С каждым что-то не так

— Дядя Юно, — Соми надувает щёки и стучит пальчиком по книжке, — Не отвлекайся от чтения. Ты и так плохо читаешь. — Почему же плохо? — мужчина мило улыбается, ниже склоняясь к девочке, которая моментально от него отодвигается и объясняет: — Папа читает с интонацией, за разных персонажей. И не так медленно. А ты плохо читаешь. — Тогда я могу уйти? — Юно уже почти закрывает книгу, когда Соми подхватывает страницы и отрицательно машет головой. Они сидят в кабинете режиссёра На, пока сам сценарист занят через четыре этажа выяснением новых требований к текущему сценарию через споры не только с Джемином, Сяоцзюнем, но и с директором и бухгалтером. У каждого из этой великолепной четвёрки своё мнение и видение нового фильма, а также никто не отменял следование простым нормам морали и правительственным цензам. В кабинет режиссёра На входит Джено. Улыбнувшись милой картине, он уже собирается набрать Джемина, когда его буквально за шиворот вытаскивает наружу Ренджун: — Итак, Ли Джено, — поднимает на актёра утомлённый от ночных мыслей и постоянных бдений взгляд, — Я подписал контракт на роль второго плана в фильме господина На. Подписал все рекламные условия компании. Через три дня Вы отправитесь на интервью к блогеру Лукасу: весёлый парень, простоватый, будет задавать следующие неудобные вопросы, — протягивает сложенный вчетверо клетчатый лист, после чего продолжает, — Но я не исключаю, что он может забыть и придумать что-то ещё. Пока это всё, — прикрывает веки и подносит ребро ладони ко лбу, — Посмотрим на реакцию общественности после выпуска шоу, и будем двигаться дальше. — Спасибо, — Джено раскрывает лист, успевает прочитать парочку вопросов, что написаны в центре, сворачивает обратно, — Что-то ещё, господин Хуан? — Нет-нет, — его менеджер странно оглядывает коридор, — Всё никак не могу встретить Донхёка. — Так откуда Вы его знаете? — актёр прячет вопросы во внутренний карман джинсового пиджака, прикидывая, где сейчас может находиться ассистент его режиссёра. — О-о, это секрет фирмы, Ли Джено, — китаец прячет руки за спину и проходится несколько раз вперёд-назад по коридору, — Такое чувство, будто он нарочно от меня прячется. Ладно, — расправляет плечи и подносит к глазам запястье, демонстрируя изящные золотые часы на тонком кожаном ремешке куда более элитного и потому менее известного бренда, — Пожалуй, я пойду. У меня ещё есть дела. Джено только хмыкает и возвращается в кабинет На, усаживается на один из свободных стульев, ожидая Джемина и с улыбкой наблюдая за тем, как Соми учит Джехёна правильно читать. Изначально Юно устроился сюда разнорабочим, но потом снёс какой-то стенд, порвал декорацию, съел реквизит и умудрился отравиться протухшей водой (где он её взял — так и осталось секретом). Он попался под ноги одному из операторов, разбил пудру Тэну и как-то попробовал пристать к актрисе массовки. Его буквально некуда было деть. Вопрос с ним решил вечно занятой Ли Донхёк: ассистент режиссёра просто скидывал часть своих поручений на неопытного в этих вопросах Чона Юно. И спустя какое-то время они неплохо сдружились: как только вчерашний Джехён в очередной раз проливал кофе, Донхёк сразу же материл его, на чём свет стоит, обещал забить пластиковым стаканчиком до смерти и отправлял в ближайшую кофейню заново. И так — по десять раз на дню. Если Юно, с трудом выучив кабинеты на третьем этаже административного здания, вдруг путал комнаты других этажей, то летящий к нему на всех парах Ли Донхёк только что не тыкал лицом в двери с табличками, потом выволакивал обратно на лестничную площадку и приказывал искать человека, который так и не получил документы. — Он у-бы-точ-ный! — орал на Джено Донхёк, пыхтя от негодования и только что не дёргая на себе волосы, — Я уделяю ему внимания