С каждым что-то не так

Джемин разворачивает события в павильонной кофейне, но это не та самая причина, по которой он лично раскатывает линолеум по полу, ставит белоснежный столик и плетёные стулья в самом центре «сцены», игнорируя метки оператора. Он несколько раз проверяет свет и заставляет ходящего за ним следом Юно менять положение софитов. Эта сцена должна быть идеальной. Через несколько часов тут будет самая настоящая драма, это будет апофеоз его ненависти и признательности одному человеку, это будет разрешение чужого многолетнего конфликта, это будет разрушением стойкой личности и сладкой местью, приторной до скрежета зубов. Это будет конец его дружбы с Тэном, конец их сотрудничества, конец многого прочего. И это же будет началом чего-то стоящего. Режиссёр На имел удовольствие познакомиться с Вентиной Ванатан во вторник, когда к нему подошёл Донхёк и намекнул выйти. — Госпожа Ванатан приехала в страну, сегодня у вас в семь встреча, — у Ли дёргался левый глаз, и На это насторожило. — Что ты узнал? — следуя за своим ассистентом, который уже мчался по коридору, сотрясая воздух планшетом. — Я знаю только, что наш Тэн от неё скрывается. А она его ищет, — Донхёк замер перед закрытой дверью одного из подсобных помещений и попрыгал на месте, нервно дёргая уголком губ, — Тебе не понравится переводчик. — Переводчик? — Да, блять! — вспыхнул и без того нервный Ли, — А как я по твоему мнению должен разговаривать с тайкой? Через гугл-переводчик?! — едва его друг приоткрыл рот, чтобы ответить «да», как Донхёк ткнул пальцем в дверь, — Я нашёл работу пеньку Юно и не прогадал! Он всё равно сидит у нас без дела. А это, — обрисовал круг, — Будет ему занятием. Меня это охуенно устраивает, тебя — тоже должно. — Меня не устраивает он, — отвернулся Джемин, недовольно скрестив на груди руки. — Меня тоже много чего в жизни не устраивает. Но вот он! — снова тыкая в сторону двери, — Это результат твоих отношений с Джено. На напрягся и бросил на друга удивлённый взгляд: — А если завтра случился наводнение, то я тоже буду виноват? — Да! — сплюнул Донхёк, толкая дверь. Юно меланхолично подметал в комнатке между полок с декорациями, безучастно что-то напевая и даже не вздрогнул, когда Ли его окликнул: — Давай на выход: оденешься приличнее и пойдёшь работать. И пока «переводчик» приводил себя в надлежащий вид, Джемин старательно пытался не думать об этом человеке, как о результате своих же действий. И даже смог прийти к выводу, что явление Чона Юно в его «храме искусств» — это прихоть Ли Джено. Которому На Джемин позволяет слишком многое. Чёрт, Донхёк оказался прав. Ожидая загадочную г-жу Ванатан, уже сидя в кафе, Джемин не удержался и спросил: — Как тебя угораздило связаться с Донхёком? — Он перегонял через переводчик тайские фразы, а я услышал, — просто пожал плечами. На не успел рассмеяться: то, что в зал вошла именно Вентина Ванатан, можно было понять сразу: низкорослая, смуглая, с солнцезащитными очками на макушке, старательно высматривающая кого-то женщина неопределённого возраста: когда синее льняное платье может обозначать и студентку младших курсов, и строгую учительницу. Она улыбалась солнечно, была вежливой и говорила очень тихо, так что Юно придвинул свой стул максимально близко, чем, однако, нисколько не смутил гостью. Сложно передать, как трудно шёл диалог не только из-за языкового барьера, но и из-за поднятой темы. Порой Юно спрашивал, как сказать то, или иное слово иначе, порой опускал половину детальностей: вроде названия операции, которая позволила Вентине общаться с миром естественным образом. Когда она ушла, Джемин скомкал несколько салфеток и оповестил «переводчика»: — Если об этом разговоре узнает хоть одна живая душа, я найду, что сделать с тобой. Даже Ли Джено не откупится, дядюшка Со не вступится. Юно растерянно моргал несколько секунд, а потом молча кивнул. И также молча стал везде следовать за Джемином хвостиком, порой жутко раздражая. Но они оба понимали, что лучше так, чем давать лишние поводы сомнениям. Вот