, как Ли пристёгивается, — Чанбин, узнаёшь своего второго пассажира? — А то как же, — водитель оборачивается на Джено и подмигивает, — Мне для полного набора осталось подвезти только Пэ Дуна . — Надеюсь, твоя мечта исполнится! — усмехается режиссёр На, — Голливуд — это не шутки. — Ли Джено тоже казался шуткой, знаешь ли, — Чанбин снова оборачивается на своих пассажиров, продолжая невероятно уверенно вести машину. Он ловко болтает всю дорогу, перебивая диктора по радио и успевая в краткие рекламные паузы вставлять по десять слов, не теряя темы беседы, умудряется вовлечь в обсуждение автомобилей ничего не понимающего в них Джено, оборачивается на светофоре и заявляет: — Ребятки, мне пора открывать шоу. Садится ко мне в тачку звезда мирового масштаба, а я такой: «Хоба! На связи эм-си Чанбин, и сегодня я возьму приват-интервью, расскажу о Вашем типе личности по тому, как и куда Вы садитесь в машине». Или нет. О — идея! Кароч, за время поездки я предлагаю угадать песню, и включаю какую-нибудь «ма-трё-щи-ку», чтобы никто ни сном, ни духом. И за каждую неугаданную песню повышаю тариф. — Не врут люди, что каждый таксист — скрытый предприниматель, — подаётся вперёд Ли, смеясь с одобряющего кивка Чанбина. — А ты как думал? На самом деле, это я придумываю сценарии ко всем фильмам студентишки На, — он оборачивается к дороге, проезжает на зелёный, но продолжает, чуть повышая голос, — Он просто катается тут с тёлочками, пока я записываю ему на диктофон идеи. Я должен получить проценты! Эй! — Эй ты! — подскакивает на месте На, пиная коленом переднее сидение, — Когда я при тебе хоть с кем-то обжимался? — Дай-ка припомнить, — мужчина даже закатывает глаза, корча самое серьёзное и задумчивое лицо на свете, так что Джено смеётся громче и подначивает: — Я так понимаю, на прошлой неделе была такая пассия? — Не, в том-то и дело, что нет! — водитель ударяет ладонью по рулю, — На той неделе были одни только мальчики! В напускном возмущении Ли широко раскрывает рот и вскидывает руку, угрожающе трясёт указательным пальцем перед носом На, но молчит: он не уверен, что этому Чанбину можно раскрывать их отношения. Сам же Джемин только скрещивает руки на груди и закатывает глаза. — Шеф, приехали!        Сентябрь стоит ещё тёплый, ветер доносит запах прелых трав и еловой свежести, невольно Джено ёжится и обнимает себя за плечи, оглядывается на приближающегося Джемина: — Ты решил закопать меня где-нибудь тут? — Своего рода — да, — На вскидывает бровями и идёт вперёд. Он идёт так, будто уже был тут несколько раз, идёт, уверенно чеканя шаг, на низком бархате голоса договаривается с администратором, лёгким движением руки достаёт из брючного кармана банковскую карту, передаёт в тонкие пальцы девушки, после чего кивает Ли: — Добро пожаловать в Пещеру Чудес, в Пещеру Кванмён. На скрещивает запястья за спиной, ускоряя шаг, так что Джено подстраивается под его темп. Становится прохладнее и пахнет характерной сыростью подземелья. Миллионы крохотных разноцветных огонёчков создают иллюзию погружения в пространство: переливаются от голубого к зелёному. Мерцание немного сбивает с толку, так что Ли пытается ухватиться за локоть На, но тот перехватывает ладонь, сцепляет их пальцы, держит крепко. Они замирают в переходе. Дрожь от холода пробегается по телу Джено, а потом только светодиоды загораются мягко-жёлтым, делая щёки Джемина бронзовыми. Собственный выдох в секунду обращается паром. — Пойдём, тут много интересного, — На делает пару шагов спиной назад, утягивая за собой под землю в самом прямом смысле. Наблюдать за человеком, который видит это впервые, который боится ступать глубже, который смаргивает яркие свечения и иногда протирает уголки глаз — это так забавно. Периодически