Тишина, с которой я живу

Меня зовут Муха, и вся жизнь вокруг меня – дерьмо. Это мерзкое имя мне даёт Паук, потому что он знает, что хочет из меня сделать. Он делает всё, чтобы я всегда был с ним. И когда я говорю «всё», это не значит, что он подкупает меня бесплатным алкоголем или сигаретами. Паук дёргает за другие ниточки. Очень ловко и точно. Поначалу мне очень льстит, что он всех своих называет мухами. Я словно их предводитель, поэтому он так близко подпускает меня к себе. Но это лишь очередная ниточка, за которую он меня дёргает. Ничто не выглядит аппетитнее для Паука, чем муха, угодившая в его сеть. Паук расчётлив. Каждый из его отряда приносит ему пользу. Паук знает, как добиться своего. И часто он добивается своих целей, используя меня. Город принадлежит Пауку. Никто из нашего отряда не общается с представителями других отрядов. Они – низший слой. Главное правило, которое я исполняю беспрекословно: Паук говорит – Муха делает. Обычно я не задаю ублюдских вопросов, по типу «зачем». Паук от этого раздражается. Если я хочу сохранить свою безопасность, я обязан обеспечить Пауку то, чего он желает. Все косячат, и разбираться с этим приходится мне. Когда Ящер скрывает найденные самородки от Паука, надеясь получить больше, чем остальные, Паук устраивает рейды по нашим домам. Ему не нравится, что кто-то пытается обвести его вокруг пальца. Хотя собранного от Ящера хватит лишь на полгода, Пауку важен сам факт того, что кто-то идёт против созданной им системы. И для всех остальных мух на этом история рейдов заканчивается, только не для нас с Ящером. Совместно с Цеце по приказу Паука мы притаскиваем Ящера в подвал. В подвале мы остаёмся втроём: Паук в чёрном углу, я и Ящер, привязанный ремнями к кушетке. Мы долго безмолвно ждём, когда Ящер придёт в себя. Паук достаёт пачку сигарет из кармана своего чёрного плаща. Неспеша раздирает плёнку тонкими пальцами, бросает рядом на пол, слушая, как постанывает от полученных от меня пару часов назад ударов Ящер, приходя в себя. Медленно достаёт из пачки сигарету, убирает пачку обратно в карман. Я зажигаю спичку и подношу к его сигарете. Паук закуривает. Делает долгую затяжку. Берёт у меня коробок со спичками и подходит к Ящеру. -Мне так больно, Ящер. Я дал тебе кров в лучшем районе города. Ты стал одним из мух, и я доверял тебе. Но ты решил, что ты умнее меня. -Паук, послушай, я, я уже испугался. Меня уже избили. Я всё понял. -Нет, мальчик, ты понял, что такое страх, но ты не понял, что такое связаться с Пауком. Паук стряхивает пепел на руку Ящера. Ящер дёргается. Паук зажимает губами сигарету, зажигает спичку и смотрит, как она горит. Когда огонь едва касается его пальцев, он бросает спичку на Ящера. Спичка падает прямо ему на грудь. Ящер начинает извиваться, пытаясь телом сбросить её с себя, пока спичка не гаснет на нём. -Но я очень добрый, - продолжает Паук. – Это моя слабость. Я умею прощать. И сейчас я тебе это докажу, Ящер. Ведь я прощаю тебя, - он говорит, склонившись прямо над его лицом, держа сигарету в вытянутой в сторону руке. Затем он медленно выпрямляется, делает затяжку и отходит обратно в угол. – Я лишь хочу убедиться, что моё доверие того стоит. Ты стоишь моего доверия? -Да, Паук, да! – кричит Ящер, пытаясь подняться. – Я всё понял. -Я рад. Муха, - он поворачивается ко мне, - Ящер всё понял. Давай убедимся? Я беру со стола топор. Мне не жаль Ящера. Он сам виноват. Ящер начинает истошно вопить и дёргаться, пока я подхожу к нему. Пауку нравится наблюдать, как жертва пытается сопротивляться. Он не особо подаёт вид, но это доставляет ему нездоровое удовольствие. Я отрубаю Ящеру мизинец на левой руке. Паук молча выкуривает вторую сигарету. Я лишаю Ящера одного пальца за другим под его ор, оставляя, как это было обговорено с Пауком заранее, два пальца. Паук сплёвывает на пол: -Приведи в порядок его руку и убедись, что всё заживёт правильно. Он выходит за железную дверь. Я ещё слышу его шаги, когда беру со стола бутылёк и выливаю содержимое на пострадавшую конечность Ящера. Он снова орёт, а мне это уже порядком надоедает. Он тяжело дышит, его живот так и ходит вверх-вниз, а изо рта тяжело, с придыханием выходит воздух. Он явно хочет сказать мне всё, что вертится у него на языке, обо мне и Пауке. Его безумные глаза выдают его. Но он молчит. Молчит, потому что знает, что любое сказанное сейчас слово будет использовано Пауком против него. Ящеру требуется месяц, чтобы отрастить новые пальцы. Я знаю, что он таит в себе обиду на меня и ждёт, когда я оступлюсь, чтобы отомстить за свои пальцы. Мне нужно быть предельно внимательным. Нужно лишь следовать правилам Паука, поэтому даже если стычка между мной и Ящером случится, она ни в коем случае не должна касаться Паука, иначе… Паук съест меня живьём. Я впервые подвожу Паука, когда Шлюха открывает свой Дом. Дом невозможно не заметить. Неоновый свет окружает его ночью. Единственное здание, которое выделяется ночью. Он привлекает к себе наше внимание как лампочка – мотыльков. Нет никого, кто бы не интересовался, что скрывает в себе Дом Шлюхи. Паук собирается нас всех в одном из подвалов. Обычно вместе мы собираемся только на ходке. Мы, наверное, самый многочисленный отряд. Паук сидит в центре на складном стуле. Все мухи выстроены в ряд вдоль стены напротив него: слева девушки – Морская Оса, Море и Мотылёк, справа парни – Цеце, Ящер, Аконит. Я стою прямо в центре. Паук долго нервно дёргает ногой, несмотря на нас, а потом говорит: -Я хочу знать, кто ходит в Дом Шлюхи. Все молчат. -Не прикидывайтесь. Я знаю, что вы туда ходите. У меня глаза и уши повсюду, - он окидывает нас неспешным взглядом. Его нога перестаёт дёргаться. Мы не имеем права прятать взгляд. Это его раздражает. Он любит видеть наш страх. Море делает робкий шаг вперёд. -Славно. Ещё кто? – нога Паука снова оказывается во власти его раздражения. Шаг вперёд делают Цеце и Аконит. -Не понимаю, чего вы боитесь? – он встаёт. – Дом Шлюхи – отличное место, нам всем нужно выпускать пар. Я лишь хочу, чтобы вы были честны со мной. Ну? – он подходит и заглядывает в глаза Ящеру. – Нет? -Нет, - тихо отвечает он. Ящер вряд ли врёт. После того, что я с ним сделал, он очень осторожен. Паук подходит к Мотыльку. -А ты? Она молча мотает головой. -И ты нет? – он заглядывает в глаза Морской Осе. Возвращается к стулу. – Спасибо за честность. Вы вольны развлекаться, как хотите. Серьёзно, как