и сейчас, в сотый раз прогоняя в мыслях «Вариант развития событий №4», Джемин машет ладонью, чтобы Юно спускался с верхотуры и помог с организацией кофейного бара, который пришлось передвинуть на целый метр вглубь. — Зачем Вам это? — спрашивает Чон, вталкивая бутафорский мешок в один из ящиков. — Так нужно. — Вам нужно, чтобы всё случилось именно так? Даже не случайным образом на улице? — В противном случае Читтапон снова струсит, — собирая обратно кофейный аппарат, — Но в этот раз будет винить не себя, а меня. А так у него не останется выбора, — проводит пальцами по пластиковому корпусу и хмыкает, — Я бы хотел увидеть этот момент. Я живу подобными моментами. Я нуждаюсь в искренности, подлинности человеческих чувств: легко потеряться в пластиковых стульях, кофейных зёрнах и таких же улыбках. Разве нет? Обернувшись к своему напарнику по этому тёмному делу, грустно улыбается, отмечая, как чернеет лицо Юно. — «Я бы хотел», но Вы не будете? — кусая свои губы и играясь пальцами со шлёвками джинс. — Пусть для меня это останется тайной за закрытой дверью. И Юно смотрит, как Джемин отступает от двери, провожая Тэна до нужной локации. Он наблюдает за тем, как На сжимает руки в кулаки после того, как закрыл павильон на ключ: Вентина Ванатан знает о запасном выходе, Тэн — вряд ли. И никто из этих троих не знает, что можно притаиться в тенях на верхнем этаже, спрятавшись за одной из осветительных установок: а вот Юно знает. И пользуется этим. Успевает оказаться незамеченным Джемином, взлетает по общей лестнице на второй этаж и со скрипом приоткрывает нужную железную дверь, прокрадываясь ближе к центру, чтобы скрыться за «розовым цветом» и смотреть-смотреть-смотреть. Они — никто ему, абсолютно чужие люди, и в этом нет его ответственности, есть только соблазн и … Любопытство.        Тэн по инерции улыбается, когда делает пару шагов внутрь «сцены», когда слышит, как за спиной закрывается дверь. Он всё ещё держит улыбку на губах, когда в тенях различает женскую фигуру, что движется навстречу. Читтапон останавливается первым, когда смутно узнаёт, кто перед ним. Когда память подкидывает фотографии чужого профиля, накладывая на ещё детское лицо, и однозначно утверждая, что ошибки быть не может. В мягком жёлтом свете, всего в паре метров перед ним стоит она: главная его боль, та самая неразрешённая проблема, от которой он бежал до этих самых пор, талантливо скрываясь и пуская всё на самотёк. Струящиеся до пояса чёрные локоны, белая юбка ненавистной ему длины, чёрная рубашка, не прячущая ещё двух линий на шее, мягкая улыбка и слёзы в глазах — Вентина сильно изменилась с момента их последней встречи, он поменялся тоже, но — но она всё ещё красива и очаровательна, молчалива и… Дверь закрыта: Читтапон обернулся на миг, уголки его тонких губ опустились вниз. Между ними стоит стол и два стула — всего-то расстояния, такая смешная близость, пересечь которую безумно сложно. Чайничек, из носика которого слышится аромат мелкотолчёных листьев чая и цветков красного мандарина, две фарфоровые чашки: в голове Тэна пролетает как-то невзначай обронённая Джемином фраза: «Любую проблему можно обсудить за чашкой чая». Вот — две чашки чая, два стула, и два человека, но общий стол, одно на двоих прошлое, одна на двоих проблема. — Здравствуй, — Тэн не уверен, что услышит хотя бы слово в ответ, а потому вздрагивает и шире распахивает глаза, когда слышит: — Привет, — тихо и глухо, но узнаваемо женски, — Присядем? — Тина понимающе улыбается, отодвигая для себя ближайший стул, осторожно садясь и наливая себе первой. Не поверив своим ушам, Тэн на негнущихся ногах приближается к своему месту, ломано падает на стул и повторяет: — Здравствуй, — вглядываясь в то, как её подбородок едва опускается на ответе, как напрягаются щёки в улыбке, — Ты…? — По совершеннолетию родители решились на мою операцию, — Тина наливает и ему чая, — А ты так и не узнал об этом, хотя должен был быть первым. Тэн растерянно смотрит на чашку, ведёт указательным пальцем по