на кухне пахнет лавровым листом и дедушкиными сигаретами

джисон сидит в глубокой задумчивости на прорезиненной спортивной площадке, где школьники обычно играют в баскетбол или футбол на физре и после уроков. он старается жевать безумно твёрдый батончик с орехами, его щёки смешно набиваются, пару шоколадных крошек попадает на подбородок. новые спортивные штаны наверняка будут пыльными и грязными, минхо будет ругаться. хотя после того, что учудил джисон, штаны будут не самым главным поводом убить младшего, когда он вернётся домой. сынмин где-то сбоку достаёт уличную кошку, пытаясь урвать хоть каплю её внимания. он нелепо мяукает и старается прочесать пальцами разноцветную шёрстку, но пушистая подруга только недовольно дёргает хвостом и поворачивается к киму задом. он всегда находил общий язык с собаками, но не с кошками. разочарованно вздохнув, он присоединяется к сидящему на земле мальчику. — джи, да забей ты, — сынмин толкает друга локтем, — уже ничего не исправишь. просто иди домой, никто тебя не убьёт, ты же знаешь. джисон только дёргает плечами и мычит. он облизывает губы нервно и чувствует вкус шоколада, остервенело трёт ладонью кожу, чтобы убрать грязь с лица. сынмин делает самое брезгливое лицо и подаёт ему пачку влажных салфеток. — спасибо, — буркает он и пихает сынмину в руку второй батончик. в какой-то мере сынмин прав — никто джисона дома не убьёт. во-первых, потому что за такие вещи не убивают. во-вторых, их семью исправно посещают соцработники, чтобы удостовериться в том, что джисона не морят голодом и не держат на цепи, соответственно, рано или поздно о его отсутствии узнают. старшим невыгодно убивать его, слишком уж муторно. хотя сам джисон считает, что проще уж деть его куда-то, чем вынести все его выходки. — хватит жопу студить, пошли, — командует сынмин, поднимаясь с резины и отряхивая штаны. — тебе совсем меня не жалко, — ноет джисон, но тоже поднимается, не удосужившись почистить одежду от пыли. — жалко у пчёлки, — философски подмечает ким, — да и ты сам накосячил, надо расхлёбывать. он сам отряхивает грязные штаны младшего, бубня что-то вроде «какая же свинья», а потом берёт его за руку и уводит со школьного двора. джисон не сопротивляется, он уже смирился со своей участью. вот так и закончится его короткая и жалкая жизнь из-за какой-то ерунды (на деле из-за его вспыльчивости и жажды своеобразно отомстить). — я прекрасно слышу, как ты там мысленно себя жалеешь, — фыркает сынмин, топая напрямик к джисонову дому, — не ссы, с тобой зайду, скажешь, что я в гости пришёл. — лучше тогда с ночёвкой, — мрачно добавляет джисон. — перед смертью не надышишься. квартира встречает двух школьников шумом телевизора и запахом наваристого борща. минхо сегодня выходной и уже встречает пришедших, выходя из кухни с поварёшкой. — здравствуйте, — первым здоровается сынмин, улыбаясь во все 32. джисон жмётся к двери и хочет спрятаться всем телом и нутром в куртку, застегнуть молнию и нечаянно (нет) прищемить себе голову. ему стыдно смотреть в лицо минхо, поэтому он путается взглядом в шнурках своих новых джорданов. чан купил ему их совсем недавно за то, что младший хорошо закрыл четверть. он ещё тогда так радостно хвалился всем, какой сони у них молодец, такой умный, способный, просто ленивый иногда, но не бедовый. сглазил блин. — привет, минни, — улыбается гостю минхо, — кушать хочешь? я там борщ сварил, только с плиты снял. джисон знает, что обычно сынмин начинает ломаться и играть стеснительного мальчика, такое у него амплуа перед взрослыми, хотя в итоге всё равно согласится поесть, потому что минхо готовит очень вкусно, и, честно говоря, у кима слишком уж фанатичное отношение к старшему. сынмин хочет после 11-го класса поступать на врача, поэтому в его глазах вокруг минхо рассеивается яркий свет и раздаётся божественное пение, а под свободной футболкой точно прячутся белоснежные крылья. он очень уважает ли минхо и хочет стать таким же крутым в будущем. — мы после школы перекусили шоколадками, — отмахивается сынмин и застенчиво прячет глаза под чёлкой, — да и неудобно, вы всегда меня кормите. джисон даже на секунду забывает о своих стенаниях, когда события разворачиваются по знакомому сценарию. пока сынмин пляшет перед старшим, тот не будет начинать разборки, и это хорошо. есть время на подышать. — шоколад — это не еда, — ворчит минхо, поворачиваясь и шлёпая тапками обратно на