С каждым что-то не так

Джено напряжённо растирает ладони, стоя перед зданием кинокомпании, где работает режиссёр На. Он смотрит, как люди вбегают-выбегают из дверей, как кто-то идёт, уткнувшись носом в рабочий планшет, другие — по телефону, парочками, по одиночке, ярко одетые и в костюмах. — Какие люди в Голливуде! — из-за спины раздаётся знакомый голос. Как бы много Ли Донхёк не выкуривал в сутки и за раз, его голос остаётся звонким и узнаваемым вот уже сколько времени. Как бы модно он не одевался — когда Джено оборачивается, то видит — та же небрежность, куча сумочек на плечах и в руках и вечно уставший вид. Если вдруг завтра мир начнёт трещать по швам, то Ли Донхёк сядет на обочине жизни, выкурит пару сигарет и скажет: «Ну и пиздец» — это можно назвать лучшим гарантом стабильности. На радостях Джено даже обнимает своего бывшего менеджера, довольно жмурится, слыша недовольное бурчание и ощущая слабые похлопывания по плечу — Донхёк отстраняется от него первым и сразу же приступает к делу, потому что: — У На начинается очередной творческий кризис. И пока это не превратилось в полный пиздец, признавайся: ты за этим хером сюда пришёл? — Да, — Ли привычно пропускает нецензурную лексику через внутренний фильтр, а потом догоняет ассистента режиссёра, — И ещё кое-что. Мне нужен менеджер. Кто-то… Подходящий мне? — он тушуется под вызывающим взглядом Донхёка, пытается объяснить, — Я, выходит, скандальная фигура. И мне нужен человек, которому бы было по плечу справиться со всем этим. — Тебе нужна сучка на цепочке, — хмыкает в ответ, продолжая петлять по залам компании, сворачивая в сторону павильонов и уже что-то листая в рабочем планшете свободной рукой, — Есть одна. Только вот незадача, Джено: она с тобой справится, а ты с ней — сомневаюсь. — Женщина? — Джено притормаживает на очередном повороте, находя себя впервые в этой части большого здания, проходя мимо рабоче-декоративных цехов. — Лучше бы он был женщиной! — тут же вспыхивает Донхёк, запрокидывая голову к высокому потолку, — Так бы я объяснил его ебанутое поведение! Но нет! Нет! — злобно выдыхает и останавливается перед кабинетом, достаёт из одного пакета папку с документами и ещё непрозрачный пакетик, пихает в руки актёра свой планшет, — Ознакомься, пока я тут решу один вопрос. Он скрывается за дверью, а Джено подносит экран ближе к глазам, чтобы увидеть на фото блондина с приятными, ровными чертами лица и приподнятой тёмной правой бровью. Поверх белой блузы на его плечах висит бледно-розовый пиджак. Интересный человек под именем … Хуан Ренджун?.. Откуда только он взялся? Мужчина читает дальше и только шире раскрывает глаза: Донхёк его ненавидит или как? Хуан Ренджун — защитник прав китайских трейни в Корее. Опыт работы в этой сфере: 5 лет. Куча прав и полномочий, международных наград и премий, благодарностей всех мастей и уровней. — Вот он, — Донхёк открывает дверь с ноги, перекладывая пакеты в другие пакеты, продолжая оборванную нить разговора, — Вот он вывезет любую хуету, которая с тобой случится. — Но у него… несколько иная специфика работы, — подрывается с места, с трудом поспевая за всегда занятым Ли, — По твоему мнению, я похож на бедного китайского трейни? — Иджуни несколько подзаебался решать проблемы детей, которые не всегда говорят ему банальное «спасибо», — объясняет Донхёк на ходу, передавая девушке-менеджеру ярко-розовую папку, — И уже месяца три ищет себе работу. Если можно так сказать. Потому что этот чел всегда в работе. — Ли Донхёк, — Джено замирает посреди коридора, так что его объезжают на самокате, — Кого из нас ты больше ненавидишь: меня или этого Хуан Ренджуна? На