ободку, неловкость встаёт поперёк горла, когда всё же спрашивает: — Этот голос… Он хоть вполовину похож на твой? — Нисколько, — женщина делает маленький глоток, согревая так связки, улыбается ярче, — У меня был тонкий, писклявый голос, из-за которого старшая кузина меня задразнила, — опускает взгляд, когда мужчина дёргается на своём месте, — Поэтому я старалась отмалчиваться в школе. Но я и не думала, что ты ни разу не слышал меня, — очаровательно-тихо роняет смешок, — Я потом подумала, что лучше уж так, что лучше обрести себе новый голос. — Я не знал, — уронив локти на стол, Тэн ныряет пальцами в волосы, рассматривая своё отражение в тёмной поверхности чая, — Я же не знал. — Я не помню, как именно ты заметил меня: я всегда держалась ото всех особняком, дружила только с Минни, — Тина прикусывает язык и отворачивается, — Кажется, это всё случилось из-за неё. А потом — по накатанной. — Ты молчала, ты всё время молчала, — сжимая пряди в кулаках. — Если бы я тогда сказала хоть слово, ты бы тоже дразнил меня. В свете трёх прожекторов они молчат о своём. Долго и тягостно, бросая украдкой друг на друга настороженные взгляды. Недопонимания возникли задолго до их первой встречи глаза в глаза. Возможно — только возможно — если бы они познакомились при других обстоятельствах, если бы обменялись тогда хотя бы парой слов, если бы кто-то проявил свой характер чуть больше, если бы, если бы… — Почему ты попросила о поцелуе? — Тэн откидывается на спинку стула, сжимая губы сразу после вопроса. Ещё один вопрос, одно недопонимание, которое больше прочих не давало ему покоя всё это время. Растущий с годами жизненный опыт ответил ему на вопрос о самопожертвовании Тины, но так и не подарил хотя бы жалкого намёка на её просьбу о поцелуе. Почему она задержала его за руку, почему доверила такое сокровенное ему — человеку, который разрушил десяток чужих жизней, который был жесток с ней. — Потому что ты полюбил меня, — сминая юбку — как же Тэн ненавидит юбки, как же Читтапон обожает обнажённые колени Вентины, — Было бы странно не поцеловаться с парнем, который любит тебя. Разве не так? Он хмыкает — это звучит поверхностно и глупо. Но только может быть, что именно так и поступают девчонки в 18 лет. — Было бы странно не поцеловать человека, ради которого я рискнула жизнью. Ситуация вмиг меняется. Читтапон напрягается каждой клеточкой своего тела: — Так что это для тебя значило? — Разве можно понять себя в те годы? — её голос ломается на середине фразы, Тина делает скорый глоток, — В этом не было смысла, но я попробовала. Я подумала, что раз ты цепляешься ко мне одной вот уже полгода, то я нравлюсь тебе. Я подумала, что я буду и потом что-то значить для тебя. Я…. Не договаривает, но становится и без того ясно: необъяснимое в том возрасте столь крепкое чувство, иррациональное желание спасти хулигана, роковая ставка на собственную жизнь ради его исправления — это настоящее сумасшествие. Но Вентина Ванатан выбрала такой путь, и утянула за собой Читтапона. Он не успел поймать её тогда, остался стоять на крыше, но провалился в более глубокую, гораздо более чёрную Бездну потом. Она расплатилась голосом и парой лет юношеского веселья, Тэн увяз на годы в «ситуациях»: он увяз в невозможности исправить хоть что-то внутри системы, вне системы, по уши утоп в самобичевании, лёг на дно собственной темноты, отчаянно барахтаясь к свету, всегда помня о данном обещании. На дне чёрной своей души, сохраняя в памяти что-то светлое, что сейчас сияет так ослепительно ярко на расстоянии вытянутой руки. — Ты хотела призвать к моей совести, — кивает Тэн, запрокидывая голову, пряча непрошенные слёзы, — У тебя получилось. — И я хотела потом найти тебя. Но ты закрылся от меня, — Тина делает ещё один глоток, наливает себе чая, — Я и подумала, что ты не смог сдержать хотя бы одного обещания, не стала больше лезть, — обнимает фарфоровый бок пальцами, — Разве могла я потом требовать от тебя хоть чего-то? — Я смог, но не сразу. И смотрит ей в глаза, как ещё не решался