Джемин особенно сильно подмерзает, его накрывает желанием обнять Джено, замереть перед аквариумом, устроить подбородок на его широком плече и просто быть так долгое время, в доверительной полудрёме. Но впечатлительный Джено только что не скачет по округе, не способный задержаться на месте дольше десяти секунд: приходится самому упасть на ступень, чтобы тот уселся рядом и замер на мгновение для созерцания. На потолке возникают тени, переливается вода, на зрителей плавно выплывает рыбка кои. Следом за ней из глубин выпрыгивает древний водоплавающий динозавр, широко раскрывая пасть, так что оба играют в мальчиков, хватаясь за плечи друг друга и вздрагивая от неожиданности. — Воу-воу-воу! — в крике жмурится Джемин, сбавляя градус напряжения под землёй, — Я покажу тебе свой самый любимый тут экспонат, — оборачивается на Джено. Ли резко дёргает головой в его сторону, замирает в предвкушающей улыбке, смеётся приглушённо, когда перебивает мысли: — Показывай, почему мы ещё сидим. — Ты такой…. Но я боюсь, что тут есть камеры, и мы так просто не откупимся, — обречённо прикрывает глаза. — Сними пиджак, — Джено находит выход из положения, дёргая рукав чужого пиджака, — Прикроемся. Успеем. Вместо того чтобы исполнить, что попросили, Джемин смеётся, прячась под ладонью, но всё же приходит в себя. Выходит слишком по-дурацки накинуть на обе головы пиджак, натянуть полы пониже и вмазаться носом в губы Джено. — Не глупи, — журит Ли, сжимая верхнюю губу На своими, отстраняется тихо, невесомо, первым же выныривает из-под укрытия, — Твоё любимое место. Спустя несколько переходов, двух световых галерей, Джемин приводит своего особенного гостя к экспонату и в восхищении опускает ладонь на сердце, замирая так на какое-то время. Когда же он оборачивается на Джено, то теряется: — Ты же знаешь, кто это? — Конечно, я же не идиот, — возмущается Ли, отшагивая в сторону, — Это дракон. — Ты знаешь, какой именно это дракон? — по лицу видит, что нет, Ли Джено — «газет не читаю, музыки не слушаю» — не в курсе, какая классика мирового кинематографа притаилась в этом месте, — Это Смауг! Это дракон из фильма про Хоббита! «Властелин Колец»! — мужчина задыхается от возмущения, увеличивая радиус размаха ладоней, — Почему ты это пропустил?! Как это возможно?! Мы исправим! Мы обязательно должны это исправить! Джено! Ну, Джено! В какой-то момент он всё же успокаивается, принимая это недоразумение очередным отличием, перешагнув которое они станут ближе. Они должны быть ближе. Следующей остановкой является винный погребок, где можно испробовать несколько видов вин, даже с золотой пыльцой. Кое-как усадив Джено за столик, Джемин подмигивает официанту и показывает пальцами щёпоть, давая однозначный намёк. — На Джемин не пьёт, не курит… — перечисляет Ли, вскидывая брови на каждом «не», — Я тоже не пью. — Про На Джемина могу сказать так, — усмехается На, — На Джемин набухивается, обкуривается и совершает другие ошибки по максимуму. Всё, или ничего! — падает на спинку стула и провожает взглядом тактично удаляющегося официанта, берёт двумя пальцами тонкую ножку винного бокала, поднимая напиток к носу, — И Ли Джено тоже не пьёт. Он пробует благородный напиток в хорошей компании, чтобы расслабиться, узнать вкус и свои возможности. — Всё дело в трактовке, так? — Джено берёт и свой бокал, нюхает жидкость, чуть хмурится: давно не пил ничего крепче кофе. — Важно следить за словами. Они формируют мысли, образы, создают сцены. И создают реальность. Джемин пригубляет вина, а потом подаётся вперёд, глубоко заныривает в глаза Джено, когда продолжает: — Знаешь, почему я выбрал эту профессию? — позволяет Ли моргнуть, обозначая так заинтересованность, — Я люблю создавать новые миры, свои