кухню, — заходи давай, и товарища своего бедового тащи с собой, а то он скоро с дверью сольётся. и сынмин стягивает с сжавшегося джисона куртку, достаёт вешалки из шкафа, расправляет на них свою и чужую куртку, аккуратно ставит свои кроссовки в сторонку, потом выжидающе смотрит на джисона. — разувайся уж сам, я тебе не мамка, — шипит ким. ставит ровно джисоновы кроссовки рядом со своими и правда тащит того по коридору. когда они вваливаются в кухню, на столе уже стоят две тарелки, где дымится ароматный суп. говядина аппетитно плескается в красном бульоне вместе с мелко нарезанной картошкой и квашеной капустой. в плетёной корзинке лежит тонко нарезанный бородинский хлеб, который кирпичиком, его очень любят чан и джисон, рядом располагается сметана. — ешьте аккуратно, а то горячий, — предупреждает минхо, отмывая сковородку от поджарки. он напевает под нос какую-то песенку, как обычно, и кажется слишком спокойным. сынмин переглядывается с джисоном и пожимает плечами, мол, «я же говорил, что никто убивать тебя не будет». джисон бездумно кивает и смотрит в тарелку, в самую душу борща. ладно, возможно, он слишком себя накрутил, но сообщение «джисон, дома серьёзно поговорим.» не оставляет его в покое. никаких «сонь», без смайликов, там даже точка была в конце, понимаете? минхо тем временем вытирает вымытую посуду полотенцем, расставляет её по местам и присаживается за стол напротив обедающих мальчиков. он подпирает щёку рукой и слегка улыбается. — итак, — начинает он, — если вы думали, что присутствие сынмина помешает мне провести воспитательную беседу, то вы были правы. джисон тяжело сглатывает еду. точно надо оставить сынмина на ночь. — я не буду чихвостить тебя при друзьях, — обращается минхо к джисону, — но это легко может устроить чан, когда придёт с работы, потому что его очень расстроила эта история. сынмин чувствует себя лишним за этим столом и неловко ковыряется ложкой в супе. их план не очень хорошо сработал, стоило подумать получше. — минхо, я, — мямлит джисон, часто моргая, — мне правда стыдно перед вами, и я уже успел понять, что это было хреновой и-идеей… — он заикается и пытается утихомирить своё дыхание. ким осторожно поглаживает его ногу, чтобы хоть как-то дать понять, что джисон не один. минхо молчит, не торопит и ждёт дальнейших объяснений. — она меня вконец задолбала, поэтому я разозлился и положил ей эту дурацкую крысу на стул! — взрывается джисон, цепляясь пальцами за тёмную штанину, — она снова полоскала меня перед всем классом за то, что я не решил два номера в тесте, говорила, что я совсем тупой, никуда не поступлю, поэтому я… мне так жаль, что я всегда вас разочаровываю, я вам только- его дыхание совсем сбивается, грудная клетка бешено маячит туда-сюда, сердце трепыхается и бьётся о грудь, словно бабочка в банке. сынмин обнимает его за плечо своей великанской ладошкой дяди стёпы, очень крепко и надёжно. минхо сдаётся и соскакивает со стула, садится перед джисоном на корточки. — всё, всё, сонь, успокаивайся, ну-ну, мой хороший, — бормочет он, поглаживая руки своего лукового горя, — никто тебя не собирался ругать всерьёз. минхо и сынмин ещё немного успокаивают джисона, потом тот, икая, доедает уже остывший суп под тревожным надзором двух пар глаз, молча и медленно моет за собой и другом тарелки, а потом никак не может решиться сесть на стул. — так, идите в комнату и порубитесь в игры, ладно? — предлагает минхо, — все разговоры оставим на потом. сынмин снова цепляет джисона за руку и волочит, как тряпичную игрушку, до зала. они валятся на большой незастеленный диван, потому что хозяин комнаты очень торопился перед школой и не успел накинуть сверху плед. ким играет с рукой джисона, рассказывает факты о инфузориях, каких-то туфельках, в мутной голове джисона путаются фразы о химических уравнениях и смешных случаях врачебной практики, которые сынмин прочитал в каком-то паблике. джисон утыкается покрасневшим носом в светлую футболку друга и слушает-слушает-слушает. сынмину бы сказки читать на какой-нибудь радио-волне, потому что голос у него красивый, спокойный, убаюкивающий. за его расслабляющими рассказами никто не замечает, что солнце уже давно спряталось за потемневшим горизонтом. — джи, — тихо зовёт сынмин, — мне уже домой надо, слышишь? я маму не предупредил, она переживать будет. он слегка тормошит задремавшего джисона и виновато улыбается. тот бездумно кивает, еле