сегодня. Смотрит, двигая челюстью из стороны в сторону, смотрит смело и признаётся: — В новой школе ничего не поменялось. — Я слышала. — Я сменил страну, но и тут не сразу вышло гладко. — Я спрашивала у твоих родителей, — Тэн осекается, вмиг теряя уверенность — он не знал, — Они сказали только, что ты не хочешь связывать себя с прошлым, что у тебя новая жизнь в Южной Корее, что ты ни за что на свете не вернёшься. — И ты…? — И я приняла это. Настоящее безумие. Чем больше Читтапон смотрит на женщину перед собой, чем больше получает от неё ответов, тем сильнее желает оказаться рядом, тем сильнее хочет целовать полосы шрамов на её шее, тем сильнее ему хочется валяться в её ногах и просить пощады, умолять о всепрощении. Сознание плывёт, но он спрашивает: — Тогда почему мы сейчас сидим здесь? — Потому что я так и не встретила кого-то сильнее и смелее тебя, — она позволяет слезинке медленно скатываться по щеке, она не утирает её, не прячет лица, она показывает эту боль, — Потому что я не переставала верить в тебя, верить в то, что ты вернёшься. — Я сказал тогда, что забуду тебя, — лезет в карман штанов, доставая телефон. — Я ненавидела тебя! — выкрикивает Тина, ударяя раскрытой ладонью по столу, — Но чем чаще я вспоминала о том, как же больно ты мне сделал, тем сильнее я влюблялась в тебя со временем, — на прежней высокой ноте, стирая салфетками с подбородка влагу, — Я сравнивала тебя с другими парнями в восемнадцать! Я помнила о тебе в двадцать и удивлялась твоему пути! Иногда я вижу твои отметки в социальных сетях и до сих пор думаю, что люблю твою улыбку! Что люблю твою лёгкость! Твою открытость и неординарность! Я до сих пор, слышишь, до сих пор люблю тебя! Тэн молчит какое-то время, спустя которое демонстрирует свой телефон, кладёт на стол и придвигает к ней, кивает: — Дёрни блокировку. Она надавливает на боковую кнопку и тут же затихает, узнавая на экране своё фото из соцсетей. В непонимании поднимает на него взгляд. — Чем чаще я вспоминал о том, что ты сделала ради меня, тем сильнее я влюблялся в тебя со временем, — когда Тина откровенно всхлипывает, Тэн тут же поднимается на ноги, — На новом месте я научился помогать людям. Не всегда им это нравилось. Далеко не всегда, — подходит к её стулу, то сжимает, то разжимает кулаки, — Тяжело делать обратное тому, как привык поступать. Даже сейчас тяжело, понимаешь?! — вскрикивает, а она тут же оборачивается на него, смотрит в самые глаза, ожидая и заранее принимая любое его действие, — А сейчас особенно тяжело. Когда передо мной не кто-то, а ты. Время превращается в мёд: тягучие золотые мгновения, которые они растягивают по максимуму. Плавно, без ненужной спешки Тэн касается плеча Тины, ведёт по спине, вставая ближе, ждёт, пока она поднимется. Опираясь на его ладонь, Вентина становится на ноги, как и прежде оказываясь ниже на считанные сантиметры, как и прежде, глядя на него без страхов и сожалений. — Это настоящее безумие, — озвучивает Тэн то, что уже давно крутится в его голове. — Подлинное, — она кивает, скользя пальчиками выше по его предплечью, — Но если мне снова придётся рискнуть всем ради тебя — да. — Больше всего на свете я боюсь тебя по этой самой причине, — осторожно придвигая Тину ближе к груди, к своему сердцу. И тут же ощущая, как крепко сдавливают рёбра её объятия, как сильно вздрагивает её грудь на всхлипах, какие же влажные у неё щёки, и какие шелковые волосы. Тэн поднимает взгляд выше, пытаясь сдержать слёзы, но свет софитов слепит только больше, так что он утыкается носом в макушку Тины, успокаивающе поглаживая по спине. — Ты должен… должен был вернуться ко мне, — заикаясь на словах, прижимаясь отчаянно сильно к его груди, — Должен был написать. Хотя бы не должен был блокировать меня в интернете! Ты не должен был так далеко убегать. Ты не должен был прятаться от меня. — Прости, — и спустя долгую паузу, — Я научился не ненавидеть себя. Но любить тебя до сих пор кажется невозможным. По пустому павильону звучит рыдание женщины, обретшей своё долгожданное