на кухне пахнет лавровым листом и дедушкиными сигаретами

чем джисон становится старше, тем больше путается в определении любви и своих чувствах. это одновременно очень сложно и очень легко. джисон знает, что существует тысяча, сотня тысяч определений, которые каждый может придумать для себя. он знает, что есть миллион проявлений любви, он испытывает их каждый день. когда гладит мягкую голову дымка и слышит громкое мурчание, когда подставляет своё чуть покрасневшее из-за мороза лицо под зимнее солнце, когда чувствует на языке вкус молочного коктейля или домашних ванильных сырников, когда ловит улыбки своих друзей и слышит их неприлично громкий смех, когда перебирает в голове излюбленные аккорды старой песни, а пальцами — новенькие струны, которые ему недавно подарил сынмин. так много больших и маленьких причин, чтобы чувствовать любовь к этой жизни. он чувствует трепетную, обжигающую, планетарных масштабов любовь к чану и минхо, которые каждый день дарят ему ощущение любящей семьи. и, особенно, когда джи смотрит на отношения старших, он задумывается, а как понять, что он однажды почувствовал что-то подобное? это так важно, знать наверняка, потому что он не хочет размениваться на пустые отношения, не хочет ошибаться в себе и в другом человеке. слишком запарно для шестнадцати лет, верно? но жизнь в целом не бывает лёгкой, особенно когда ты подросток-максималист, который любит накручивать. — слушай, минхо… а как ты понял, что чан — тот самый человек? — пробубнил подросток, разглядывая лицо умиротворённо смотрящего сериал старшего. минхо моргнул раз, уловив какой-то звук со стороны своего чада, но продолжил наблюдать за тем, как люди в средневековых одеждах плясали в пабе под музыку. — прости, что ты сказал? почему так неловко задавать подобные вопросы родителям? вроде ничего зазорного, но ладошки потеют, будто на экзаменах. — как ты понял, что любишь чана? — голос джисона стал более уверенным. врач часто заморгал, всё ещё не отрываясь от экрана планшета, а потом резко повернул голову и впился глазами в джисона. на фоне сменялись кадры сказочных миров «короля и шута», но ли на них уже было всё равно. спустя минуту молчания он нервно тыкнул на паузу и снова уставился на мальчика. — я знал, что однажды мы придём к этому разговору, — трагичным голосом произнёс минхо, театрально прикладывая руку к сердцу. джисону подумалось, что этот человек явно выбрал не ту профессию. ему не в медицину надо было идти, а на большую сцену или в кино. внешность есть, красивый голос есть, харизма тоже, так и чего такой дар пропадает? таких драма квин актёров, естественно разыгрывающих сердечный приступ, днём с огнём не сыщешь. — мой соня совсем вырос, — улыбнулся минхо, с кряхтением подбираясь поближе к месту, где лежал джисон. тот сразу же пополз на другую сторону кровати со страдальческим стоном, но поздно. злой и безжалостный ли минхо настиг его в самом рассвете сил, захватив в железные оковы своих крошечных рук. — всё, забудь, — заныл подросток, — давай сделаем вид, что тебе послышалось. — не-е-ет, милый мой, ты уже не отвертишься, — протянул врач, тряся младшего, как тряпичную куклу, — я ещё не настолько стар, чтобы жаловаться на слух. джисон перестал брыкаться и вздохнул. — вчера ты не услышал, как я попросил тебя купить шоколадные пирожные в магазине, так что я сомневаюсь… — ах, это, — голос минхо казался таким простодушным и беспечным, — я всё слышал, просто тебе нельзя лопать столько сладкого, дерматолог ведь запретил. вот и первое жуткое предательство в жизни хан джисона. и кто бы мог представить, что оно так больно и глубоко попадёт копьём в спину, да ещё и от самого родного и надёжного человека. — я раздавлен и уничтожен, — надул губы джисон, отворачиваясь от минхо, — меня все ненавидят. — тебя все обожают и в попу целуют, не прибедняйся и не пытайся сменить тему, — фыркнул ли, наконец освобождая мальчика и ложась рядом. ну и кто скажет, что он не прав? джисон совершенно скромно считал, что вообще-то его сложно не любить, потому что он довольно милый, смешной и трогательный, его хочется оберегать. хёнджин, конечно, пошутил, что это потому, что он иногда выглядит жалко, и это нормальная человеческая реакция — хотеть