личные. Беру живых людей и помещаю в ситуации, создаю для актёров крошечные вселенные, которые они проживают как-то по-своему, на время становятся теми, кем хотели бы быть, кем не хотели. Я позволяю людям становиться другими людьми. Мужчина вдруг отдаляется, делает крупный глоток, чем настораживает Джено: начинает казаться, что теперь Ли кружится вокруг чужой истины, вникает в чужую историю, оперируя обрывками фраз, обращаясь к своим воспоминаниям. Делая глоток, Джено хмурится: дело не в крепости, не в особенной винной кислинке, что едва-едва пляшет на кончике языка, давая понять, как давно перебродили ягоды — дело в том, как Джемин говорит и — что: эти его трактовки, в каждой из которых по тысяче чертей, скрывая самого дьявола. Сегодня Джено наблюдает за тем, как Джемин прячет взгляд, как прячется от него, как скоро меняет темы, надеясь соскочить на обсуждение разновидностей пуэра и объективной стоимости Да Хонг Пао. Ощущая эту перемену до боли явственно, Ли глушит бокалы вина: один за другим. Закусывает наскоро, вовлекаясь в обсуждение красот пещеры Кванмён, других подземных мест и ощущений человека внутри. Хотя очень хочется остановить эти глупости, хочется перехватить На за рукав рубашки, останавливая руку с бокалом алкоголя, хочется спросить напрямую, хочется увидеть, как он будет выкручиваться и вырываться. Ещё больше хочется целоваться. По-глупому, как в дешёвых кинолентах, чтобы заваливаться друг на друга пьяными, закусывая чужими губами и языком, чтобы в объятиях утонуть в высоко подскочивших простынях и держать глаза плотно закрытыми — так же больше чувств. — Джемин, — Джено мотает головой из стороны в сторону, ощущая, как его стул качает волнами опьянения, — Мне мало одного только дня с тобой. Я предлагаю тебе ночь. — Громкое заявление, — усмехается На, вскидывая брови. — Джемин, — недовольно выдыхает Ли, чуть приоткрывая тяжёлые веки, — Мало времени. — Ты прав, — будто и не пил вовсе, до обидного легко подскакивает на ноги, скрывается из виду, материализуется за спиной, помогая подняться и дойти до машины.        Едва Чанбин покидает пределы региона, Джено засыпает на плече Джемина. В салоне душно и тяжко, На самого укачивает, но он — «опытный моряк», как говорят пьяницы в особо узких кругах — так что уверенно бродит мыслями по вышедшему в море судну, наслаждаясь мерным покачиванием колёс по шоссе и музыкой по радио. — Шеф, я могу спросить? — сквозь ураган неслышимых слов пробивается Чанбин. — Ты всё правильно понял, — отмахивается режиссёр, закусывая нижнюю губу. — Я уж и не надеялся застать сказочного…., — водитель заикается, прыскает смехом и бросает взгляд в зеркало заднего вида, — Принца! Принца, который растопит сердце нашего ледышки На. — Чанбин-ши, — Джемин помнит, как старшему нравится именно это обращение, и прикладывает все силы, чтобы быть вежливым и не усугублять и без того невыгодную ситуацию, — Будь добр. Этого достаточно, и больше вопросов не возникает.        Кое-как поднявшись с Джено на нужный этаж, повоевав с сенсорным замком, договорившись с собственным постельным бельём, на которое устраивает своего гостя, Джемин перебирается в просторную зальную комнату, усаживается под большим мягким креслом, роняет затылок на сидение, теряется взглядом в ночной жизни города и думает. О людях, с которыми всегда будет что-то не так, о заблудившихся и найденных, о чужих слабостях и пределах силы, о переломных моментах и силе безусловной любви. Думает о себе, о Джено, о них обоих сразу вместе. Зарывается пальцами в волосы и надеется разреветься так, как это часто и легко вытворяет Ли, но не выходит. От этого внутренняя злоба вскипает по-новому, и от грусти не остаётся и следа — только холодный расчёт. Леденящая