больше, чем своему сыну! — К слову, — флегматично встрял Джемин, — Сыном ты стал заниматься год назад. — Да завали! — его ассистент подпрыгнул на месте, а потом запыхтел ещё интенсивнее, — Куда б его всунуть, чтобы и толк был и убытков меньше? И пока в кабинете на три мозга шёл штурм о дальнейших перемещениях Чона Юно по должностям в одной кинокомпании, запыхавшийся Ким Донён, уже совсем беспардонно опоздавший на совещание, поймал того самого Чона Юно прямо в углу коридора: — Ты тот новенький от Джено? — Да, — кивнул бывший порноактёр, поднимаясь с корточек. — Отлично, — кивнул Ким и вывел из-за спины дочурку, — Соми, это дядя….? — ему пришлось дёрнуть головой, чтобы знакомый незнакомец представился. — Юно. — Дядя Юно, — Донён передал ладошку Соми в широкую ладонь Юно и влетел в кабинет Джемина, — Я прошу прощения: готовим Соми в школу. На него смотрели три пары глаз. Донхёк пришёл в себя первым: — А ты разве не с ней должен был прийти? Шиён же сегодня занята, нет? — А, — мужчина упал на ближайший стул и перевёл дух, — Она там с Юно. — С Юно? — переспросил Джемин, в который раз поражаясь отсутствию чутья у Донёна: вечно скинет дочь непонятно на кого: то на Тэна, то вот — на Юно. — С ним что-то не так? — Ким обернулся на Джено. Ли до сих пор не знает, как объяснить, что именно не так с Юно. А в тот раз Джено только выглянул из-за двери в коридор, в дальнем углу которого, будто по волшебству, уже стояла низкая парта и валялось огромное кресло-мешок, расположившись на котором, Соми деловито что-то объясняла «дяде Юно». — В случае чего, тут есть камеры, — Джено вернулся обратно к «киношникам». С того дня Юно внезапно стал не только личным курьером Донхёка, но и общей нянькой. По примеру Ким Донёна в его руки стали поручать маленьких детей другие работники компании. На прежнем месте своей работы Джехён был звездой. Здесь же его лицо было ещё мало кому известно, а те, кто всё же разглядывали его чуть внимательнее — тактично молчали. В который раз наблюдая за тем, как умненькая Соми уже складывает числа и требует от Юно «грамотного чтения», Джено думает, что не так уж часто ошибается в своей интуиции Ким Донён. Порой его выбор парадоксален, но куда более богатый жизненный опыт играет на руку сценаристу. Да, Джехён — хороший человек. Но в более тесном общении с ним есть ряд очевидных минусов и сомнительных плюсов. Юно — любопытный, не стесняется задавать откровенные вопросы, которые даже не всегда уместны. Несколько дней назад Джено застал его в общем туалете за… мастурбацией. И пока Ли задыхался от смущения и шока, бывший порноактёр заходился в приближающемся оргазме, а достигнув разрядки, ещё даже не переведя дух, спросил: — Неужели тебе не хочется? Тут столько людей. Я бы устроил групповуху. С каждым. Вчера они пересеклись, когда Джено обменивался короткими взглядами с Джемином, не стремясь афишировать их какие-никакие отношения. В тот момент Юно просто встал перед ним и вскинул бровями: — Так вы вместе? У вас этап флирта, или уже сложился свой язык? — Ты ошибаешься, — проморгался тогда Ли. — О нет, — бывший порноактёр похабно улыбнулся и склонился к своему новому кредитору, прошептав на ухо однозначное, — В таком я не ошибаюсь. И хотя Юно начал выбешивать Джено, он оказался относительно понимающим собеседником и … хорошим другом. В миропонимании Ли Джено прежде понятие «друг» имело некоторый образ, под который периодически кто-то попадал, но потом также скоро терялся: особенность его детства и рано начавшейся работы, в следующие годы жизни не хотелось никого подпускать ближе. Теперь же, наблюдая за взаимоотношениями между членами съёмочной команды, сотрудниками кинокомпании, Джено замечает все формы дружеского общения: спокойная и равная дружба между девочками-монтажницами; товарищество