угодно. Главное, чтобы это никак не влияло на ходки. Все свободны. Мы начинаем расходиться не сразу, опасаясь какого-то подвоха. Паук оставляет меня, дожидается, когда шаги за дверью стихнут. -Сходи к Шлюхе. Узнай, чем там все мухи занимаются и как часто ходят. Шлюха будет брыкаться – применяй силу. Любую. Мне плевать, что ты сделаешь со Шлюхой, мне главное результат. Но в живых оставить. Ты понял? Я курю сигарету за сигаретой, стоя перед Домом Шлюхи и впиваясь взглядом в безмолвные, бездонные окна высоких этажей. Темнеет. Одно дело разбираться со своими, другое – с теми, кого я вообще не знаю. Мне Шлюха – никто. Ни горячо ни холодно. И есть в этом что-то противоестественное. Но я просто себя накручиваю. Паук наверняка уже ходил сюда сам и пытался всё выведать, но не вышло. И теперь иду я, потому что Паук как лидер не должен быть запачкан, а я как его муха могу валяться в любом дерьме и разбираться с любым дерьмом, делая всё, что он велит. Паук говорит – Муха делает. Бросаю окурок на землю и прижимаю его носком своего чёрного ботинка. Вхожу в здание. Огромный холл. Справа – стойка регистрации. Пустая. Слева – двери. Чуть поодаль широкая витая лестница с резными деревянными перилами. Много красного бархата и огромная хрустальная люстра, свисающая с потолка. Оглядываюсь по сторонам. Никого нет. И тихо. За стойкой вижу неприметную дверь, скорее всего, служебная. Перепрыгиваю через стойку, и словно из-под земли передо мной вырастает тёмное размытое нечто с красными пустыми глазницами. Оно меня пугает своей неподвижностью и полупрозрачностью. -Мальчик потерялся? – раздаётся сзади. Оборачиваюсь. Тоже мне! Мальчик. Худощавая лысая фигура с очками на носу, в лёгкой шали на тонких плечах, белой футболке с широкими лямками и потёртых джинсах проплывает вперёд, чуть виляя бёдрами. Мы почти одного роста. Но я крепче и определённо сильнее. Если это и есть Шлюха, то договориться не составит проблем. -Шлюха, - протягивает через стойку руку в перстнях и кольцах. Не пожимаю. Отворачиваюсь обратно на это странное существо, безмолвное и неподвижное. -Фу, наследил! – Шлюха стряхивает со стойки песок. – Ты что, перепрыгнул? Зачем? Есть же вход? – Шлюха откидывает горизонтальную доску, прикрученную к стойке, и подходит ко мне, неодобрительно покачивая головой. Тонкие губы крепко сжаты. -Мне нужно знать, кто из мух к тебе ходит. -Мальчик… -Я Муха. -Муха, то, что происходит в доме Шлюхи, остаётся в Доме Шлюхи. Шлюха упирается своим острым указательным пальцем мне в грудь и выводит из-за стойки. Закрывает за собой. -Я предлагаю договориться по-хорошему. Я тебя сильней. Шлюха снимает очки с носа, и они теперь болтаются на цепочке. -Я знаю, что тебя прислал Паук. Но, дружочек, я веду свои дела, а он свои. Мы никак не связаны. Я не лезу ни в чьи дела, и в мои никто не лезет. По-моему, это честный бизнес. -Мне плевать, кто как ведёт дела. Мне нужна вся информация. -Ну, тогда я тебя разочарую, потому то Шлюха имеет принципы. Шлюха разворачивается, но я хватаю за руку и резко выдёргиваю вперёд. Шлюха переваливается через стойку, падая лицом вниз. Хруст разбившихся очков. Кажется, переломать пару косточек Шлюхи будет тоже просто. -Ты сломал мои очки! – Шлюха не кричит, но в голосе явное негодование. – Ты знаешь, с каким трудом они мне достались? Зрение моё ни к чёрту! Шлюха поднимается, прижимая два пальца к правому виску, из которого тянется тонкая струйка крови. Я замахиваюсь и замираю. Что-то не даёт мне ударить. Это странное нечто обволакивает мою руку так, что я не могу ею пошевелить. -Знаешь, Муха, мы с тобой очень разные. У тебя вон какое мускулистое тело и личико смазливое, а тело Шлюхи – сплошной скелет, посредственность. Но знаешь, в чём наше главное отличие? Ты подчиняешься приказам, а я их раздаю. Шлюха вынимает из кармана джинсов крошечный самородок и зажимает его окровавленными указательным и средним пальцами. Ударяет левой ладонью о правую. Из стен начинают выплывать как призраки эти странные существа. Они наполняют холл. Их так много, что я едва могу видеть стены. Взгляд Шлюхи становится суровый. -Знаешь, если бы ты пришёл сюда и ушёл ни с чем, как Паук… Но ты посягнул на саму Шлюху. И мне это не понравилось. Так что Шлюха посягнёт на тебя. И тебе это тоже не понравится, - Шлюха морщит нос. – Ты передашь Пауку, что, если он или кто-то ещё сунется сюда с чем-то подобным, я прихлопну всех. Глазом не моргну, - Шлюха меняется в лице и с дежурной улыбкой продолжает: - А потом добро пожаловать в Дом Шлюхи, Муха. У меня имеется отличный спортивный инвентарь. Шлюха снова хлопает, и часть существ обволакивают меня, вызывая какой-то животный страх. Они перетаскивают меня в какую-то комнату и начинают меня клевать. Набрасываются по одному, бесшумно, но резко и озлобленно. Я отмахиваюсь от них, но их так много, и они словно пытаются сожрать меня, выжрать из меня что-то. Я мечусь от стенки к стенке, падая и поднимаясь. На меня сваливается огромный платяной шкаф, придавливая моё тело, и, пока я пытаюсь выкарабкаться из-под него, они продолжают атаковать меня. Я не знаю, сколько это длится. Мне кое-как удаётся открыть окно и выпрыгнуть наружу. И хотя комната расположена на первом этаже, приземляясь из-за спешки неудачно, подворачиваю ногу и бегу в сторону Паучьего Логова – нашего района. Паук будет недоволен. Но я долго не могу отойти от того, что произошло в комнате. Я словно падаль, которую пытались разорвать на части. И этот животный страх, который ещё долго бьётся учащёнными ударами моего сердца… Я прихожу в себя только под утро. Паук сам находит меня. Никто не знает, где он живёт. Он как будто бы везде: следит за нами из всех щелей и высовывается, только когда ему нужно. Ко мне он приходит в компании Цеце. Мой покалеченный вид Паука совершенно не радует. Я передаю ему всё, что произошло в Доме Шлюхи. Паук от злости бьёт кулаком дверь, от чего она захлопывается. Его верхняя губа дёргается от злости, а большие круглые глаза бегают по комнате. Он думает, что делать дальше. -Тварь, - выплёвывает Паук, его взгляд останавливается на мне, и я нутром чувствую, что дело плохо. Делаю невольный шаг назад. – Какого хрена, Муха? – взрывается он. – Я послал самого сильного! А ты совсем без мозгов. Или, что, мне лучше отправить Цеце? Бросаю взгляд на Цеце. Он стоит у двери в своей чёрной кожаной куртке, подаренной ему Пауком, и чёрных круглых очках. Его руки