помочь сирым и убогим, но потом извинился. сынмин пригрозил выкинуть его беспроводные наушники в мусорку, поэтому у хвана не было выбора. он бы не полез своими чистейшими ухоженными руками в грязь, где валялись фантики, жёваные жвачки и использованные салфетки. в общем да, если не учитывать никому неинтересное мнение всяких долговязых дураков, джисона реально любят все. он обаяшка. и всё же, ему нельзя забывать, зачем он вообще затеял этот разговор. — мне просто… — он снова тяжело вздохнул и потёр лицо ладонями, — мне нужно понять, точно ли это тот человек, понимаешь? минхо выразительно выгнул бровь. — действительно ли я чувствую к ней что-то такое, чтобы пытаться построить что-то, ну… серьёзное? — промямлил подросток. — боже, сонь, тебе шестнадцать, — закатил глаза врач, устраиваясь на подушке поудобнее, — это здорово, что ты так ответственно подходишь к теме симпатий, но будь немного… попроще, что ли? джисон хотел было открыть рот, но ли перебил его: — я сейчас не пытаюсь обесценить все твои переживания, — он выставил руки в защитном жесте, — пойми, любовь — это гораздо сложнее и кропотливее, чем какие-нибудь математические или логические расчёты. ты не можешь знать наверняка, до гроба это или до первой глупой ссоры. — но если я ошибусь? — джисон трепал край своей футболки и смотрел куда-то в ноги, потому что в глаза было слишком, — если я только зря наобещаю ей всего, наговорю того, чего на самом деле не чувствую, или разочаруюсь, потому что придумал что-то тако- внезапно мягкая рука накрыла его рот. минхо ласково улыбнулся, убрал ладонь и потрепал мальчика по карамельным волосам. — тише, сонь, дыши. глубокий полной грудью, пару секунд, медленный, спокойный выдох. голова резко опустела, стала совсем лёгкой. — ты всегда можешь попробовать построить что-то серьёзное, но сначала надо начать с простого. только время покажет, твой ли это человек, действительно ли ты хочешь быть с ней очень долго или даже навсегда. а пока вы можете узнавать друг друга и наслаждаться тем, что вы чувствуете. большие вещи строятся с малого, сечёшь? джисон кивнул. возможно, он действительно слишком усложняет. универсального ответа, как и каких-то воображаемых критериев не было. а если и были, то он сам должен найти их, постепенно и спокойно. и почему джисону вздумалось, что чан и минхо сразу же стали такими, какие они есть сейчас? за пятнадцать лет могло случиться многое, это практически пол жизни старших. сколько всего им нужно было пройти вместе, чтобы убедиться в том, что они действительно любят друг друга. — ты прав, — в его голосе была слышна улыбка, — я постараюсь постепенно разобраться и попробовать начать. у минхо объятья родные и мягкие. он всегда хорошо слушает, помогает, если находит ответы в закромах своих мыслей, просто находится рядом и создаёт безопасный пузырь вокруг. — и всё-таки, — тихо начинает джисон, — как ты понял, что чан — тот самый? *** минхо в юности и молодости всегда казалось, что он не любит физическую и эмоциональную близость. он просто не создан для этого, как бракованная часть пазла, которая никуда не вписывается. с ним хотели дружить, проводить время, его тысячу раз звали на свидания, ему признавались в чувствах, его хотели затащить в постель, с ним делились секретами, от него ждали отдачи, но он не часто был заинтересован в людях. он не нуждался в них. и, может быть самую малость, он врал себе всё это время. потому что в какой-то момент нашёл себя в довольно необычном положении. небольшая комната на третьем этаже обшарпанного общежития освещается тусклым жёлто-зелёным уличным фонарём. одноместная кровать совсем не предназначена для двух довольно широких парней, но чану абсолютно плевать. потому что он хочет обниматься со своим парнем, рассказывать всякую ерунду о новых пластинках и кассетах, сумасшедших концертах князя и горшка, на которые они никогда не смогут попасть, семейном празднике в честь дня рождения младшей сестры, астрономическом атласе из библиотеки и грядущих соревнованиях. сосед минхо уехал на несколько дней домой, поэтому можно было всю ночь забалтывать и зацеловывать ли до смерти. — моя рука всегда тянется к твоей, такая глупость, — усмехается минхо, мягко цепляясь за пальцы