у декораторов; лёгкий флирт между Тэном и визажистками; ссоры и драки Джемина с Донхёком. С Юно у него получается пока нечто нечёткое, но исключительно личное. Такое, что на днях они в весьма откровенных фразах обменялись «постельными проблемами», потому что Чон настоял: — Называй вещи своими именами — перестанешь их бояться. — Я не этого боюсь, — доказывал Ли, шагая вокруг «друга», — Я боюсь, что мне снова сделают больно. Получат своё удовольствие, а я — так, как игрушка. — Тогда ты должен проявить инициативу и получить удовольствие первым, — Юно крутил пластиковой вилочкой быстрорастворимую лапшу, поэтому не сразу отвечал, но зато — попадал удивительно метко, — Если ты и дальше будешь лежать бревном, то к тебе и будут относиться, как к бревну для удовольствия. — Ты меня не так понимаешь! — Ага, — будто равнодушно, но прожевав, ответил, — Поиграй с Джемином в одежде. Мне кажется, ему понравится. А вот так — в одежде — оно кажется запретным, горячим, оставаясь безопасным. — Это не касается Джемина! — вспыхнул Джено и получил в ответ что-то похожее на «охотно верю». И хотя больше они не поднимали этого вопроса, Юно периодически одной только вскинутой бровью интересовался ситуацией, а потом всячески подбадривал на подвиги, называл пустующие залы в административном здании, как-то даже предложил ключ, который у кого-то стащил (как только умудрился), стал делиться не только историями своих успехов на недавнем месте работы, но и сдавать: кто, с кем и когда чем занимался (не забыл упомянуть Донхёка с Рюджин, ведь «оба такие громкие, я просто не мог пройти мимо»). Так что да, как бы сильно Донён не доверял новому человеку, Джено предпочитает иногда поглядывать на то, как Юно справляется с маленькой девочкой.        — Соми неплохо справляется с нашим новым другом, — усмехается Донхёк, потягивая кофе в ближайшей кофейне. Сидящий напротив него Донён массирует виски, рассматривая пасту и не спеша приступать к еде: — Дети лишены предрассудков и ожиданий, потому редко разочаровываются, — тяжко выдыхает и оглядывает пространство, — Боюсь, что с поступлением в школу её невинность будет утрачена. Донхёк недовольно морщится от выбранных старшим терминов, но вовремя прикусывает свой язык. В конце концов, он теперь сам — родитель, воспитывающий приближающегося к пубертату сына. Вспоминая себя в его годы, Ли уже не ждёт ничего хорошего, потому что мать Ынсома — Кан Юна. И если судить по рассказам её родителей, в школе она была той ещё оторвой. Такая себе у мальчика наследственность, одним словом. — Мда, маленькие дети — хорошие дети, — соглашается ассистент режиссёра, поглядывая на залипшего у прилавка со сладостями друга, — Вот что он там тупит, а? Но нет, Джемин вовсе не тупит — выбирает. Оказывается, сложно выбрать простой десерт. Когда он спрашивает у продавщицы про начинки, про декор, то задумывается ещё сильнее: на этой полочке внутри каждой «рыбки» — красный бархат, на другой — вышедшие из одной силиконовой формы одинаковые пирамидки, но с разными вкусами. Джемин думает, что это будет красивой метафорой в новом фильме. Режиссёр На считает отвратительным клише троп с подработкой в розовых кофейнях, тяжёлой работой всех этих студентов и их сказочной истории Золушек в тех или иных декорациях — сам он ни дня не проработал в подобных заведениях будучи школьником, студентом и — взрослым. Но сегодня по кончикам пальцев бежит эфемерная идея. Сладкая и понятная, как корзиночка с белковым кремом и клубничной начинкой — очередная пошлятина с одной только этой ягодой, будто других вовсе не существует. Везде пихают клубнику: джем, консервант, эротика, музыка, а он возьмёт себе печенье с кинзой. Неожиданно, с горьким послевкусием. Так будто ближе к жизни, к его собственному вкусу. И Джено — он не из тех, кто любит