какое-то время Донхёк честно задумывается, а потом определяется и объявляет свой выбор: — Обоих! Вы оба раздражаете меня до глубины души и отравляете мою рабочую и личную жизнь! — переводит дух и кивает, — Пошли, нам осталось чуть-чуть, — когда они замирают перед дверью одного из съёмочных павильонов, то инструктирует напоследок, — Он там. Только никто больше не знает, что он там. Кроме меня, разумеется. Так что войди, хлопни дверью и сядь где-нибудь, пока не позовёт. Там уже сами разберётесь, — выдирает из рук Джено планшет и убегает дальше по работе. У Джено складывается впечатление, что работа Ли Донхёка заключается в постоянной беготне туда-сюда. Пожав плечами, он входит в комнату, которая оказывается имитацией зала кинотеатра, заваленного ненужным хламом. Небольшое пространство, серые кресла, белый экран на одной из стен, алые шторы, что едва колышутся, запах затхлости и освежителя воздуха. Тут не ощущается ни единого дуновения ветерка, не слышно никаких посторонних звуков — будто попадаешь в какой-то иной мир. Громко хлопает за собой дверью, обозначая вторжение, усаживается на одно из кресел в ближайшем от выхода ряду и молча смотрит на пустой белый экран, надеясь понять и решить что-то для себя. Секунды до встречи. Напряжённое ожидание момента истины. Ему будут рады? Джемин хоть ждёт его? Он сам готов сделать этот шаг и принять последствия? Ещё есть шанс вернуться? А куда ему возвращаться? Мужчина сжимает ладонями подлокотники и прикрывает глаза, останавливая ураган тревожных мыслей. — Я тут, — от стен павильона отлипает звонким эхом голос Джемина. Крупно вздрогнув, Джено не отзывается, не порывается подняться, только сидит, сильнее вжимаясь в спинку кресла. — Иди уже сюда, — цокает На откуда-то снизу. Джено неуверенно поднимается с места и на негнущихся ногах спускается по ступеням ниже, придерживается ладонью за шершавую стену, вглядывается в полумрак под сценой, где видит лежащего прямо на ковролине Джемина. В его тёмных руках на тонкой деревянной палочке крутится вырезанная из белоснежной бумаги фигурка принцессы, а около головы мужчины валяются и другие персонажи общеизвестной европейской сказки: дракон на двух тросточках, рыцарь, башня, деревья. Ещё не видя, кто именно стоит рядом, погружённый в свои собственные мысли, Джемин ведёт большим пальцем по указательному, заставляя принцессу кружиться вокруг своей оси: — Ты скажешь, что надо действовать. А я отвечу, что есть обоюдный выбор. Джено присаживается на корточки в ногах Джемина, тихо усаживается на пол и перебирает пальцами штанину. Будто подсматривает чужие мысли. Будто сейчас перед ним откроется завеса тайн чужой души. И разве может он оборвать этот миг? Ни за что. — Херли ты молчишь? — выдыхает Джемин, откидывая фигурку в сторону, — Настолько нечего сказать? Совсем сдулся? — он злится на Донхёка, который достал его волнами стёба, чередующимися рассказами об успехах с Рюджин, — А мне всегда есть, что сказать. Даже если никто не спросит, даже если я не отвечу вслух — я сделаю. Пусть поступки говорят за меня. Даже если они такие неоднозначные. Правда — та ещё продажная девка, которая привечает обоих и делает их виноватыми, а не себя. Будто мы с тобой не знаем, как это всегда происходит. Будто ты не знаешь, что я ещё приду в себя. Он закидывает руки за голову, так что рубашка вылезает из-под брючного ремня, на что Ли обращает внимание, но только сжимает чужую щиколотку, так и не определившись, что сказать или сделать: ждать дальше, выдать себя. — Я надеюсь, что ты что-то нашёл на Тэна. Иначе я не понимаю, какого хуя ты… — Джемин резко принимает сидячее положение и сразу же встречается