и ноги скрещены, а лицо не выражает абсолютно никаких эмоций. -Если ты подведёшь меня ещё раз, - он тычет пальцем почти мне в лицо, - хотя бы ещё раз, Муха, я выгоню тебя к чертям собачьим. Мне нахлебники не нужны. Ты понял? Он пальцем поддевает толстую цепочку на моей шее. Паук подарил мне её, когда принял в отряд как знак того, что я теперь принадлежу Паучьему Логову. -Понял. -Цеце, обработай! – бросает Паук, уходя. Мы остаёмся с Цеце вдвоём. Когда входная дверь за Пауком захлопывается, Цеце отталкивается от стены, на которую опирался всё это время. -Не смей, - говорю я. -Это приказ Паука, - он произносит это безучастно. – Ты всё прекрасно понимаешь. -Цеце, мы можем договориться. -Давай без этого. Я хочу быстрее закончить, - он снимает очки. Я прихожу в себя только к вечеру. Цеце знатно избил меня. Болит всё тело. Кое-как поднимаюсь с пола. Изо рта вытекает кровавая слюна. Медленно, держась за бок и опираясь о стены, плетусь в ванную. Из зеркала на меня смотрит изуродованное лицо. Включаю воду, аккуратно прикладываю намоченное полотенце к лицу. Стягиваю с себя через боль футболку, бросаю на пол. Кровоподтёки справа. Но я рад. Я знал, что меня изобьют за то, что я не справился с заданием. Так что, в целом, я был к этому готов. Я рад, что Паук не пришёл с Ящером. Ящер бы отыгрался. А Цеце просто выполняет свою работу. С ним вообще невозможно договориться. Иногда мне кажется, что ему вообще плевать, что происходит вокруг. Я не Ящер. Я заживаю очень долго. Но Мотылёк достаёт лекарства от Швеи, и это немного улучшает моё состояние и убыстряет процесс. Я помню наше с ней знакомство. Оно странное. Паук берёт меня к Хирургу. Я давно не виде Хирурга. С тех самых пор, как Паук вывел наш отряд из заброшенного района, я никогда не возвращался в это место. Паук остаётся ждать меня у железной двери. -Её нужно привести любой ценой. Меня она боится, сыграй на контрасте. Хирург уже ждёт меня в тёмном зале. Он молча провожает меня к одной из комнат, открывает дверь и уходит. Она сидит на кровати в самом углу с книгой в руках. Почему-то бросаются в глаза вязанные шерстяные носки на её ногах. Тусклый свет выделяет её кристально-голубые глаза. Блондинка с пышными волосами, тонкая и хрупкая. Она откладывает книгу обложкой вверх на кровать. Я сажусь на противоположный конец старой металлической кровати. Она чуть вжимается в стенку, но пытается не показывать своего страха. И зачем она только Пауку? Она больше похожа на принцессу из сказки, но никак не на очередную муху. -Я Муха, - представляюсь я. – Меня к тебе прислал Паук. Её красивые глаза смотрят на меня невинностью оленёнка, который впервые в своём лесу встречает охотника. Это меня смущает. -Меня зовут Суфле, - она говорит мягко. -Не надо бояться меня. Никто не обеспечит тебе сохранность лучше, чем я. Ты боишься Паука, я знаю, но это ни к чему. Главное – выполнять, что он просит. А это уж не так сложно, согласись? Она мило улыбается, багровея. -Давай так. Если ты присоединишься к отряду Паука, я лично гарантирую тебе защиту. Это будет моя ответственность. -Хорошо, - почти сразу соглашается она. Так просто? Я думал, что будет намного сложнее раз Паук позвал меня. От Хирурга мы уже выходим вместе. Паук победоносно и немного показательно аплодирует, завидев нас. -Нужно тебя переодеть. У нас чёрный дресс-код, - обращается Паук к Суфле. – И да, вот ещё. Подарок, - он достаёт из кармана своего плаща кулон в виде паука на круглой паутине и протягивает его Суфле. – Мой талисман. Теперь твой. Ты должна всегда носить его на себе. Он значит, что ты – часть Паучьего Логова. -Спасибо, - она сжимает кулон в своём кулаке. -Найдём тебе какую-нибудь цепочку, - предлагаю я, - будешь носить на шее. Когда Паук приводит Суфле к дому, где она теперь будет жить, и оставляет её там, я решаюсь его спросить. Бесспорно, рискую. -Чем она так хороша? Паук пребывает в прекрасном расположении духа. Его затея удалась, так что он спокойно выкладывает мне все карты: -У неё великолепная особенность. Её слёзы могут расщепить любой материал, кроме самородков, разумеется. Ты понимаешь, что это значит? -Что с ней нужно быть осторожнее? -Это значит, что мы без проблем сможем проникать в запертые квартиры на ходках, а значит, сможем получать больше. Перед нами теперь открыты любые двери. В буквальном смысле. И, кроме того, никто не захочет соваться к нам, зная, что у нас есть то, что может легко расщепить кости. А зачем кому-то к нам соваться? -Но сколько же надо плакать! – говорю я. Паук пристально смотрит на меня. Кажется, об этом он и не думал. Его плоская физиономия озаряется медленно появляющейся улыбкой. Она мне не нравится. -Ты прав, Муха. Чертовски прав. Но её слёзы теперь твоя ответственность. Делай, что хочешь, но ты должен обеспечить весь отряд достаточным количеством слёз. Ты же не хочешь подвести свой отряд? -Но каким образом? -Я же сказал: как хочешь. Обеспечивать отряд слезами Суфле оказывается не так уж сложно. Поначалу. Она достаточно эмоциональна в том плане, что её очень просто вывести на слёзы. Главное – быть к этому готовым. Паук снабжает меня специальными пробирками, изготовленными Хирургом из самородков. Интересно даже, знает ли он для чего они используются? Слёзы, если они катятся по щекам Суфле, прожигают её щёки как какая-то кислота, поэтому реагировать нужно быстро. Иногда ей приходится навещать Швею, чтобы залечить своё лицо. В конце концов, она девушка, а шрамы украшают только мужчину. Но Паук не останавливается на этом. Ему мало. Он требует больше. Он словно боится, что слёзы закончатся. Кто-то, например, Ящер использует их направо и налево. Не ему же их собирать! Суфле похожа на маленького ребёнка, которого вывели в большой мир. Она доверяет только мне. Мы с ней мало разговариваем, но она и так почти ни с кем не общается, даже с девушками. Всего боится. А меня нет. Может, от того, что у меня внушающее доверие лицо, или потому что я и правда могу защитить её от кого угодно. Кроме себя. Цеце и Аконит выволакивают меня из дома на улицу, где уже ждут остальные. Замечаю Суфле, бледную и напуганную. Её за руки держат Мотылёк и Море, а рядом стоит Морская Оса. Со скамейки у подъезда, где в пыли лежу я, поднимается Паук. Он бросает взгляд на Цеце, и тот кивает ему в ответ. Паук что-то задумал. Мне не нравится, как крепко сжимают Суфле. -Не бойся, Муха, я не сделаю ей больно, - он садится передо мной