счастье. Она ничего не видит из-за слёз, чувствует слабость в ногах — будто догадываясь, Тэн помогает ей опуститься на стул, становится рядом на колени, держа за руку и мягко улыбаясь: — Я бесконечно восхищаюсь тобой. Одной только тобой. И разве это не сумасшествие: столько лет спустя снова просить твоего прощения, снова не знать, как мне быть дальше? Разве это не помешательство: держать твою руку в своей и дрожать? Разве это… — Замолчи! — голос Тины снова трескается. Спрятавшись под локонами, она всё ещё кажется Читтапону самой невозможной загадкой в его жизни, самой большой удачей, и самым пугающим человеком. Подавая ей чашку с тёплым чаем, заглядывая в самые её глаза, что искрятся вопросом, он впервые задумывается о том, что любовь Вентины сможет поглотить его, все его прежние грехи. Задумывается о том, как же глупо было убегать от школьницы, которая для него — всё и больше, которая стала ему откровением. Последний шаг его самопрощения — любовь к ней.        / Джемин курит вторую, сидя на ступенях кинокомпании. Джемин никогда не научится отпускать людей от себя так легко. Он позволяет происходить подобному только по одной причине: Искусство. Чем больше ты переживёшь, тем изящнее создашь историю, тем тоньше будет её мораль, тем ценнее будет труд. Джемин знает, за счёт чего выехал ещё в студенчестве, что позволило ему обогнать других студентов с потока — его боль. Разодранное в клочья сердце, старательно склеенное, залитое бетоном и покрытое льдом, который иногда стаивает. У него ряд своих идеалов и требований к миру, которые сошли со страниц старинных, честных книг. Ладонь тяжело опускается на плечо, длинные пальцы давят чуть сильнее, и Джемин опускается поверх них щекой: — Кто? — Что «кто»? — спрашивает Джено, усаживаясь тут же, придвигаясь вплотную и сталкиваясь коленями. — Кто сдал меня? — усмехается На, устраивая локоть на бедре Ли. — Я спросил у охранника, не выходил ли ты. Он показал тебя тут на одной из камер. — Вот же блять, — роняет недокуренную, притаптывает туфлёй. Как назло сейчас не глубокая ночь, не идёт ливень, не играет романтическая музыка, ничего не совпадает с тем, что происходит внутри Джемина. Только притихший Джено, что опирается руками за спиной, вот так просто позволяя полулежать на себе — он идеально вписывается в героя одной из пыльных книг. Тоже любит всё пыльное. Так и хочется чихнуть, но не получается. — Господин Хуан всё ещё ищет Донхёка: завтра он будет тут по делам, — вдруг заговаривает Ли. — На чьей ты стороне? — Если выиграет господин Хуан, то у меня будут свободными следующие три дня, — беззаботно пожав плечами. — Соблазнительно, — Джемин выпрямляется, какое-то время искренне думает, но всё же отвечает, — Я напишу Хёку, что завтра у него выходной. У нас завтра тоже будет выходной, — уже печатает другу в телефоне, когда сбивается с мысли простым вопросом: — Мы будем пить чай? Какое-то время На думает о тайском чае, которым занимался лично несколько часов назад, потом додумывает до их «чая», оборачивается к смутившемуся Джено и смеётся: — Если ты захочешь. — Я не уверен, — дёргает подбородком вверх, заигрывая. Джемин жмурится от смеха и, топая ногами от веселья, вдруг задумывается: он ни разу ещё не слышал, чтобы Джено смеялся также громко. Не просто вот «смеялся», а ржал, как конь, гоготал, делал то самое LOL — всё время только тихо, сдерживаясь, прикрываясь ладонью. Шаловливая часть сущности охотно отзывается на предложение, и На падает всем собой на Ли, смачно чмокая его в горло, скоро сжимая-разжимая пальцы на его боках. Вскинув голову, Джемин недовольно дует губы: Джено ушёл в «беззвучный режим», высоко подняв плечи, зажимаясь всем собой. — Разве не весело? — Ну что? — Ли смотрит куда угодно, но не на человека перед собой. — Вот это, — На пытается щекотать его тут и там, где-то угадывая, где-то проигрывая ткани очередного плотного джемпера. — Не трогай, не трогай, ну хватит, хватит, — спустя время пытается отбрыкаться от него Джено. Раскрасневшийся, уставший, насмеявшийся