сладкое. Подумать только, Джемин искренне надеется угодить его вкусу — тут же усмехается: это люди зовут любовью? Ненавязчивую заботу и легко вспоминать свою «любовь» в самых непредсказуемых ситуациях? — Нет, ну ты долго ещё? — рядом материализуется Донхёк, заглядывая в крафтовый пакет, морщит нос, — Ты сюда зашёл за кофе. — Я всё ещё помню, — закатывает глаза, поднося карту к терминалу. — Да что с тобой творится в последнее время? — Ли отшатывается от друга, направляясь следом за ним к выходу, напрочь забывая о Донёне. На не отвечает, только ускоряется. Знает, что Донхёк не поймёт и трети оттенков переживаемых им чувств, знает, что не опишет это в два-три слова, и только быстрее перебирает ногами, теряя своего ассистента на входе. Влетев в кабинет режиссёра, улыбается малышке Соми и опускает на плечо Джено ладонь. Джемин замечает, как за ними наблюдает Юно — с желанием поймать — и натянуто улыбается ему в ответ на приветствие, пару раз сжимая под пальцами рубашку, надеясь, что Ли поймёт его: — Юно, у Донёна сейчас перерыв, так что Вы ещё задержитесь. — Всё в порядке, — улыбается «нянька», а потом улыбается ещё приторнее, — Хорошо повеселитесь. Поднявшийся уже на ноги Джено оборачивается на него с нечитаемым выражением лица, пока Джемин только что зубами не скрипит: «Ты стал вторым в моей тетрадочке. После Тэна. Готовься». Коридоры кинокомпании сменяются на лестницы, так что спустя два поворота Джено забивает искать тут выход, просто следуя за воодушевлённым На, который периодически падает плечом на ближайшую стенку, чтобы подмигнуть. И заманить. Заманивание прекращается перед дверью, рядом с которой по стенам размазаны блёстки и написано губной помадой «Гримёрная». Ковыряя булавкой в замке, Джемин подмечает: — Тут можно снимать и детские фильмы, и настоящие ужасы. — А зачем мы идём именно туда? — Джено скрещивает руки на груди, пока На становится коленями на пол, всё ещё пытаясь справиться с замком не самым законным методом. — Обычно тут отдыхает Тэн с девочками, — замок поддаётся, и дверь любезно приоткрывается, — Тут есть всё то, чего нет у меня: чайник, удобный диван, зеркало. Предвкушающе покусывая нижнюю губу, Джемин привычно входит в комнатку, не глядя ударяет ладонью по стене, попадая на выключатель. Проходит к дальнему углу и проверяет количество воды в чайнике, хотя — это не важно. Щёлкает, отправляя кипятиться, садится на корточки, доставая пару чашек, когда слышит хруст пакета за спиной. — Это… — Джено крутит в руках сплюснутое зеленоватое печенье и делает маленький укус, небрежно роняя крошки на пол, — … почему такой вкус? — тут же морщится и переводит на Джемина недовольный взгляд. — Ты бы хотел клубничного? — На блестит глазами из своего угла, не спеша выбираться оттуда. Потому что в ящиках у Тэна всегда есть план «В», «С» и — на все другие буквы алфавита. — Нет — приторно. Но это что такое? — капризничает Джено, делая ещё один укус, пережёвывает куда медленнее, дует губы, прослеживая за тем, как Джемин ходит от одного столика к другому, дёргая ящики и что-то там нащупывая, — Ты что ищешь? — без задней мыслей тянет на себя ручку ближайшего шкафчика, из нутра которого на его ноги выпадают парики, юбка и какие-то другие жутковатые вещи. Подавившись печеньем и вздохом испуга, едва придя в себя, Ли давится снова, когда На услужливо хлопает его ладонью меж лопаток, другой поглаживая по боку. Стоит за спиной, и оказывается ещё ближе, так что руки обнимают за пояс, а нос влажно касается шеи. — Почему ты постоянно такой суетливый? — бархатисто спрашивает Джемин, выискивая глазами в куче вывалившегося план на очередную букву, — Давай пить чай. И не отходит, ни на сантиметр не отодвигается. Накрывая его ладони своими, Джено начинает понимать, но молчит, бросает взгляд в одно из