на корточки, - я не изверг какой-нибудь. Я просто хочу, чтобы отряд был доволен, а отряд не доволен. Слёз становится всё меньше. А ты ничего не хочешь с этим делать. Пытаюсь замычать. Паук выпрямляется: -Приступайте. Он возвращается на скамейку и уже как безучастны зритель наблюдает за тем, как остальные избивают меня ногами, а я не могу сопротивляться. Меня бьют по ногам и рукам, прилетает даже в лицо, в живот и спину. Суфле пытается высвободиться и умоляет Паука остановится, обещая столько слёз, сколько нужно. Но Паук делает вид, что не слышит. Когда из её глаз начинают литься слёзы – а плачет она навзрыд – Морская Оса подставляет пробирки и собирает их. А потом Паук встаёт и уходит. А с ним расходятся и остальные. Я медленно прихожу в себя. Вижу, как в конце улицы горит ярко-розовый закат. Это мне запоминается лучше всего. Пытаюсь встать и кряхчу от боли. Суфле сидит возле меня и дрожащими руками боится меня коснуться. Но я не сахарный, не растаю. По ощущениям вместо лица у меня теперь месиво. И, кажется, сломаны кости. Я переворачиваюсь на спину и смотрю на небо. По нему быстро плывут облака. И так тихо… -Только не плачь, - еле слышно, едва шевеля губами говорю я. – Только не плачь. Не хватает мне, чтобы её слёзы ещё упали мне на кожу. Она втягивает воздух носом и пытается сдержать слёзы, чуть запрокинув голову назад. Она берёт своей тоненькой рукой мою большую. Её ладонь мягкая и нежная. Как суфле. Поворачиваю голову на неё, а она так и сидит, смотря в небо и изо всех сил стараясь не плакать. Её грудь сотрясается от глухих рыданий, но она держится. Значит, всё-таки сильная. В её красном, опухшем лице есть что-то приятное. Мне становится её жаль. Мне ещё никого не было жаль. Даже себя. Она опускает голову и смотрит на меня. Помогает мне подняться и ведёт меня в дом. Я едва могу на неё опереться, она не выдержит моего веса. Мы движемся чертовски медленно, боль стучит и режет то в одном, то в другом месте. Она помогает мне снять футболку и смоченным полотенцем вытирает кровь. Взяв кое-какие лекарства, она обеззараживает раны и делает примочки. И всё это в полной тишине. Я знаю, почему Паук так поступает. Нет ничего проще, чем дёргать за верёвочки влюблённого человека. Я не хочу, чтобы она однажды оказалась на моём месте. Но у меня нет к ней того, что люди называют влюблённостью. Она как щенок, который не справится один. Если Паук прикажет Ящеру или Цеце сблизится с ней, если теперь её слёзы станут их ответственностью, они не будут с ней церемониться. Меня успокаивает мысль, что пока Суфле со мной, она в безопасности. Мы начинаем с ней часто ругаться. Но только потому, что так хочет Паук. Она ничего об этом не знает. Ей и не нужно. Чем дальше она от Паука, тем безопаснее для неё. Мне всего-то лишь нужно выводить её на эмоции. Я говорю, что ей нужно найти кого-то получше, - и она плачет. Я всю ночь зависаю в доме Календулы на вечеринке без неё – она плачет. Я напиваюсь и крушу половину своей квартиры – её это пугает, и она плачет. Она не любит, когда я хожу к Шлюхе, а я хожу туда, только чтобы она плакала. Я бы не ходил, я всё ещё помню этих существ и на что способна Шлюха. Это меня пугает. У Шлюхи я курю – как это тут называют – особые сигареты. Они вставляют не сильно, и мозг как будто немного плавится. Они расслабляют. Мне они даже нравятся, если курить нечасто. А Суфле всегда определяет по моим зрачкам, курил я их или нет. Мне правда её жаль, но она не такая уж и безвинная, как может показаться. Вопреки приказам Паука, она тайком ходит в Детский Дом. Говорит, что ей нравится проводить время с детьми, она словно вырывается на свободу. Но это не нравится Пауку. А мне не нравится, что она пытается гнуть свою линию. Нет ничего сложного в том, чтобы следовать правилам, особенно зная, какие последствия ждут за их нарушение. Суфле становится для меня чем-то вроде собаки, которую приходится воспитывать кнутом или пряником. И это воспитание часто не доставляет никому из нас никакого удовольствия. Но её наивная душа терпит всё. Не знаю, откуда только берутся силы. Она первая приходит мириться после скандалов. Она всегда заботится, когда мы на публике вместе. И она всегда на моей стороне, когда я вступаю в спор с Ящером или Аконитом. Когда она оказывается засыпанной спорами дома во время ходки, я первый бегу к ней на помощь. Она лежит вся чёрная на земле и, кажется, не дышит. Споры попадают ей в лёгкие, а это может привести к летальному исходу. Она будто захлебнулась ими. Ещё не все споры оседают, когда отряд потихоньку собирается вокруг неё. Я пытаюсь привести её в чувство. Когда она начинает откашливаться, тут же беру её на руки. Я приношу Суфле к Швее. У неё Паук часто берёт что-то из лекарств. Пожилая женщина с седым пучком на голове оставляет Суфле у себя. Я тоже хочу остаться, но Швея недовольно выставляет меня за дверь. Суфле нужен покой, потому что борьба с враждебными спорами, попавшими в организм, отнимает много сил и времени. Дом Швеи стоит на самом стыке жилого и старого районов. В старом районе двух- или даже одноэтажки, в жилом – от пяти и выше. Её дом расположен рядом с пустой девятиэтажкой, между ними – небольшой коридор с тупиком. Я сажусь на ступеньки дома Швеи. Наверное, пока сам ползал доставать Суфле, испачкался, но чувствую себя хорошо, а значит, мне ничего не угрожает. Хочу, чтобы с ней всё было в порядке. Я же обещал ей. Мне абсолютно всё равно, что Паук будет недоволен случившимся, хотя никто из нас не застрахован от подобного. Дома размножаются спорами, но никто не может сказать, когда именно произойдёт выброс. Мне стыдно перед Суфле. Потому что меня не было рядом, когда это случилось. Но странно, она даже не плакала… Суфле восстанавливается долго и тяжело. Паук бесится, потому что запасы слёз истощаются, а новые не поступают. Он даже требует у Швеи собрать их, но она просто закрывает перед ним дверь. Паук не связывается со стариками. Пока Суфле на лечении Паук расширяет отряд, присоединяя троих парней, которые, как выясняется, принадлежали отряду Календулы. Паук делает меня их наставником на словах и надзирателем на деле. Но к моменту возвращения Суфле в строй, все они покидают наш отряд. Что для меня совсем неудивительно. Влиться в отряд Паука сложно, а стать настоящей мухой, если до этого ты был цветком в палисаднике, почти невозможно. Но у Паука на них планы. И они их срывают. Паук просит