вдоволь, он вдруг осознаёт себя лежащим спиной на мраморной плитке, рассматривая крышу и довольное лицо Джемина, который тут же ложится поверх, скрещивая их голени. Вдруг вся картинка плывёт перед глазами, так что приходится проморгаться, и Ли заинтересованно цепляет с виска покатившуюся слезу, какое-то время наблюдает за тем, как капля катится ниже по указательному пальцу, когда отмечает: — Смеяться до слёз это — так… — Помнишь чистую слезу Сирены из «Пиратов Карибского моря»? — На слезает с него, позволяя пережить это новое открытие индивидуально, позволяя насладиться этим моментом, — У слёз разный вкус, характер. И есть в каждой что-то прекрасное. — Я без понятия, о чём ты, — бубнит Джено, также принимая сидячее положение, снова утирает щёки, — Но я давно так не веселился. С детства? Возможно, — касается ладонью меж лопаток Джемина, удивлённо улыбается, — Ещё я слышал, что «это» тоже бывает весело. — Что? — «Это». — Пить чай? — улавливает нить разговора На, низко опускаясь меж коленей и смеясь, — Предлагаю называть «это»… — выделяет слово интонацией, — … «пить чай». Так делает ещё полпланеты, так что всё в порядке. Джено несколько раз достаточно больно ударяет его по спине. А спустя пару часов неодобрительно наблюдает за тем, как Джемин льёт кипятка в заварник, кусая зубами вторую за раз сигарету и роняя пепел на пол. Ли бесит, что они собираются пить чай самым буквальным образом, не меньше его раздражает ошпаривание чайных листьев, хотя температура не должна превышать 80 градусов по Цельсию; ему не нравится, что На топчется по грязному полу в носках: надел бы хоть тапочки. Джено бесится молча, продолжая наблюдать за тем, как Джемин играет в фею-кулинарку, не особо помня, где и что лежит на кухне. — Кажется, герои твоих фильмов живут лучше, чем ты сам, — замечает актёр, подпирая щёку ладонью. — Истинный художник должен быть голодным, — отмахивается На, захлопывая дверцу подвесного ящичка, топит окурок в стакане с водой и разворачивается к своему гостю, — Останешься со мной на ночь? Когда Джено не отвечает, в который раз за этот вечер изменившись в лице — даром, что актёр: его мимика без камер заслуживает отдельного упоминания — Джемин подходит ближе, а потом и вовсе — усаживается на колено Ли, тут же обнимая за шею: — Не хочу оставаться один, — улыбается на удивлённый, но такой понимающий взгляд, — Иначе достану вермут, сигареты, позвоню Донхёку и ещё кое-кому. Маленькая провокация, и Джено понимает её, упрекающе трясёт пальцем перед лицом На, уже обнимая другой рукой за пояс: — К чему такая радикальность? Что сегодня произошло? — Тэн уедет. К визажисту Джено относится чуть положительнее понятия «ровно». Хотя Тэн не раз его выручал, был милым и сам по себе — хороший человек (не зря же Донён ему доверяет). Однако объяснить самому себе Ли не может, почему ему настолько безразлично присутствие или отсутствие этого человека в своей жизни. Между ними есть пара секретов, которые Джено с радостью забыл к этому самому моменту, но даже не это так сильно его волнует, как сам факт своего душевного спокойствия в противовес внутренним волнениям Джемина. — Кажется, ты его недолюбливал? — Кажется, у меня такой стиль дружбы, — усмехается На, становясь на ноги и проверяя степень готовности заварки, — Что будет у нас с любовью — я не знаю, дорогой. Вдруг меня ещё отпустит? Внутри Джено что-то щёлкает, стегает больно по сердцу: он абсолютно точно не хочет, чтобы Джемин вдруг его оставлял. Ведомый порывом, пользуясь возможностью, он в пару шагов оказывается рядом с На, обнимает его, вжимается так, что тот недовольно бурчит и пытается вырваться из кольца рук. — Не отпускай меня, — шепчет Джено, когда Джемин, наконец-то сдаётся в своих попытках. — Тогда оставайся ближе ко мне. Оставайся сегодня со мной. Можешь поиграть в недотрогу, — ухмыляется, тут же игриво вскидывает брови, — Но не переусердствуй, а то получится наоборот.        