Танец теней

      Вэй Усянь распечатал новый кувшин с вином, шагнул в распахнутые настежь двери, сделал большой глоток, почти не чувствуя вкуса, проглотил качественное вино будто дешевое пойло. Его шаги эхом раздавались по пустой, огромной зале, бывшей когда-то приемной Вэнь Жоханя. Теперь же на его троне живописно возлегал другой человек.       – А-Чэн. Цзян Чэн шевельнулся, тряхнул своим кувшином. Несколько жалких капель упали ему на язык. Он отбросил его прочь, и тот с громким стуком покатился по каменным плитам пола. Потянулся, поудобней устраиваясь на огромном троне. Повернул голову в сторону вошедшего Вэй Усяня, требовательно протянул руку ладонью вверх.       – Давай сюда. Вэй Усянь широко улыбнулся, поманил того рукой.       – Подойди сам. Ножками. Разжиреешь, целыми днями лежать на троне. Цзян Чэн досадливо поморщился, пнул еще один пустой кувшин, валявшийся у него в ногах, лениво качнул рукой. Длинный кнут, сотканный из первозданной тьмы полетел в сторону Вэй Усяня. Тот не сдвинулся с места, лишь едва склонил голову набок, кнут щелкнул где-то сбоку от него и затем вернулся ни с чем к хозяину. Вэй Усянь издевательски тряхнул кувшином. Снова сделал большой глоток.       – Неа, так ты его не получишь.       Цзян Чэн оказался рядом в мгновение ока, ухмыльнувшись перехватил руку Вэй Усяня, потянул его на себя. Вэй Усянь пропустил детский захват, залюбовавшись Цзян Чэном. Тот был воплощением тьмы, ее безжалостным хозяином. Слившийся, почти растворившийся в темной энергии. Когда он победно глотнул из отвоеванного кувшина, Вэй Усянь дёрнул его за полу чернильной мантии на себя, приник к тонким, влажно поблескивающим от вина губам. С удовлетворением почувствовал, как Цзян Чэн ответил на поцелуй: сначала лениво, а затем с нарастающим интересом. Очень немногое теперь могло вызвать у него хоть какую-то заинтересованность, и Вэй Усянь был рад, что входил в число этого немногого.       Цзян Чэн развернул Вэй Усяня спиной к трону, настойчиво подталкивая в его сторону. Тот усмехнулся, на мгновение прервав поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, вновь перехватил контроль у Цзян Чэна. И в кружащемся подобии знакомого до последних шагов неспешного танца, они скользили, сметая полами мантий каменную крошку по растрескавшимся плитам.       Вэй Усянь был совсем не прочь разложить Цзян Чэна прямо на полу, чтобы его распущенные волосы беспорядочно разметались по бурым плитам, растеклись черным шелком рек по багровому плато. А еще хотелось отыграться за прошлый раз, когда Цзян Чэн с кривой ухмылкой прямо на этом троне взял его перед кучкой запуганных, дрожащих заклинателей – тех, кто осмелился прийти к ним с предложением мира, естественно на их условиях. Не то чтобы Вэй Усянь был против, они все равно были не жильцы. А чувствовать Цзян Чэна внутри, смотреть в его горящие алым глаза, когда за спиной шелестели подобострастные, фальшиво-покорные голоса, было незабываемым опытом, которым он непременно хотел поделиться.       Вэй Усянь дергает уголком губ, зовет нескольких мертвецов, на которых еще сохранились остатки одежд с выгоревшими защитными заклинаниями подойти. Те бесцельно топтавшиеся вдалеке, рядом с осыпающимися колоннами, ковыляют ближе к трону и замирают на почтительном расстоянии.       Вэй Усянь вновь сосредотачивает все внимание на Цзян Чэне, кусает его за нижнюю губу, чтобы тот тоже не отвлекался, слизывает каплю крови. Металлический, сладковато-терпкий вкус на языке откликается тягучим, тянущим желанием в районе паха.       – Сегодня моя очередь. Цзян Чэн вновь усмехается, отпивает еще из присвоенного кувшина.       – Спорим ты сдашься раньше, чем вставишь. Он косится на покачивающихся "зрителей", продолжая криво ухмыляться, падает с размаху на трон, роняет Вэй Усяня на себя, хрипло шепчет в тому в ухо.       – Хочешь повторить? Вэй Усянь невольно выгибается, прикрывая глаза на миг. Голос Цзян Чэна щекочущими разрядами прокатывается по коже, задевает что-то внутри, что-то ещё упрямо-живое, живое вопреки. Но сегодня сдаваться он не намерен. Он широко мажет языком по щеке Цзян Чэна, смакуя его вкус, прикусывает мочку уха, выдыхает свое желание вместе с воздухом.       – Хочу. Но... Вэй Усянь смотрит неотрывно в пылающие потемневшие глаза напротив, и видит в них тлеющие обжигающие угли влечения, такого же, что скрутилось тугим узлом у него в животе. Цзян Чэн не отвечает, чуть кивает головой, меняется с ним местами, одним долгим глотком допивает остатки вина, (Вэй Усянь на мгновение теряет возможность связно мыслить, пока следит завороженный за движением кадыка) отбрасывает пустой кувшин в сторону. Теперь уже Вэй Усянь оказывается сидящим на троне, а Цзян Чэн седлает его бедра, трётся пахом о пах, выдыхает в губы.       – Заставь меня кричать. Вэй Усянь облизывается, смаргивает внезапную влагу, глубоко целует Цзян Чэна, руками добирается до обнаженной кожи, крепко сжимает до тех пор, пока Цзян Чэн не начинает раздражённо шипеть, куснув его за губу.       – Вэй Усянь. Тогда он удовлетворенно ослабляет хватку и продолжает медленно поглаживать бедра Цзян Чэна, стараясь сохранить как можно четче момент его открытости и эгоистично желая довести того до края, до момента пока чаша терпения не переполнится и тогда, возможно, удастся вновь выудить на свет последнюю искру настоящего, прежнего Цзян Чэна что ещё где-то теплится под всеми слоями темноты. Такой же как у него. Одной на двоих. Цзян Чэн недовольно перехватывает его руки, стряхивает с бедер.       – Чего ты тянешь? Я тебе что, кошка? Вэй Усянь поджимает губы, чтобы удержать зародившийся в груди счастливый смех.       "Здравствуй, А-Чэн. Давно не виделись".       Вэй Усянь тянет Цзян Чэна за шею, молча целует в висок. Тот только раздражённо выдыхает, утыкается лбом Вэй Усяню в плечо. Деловито выпутывается из собственных штанов, затем добирается до штанов Вэй Усяня, стягивая их до колен. Вэй Усянь же все обнимает его за шею, мягко массирует затылок, не даёт отстраниться, покрывая мелкими поцелуями точеные скулы. Тот ворчит ему в изгиб шеи, что Вэй Усянь ленивая задница и ему все приходиться делать самому, в ответ прихватывает кожу губами, выбивая из Вэй Усяня судорожный вздох. Вэй Усянь прикрывает глаза, на ощупь находит губы Цзян Чэна своими, голодно, будто в последний раз, целует. Тлеющие угли разгораются пламенем, что опаляет, согревает, растекается по их соединившимся в едином порыве телам.       Вэй Усянь ведет губами по шее, прикусывает кожу под острым подбородком, прикрывает глаза, наслаждаясь громкими, несдержанными стонами.       Когда оказалось, что дна под ногами нет и они все продолжают падать в бесконечную пропасть, они цепляются холодными пальцами друг за друга, находят друг в друге спасение и повод сделать следующий вдох. Они так и не вернулись с Луаньцзан, хоть их тела и находятся далеко от Могильных холмов, они все еще там и вряд ли когда-нибудь смогут оттуда вернуться.       Вэй Усянь придерживает Цзян Чэна за талию, руками путается в его свободных одеяниях, в ответ Цзян Чэн тянет в стороны мантию Вэй Усяня и та легко рвется под его сильными пальцами. Вэй Усянь притворно возмущается, мол холодно, и впечатывает Цзян Чэна в себя.       Они так же крепко держались друг за друга, когда с холодным безразличием смотрели на вновь полыхающие Облачные Глубины, на руины Башни Кои, на то, как мертвецы пожирали громко вопящих адептов некогда великого клана Не, а потом и множество других кланов поменьше.       Вэй Усянь чувствует, как пальцы Цзян Чэна царапают ему бока, цепляются за выступающие ребра, проходятся по спине. Они знали, что даже если превратить весь мир в гулев пылающий ад, сжечь дотла, им не удастся вернуть сестру. Все, что им оставалось это утопить, дать прочувствовать их боль тем, кто поставил Цзян Яньли перед невозможным выбором: стать добровольной причиной их смерти, заставив их сдаться, или согласиться быть пожизненным поводком для двух бешенных псов, которые бы выполняли приказы лицемерных благородных заклинателей.       Вэй Усянь сжимает пальцы, оставляя на бедрах Цзян Чэна отчетливые следы, зарывается носом во влажные от пота волосы, ведет вниз по прохладной коже с упоением вслушиваясь в сбитое, постепенно выравнивающееся дыхание. Цзян Яньли выбрала другой, третий путь: свободу для них и освобождение для себя.       И так... никого не осталось кроме них. Вэй Усянь тянется к Цзян Чэну, и тот со вздохом оставляет у него на губах невесомый поцелуй. Вэй Усянь жмурится, растягивает губы в улыбке.       – Дыши, Цзян Чэн, просто продолжай дышать. И Вэй Усянь слышит как Цзян Чэн, следом за ним делает следующий вдох. А больше ничего другое и не имеет значения.