зеркал, огоньки которого всё ещё не включены, и их объятия в темном отражении кажутся некой сущностью с пустотой внутри. Эта пустота пугает Джено, настораживает, становится неприятно и он просит: — Включи свет. — Тут есть свет. — Всё равно мрачно. Включи свет везде, — выпутывается из объятий. Чайник с бульканьем выпускает пар; всё, что имеет лампочку, включено и сияет ярким светом; температура в «Гримёрке» повышается. Джемин хочет, чтобы тут всё вскипело, чтобы они оба горели. Зажечь Джено — непростая задача, и На нужны безопасные уловки, простые и понятные. — Разве тебе не жарко? — спрашивает Джемин, бросая взгляд на нераспечатанную упаковку бутилированной воды под одним из столиков. Если понадобится, он истратит всю воду в этом здании, осушит пару озёр, но его план будет реализован. Сегодня же. Потому что очень уж хочется сладкого. Джено — сладкий мальчик, и Джемин в какой-то степени понимает всех этих девушек, которые смотрят на его личико, на его широкие плечи и потому кажущуюся тонкой талию; понимает тех, кто хотел услышать его приглушённый голос в полумраке полустоном. Понимает и периодически фантазирует, желая поскорее воплотить в жизнь хоть что-то, желая приручить. — Мне не настолько жарко, — Ли отводит взгляд, опасаясь предстоящего. — Зато мне — очень, — На снимает рубашку полностью, вешает на одно из зеркал, стараясь не закрыть такие важные кое-кому огонёчки, упирает руки в боки, — Нам нужно выпить ещё по чашечке. — Джемин. — М? Джено втягивает в рот большую часть собственной нижней губы, пытаясь что-то сказать, но всё никак не может сформулировать. В самом деле: становится жарко, неприятно и скользко. Хотя и очень хочется коснуться грани, но так страшно: они одни в этом замкнутом помещении, у Джемина крепкие руки, а Джено — он… Он такой слабый и глупый. Ещё ничего не начинается, но чувствуя плавные подталкивания, Джено будто всем собой упирается пятками в землю, стараясь избежать интимной близости. Отрицательно машет головой не только в мыслях, но и под проницательным взглядом Джемина. — Детка, мы просто пьём чай и чувствуем себя комфортно, — На занимает своё прежнее место на мягком диванчике, соблюдая между ними небольшое расстояние. И замечает, как Джено передёргивает. В этом пустом месте, сантиметров тридцать, возникает терновый куст недопонимания и страхов: Ли почти видит хтоническое нечто, порождённое собственной фантазией. Он смотрит на эту стену, на листья и острые шипы, сквозь которые растерянно блестят глаза Джемина. «Только не бросай меня в терновый куст!» — ведь за колючками и есть желанное, потом уж можно будет расчесаться, потом братец Кролик будет смеяться над братцем Лисом. Джено тоже потом обязательно будет смеяться над этим… Свиданием? … На Джемин и его методы проведения свиданий — это что-то с чем-то. Как только у его фильмов находится аудитория, неужели кто-то из молодого поколения стремится походить на этого режиссёра? Знали бы они, как у него с идеями и романтикой, ударили бы по голове сборником лирики. А сейчас, сейчас он сам должен сделать хоть что-то, не лежать больше «безвольным бревном для удовольствия». — Не называй меня так, — Ли ставит пустую чашку на пол и снимает рубашку по спине на голову, выпутывается из рукавов и горловины весь раскрасневшийся, обнимает вещь и дополняет, — «Детка», «малыш», «миленький», «маленький» — ничего из этого, пожалуйста. Хотя бы сейчас. Пролететь сквозь острые шипы своих страхов — отбросить в сторону ненужную больше одежду, первым сократить расстояние, поддаться тёплому касанию к щеке, услышать совсем тихое: — Дорогой, — как теперь только пенсионерки зовут своих мужей, подшучивая, нежничая, ностальгируя по молодецкой удали их первых лет брака. Джено робко улыбается и, глядя только в пол — даже когда его уже негде искать