взглядами с Джено, от шока теряя дар речи. Взъерошенный, помятый, потерянный, приунывший — На моментально стал меняться: с задушенным выдохом в его глазах загорается радость встречи, неосознанно руки тянутся к Ли, и тот подыгрывает: перехватывает его пальцы своими, закрывая замочек. — Я так заскучал по тебе, — улыбается Джено, — Так что приходи уже в себя. Нас ждёт много работы. — Нас? — усмехается Джемин, опуская голову и усаживаясь удобнее, — Ты уверен? — Если ты не будешь больше меня отталкивать. Если мы будем каждый день выбирать друг друга даже спустя годы. Звучит смело, самонадеянно и слишком пафосно. Обычно Джено не бросается громкими заявлениями. Но это обычно, сейчас — другая ситуация. Да и сам Ли Джено не собирается больше прятаться и перекладывать ответственность за себя на кого-то другого. К чёрту всё и всех. На Джемин дождался цветения сакуры, нужного сезона, кометы Галлея — и все прочие безумные сравнения, которыми люди так любят описывать длительность времени. Дёргая на себя Джено, неизбежно валясь с ним на пол, Джемину становится смешно от этой общепоэтичной болезни людей всего земного шара: он скажет просто: — Я дождался тебя, — скрещивая запястья за шеей Ли, чтобы не смел больше рыпаться. Он говорит это кратко, договаривая только про себя, что дождался, пока Джено станет самостоятельным; что дождался результата своего сложного труда; что дождался человека, который, ушедши однажды, захотел вернуться к нему. То, что говорил тогда Тэн, поедая сладкое мороженое, которое вовсе не ему предназначалось — это было верно, но ровно наполовину. Какой-то парень, пусть и знает некоторые секреты Джемина, глубоко личные и потому особенно сокровенные, не может знать всей подноготной других сторон На. И, разумеется, он был прав, что есть люди, которые остаются с Джемином, но он ошибался в том, что эти люди и не уходили от него, не думали покидать, не имели такой возможности, или возвращались к На по чистой случайности — но никогда, никогда и никто ещё не приходил к нему по собственной воле, уже развернувшись и ступив на следующую ступень. Целуя холодные щёки Джено, сжимая очередной мягкий свитер по его спине, Джемин ищет нужные слова, чтобы выразить все чувства, которые перекатываются внутри. Благодарность, обожание, радость возвращения, обида за обещанный звонок, который не состоялся, желание обладать хотя бы третью личного мира Ли, стремление отдать что-то своё, то самое, которое уникально-нежное, что сохранилось внутри души вопреки самостоятельно выдрессированным стойкости и дерзости, грубости и пренебрежению. — Я люблю тебя. Заявляет Джемин, глядя в растерянные глаза Джено, усаживая того перед собой, крепко сжимая плечи. Впервые признаётся открыто и однозначно, но снова — подразумевая в этом куда большее, чем выражают простые слова, что успели набить оскомину своей ежедневной рекламой в его же собственных фильмах. От этих слов не краснеют уши, и не хочется задохнуться признанием и уязвлённостью — На Джемин точно знает, что имеет в виду, что именно это должен сейчас сказать, и что не существует ничего более ёмкого для описания коктейля мыслей и чувств в адрес одного человека. В ответ Джено чуть улыбается, невесомо, потерянно. Будто получил то, чего так долго ждал, ждал настолько долго, что уже не сильно-то и хочется. — Ли Джено, — неожиданно уходит в приглушённый хрип На. А Джено ещё не слышал, чтобы тот так скрипел. — Я так рад, что ты сам вернулся. Что ты принял это решение, нашёл меня сегодня и… — спускается ладонями ниже по его рукам. А Джено ещё не ощущал на своих предплечьях такой дрожи — насколько сильно он дорог Джемину. — Я