разобраться с Календулой. Паук впервые просит меня разобраться с лидером другого отряда. Я воспринимаю это как знак повышенного доверия. Календула устраивает вечеринки, известные на весь город, и я уже видел её пару раз. Караулю у здания, когда она выйдет одна. Многие выходят перекурить и обратно. Но её нет. Я жду. Она выходит в компании какого-то парня в капюшоне. Время позднее, так что очень темно. Справиться с одним парнем для меня не проблема. Они идут вдвоём молча. Я молча следую за ними. Когда они отходят достаточно далеко от здания, в котором только что звучала вечеринка, я нападаю на парня. Удар сзади, и он падает. Контрольный удар. Встречаюсь взглядом с Календулой. Она смотрит на меня удивлённо, но неиспуганно, даже, скорее, сердито. Меня это напрягает. Делаю шаг к ней – она остаётся стоять на месте. -Меня прислал перетереть Паук. Она смотрит на меня надменно. Она точно знает, из-за чего я здесь. Что-то острое резко проводит по моей ноге, прорезая штанину и оставляя кровоточащую рану. Затем удар в челюсть, в живот – и я падаю. Этот парень в капюшоне, только что загибающийся от боли, прикладывает меня к земле, и я, в принципе, могу его сбросить, но он прикладывает к моей шее что-то очень острое. В темноте я не сразу разбираю, что это просто рука ребром. Рукав его надрезан, рука касается шеи, и я чувствую, что надави он хоть немного сильнее, он рукой перережет мне глотку. Парень смотрит на Календулу, ожидая приказ. Один её взгляд – и я могу распрощаться с жизнью. Стараюсь не двигаться. Календула знает, что всё сейчас зависит от неё. И сейчас спокойная, она выглядит куда более устрашающе, чем Паук в гневе. Женщина, осознавшая свою власть, опаснее кого угодно. Её пышные волосы чуть развиваются на ветру. Взгляд полный презрения направлен на меня. Я для неё – полнейшее ничтожество. Моё имя оправдывает себя. -Я бы попросила тебя плюнуть Пауку в лицо, но ты вряд ли найдёшь в себе смелость сделать это, - говорит она. – Так что просто передай ему, что если он ещё раз натравит на меня своих мух, то венерина мухоловка захлопнется и переварит их всех. Если я захочу, вы все перейдёте в мой отряд. Лезвие, отпусти его. Лезвие поднимается и молча удаляется за Календулой. Что странно, Паук спокойно воспринимает слова, которые я ему передаю. Он лишь как-то непривычно вздыхает и больше уже никогда не возвращается к этому вопросу. Однажды Суфле обращается ко мне с самой отбитой просьбой. Стоит конец зимы, и я наслаждаюсь холодом. Зимой всё бело. Зима скрывает всю грязь. Я сам будто скрыт под белым снегом. Зимой выживается тяжелее. Больше одежды, инструментов таскать на ходки. Быстрее мёрзнешь в неотапливаемых заброшках. Мерцающий снег сбивает с толку. А сугробы вообще скрывают самородки. Приятного мало. Суфле стоит в чёрной куртке с мехом, которую я ей достал, в золотом с розовым шарфе, который она связала сама, без шапки. Тепло. Как только бывает зимой. Крупными хлопьями падает снег на её ресницы и мягкие волосы и не тает. Она смотрит на меня всё тем же кристально-чистым взглядом. -Я хочу уйти. -Куда? -Не знаю, куда угодно. Я больше не хочу быть мухой. Она говорит серьёзно. Никому бы из нас не пришло такое в голову. Оставить Паука? Этого он не допустит. И с чего-то это она вдруг? Столько лет уж прошло, как она стала мухой. -Он этого не допустит, - говорю я. -Неправда. -И что, ты хочешь прийти к нему и сказать «спасибо за всё хорошее, до свидания, Паук»? Он тебя прихлопнет. Не может же она всерьёз так поступить. И вообще так думать. Достаю сигарету. Я знаю, что Суфле неодобрительно смотрит на меня, пока я её зажигаю и закуриваю, но делаю вид, что не замечаю. Умение игнорировать в подходящий момент является залогом сохранения любых отношений. -Но ведь парни Календулы пришли и ушли. И Паук ничего им не сделал. Он хотел сделать, но не сделал. И это странно. Но Суфле знать об этом не стоит. -Они ни за что бы не стали настоящими мухами. Неужели ты этого не понимаешь? Она опускает взгляд: -Понимаю. Но я думаю, что и я не стал мухой. -Брехня. Ты давно с нами, со мной. Ты – муха. Она снова смотрит на меня. Я ожидаю увидеть в её глазах застывшие слёзы и даже готовлюсь отчитать её за это, но слёз нет. Есть в озере её глаз не видимая до этого решительность. -Я согласилась вступить в отряд Паука, потому что ты мне понравился. Мне просто хотелось быть рядом с тобой. Я тебе поверила. Я тебе доверилась, а не Пауку. -Жизнь в Паучьем Логове не сахар, но нужно… -…выполнять, что он просит, и тогда будет легче, - зло обрывает она меня. Не видел раньше, чтобы она злилась. – Не будет! Её лоб морщится, а губы поджимаются. Есть в этом что-то неестественное, дикое. -Как ты не понимаешь, Муха! Я пошла за тобой, за тобой! -Не надо всё сваливать на меня. Я просто выполняю свою работу. -Я всё равно уйду! -Дура! – хватаю её за локоть. Ей, наверное, больно, но она не подаёт вида. -Уйдём вместе. Ты меня защитишь. И Паук нам ничего не сделает. Как же! Её-то я, может быть, и смогу защитить, а кто защитит меня? -Нет, вместе не получится. Слёзы заполняют её глаза. -Только не надо плакать! – одёргиваю от неё руку. -Хорошо, - она говорит сухо и тихо. – Не хочешь идти со мной – не надо. Но я здесь не останусь. Просто помоги мне уйти отсюда. Я отвечаю ей далеко не сразу: -Только из большой любви к тебе. Только потому, что ты единственная, на кого мне не плевать, и потому, что я несу за тебя ответственность. Какой у тебя план? Она долго рассматривает упавшую снежинку на своей чёрной кожаной перчатке. -Уйду ночью из Паучьего Логова. Поживу у Швеи какое-то время. Она пока не знает. -Дурацкий план. Она сердито стряхивает снежинки сначала с перчатки, а потом с волос. -Нужно выставить всё так, чтобы Паук сам захотел тебя выгнать. -Он не захочет. -Поначалу будет сопротивляться, да. Но нужно ему как-то показать, что ты отряду не нужна, что ты теперь бесполезна. Он же держит тебя только из-за слёз. Это все понимают. -Мне перестать плакать? Вспоминаю, как меня побили, когда слёз стало меньше, что будет, когда их не станет вообще? -Нет. Нужно сделать так, чтобы твои слёзы перестали быть эффективными. Я всё ещё не поддерживаю её идею уйти. Я знаю, к каким последствиям это может привести. Но я лишь надеюсь, что Паук сам решит от неё избавиться. Он выжимает из каждого все соки, а потом бросает. Паук во всём ищет выгоду, и самое правильное – эту выгоду перестать ему давать. Мы