логика выстраивает воспоминания в одну линию, вытаскивает из каждого похожие элементы и демонстрирует конечный результат. Это пробирает так, что физически ощутимо колет в грудной клетке. Джемин прижимает колени к груди и накрывает голову руками, пытаясь защититься от собственных, отрезвляющих мыслей, которые ломают его по косточке, перетирают в порошок то стойкое, что прежде было надёжным доспехом. «Я делаю людей другими людьми» — в этой фразе гораздо больше смыслов, и некоторые из них болезненны… Но пока ещё можно поиграть, можно обойти эту боль, избежать её, исключить и не думать. Джемин пока ещё может контролировать самого себя, свои мысли и чувства. Но уже не может контролировать Джено. И видит только, как он плавно ускользает из его жизни, готовясь стать кем-то другим.        Джемин стоит у кухонной плиты, переворачивая кусочки говядины и поглядывая на омлетницу, где жарятся яйца. Уже восемь утра, и несколько часов назад он привёл себя в тот самый порядок, который наступает после пережитого внутреннего урагана, уступая, наконец, спокойствию и созиданию. Несколько часов назад он стоял перед своей кроватью и смотрел на спящего Джено, гадая: подойдёт ли тому предложенная одежда, будет ли мучиться похмельем, как это будет происходить. А несколько секунд назад тот самый Джено встал в дверном проёме, молча наблюдая за готовкой Джемина — это ощущается, даже если за скворчащим маслом не слышно шагов. На ждёт, напрягая все органы чувств и даже сильнее сжимая в руках щипцы для мяса. После тихого выдоха Ли уходит. Но возвращается спустя несколько минут, когда в глубокой сковороде кипит вода, а на столе стоят тарелки с нарезанными овощами. Джено возвращается громче прежнего раза, от него за шаг до пахнет свежестью геля, и его руки обнимают за пояс почти эфемерно, ведь от его сердца несёт жаром — Джемин вздрагивает, но улыбается: — Как ты? Как спалось? — Если бы ты не выкрутил кондиционер на максимум, то было бы лучше, — острый подбородок болезненно давит на плечо, так что Джемин шикает, и Ли чуть отстраняется, — Ты готовишь сам? — Люблю и умею, только не всегда есть время, — На оборачивается, пытаясь поймать всего лишь взгляд. Джено понимает по-своему: перегибается через плечо Джемина, чтобы поцеловать в губы, лишь слегка касается, тут же отдаляется и улыбается от неожиданного смущения, приглушённо смеётся и крепче сжимает руками чужие рёбра. Он усаживается за стол, закидывает ногу на ногу, локоть — на столешницу, наблюдает за новым для себя Джемином, кусает и кусает изнутри щёки, чтобы не спугнуть момента. Выдержки хватает до самого завершения завтрака: — Я думал переспать с тобой. Я готовился, — выходит увереннее, чем есть на самом деле. — И как же ты готовился? — Джемин убирает посуду в посудомойку и ухмыляется. — Морально я готовился, — буркает Ли, понимая, насколько глупо это звучит, тут же приходит в себя и даже выпрямляется на месте, — А сейчас я снова не готов! В висках стучит, у-у… На чуть щурится в улыбке, наблюдая за тем, как картинно страдает Джено, дёргая коленями под столом и постукивая ладонью по затылку. В капризной манере флирт всегда был чертой Ли Джено, которая скрылась и лишь изредка давала о себе знать. Как то передёргивание плечами на съёмках за городом, как и многие другие вещи. При желании этот мужчина может вскружить голову любой красотке в считанные секунды, развести её на оплату обеда, ужина, новую обувь и быть прощённым за собственный обман. Джемин должен принять, что перед ним теперь другой Джено. И этот другой ещё изменится в ходе судебного процесса в неизвестную сторону. На хочется, чтобы он стал сильнее, устойчивее к невзгодам.        Но больше всего прочего хочется, чтобы Ли Джено снова вернулся к нему.