теперь ни за что на свете не отпущу тебя, — На знает, что говорит, насколько это серьёзно. А Джено понимает, что должен ответить что-то, иначе сойдёт с ума. Он выбирает простой и понятный способ: без лишних слов накрывает ладонью щёку Джемина, подаётся вперёд. Мажет губами по губам, не сразу получая разрешение на более глубокий поцелуй, а потом только успевает вдыхать через нос, чувствуя лёгкое головокружение от интенсивности. Прижимая к себе за пояс На, теряет ведущую роль: вздрагивает под влажными касаниями на шее, недовольно «экает», когда ворот свитера оказывается опасно далеко оттянут, обещая некрасиво растянуться, сжимает короткие волосы Джемина в кулак, когда тот глубоко втягивает в рот кожу над ключицей, долго держит и со звонким хлюпом отпускает. — Джено, — он проглаживает ткань одежды на груди Джено, чуть поднимая выше и пряча свою первую «метку», — Я бы взял тебя прямо здесь, но думаю, что у нас есть, над чем работать. — Это может быть проблемой, — роняет голову к плечу, играясь пальцами с подолом чужой рубашки, — Но ко всему по порядку? — поднимает взгляд на разомлевшего Джемина, усмехается, — Знаешь, о чём я думал в последнее время? — О чём? — ведёт головой, будто пьяный, поглаживая уже по груди и животу, будто старый дед, который никак не успокоится в натирании своего старого трофея. Если бы Джено знал, что не так уж далёк от истины в своём забавном сравнении. — «Почему этот мудак не звонит мне?» Поглаживания моментально прекращаются. На как-то странно на него смотрит. — Я читал своё последнее сообщение и думал, что оскорбил тебя. Подумал, что ты не вспомнил меня и оскорбился. Если не знать же, то можно подумать, будто я тебя посылаю. Сосать. Джемин начинает посмеиваться: Ли Джено, который пытается говорить просторечьем, этим «третьим штилем» — такой смешной. Однако На собирается с силами и отвечает: — Я вспомнил. Да, я обиделся, потому что ты мне не перезвонил, хотя обещал. Если подумать, то это звучит даже глупо, — пересаживается так, что Ли моментально устраивает свою голову на его плече, перехватывая двумя руками за пояс. И Джемин гонит от себя мысль, что Джено — тот ещё жадина, и в ближайшее время эта черта будет раскрываться со всех сторон: забавных, приемлемых и жутковатых — а гонит от себя он эту мысль потому, что не терпится рассказать маленькое совпадение: — Я как-то подумал, после твоего подарка, что в тот день — когда нам было по двенадцать — ты был одинок, нуждался в чьей-то помощи. Как ты выбрал меня? Ли посмеивается, решая утаить, как искал недотёпу, у которого мог бы и купить звонок, отвечает: — Ты показался моим ровесником, и не послал меня сразу же. — Ладно, — Джемин переводит на него полный недоверия взгляд, — И вот ведь штука: пятнадцать лет спустя ты снова был одиноким, потерянным, ты снова нуждался в человеке. И этим человеком снова стал я, — вскидывает ладонь на свою грудь, принимаясь в привычной, горделивой манере поглаживать, — Говорят, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды: ты не тот, да и вода утекла. — Но при чём тут вода и ты? — хмыкает Ли, уже давно остыв от эмоций встречи и неожиданно крепкого признания, — Смысл в погружении и эмоциях. Пусть вода течёт дальше. Пусть ты меняешься. Смысл во вхождении в реку, — а нет, он распаляется, но — в возмущении, — К чёрту твоих философов! Всегда как что скажут — попробуй ещё расшифруй! А окажись мы тысячу лет назад, этот бородатый кто-бы-там-ни-был ответил бы, что имел в виду совсем другое! — оборачивается на спрятавшегося под ладонями На, толкает его в плечо, — Чего ты смеёшься? Опять я рушу все твои теории? Да ну их нафиг! Даёшь анархию и