действуем поэтапно. Разбавляем водой слёзы в пробирках. Сначала эффекта от разбавления нет. Но с каждой неделей мы увеличиваем соотношение воды, и в конце концов это даёт о себе знать. На одной из ходок Аконит тратит две пробирки вместо одной, чтобы выломать дверь. И когда мы собираемся по окончании ночи ходки, он выплёскивает всё своё недовольство на Суфле. И он оказывается не единственным, кто замечает неладное. Они так сильно начинают гнать на Суфле, что я боюсь, что она вот-вот заплачет и весь наш план пойдёт насмарку. -У Суфле проблемы после того, как она надышалась спорами, - говорю я. Все тут же прекращают ор. Воцаряется тишина. -Что-то раньше не было заметно, - возражает Ящер после паузы. -Видимо, часть спор остались в организме и дают о себе знать. -Ну, так пусть лечится! -Если бы она ушла лечиться к Швее, - говорит Мотылёк, - мы бы возникали, что запасов мало. А так хоть что-то. -Да это что-то – полнейшее дерьмо! – не соглашается Аконит. – Это ладно я дверь с трудом могу вскрыть, а если что-то серьёзное? Мне что по сто пробирок с собой таскать? Не напасёшься! -Надо с этой хренью разбираться, - поддакивает Ящер. – Выложим всё Пауку. -И что он сделает? -Ну, придумает уж. Кто лидер-то? Аконит и Ящер в это же утро докладывают Пауку. Он тут же наведывается в мой дом и бесцеремонно выхватывает из шкафа пробирку, проверяя её на моём деревянном столе. Дерево разъедается, но медленно, оставляя неровную сквозную дыру на поверхности. Паук не говорит ни слова, разворачивается и уходит. А вечером ко мне наведывается Суфле. Она держит в руках какую-то склянку, стенки которой окрашены в красный. Склянка пуста. -Что это? -Кровь. -Твоя? -Нет. Паук дал мне её выпить. -Зачем? Её губы начинают дрожать. -Он сказал, что это меня вылечит, что это помогает от всего. Мы больше не сможем притворяться. Я никогда отсюда не уйду… -Хватит разводить панику! – я выхватываю склянку и подношу её на свет. – Откуда это у него? -Я не знаю. -Так узнай! Сделай хоть что-то ради своей свободы! Пауза. -Слушай, Суфле, - смягчаюсь я. – Ты хочешь уйти или нет? Она кивает один раз. -Тогда нужно прилагать усилия. Я не могу всё делать за тебя. Скажем, что кровь помогла. -Но мы уже разбавили все запасы! -Нарыдаешь новые. Я же вижу, что ты уже готова разреветься. Пусть все думают, что тебе это помогло. Но временно. А ты пока выяснишь, откуда кровь, кто дал. Понятно? -Понятно. Из-за этого побег Суфле затягивается ещё на некоторое время. Но в итоге Паук перестаёт давать ей кровь. Как мне рассказывает Суфле, она вышла на того, кто снабжает его кровью и попросила больше этого не делать. -И он так просто согласился? -Она. Да. -Ты ей ничего не обещала взамен? -Ничего. Почему ты спрашиваешь? Потому что этот город устроен по-другому. Так не бывает. Паук будет требовать от этого человека кровь и сделает всё, что угодно, чтобы её получить. И я даже настраиваюсь на то, что он обратится ко мне за помощью, чтобы донажать на этого снабженца. Но Паук давить не просит. К лету мы слёзы превращаем в воду. Мы с пацанами сидим в кафе за пивом. Аконит рассказывает какие-то смешные истории, так что наш смех раздаётся, наверное, и снаружи. За окном темнеет от сгущающихся туч. Поднимается ветер, вихрем проносит песок и пыль. Вот-вот должен начаться дождь. Паук обрывает общий смех: -Надо забрать у Суфле кулон. Мы замолкаем. -Ты, что, её выгоняешь? – решается спросить Аконит. Что-то внутри меня уже празднует победу. Нам вдвоём удалось обвести Паука. Без Суфле нам придётся несладко, мы уже привыкли к хорошей жизни, но как-то же мы справлялись до её прихода. Отхлёбываю пиво. -Кормить этот лишний рот невыгодно. Если восстановится полностью, пусть возвращается. А сейчас от неё совершенно никакой пользы. -Я думал, что мы команда… - начинает Ящер, но Паук резко хлопает по столу. Зубочистки подскакивают и рассыпаются по столешнице. Цеце спокойно начинает их собирать. -Мои решения не обсуждаются. То одни приходят – уходят, то другие теряют свою полезность. Я тут не благотворительный фонд, чтобы подбирать отбросы. За этим смело обращайтесь к Аквамарину! Она опять в этом вонючем Детском Доме? – он злобно смотрит на меня. – А ты, кажется, лучше должен присматривать за своей подружкой. Пока он злится, Аконит и Ящер словно срастаются с диваном. Они боятся попасть под его горячую руку. Как рассыпавшиеся зубочистки. -Забери кулон. Скажи про решение. С меня хватит. Я встаю: -Паук говорит – Муха делает. Смешанные чувства, но я знаю, что эта новость только обрадует её. -И да, - Паук разворачивается в мою сторону, положив руку на мягкую спинку дивана, - мухи с отбросами не общаются. После сегодняшнего никто не должен с ней говорить. Я точно знаю, что Суфле одна не справится. И даже живя у Швеи, она будет нуждаться в поддержке. И защите. Моей защите. У Паука может поехать крыша. Кто его знает, как он устроен, как он отыграется на ней? Может, у него уже есть план, о котором я не должен знать? Ведь объём добываемых самородков теперь значительно уменьшится… Выхожу на улицу. Крупными каплями дождь начинает орошать сухую землю. Капли обжигают холодом льда. Под дождём иду в самый центр города – Детский Дом, огороженный забором. Никто не пускает посетителей ночью. Особенно ранее тут не бывавших. Особенно мух. Особенно меня. Поэтому, недолго думая, перелезаю через забор, прохожу в перёд и стучу. Дверь мне открывает седоватый мужик в тонком свитере. Он смотрит на меня как на привидение: -Муха? Откуда он знает, кто я? Впрочем, плевать. Думаю, все должны были хоть раз обо мне слышать. -Что ты тут делаешь? Он выталкивает меня на крыльцо, не давая войти внутрь. Не понимаю, чего это он не даёт мне зайти. На улице холодно, хлещет дождь. Он прикрывает за собой дверь. -Я знаю, что Суфле у вас. Позови. Разглагольствовать с ним совсем нет никакого желания. Нужно как-то по-быстрому уладить этот вопрос. -Ты в курсе, который час? – его глаза изучают моё лицо. – Ты, что, перелез через забор? Он, что, собирается отчитывать меня как этих детдомовцев? Какой-то левый мужик будет мне указывать? Только Паук имеет на это полное право. -Не твоё дело. Надо с ней поговорить. -Свои шашни решайте в другом месте! А он знает больше, чем я думаю. Мужик разворачивается, чтобы уйти, но я кладу ему руку на плечо и говорю: -Паук сказал. Уж это должно на него повлиять. Но вместо беспрекословного подчинения, которого я от него теперь жду, он