Джено пялится в белый потолок слишком долго. Он слышит «жизнь» где-то вокруг, за стенами спальни, слышит ровное дыхание всё ещё не спящего Джемина, сам не может хотя бы задремать. Выдохнув в очередной раз, оборачивается к На, тянется ладонью к его поднимающимся рёбрам, проводит костяшками пальцев по обнажённой коже: — Я очень хочу поддержать тебя хоть как-нибудь. Но я не знаю слов, — роняет грустный смешок, — Мне нужен не только личный менеджер, но и личный суфлёр на такие случаи. — Непредсказуемость — вот, что есть жизнь, — расплывчато отвечает Джемин, перекатываясь на живот ближе к Джено, — Провидение, интуиция, что-то такое. Хотя искусственный интеллект может многое, вряд ли у него получится предсказать падение наковальни в самый неожиданный момент жизни кота Тома. Нахмурившись, Ли пытается понять, что именно ему завернул в метафору и скормил подобным образом На, когда отвлекается на его же тёплое дыхание на своём плече, на осторожное касание губ, на последовавшее: — «Пить чай» бывает очень весело: Юно не обманул тебя ещё ни разу, — обнимает Джено, притягивая к себе, — Но сегодня я только понюхаю заварку, — поднимается выше по кровати, утыкаясь носом в чужой висок, прикрывает глаза, ощущая, как плавно сходит напряжение долгого дня, — Джено-я, любить кого-то это не только «пить чай» и вместе пить чай, это ещё и уметь слушать, соблюдать границы…. — Которые ты постоянно нарушаешь, — возмущённо перебивает Джено. Ему горячо и жутко неловко находиться в этих полуобъятиях, хочется отстраниться, оттолкнуть, но ещё больше — прижаться теснее и ответить губами, руками на проявленную мягкость и снисхождение к его слабостям. — Да, дорогой, — пряча смех в подушку Ли, — Поэтому я не сажусь за руль. Постоянно всё нарушаю, путаю карты…. — Устраиваешь хаос, — недовольно вставляет Джено, веселя Джемина. — Да. Живу в напряжении, постоянной гонке, постоянно что-то должно вокруг меня происходить, — ведёт носом за ухом Ли, — Запылишься и — сдохнешь. В следующую минуту настроение в комнате резко меняется: Джемин принимает сидячее положение, держа плечи Джено в своих руках, смотрит удивительно серьёзно, когда говорит: — Тэн говорит, что это у меня такой дар: видеть скрытые таланты у людей. Он первым это заметил, и поэтому я ценю его. Может, это не дар, но какой-то талант, Джено-я: видеть под слоем пыли и людских заморочек… Имею в виду эти страхи, комплексы, отсутствие денег и физические ограничения человека — под этими слоями порой кроется что-то прекрасное, ослепительно яркое, — устало выдыхает, — Если хочешь, то я расскажу: Тэн уезжает не сам, за ним пришла Вентина. — Та самая? — выходит неуверенно, но На даже не удивляется чужой осведомлённости, кивает. — Я до неё видел всего одного похожего человека: христианский монах. Молодой ещё мужик, не старше сорока, он искренне мило улыбался людям на улице, пока вёл потерявшуюся девочку в полицейский участок. Он будто светился, — ведёт ладонями ниже по рукам Джено, — И Вентина, она тоже будто светится. Я понимаю, почему она для Читтапона. Потому что он — нечто тёмное, что научилось быть хорошим, добрым, светлым. И живёт он теперь с комплексом самозванца, прекрасно помня все свои прошлые дела, зная, как и почему пришёл к тому, чем сейчас является. Они — как идеальное воплощение Инь-Яна, — переплетает их пальцы, смотрит так какое-то время. — Ты тоже… — робко начинает Джено, пытаясь что-то сказать. Но красноречие снова отказывает, так что получается набор из слов, и по тому, как стремительно хмурится Джемин, Ли затыкается вовсе, пока не решается разрушить молчание полюбившимся ему методом: кратко целует На в щёку, тут же отстраняясь и отворачиваясь в смущении проявления своих чувств, смущении собственной бестолковости: — Давай спать уже. Завтра выходной. Джемин соглашается по той лишь причине, что понял, что до него пытался донести Джено. Джено, который так и не признался ему в ответ в любви. «В тебе тоже есть свет, только ты его прячешь подо тьмой. Вот и вся ваша разница с Тэном. А мне без разницы, что во что завёрнуто. Салат с хлебом и тако желудок воспримет одинаково»