полную непредсказуемость! Я ухожу в лагерь к Донхёку. Всё. Я решил, На Джемин, — поднимается на ноги и, под откровенно истеричный хохот Джемина, начинает отряхиваться, — Нет, никаких мне больше теорий и твоих этих самых многоходовочек. Всё, На Джемин. Даёшь треш и хаос! Хватит смеяться!!! — кричит на На, переходя на такой же беззаботный и благодушный смех. — Ли Джено, — Джемин кое-как зализывает чёлку с глаз, чтобы смотреть на Джено, — С тобой, действительно, дело в погружении и эмоциях. Пусть мы меняемся, а эта река течёт себе дальше. Правильно. Такой план мне по душе. Да. Упершись ладонями в колени, становится на ноги, кряхтит и отряхивается, а потом вздрагивает всем собой, неожиданно оказываясь в объятиях Джено: — Джемин-и, — шепчет Ли, — У нас много работы. — Ты уже пришёл в себя, чтобы работать? — обнимает в ответ теплее, не так порывисто, — Я рассчитывал ещё месяца три заниматься пиздостраданиями, пока ты занимаешься каким-нибудь самокопанием дома. — Я засиделся. Хочу выйти в люди, — отстраняется от режиссёра На, заглядывает в его глаза и облизывает вмиг пересохшие губы, когда неожиданно для самого себя выдаёт. — Хочу устроить скандал. — Скандал? — выгибает бровь. — Да. Думаю, это будет отличным ходом, показательным явлением. Что Ли Джено не сломался. Что его не просто вытащили из деревни бабули Наюн, что он не просто отстоял себя в суде, вывалив в народ все скелеты в шкафу, — щурится с опасной усмешкой на губах, — Я ещё и пережил всё это. И пошёл дальше. И буду улыбаться не только на экране. Буду счастливо улыбаться, Джемин-и. С тобой. В ответ «Джемин-и» выдаёт короткий, удовлетворённый смешок. / — Добрый день, — напротив Джено усаживается невысокий блондин в зелёном костюме, рядом с собой ставит дипломат и изящным жестом убирает чёлку с глаз, — Давайте перейдём сразу к делу: почему Вы позвонили именно мне? У Хаун Ренджуна ровный, весьма мелодичный голос со знакомой кислинкой мировой усталости. Хоть его фигура и расслаблена: низкая посадка, широко расставленные колени — раскосые глаза под нахмуренными бровями выдают напряжение. — Знаю, что Вы берётесь за сложные дела. У меня именно такой случай, — пытается улыбаться Джено, сохраняя вежливость, но уголки губ предательски падают вниз при ответе: — Не плачьте сильно, но я впервые Вас вижу, — устало выдыхает и на миг отводит взгляд в сторону, — Итак, попробуем снова. Откуда Вы знаете о моих успехах? Моя деятельность скрыта от большой публики. — Мне Вас порекомендовали, — решает быть честным, теряя прежний благодушный настрой, — И дополнили, что Вы ищите работу иного профиля. — Имя, — китаец прикрывает глаза. — Ли Донхёк. — Вот сука! — шипит господин Хуан, подскакивает с места и легко прихватывает дипломат, — Всего хорошего! — Нет, подождите! Они сталкиваются в дверях: небрежно одетый Джено и изысканный Ренджун, хватают друг друга за воротники рубашек и на пониженных тонах, шипением и шёпотом после обсуждения посторонних вещей в духе: «Ты знаешь, сколько стоит мой костюм?» — «Не убивайтесь сильно, господин Хуан, но мне плевать!», актёр и юрист-международник приходят к общему выводу: «Ли Донхёк-мудло!» — «Не могу не согласиться». И только теперь, успокоившись и оправив одежду, садятся за прежний стол переговоров. — Итак, — Ренджун деловито закидывает ногу на ногу, — Кто Вы такой, и что именно от меня требуется? Спустя долгие четыре часа Джено обменивается контактами со своим будущим менеджером, обещая дождаться, пока тот завершит все свои дела и найдёт достойную замену на свой важный пост. Одно дело — есть. И хотя Джено не хотел сегодня больше никуда лезть, есть кое-что, требующее его