взглядом — перебирается на колени Джемина, цепляется пальцами за лямки майки, прикрывает глаза, пытаясь расслабиться. Но каждой клеточкой тела чувствует себя неловко, колюче, готовясь бежать или… А что ещё можно сделать в случае, когда человек сдаётся? — Нам нужно ещё по чашке чая, — заявляет На, придерживая за бёдра. — При чём тут твой чай? — вспыхивает Ли, с негодованием заглядывая в чужие глаза, ловит там игривость и безобидную насмешку, замирая. — Так ты скоро замёрзнешь. Или хочешь, чтобы я согрел тебя? На откровенный флирт Джено недовольно вздыхает, отворачиваясь. Да, ему холодно, хотя должно быть уже очень жарко. Ему вообще не нравится, что сейчас происходит, но он старается что-то с этим сделать, и пакетированный чай абсолютно точно не входит в его планы! — Джено-я, — На сдвигает ладонями его бёдра со своих, — Налей ещё по чаю. Он, кажется, подостыл, — и когда Ли, продемонстрировав всё своё недовольство, уже становится на пол, то продолжает, — И вернись сюда. — Джемин! — резко оборачивается Ли — весь на нервах. Ожидает боли, потери, уязвимости. Ему стыдно за свой страх — прикидываться тридцатилетним девственником, вокруг которого надо плясать с писаной торбой. Но когда его так нагло скинули — что это может значить?! Не понимает, ещё чуть-чуть — и начнёт откровенно паниковать. И от этой паники ему же самому станет ещё хуже. Круг замыкается. — Ли Джено, — обрывает его мысли Джемин лениво-вальяжно, — Просто подыграй мне. Чашки с тёплой водой — всего лишь атрибут, декорация, маленький отвлекающий манёвр. Можешь даже пакетик туда не кидать. Всего две чашки тёплой воды, дорогой. И ты на моих коленях. И Джено слушается: сейчас он должен подыграть, ради самого же себя пойти на поводу у Джемина, а позже — разберётся. Сейчас в его руках две чашки с водой, он сам — в объятиях На, на его коленях, растерянно моргает и кивает: — И что дальше? — Предлагаю выпить на брудершафт, — отрывается спиной от дивана, перехватывая одну из чашек, улыбается растерянности Ли, — Садись ближе. Начинает править Джено, устраивает его так, как себе удобно, перебивает его смешки своим бурчанием: «Ты зачем до краёв налил?» — «Мог и предупредить, сколько тебе надо». Его ладонь скользит по спине Ли, глотать получается туго, и, будто нарочно, Джено проливает ему за шиворот: — Я не специально. — Ты так намекаешь, чтобы я поскорее разделся? — усмехается На, заглядывая в его глаза. В «гримёрке» и без того душно, а теперь становится адски жарко: снаружи и внутри. Джено чувствует, как от холки вдоль позвоночника скатываются капли пота, холодя кожу так, что мурашки пробегают по телу, и ничем не прикрытые соски вызывающе поднимаются. Так неловко и жутко стыдно, и Ли отворачивается, собираясь сбежать — это выше его сил. Джемин не разрешает — притягивает к себе и давит на лопатки, чтобы Джено не вздумал отстраниться вновь, боясь поцелуев на груди, коротких касаний языком по ареолам. Приходится терпеть, когда Ли до боли сжимает плечи, когда начинает ёрзать в попытке высвободиться из объятий, но На держит крепко и только спрашивает: — Точно? — когда Джено отрицательно машет головой, — Точно? — когда ладонь собирает всю влагу и смахивает на пол, а следующее касание вызывает дрожь, — Точно? — получает чашкой по виску. Джемин в недоумении поднимает взгляд на неосознавшего Джено, перехватывает его запястье и вынимает из пальцев опасный «атрибут»: — Ты специально калечишь меня сегодня? Тебе нравится причинять мне боль? — Что ты несёшь: я в ужасе, — недовольно фырчит в ответ, нервно толкается языком в уголок губ, — От тебя валит жаром, как от печки, — и делает правильное движение бёдрами. — Я горячий? — усмехается На, перехватывая за талию, теснее вжимая в себя, чтобы удовольствие было ощутимее, даже через терпимую боль трения ширинки. — Или