И в каждой из вселенных я бы любил тебя

Мы — маленькие всплески на длинной временной шкале, и люди, которые встречаются нам в жизни, такие же маловероятные сгустки атомов и энергии, которые по совпадению оказались на этой шкале рядом с нами. Вероятность того, что эти люди сойдут с временной шкалы раньше, чем вы, гораздо больше. Каждый день может стать последним для кого-то из вашей семьи, соседей, старых друзей. Оказаться в одном месте и в одно время именно с этим, а не с другим человеком — неконтролируемая последовательность случайностей, которые должны были выстроится именно так и никак иначе. Смерть же требует гораздо меньшего. Как мог Сириус предположить, что двое его лучших — единственных — друзей оставят его так рано, в двадцать один год? Как он мог это предвидеть? Как вообще кто-то может быть к этому готов? Он не питал иллюзий насчет вечности каких-либо вещей, он знал, что его, Лили и Джеймса разведет однажды время, другие люди, обстоятельства; та же смерть. Но смерть в самом начале их жизней? Сириус аккуратно достал волшебную палочку из рукава пальто и наколдовал взамен засохшим петуниям оранжевые лилии — если Лили сейчас наблюдает откуда-то за ним, то, он уверен, громко его проклинает за такой выбор. Возможно, Джеймс стоит рядом с ней и смеется. Точно смеется. Сегодня день, когда Сириус сидит с маленьким Гарри, пока сестра Лили со своим семейством навещает каких-то то ли родственников, то ли друзей. Но у него еще есть время, чтобы побыть здесь со своими друзьями. Сириус убирает взлохмаченные ветром волосы с лица и поднимает голову к небу. Начало осени пасмурное и прохладное. В любой момент может начаться дождь. Его голова пуста, губы — немы. Он выговорил и выплакал все, что мог за этот год. Теперь только сухое принятие факта и колкая тоска за сердцем. Иногда — горькая радость, когда он рассказывает им про Гарри; потому что их сын жив, потому что с ним все хорошо. Он не одинок, он растет в любви и внимании — возможно, последнее не совсем правда, не до конца: Петуния и Вернон заботятся о Гарри, но не больше, чем нужно; всю любовь он получает от Сириуса. Сириус отдает ее за троих. — Ты знаешь, что ты — почти всегда самый первый посетитель? — раздается за его спиной хриплый и низкий голос, за чем следует покашливание. — Я имею в виду, на всем кладбище, — теперь голос звучит чище. Сердце Сириуса сбивается с ритма, а дыхание обрывается — он не ожидал, что в девять часов утра кто-то обратится к нему здесь. Он оборачивается. — Прости, если отвлек. — Перед ним — или почти перед ним — стоит молодой парень, опираясь сложенными руками на лопату, ноги по колено скрыты в небольшом по ширине углублении земли — должно быть, он был здесь уже какое-то время. Сириус его не заметил. — Не отвлек, — он шмыгает замерзшим носом. — Я прихожу сюда только перед тем, как собираюсь навестить их сына, — он указывает подбородком на могилу Джеймса и Лили, — а это всегда утром. Парень медленно кивает ему, а потом говорит: — Я выкопал эту могилу. — Оу, — Сириус не знает, как на это реагировать. — Да, понимаю, — парень вдруг усмехается, — это не то, что хочется услышать. Просто пытаюсь поддержать разговор. Я Римус. Сириус хмурится. Парень, судя по всему, могильщик, а все, что Сириус знает о могильщиках, это то, что они, ну, странные. Хотя по виду конкретно этого могильщика так не скажешь: его рабочая одежда не новая, но пока чистая, слегка отросшие русые волосы свободно развеваются на ветру. На его руках перчатки без пальцев, а на ногах тяжелые ботинки. Внешне — обычный парень, ничего примечательного. Однако его из ниоткуда взявшаяся общительность настораживает Сириуса. — Ты хочешь предложить мне выкопать мою могилу? — Сириус не уверен, пытается он пошутить или спрашивает серьезно. Парень смеется. — Ну, тебе еще рано, надеюсь. Но, между прочим, я уже рыл могилу для себя. Да, могильщики действительно странные. Сириус совершенно не понимает, как вести с ним диалог. А еще он не понимает, почему вообще решает это делать. — А разве для тебя не рано? — он надеется, что парень — Римус, его зовут Римус — не болен или вроде того. Он и так чувствует себя сейчас несколько неловко. — Кто знает? — Римус улыбается и кладет подбородок на свои сложенные руки. — Но вообще могила была для моей матери. Мой гроб просто потом положат сверху. — В одну яму? — удивляется Сириус. — Да, — Римус наклоняет голову и осматривает его с ног до головы так, словно это Сириус здесь странный. Затем его взгляд останавливается где-то посередине. — Те, к кому ты пришел, лежат так же. Так как тебя зовут? Сириус невольно вздрагивает при этом замечании — он пропустил похороны Джеймса и Лили, играя с Визенгамотом в виновен-не виновен, хотя все обстоятельства были в его пользу, — а затем бросает взгляд вниз на свою одежду, но не видит ничего, что могло бы привлечь чужое внимание. Однако парень продолжает пялиться куда-то в его грудь. Ему становится не по себе. — Сириус. — Красиво, — мягко улыбается Римус. — Как раз для волшебника. Рот Сириуса невольно открывается. Пока он пытается найти слова, взгляд могильщика наконец-то поднимается к его глазам. — Я в курсе о существовании магии, ага. А еще я видел, как ты вырастил лилии — знаешь, тебе нужно быть осторожнее с использованием волшебной