вдруг разворачивается и выдаёт: -И что, мне теперь плясать под его дудку? И он скидывает мою руку со своего плеча. Его дерзость застаёт меня врасплох. -Или передай сам. -Нет уж! Ваши разборки меня касаться не должны. Жди здесь! Внутрь не пущу. Он уходит, но я ему не верю. Если через пару минут он не выведет Суфле, я, если это потребуется, влезу в окно или проберусь через крышу. Уж какого-то мужика я боюсь меньше, чем Паука. Суфле выходит и озадачено смотрит на меня. -Я от Паука. Она начинает паниковать и молча ходить из стороны в сторону, закусив губу. -Он выгоняет тебя, как ты и хотела. -Но что-то не так? Что-то не так? – она не прекращает своих метаний по крыльцу. -Слушай, цель достигнута. Ты свободна. Остальное неважно. Сейчас тебе главное успокоиться. Главное – договориться со Швеёй, а там уж что-нибудь придумаешь. Я хватаю её за руку и вытаскиваю под дождь: -Идём к Швее! Я тебя провожу. Но, спустившись со ступенек, она вырывает свою руку. Я оборачиваюсь на неё. В свете фонаря вижу, как она напугана. Её искажённое страхом лицо меняется на злое: -Что ты не договариваешь, Муха? -Это не моё решение, но я больше не могу общаться с тобой, никто из нас. -Что ты такое говоришь? – она злится и тычет мне пальцем в грудь. – Кто мне поможет? Я ведь одна не справлюсь. Ты всегда был рядом. Ты помогал мне, защищал. Я ничего не знаю в этом дурацком городе, кроме Паучьего Логова. Я… я… я… Я знаю, что она вот-вот заплачет. Я воспринимаю это в штыки. Мне не хочется видеть, как она истерит, меня это выбешивает. -Всё, - громко обрываю её истерику. – Паук так решил. Да, не всё происходит так, как я того хочу. Но не велика потеря. Она выбралась из этого дерьма. Совершенно чистая. Она сумеет построить свою жизнь. Её, по крайней мере, знает Швея. Это я связан по рукам и ногам. Это мою особенность так просто не скрыть. Это не ей Паук доверяет больше всего. Я медленно приближаюсь к ней, смотря прямо в полные слёз глаза. В них ещё сверкает холодным блеском надежда. Она ловит своим взглядом каждый мускул, который дёргается на моём лице. Я срываю цепочку с кулоном. Нам больше не о чем говорить. Да и нельзя теперь. Разворачиваюсь и быстро ухожу, также перелезая через забор, только чтобы не слышать и не видеть её. Я знаю, что это причиняет ей боль, но теперь я ничем не могу ей помочь. Так решил Паук. Получилось не так, как мы планировали, но это лучше, чем ничего. Она ещё будет мне благодарна, просто уже никогда не сможет мне об этом сказать. Спустя день вечером ко мне стучится Мотылёк. Она говорит, что Паук всех собирает. И это вызывает во мне тревогу. Что-то неладное. Паук не заявился ко мне узнать, как всё прошло. Он собирает всех нас. И глупые мысли лезут ко мне в голову, пока мы идём к кафе. Это связано с Суфле? А что, если Суфле..? Нет, она не может. Она ведь не может? Паук злой. Чертовский злой. Таким я его ещё не видел. Мы все собираемся в кафе на диванах в углу. Паук падает напротив Цеце, мы рассаживаемся, но нас так много, что теснимся, как можем, прижавшись плечами друг к другу. Кто-то из нас перетаскивает барные стулья поближе к столу и располагается на них. -В городе пропало четверо и один мёртв, - без всяких церемоний выдаёт Паук. – На мёртвого плевать, это парень из Детского Дома. Двое старших и двое наших. Ничего не понимаю. Суфле была в Детском Доме, когда я уходил. Она что-то сделала с пацанёнком? У неё поехала крыша? Ну, вполне может быть, но я в это верю слабо. Тяжёлое напряжение, повисшее между нами, прерывает Цеце: -Кто пропал? -Не твоё собачье дело, - огрызается Паук. Да нет уж, пожалуй, наше общее. Если Суфле съехала с катушек… Это наша ответственность. Моя ответственность. -Суфле? – спрашивает Цеце. -Ты совсем придурок? – выкрикиваю я, вставая и замахиваясь на него, но Мотылёк жестом усаживает меня обратно. Я даже и не подумал, что могла пропасть Суфле. Но это теперь звучит так логично. Только стал бы Паук так из-за неё психовать? -Суфле больше не с нами, идиот, - отвечает он Цеце. Выдыхает. – Из стариков: Кукольник этот и Актёр. А из наших: Аквамарин и один из жабьих. Никого из них не знаю, кроме Аквамарина. Это тот самый лидер, чей отряд Паук называет сборищем отбросов. -Кто? – спрашивает Цеце. Засунуть бы ему его любопытство в жопу. -Да плевать кто, - паникует Ящер. – Тут хрень неведомая творится. -Кто из жабьих пропал? – не отступает Цеце. В прочем, он прав. Надо знать их имена. -Да насрать мне, кто пропал, - злится его упёртости Паук. – Если хоть кто-то из вас причастен к этому, я вам башку размозжу. Собственноручно. Сомневаться в его словах не приходится. Но неужели кто-то из нас..? Но кто? Окидываю нас взглядом. Если бы Паук хотел избавиться от кого-то, он бы отправил меня. Но я был лишь с Суфле в эту ночь и потом сразу вернулся домой сохнуть. Ящер? Он слишком паникует от происходящего, явно не понимает, что происходит. А может, это у него игра такая? Цеце вот тоже задаёт много вопросов. Из праздного интереса? Из-за боязни за свою шкуру? Или из-за причастности? Ведь он вполне на такое способен. А если они сделали это вместе? -Кто ещё пропал? – не унимается Цеце. -Да не помню я, как его зовут, - нервничает Паук. – Планета, Космос, Сатурн, Уран… А что? Ты что-то знаешь? Мы все смотрим на Цеце. Он выглядит как и всегда, разве что чуть напряжённым. Но мы все тут напуганы. -Что значит… «пропали»? – сидя на стуле, спрашивает Море. -Значит, что их не могут найти, - огрызается Паук. – Что ещё это, по-твоему, может значить? -А про Суфле что-то говорили? – уже я задаю волновавший меня вопрос. -Про Суфле? Нет. А что, что-то не так? -Нет. Она изгнана, вот, - я достаю из кармана кулон и кладу его на стол. Паук на паутине чуть блестит под искусственным освещением кафе. Паук притягивает его себе и наматывает цепочку на палец. -Тогда чего спрашиваешь? -А разве это не странно? Ты сказал, что мальчик из Детского Дома умер. А Суфле была там. -Ты думаешь, что эта балерина… - Аконит не договаривает, пугаясь собственной мысли. -Она больше не с нами, - говорит Паук. – Так что это не наша проблема. -Нет, наша, - возражает Морская Оса. – Потому что если она начнёт мстить нам… -А чего нам бояться? – вступает Мотылёк. – С нашими особенностями нам бояться нечего. -Суфле у Хирурга. Успокойтесь уже, - говорит Паук. – И пока она там, нам точно ничего не угрожает. И что она может сделать? Слёзы её теперь не работают. Даже если бы и работали, она