тут жарко, — Джено роняет голову, мажа губами по лицу Джемина. Влажно и жарко, слишком скользко. Становится всё труднее удерживать Ли на месте, в одном положении, всё сложнее самому не подмахивать в заданном ритме — ему самому нравится именно такой темп, с оттяжкой. И всё проще получать ответную реакцию от жадного Джено: едва начав стимулировать, он всё сдерживал своё сбитое дыхание, поджимал губы, условно-номинально держался за плечи На, но с приближением разрядки, под напористыми поглаживаниями тела, под участившимися поцелуями, поднимающимися то выше к горлу, то ниже — к рёбрам, сдался, сдался и позволил себе шумные вдохи-выдохи, неуверенно-тихие стоны. Хотя позволил многое, но едва На коснулся пуговицы на штанах, больно оттянул его волосы: — Не снимай. — Потом всё равно придётся. — Это будет потом, — тут же сжимает губы: Джемин накрывает член через штаны и умело водит вверх-вниз. В маленькой гримёрной ничего особенного не происходит, они даже не раздеты толком, но Джено отключается, отпускает себя до конца. Отзывается едва слышимым «да» на уточняющие «Джено-я?» — раза три так отзывается, а потом открывает глаза и недовольно стонет от влажности в нижнем белье; вздрагивает от смущения, когда различает, как ладонь Джемина кружит по его бедру — это успокаивающий жест. — Так хорошо, что ты рядом, — шепчет Джено, осторожно целуя за ушком, чтобы громкий звук не травмировал, — Так хорошо. — Ты очень сексуальный, ты знал? — в ответ чмокает плечо, посмеиваясь с ситуации: гримёрка, диван, подростковый петтинг, — И ты тяжёлый. — Что? Джемин крепче сжимает его в своих объятиях, падая боком на колючий диван, едва пришедшее в норму дыхание снова сбивается, но он успокаивает их обоих: — У одной знакомой был кот. Крошечный шерстяной комочек, — жмурится от умиления, пытаясь передать разницу эмоций в каждой жизненной фазе, — Потом он стал подростком — тощий, всегда голодный, но очень активный. А потом моя знакомая, ставшая ему мамкой, уехала на несколько месяцев в командировку, оставив кота родителям. Он тосковал, но только пару недель. А потом наел морду. Джено смеётся неожиданному повороту рассказа, не совсем понимая, к чему его подводят. Но Ли откровенно нравится их положение, это доверие, мягкость и приятная нега в теле, которую он редко разрешает себе, и которую ещё не испытывал подобным образом. — Он буквально нарастил слой жира, — рассказывает так, будто делится великим откровением, — А когда она вернулась, то и кот скинул. Но знаешь, всё равно, когда берёшь его на руки, то оказывается, что в нём есть этот вес, эта сила, — прикрывает глаза, — Потом я узнал, что так происходит возмужание у всех животных. Ведя ладонью ниже по руке На, Джено ловит смену настроения, опускает взгляд. — Никакой прежней лёгкости нескладных подростков. Ты можешь выглядеть также, но весить тяжелее. Не обязательно физически — но то, что мы зовём «душой», оно тяжелеет, — ему требуется время, чтобы договориться руками с Джено и всё же коснуться большим пальцем его щеки, обратить на себя внимание, дождаться настороженного взгляда, — Так приятно ощущать этот вес в своих руках, и знать, что ты мой. Что ты что-то весишь, имеешь свою силу, — выжидает паузу, — И всё равно мой, — ведёт пальцем по нижней губе и ухмыляется, — Даже когда ты проводишь время со своими друзьями, всё равно находишь моменты исключительно для нас. В ответ Ли цокает, резко отворачиваясь и меняя тему: — Я бы не назвал их так. — Очень зря. Подумай о моих словах. И о чае в ближайший уикенд у меня дома, — Джемин весьма однозначно вскидывает бровями. Внешне Джено может быть бесконечно сладким, казаться понятным, как печенье из ближайшей кондитерской, но его вкус — он не приторный, как ваниль, и не банальный, как клубника, но — горьковатый. На вкус Джемина.