старшего, — будто ты — мой единственный якорь и гарант того, что всё будет хорошо, даже если мир вокруг рухнет. чан тихо сопит ему в щёку, обдаёт кожу тёплым дыханием и редко-редко моргает, не способный согнать это нежное наваждение с уставших глаз. он уверенно скрепляет их руки в замок и наслаждается редким моментом, когда ли не надевает маску безразличия или беспечной колкости. — почему ты всё ещё рядом, когда я такой? бан вглядывается в две сияющие бездны и тихо спрашивает: — какой, хо? младший немного ёрзает, флисовая рубашка шуршит в ночной тишине общажной комнаты. — когда ты такой остроумный, такой чертовски милый, такой разный и взбалмошный? — чан улыбается прямо в кожу, проговаривает каждое слово немного сбивчиво, случайно мажет губами, потому что места слишком мало, — кормишь уличных котов, прогуливая пары по физре, помогаешь одиноким бабулькам убираться в их захламлённых квартирах, играешь с дворовым псом после универа и слушаешь самые нудные песни кино? минхо тихонько смеётся, и чан ловит эту тёплую вибрацию. будто солнце раскрашивает его грудную клетку, рисуя центр вселенной в районе солнечного сплетения. между ними слишком мало места, оно истончается и исчезает с каждым сказанным словом. — за то, что ты не выворачиваешь свою душу перед кем попало? — он проводит свободной рукой по заалевшей скуле. — но ты — не «кто попало», чан, — возражает минхо. у него во рту горько от собственных слов и беспомощности, глупости, злости, растерянности. если бы он только мог быть хоть на треть таким же как чан: открытым, добрым, простым, радушным, альтруистичным. если бы он только мог на несколько минут приспустить свою гадкую маску и посмотреть на мир так, как смотрел парень напротив. — но я же всё вижу, — просто говорит спортсмен. он клюёт минхо в губной желобок и улыбается глазами-полумесяцами, — тебе не стоит переживать, потому что я люблю в тебе всё, что ты позволяешь и не позволяешь видеть. и вот после этих слов беспокойное сердце стало биться ещё сильнее. по лицу расползается жидкая лава, потому что чан ощущается настоящим вулканом, особенно когда находится так близко. в его глазах плещется что-то, что ли не может распознать. — ты что? — шепчет минхо, впиваясь пальцами в чужую руку. этот блеск в полутьме кажется красивее всего, что он видел. — я люблю тебя, хо, — повторяет бан, — любым. от него пахнет древесным парфюмом с непроизносимым названием. что-то цитрусовое, мускатное, смесь озона и натурального запаха чановой кожи. ли зарывается лицом в чужую шею и шмыгает носом. — ну, котёнок, ты что, — воркует старший, чмокая тёмную макушку. — я тоже очень люблю тебя, — тихо-тихо шуршит минхо, пытаясь спрятаться как можно глубже. говорить искренние вещи всегда так сложно, как и доверять, не страшась последствий. но он больше не хочет обманываться и закрываться. он просто хочет открыто выражать свои чувства, насколько это возможно в их ситуации, и получать в ответ всё, что ему могут дать. — спасибо, — солёные капли попадают в рот, и он прерывисто дышит, — спасибо за то, что остаёшься со мной. это слёзы освобождения и счастья. это слёзы искренности и хрупкой любви. это настоящее лицо минхо. — и тебе спасибо, милый, — чан сцеловывает каждую жемчужную слезу. минхо казалось, что он всю свою сознательную жизнь готовился к тому, чтобы любить бан чана. ещё до того как втюрился впервые в низкорослого тупого спортсмена с замашками супергероя. не стоит думать, что это сарказм. он на самом деле так и подумал в самую первую их встречу. но маленькие шоколадные глаза и нелепые кудряшки сделали минхо слабым. а когда тот низкорослый тупой спортсмен открыл рот и застенчиво сказал: «я видел, что ты кормишь дворовых кошек у юбилейного. можно я тоже иногда буду приносить им еду?», у ли просто не было выбора. и как-то так вышло, что минхо позволил этому человеку войти в свою жизнь и поселиться там на долгое время. непозволительно близко и открыто. он пережил с бан чаном свои самые тяжёлые и чудесные времена. он до сих пор помнит, как всю ночь прорыдал на чановой груди, когда впервые потерял пациента на операционном столе. он звонко хохотал, сотрясая тонкие стены их с чаном первой крохотной однушки. истошно вопил, когда старший