палочки среди маглов. — Я думал, здесь только я и надгробные камни, — неуверенно оправдывается Сириус. — Так ты магл? — Не... не совсем. Сквиб. Сириус чуть не говорит «мне жаль», но вовремя себя останавливает и вместо этого произносит: — Понятно. Тогда, технически, я не пользовался своей палочкой среди маглов. Глаза Римуса озорно вспыхивают. Сириус не удерживается и посылает улыбку в ответ. — Хочешь посмотреть на могилу изнутри? Сириус застывает, а потом неожиданно громко смеется. — Мерлин, — он наклоняет голову и прячет лицо в ладонях. — Да. Да, хочу. Римус одним движением руки втыкает лопату в землю, отряхивает руки о рабочие штаны и выходит из неглубокой ямы, становясь на голову выше Сириуса. Его походка пружинистая и широкая, так что Сириусу приходится прибавить шаг. — Мы с напарником вырыли ее вчера для сегодняшних дневных похорон, — объясняет Римус, пока они идут. — К сожалению, я не знаю, чьих. Сириус успевает только кивнуть, прежде чем Римус останавливается и жестом пропускает его вперед. Он делает два шага и останавливается у самого края свежевырытой ямы. Первое, о чем Сириус думает, это что она не такая глубокая, как он ожидал. Ее стены геометрически ровные, а все торчащие с боков корни аккуратно подрезаны. Он садится на край и свешивает ноги. — Я должен просто спрыгнуть? — Ага, — Римус садится рядом. — Ты не собираешься бросить меня здесь и уйти после этого? — Думаю, у волшебников есть много способов, как выйти из западни, — смеется Римус. Сириус прикусывает щеки, пряча смущенную улыбку. Он зачем-то мысленно считает до трех и прыгает. Его ноги сталкиваются с мягкой, но прочной землей. С боков немного осыпается, а потом все — время, звуки, ветер — застывает. Сириус поднимает голову и смотрит на Римуса. Тот смотрит на него, как ребенок на кузнечика в банке. — Как ощущения? — Как будто я в яме. Губы Римуса, растянувшиеся в улыбке, показывают его выступающие клыки. Сириус находит это милым. — Это странно? — спрашивает он. Римус качает головой. — Нет. Ты действительно просто стоишь в яме. — Я думал, что мне станет не по себе. Или что я предамся экзистенциальным размышлениям о жизни и смерти, все в таком духе. — Разочарован? Сириус вытягивает руку перед собой и аккуратно оглаживает стены могилы. — Немного. Он мерит шагами дно ямы в длину и ширину, смотрит на небо, а затем себе под ноги. Наверное, это правильно. В могиле каждый живой — посторонний, а каждый мертвый — уже ни о чем не думает. Стоять здесь не страшно. Не так, как могло бы быть, если бы он лег в гроб. Хотя теперь он не уверен. — Подашь мне руку? — в конце концов произносит он. Римус поднимается, чтобы потом встать на колени и наклониться над ним, протягивая уверенную руку. Сириус берется за его предплечье и чувствует, как чужие пальцы обхватывают его собственное под рукавом пальто. Ладонь Римуса грубая и теплая. Через секунду он снова оказывается наверху. — Спасибо. — Всегда пожалуйста, — Римус поднимает руку к его плечу и проводит пару раз по нему, стряхивая землю. — Куришь? — Да. Римус достает из нагрудного кармана помятую пачку Пэлл-Мэлл. Сириус замечает, что в ней осталось только две сигареты, но Римус без проблем отдает ему одну. Последовав на поводу у своего внезапного желания произвести на него впечатление, Сириус останавливает его, когда тот собирается поднести зажигалку к его лицу, и делает шаг вперед. Он пригибает голову к голове Римуса так, чтобы кончики их сигарет почти соприкасались, и щелкает пальцами. Появляется маленький огонек. Римус удивленно хмыкает, сигарета в его губах слегка дергается от этого движения. Сириус задерживает взгляд на них, а затем поднимает выше и сталкивается с мерцающими искрами в карих глазах. — Я бы поцеловал тебя, если бы ты позволил. Римус говорит это так просто, а Сириус забывает затянуться, глупо уставившись на него. Парень выдыхает дым в сторону, не сводя с него взгляда, от которого у Сириуса начинает трепетать в животе. Он ловит себя на том, что испытывает сильное желание снова посмотреть на губы Римуса, но проваливается в немигающем взгляде напротив. Можно почувствовать притяжение, зная человека только несколько минут? Он хочет сказать ему «да». Поцелуй меня, пожалуйста. Но, возможно, это слишком поспешно, даже для него. Сириус снова щелкает пальцами, чтобы все-таки затянуться собственной сигаретой, и отступает на полшага назад — не слишком далеко, но достаточно, чтобы выставить некоторую дистанцию. — Возможно, при других обстоятельствах. Римус понимает. Он мягко улыбается ему и зажимает фильтр зубами, прежде чем сказать: — Прости. Ты пришел сюда скорбеть. Конечно, Сириус скорбел. Прошел год, но не было ни дня, когда бы он не думал о Джеймсе и Лили. За это время боль потери поселилась в костях, растворилась в его кровеносной системе и осела в легких, как сигаретный дым. Она стала частью него. Но он не был только болью и скорбью. Его жизнь продолжалась, вместе с маленьким Гарри, теплыми воспоминаниями о друзьях и всем миром вокруг, таком же живом, как и он. И его сердце билось. Мерлин, как оно билось. — Что ж, — говорит Сириус, когда они заканчивают курить. Он заправляет свои волосы за ухо и ловит взгляд Римуса. — Как бы то ни было, я еще приду сюда. Не один раз. — Надеюсь, я буду где-нибудь поблизости.