разлепляя глаза. видит помятую белую футболку, которая ещё днём была идеально выглаженной, и уставшего сынмина. — да, конечно, — сипит ото сна джисон, — извини, что вот так вот всё… ну ты понял, это представление. — айщ, перестань извиняться перед всеми, — закатывает глаза сынмин и щипает старшего за бок, — всё норм, мы же друзья, я должен был быть с тобой. и, ох. джисон не часто признаётся себе в том, что очень любит своих друзей. они с сынмином знакомы всего ничего, но тот бесконечно заботливый, хоть и не любит этого показывать, понимающий и очень очень очень обнимательный. джисон бы не отлипал от него вечность. — сынмин, ты, блин, — булькает джисон, шмыгая носом, — ты такой хороший. а сынмин смеётся негромко и сгребает этого нытика в свои лапы. слышит приглушённое «спасибо» и стискивает ещё сильнее, до хруста костей. джисон невозможно тонкий, хрупкий и нуждающийся в любви, это все знают. они кое-как прощаются, сынмин обещает написать, как будет дома, ещё раз обнимает джисона и уходит. после хлопка двери джисон может слышать как минхо тихо разговаривает с чаном в спальне. — не ругайся с ним, милый, — шелестит минхо, — он сам расстроился ужасно, эта бабка совсем его замучила. — я знаю, кот, знаю, — устало отвечает чан, — пойду разбираться с ней завтра. но это ведь не значит, что он может подкладывать учителям дохлых крыс. — он защищается от этого злого мира как может, как привык, — голос у врача грустный, — если мы его не защитили, то что ему ещё оставалось делать? — ты прав. и вот джисон бредёт до их спальни и тихо стучит по дверному косяку. старшие сидят на кровати и смотрят на него. чан пригласительно раскрывает руки, а минхо печально улыбается, подзывая младшего рукой. подросток грузно падает между ними на пуховое одеяло и подползает к чану, кладя щёку на его бедро. минхо совсем рядом, мягко перебирает джисоновы волосы, массирует кожу головы. торшер тускло освещает небольшую часть комнаты, старшие вырастают на пустой стене кремового цвета большими тенями, охраняющими джисона. чан пахнет пеной для бритья и лосьоном, его влажные волосы вьются после душа. минхо больше похож на тёмный одуванчик, потому что его волосы всегда пушатся после фена, он в своей любимой синей пижаме. — мне очень жаль, этого больше не повторится, — подаёт голос джисон, — я постараюсь не доставлять вам проблем. минхо прикрывает глаза, а чан качает головой. тёмные завитки двигаются вместе с ним, на крупный нос падает прохладная капля. джисон наблюдает за тем, как она стекает дальше, чтобы отвлечься. — ты не доставляешь нам проблем, сонь, — тепло отзывается чан, — никогда не говори, что ты нас разочаровываешь, что ты нам мешаешь, — он внимательно смотрит своими маленькими шоколадными глазами в лицо подростку, — и никогда, слышишь, никогда не говори, что ты лишний. это очень больно, понимаешь? джисон поджимает губы. он говорил так уже не раз на эмоциях, потому что злился на самого себя, на своё воспитание, на своё прошлое, на весь мир сразу. но он не хотел ранить чана и минхо этими словами. он просто боялся, что когда-нибудь терпения старших просто не хватит, и он снова окажется на обочине жизни. та учительница математики ведь тоже ему сказала: «из приёмной шпаны никогда не получится достойный ребёнок». может, она была права и зря получила крысу за правду? — мы очень тебя любим, даже если тебе так не кажется, — присоединяется минхо, лелея карамельную щеку, — и мы уже не представляем эту квартиру, все серые будни и праздники без тебя. — нашу семью без тебя, — заканчивает чан. и джисон снова позволяет себе тихо плакать. раньше, когда он ещё жил с отцом и матерью, слёзы были в их мерзком жилище под запретом. слёзы выбивались, выпарывались, выкрикивались вместе «со всей этой твоей дурью». сейчас джисон чувствует на своей коже сухие ладони с мозолями, которые убирают непрошеную соль. сейчас его с двух сторон защищают от всего самого страшного в мире самые родные, самые добрые, самые понимающие, самые мудрые люди. они прощают ему выходку с крысой, позволяют поспать в их комнате, в их кровати, в их объятьях, укрывают тёплым одеялом, разрешают не ходить завтра в школу, обещают разобраться с учительницей и обязательно смотаться на море летом. чан едва слышно желает всем спокойной ночи, минхо отвечает что-то нечленораздельное, потому что уже дремлет, а джисон слушает мирное тиканье настенных часов и чужое размеренное дыхание.