в старом парке раскачивал его сильно-сильно на качели и кричал: «не бойся, если что, я тебя поймаю вместе с качелей». тихо трясся, когда признавался маме, что ему нравится совсем не сыльги из соседнего подъезда, а молодой человек, стоящий рядом. но было не слишком страшно, потому что у него был чан, который уверенно сжимал его пальцы в своей ладони. и искренне смеялся сквозь слёзы, когда увидел парные кольца и букет сирени. он ни разу не пожалел о том, что однажды доверился тому сомнительному парню и поцеловал его в ответ в темноте двора. он тысячу раз отвечал «я люблю тебя», шептал признания в кожу и запечатывал их прикосновениями. сколько бы воспоминаний не проносилось в голове, минхо точно знал, что с ним тот самый человек. он был с бан чаном всяким: грустным, весёлым, окрылённым, уставшим, вспыльчивым, умиротворённым, растерянным. он был с этим мужчиной плохим, хорошим, нейтральным по всем возможным шкалам и меркам. и он всегда знал, что его примут, его полюбят заново и навсегда за одно лишь существование. его будут оберегать и лелеять, даже если он окажется самым страшным мерзавцем. потому что только минхо рисовал в своей голове зловещий автопортрет. потому что чан каждый раз гладил его скулу, мягко касался губами любимых родинок и говорил: «я так счастлив с тобой». потому что даже после ссор и недопониманий он подходил и обнимал так крепко и тепло, что слёзы сами стремительно катились по щекам, и извинения смешивались с солью, а старший всегда гладил по спине и приговаривал: «успокойся, милый, я знаю, что ты не хотел меня обижать. я тоже был не прав. я люблю тебя, слышишь?» *** — рассказывай давай со всеми подробностями, как её зовут и давно ли ты её знаешь? сони замялся, перебирая в голове даты. — ну, её зовут черён, — смущённо произнёс мальчик, — мы знакомы класса с четвёртого? — прозвучало скорее как вопрос. — нифига себе, — по-детски выкрикнул минхо, подскакивая, — а нравится она тебе давно? иногда джисон поражается, насколько для взрослых важны временные отрезки и цифры. разве это имеет значение, когда он ещё не определился, мимолётная это влюблённость или что-то более серьёзное? ему нужен конкретный показатель, чтобы понять и начать действовать. или бездействовать. — думаю, где-то… год. я сам точно не знаю, — понуро ответил хан. — это довольно долго, — с видом эксперта закивал мужчина, — вы уже целовались? срань господня, иногда минхо потрясал до глубины души. за кого он его принимает? — эй, да я даже не признавался ей ни в чём! — вспыхнул сони, кидая в мужчину подушку. если бы джисона спросили, что он любит делать больше, чем сочинять музыку и поедать шоколадные пирожные, он бы без промедлений сказал «говорить по душам со своей семьёй». вот так, кутаясь в плюшевый плед с нелепыми рисунками, болтать с минхо несколько часов о чём-то сокровенном и личном. а потом слышать как в дверной скважине поворачивается ключ и бежать к двери, чтобы встретить чана. бан по обыкновению запускает пальцы в густые волосы джисона, улыбается глазами и спрашивает: «как дела, супер соник?». он раскрывает руки, чтобы крепко прижать к себе уже сонного минхо и поцеловать его в скулу. выдыхает: «соскучился так по вам», и на его щеках сверкают ямочки. после душа он желает джисону спокойной ночи и просит его долго не засиживаться в телефоне, потому что завтра надо вставать в школу. краем уха можно услышать из спальни старших чаново «ты такой милый, когда засыпаешь на ходу» и недовольное ворчание минхо, которое сразу же прекращается после звонкого чмока. они хихикают, как дети, и желают друг другу спокойной ночи. раздаётся щелчок, и их спальня погружается в блаженную темноту. джисон откладывает телефон в сторону и прикрывает глаза. в этом мире существует так много форм и проявлений любви, о которых он знает, и которые ему ещё предстоит открыть. любовь — это не математическое уравнение, не просчёт, не отработанный алгоритм, к ней нет инструкции или руководства для чайников. любовь строится из маленьких и больших вещей. ей можно учиться. её можно строить и ощущать совершенно везде. любви не стоит бояться. джисон окунается в неё, забив на страхи и сомнения. он купается в этом мерцающем оазисе, видя самые волшебные сны.