обдумывания. Точнее, кое-кто. И этот кое-кто приходит на скамейку в ближайшем парке под капюшоном очередной худи, спрятав ладони в карман на животе, и, сладко улыбаясь, даёт ответ: — Слушай, Джено, я подумал над твоим предложением. Но чем это будет отличаться от того, что я сейчас имею? Сменю седого дядю на скандального актёра? — Джехён глухо смеётся, сгибаясь в поясе и рассматривая носы кроссовок. Пребывая какое-то время в прострации от такого заявления, Ли смаргивает: — Не хочешь — я не буду заставлять. — Быть стаффом у режиссёра На — это не очень прибыльно, — продолжает порноактёр, — Через сколько лет я выплачу теперь уже тебе свой долг? — Мне нужен ещё работник в дом бабули Наюн: приезжать дважды в месяц, наводить порядок. В сезон сажать цветы. Это даст тебе ещё денег, — Джено пожимает плечами, — А в кредитах сейчас живут все, если я правильно понимаю данные статистики из новостей. Больше свободы, меньше камер, уход с твоей текущей работы — вот, что я тебе предлагаю. Своего рода шанс на обычную, скучную жизнь, если тебе это интересно. — Я — раб в двадцать первом веке, — криво усмехается Юно, выпрямляясь; он возводит глаза к небу и делает длинный выдох, — Подумать только. Я не очень хорошо знаю историю, но рабы были в Древнем Египте, и с ними плохо обращались. И да, уже тогда были и секс-рабы. И вот мы здесь. И я снова в этой системе. Тысячи лет пролетели, чтобы ничего не поменялось. Прикрыв глаза, Джено погружается в свой личный транс, когда отвечает: — Ты случайно попал в рабство. Считай, что твой род был слабым, и так получилось, что кто-то сильнее выкупил тебя с мамой, — только ощущает, как собеседник оборачивается к нему, внимательно слушая, — А кто-то был рождён, чтобы стать рабом вышестоящей госпожи. В последнее время я много думаю о детях, о браке. И всё никак не могу понять, как и почему сошлись мои родители? Это был залёт? В этом был расчёт? Зачем? В чём его смысл? — Нет никакого смысла. Но если много о подобном думать, то голова будет болеть, — усмехается Джехён. Мимо проходит множество людей, самых разных. Но Джено сидит, плотно сомкнув веки, чувствуя ветер и слыша шаги, улавливая нотки парфюма и изредка передёргивая плечами, готовясь услышать окончательное решение. — Ли Джено, у меня будет одно условие, — Ли раскрывает глаза, даже не теряясь от того, как близко к нему пододвинулся Чон, — Не рассказывай хёну… Ли Тэёну-хёну о том, где я, — и отвечает на неозвученный вопрос, — Может, хоть раз он поволнуется за меня и придёт ко мне. В голове пролетает задушенный голос Джемина: «Я дождался тебя», «Ты сам пришёл ко мне». Джехён хорошо знает своего «хёна», знает некоторые другие грани его личности, любит и терпит их все. Он много делает для чужого счастья, не прося ничего взамен, порой выклянчивая себе каплю внимания и дружеского уважения. Вероятно, он устал первым бросаться на построенную душевную крепость Тэёна, устал безрезультатно бороться, устал проникать за пределы этих стен, вновь и вновь оказываясь выброшенным «за». Симпатия Чон Юно к своему «хёну» — это ежедневная война с огромными потерями на всех фронтах. Каждая маленькая победа Юно обходится ему игнором и лишними экономическими затратами. Но и очередной проигрыш не делает Тэёна ближе. А что же сам Ли Тэён? Джено будет молчать, он не скажет, как «учитель Ли» относится к «Джехёну» — как к дурацкой зависимости, от которой не найдёт себе спасения. — Хорошо, — отвечает Джено, грустно улыбаясь Юно. Довольный жизнью, порноактёр тут же набирает своего прямого босса, договаривается о встрече, обещает всё объяснить, а сидящий рядом Ли только надеется, что они оба не пожалеют об этом выборе.