разъела бы нас всех? Паук выходит из-за стола и идёт к стойке делать заказ. Мне есть совсем не хочется. Хочется выпить. Когда Паук говорит, что Суфле у Хирурга… Мне становится неприятно. Больно. Как будто меня полоснули ножом. Как Лезвие тогда. Возникает желание пробраться к Хирургу и всё разузнать. Но мы не ходим к Хирургу. Паук запрещает. Но я должен убедиться, что это не её вина. Одному к Хирургу не попасть. Мне нужен кто-то ещё. Но никто же не согласится. Соврать кому-то что у меня проблемы? Донесут Пауку. Побить кого-то и отправиться к Хирургу? Я же не монстр какой-то. Но время идёт. О пропавших ничего не слышно, да и не пропадает больше никто. В Паучьем Логове об этом никто не говорит. Я выжидаю пару месяцев, прежде чем объявиться на пороге Швеи. Уж за несколько месяцев Хирург мог бы разобраться с Суфле. Она ведь планировала пожить у Швеи первое время. Но Швея сообщает мне, что Суфле к ней не приходила. Она ещё так смотрит на меня, словно осуждает. Терпеть не могу, когда кто-то меня осуждает. Даже молча. -Она ещё у Хирурга? – спрашиваю я. -Знаешь, Муха… -Или где? – прерываю я. Швея смотрит на меня с высоты своего небольшого роста. Она точно знает больше, чем я, но почему-то не хочет мне говорить. Она тяжело вздыхает и закрывает дверь. Я стучусь, но Швея мне не открывает. Может, она всё-таки прячет её у себя? Я выжидаю ещё пару месяцев и снова иду к Швее. Прежде чем постучаться, обхожу её дом и заглядываю во все окна, надеясь увидеть признаки пребывания Суфле. Швея замечает меня, задёргивает шторки и выходит ко мне недовольная: -Что тебе нужно? Пугаешь старую женщину. -Я насчёт Суфле. -Нет её тут. Не приходила. -Что с ней? -Муха, оставь её в покое. -Но мне нужно кое в чём убедиться. -За твоим лицом нет души. -Я не понимаю. -Вот именно. Оставь её в покое. И меня заодно. Я живу как раньше. Только теперь всё стало напряжённее от того, что в городе появилась тайна. И хотя я не думаю, что кто-то из Паучьего Логова – кроме Суфле, но она больше к нам не относится – причастен к тем событиям, никогда нельзя знать наверняка. Разве кто-то из нас не подставлял другого? Не добавился своего посредством других? Каждая муха что-то скрывает. Это очевидно. Потому что у каждой мухи должно быть что-то, что не позволяет мухе не съехать с катушек. Для Суфле это был я. Я только сейчас это осознаю. Живи по законам Паука – говорил я – это не так уж сложно. Хрень. Мы друг перед другом носим маски, играя в опасную игру. Каждый из нас готов подставить другого, лишь бы самим не попасть под руку Паука. Я выплёскиваю своё давление в разборках. Когда я понимаю, что дело пахнет мордобоем, мой мозг отключается. Мне плевать, кто передо мной. Мне просто нужно освободить себя, свой… страх. Меня называют самым отбитым из всех мух. Паук сам меня так называет. Но правда в том, что я влезаю во все эти разборки, во всю эту затягивающую меня трясину потому, что просто боюсь Паука и последствий. И с этим страхом, я уверен, живёт каждая муха в Паучьем Логове. Пожалуй, Цеце единственный, кто мог бы это сделать. Он всегда кажется таким спокойным и отстранённым. И это всё происходит на наших глазах. Цеце не просто подставляет Паука, он идёт в разрез с его законами, его системой Паучьего Логова. Конечно, Паук не будет это терпеть. И Цеце тоже это знает. Ящер и Аконит за шкирку выбрасывают Цеце к ногам Паука. Они протаскивают его по всем этажам, начиная с самого верхнего, так что на улице Цеце уже выглядит изрядно потрёпанным. Паук склоняется над ним: -Предатель! Цеце пытался навязать свои правила паучьему Логову. И мы долго пытаемся поймать его, пока в конце концов нам это ни удаётся. Цеце успел обвести нас вокруг пальца несколько раз. В одиночку. И почему-то в тот момент, когда он падает лицом вниз в ноги Паука, у меня проскакивает мысль, что и это не просто так, что он хотел, чтобы его поймали. -Предатель! – кричит Паук, сотрясаясь всем телом. – Я! Взрастил тебя. Дал тебе всё, что нужно! А ты диктуешь свои правила в моём городе? Своими жестами и выкриками Паук поднимает нас на бунт против Цеце. Но это выглядит так абсурдно и театрально. Стоит ему только приказать, и мы сделаем, что он попросит. Ведь Паук говорит – Муха делает. Паук щёлкает пальцами, уже успевший подняться Цеце делает шаг от страха назад, понимая, что мы его сейчас изобьём и, если нужно, до смерти, но вдруг говорит: -А сам? Разве ты не хочешь убить меня сам? Или ты трусишь? Мы неподвижно смотрим на Паука. Он и правда сам никогда не дрался. Он всегда для этого использует нас. Но, если он захочет… Паук бросается на Цеце… Их драка оказывается стремительной, и вот Паук лежит неподвижно на земле, окровавленный, но точно живой. Никто не смеет подойти к нему, а выдохшийся Цеце с кровавыми кулаками отползает отдышаться к стене дома. В тени он становится почти незаметным. Никто из нас не решается помочь Пауку. Странно. Такого желания даже не возникает. Просто хочется знать, чем всё это закончится. Потому что никто из них не убил другого, а значит, это не конец. Паук очнётся. И дальше будет только хуже. Но и добить его никто не стремится. А Цеце теперь вообще внушает страх. Самый спокойный и молчаливый из нас выплеснул всё, что в нём копилось. Хотелось бы мне оказаться на его месте? Да. Я бы с удовольствием избил Паука. Мы все об этом думаем. Я подхожу к нему и молча закидываю на плечо, а потом молча удаляюсь от всех мух, пока они не успевают опомниться. Я ещё не знаю, что буду делать, но царству Паука пришёл конец. Я бросаю его на диван в своей комнате. Он медленно приходит в себя и что-то мычит. Я беру стул и сажусь напротив него. Необычное чувство свободы действий. Он теперь не скажет мне, что делать. А что делать-то? -Муха, - едва слышно шепчет он. Мерзкое имя. Он тянет ко мне дрожащую руку. Так и хочется ударить по ней. -Воды. Слышу голоса с улицы. Вскакиваю со стула и, прижавшись к стене спиной, выглядываю из окна, стараясь остаться незамеченным. Аконит, Ящер и Море идут к моему дому. Им явно интересно знать, что с Пауком. Но я не буду делить его с кем-то. Теперь он мой. Он моя муха. Вырубаю Паука одним ударом, опять закидываю его на плечи и выхожу из дома через чёрный вход. Я прячу его в одном из подвалов, привязав к трубе. Кто тут только не сидел привязанный! А теперь и сам Паук. Думаю, у меня есть несколько часов, чтобы сообразить, что делать, но нет ни одной идеи. Выхожу отдышаться. Сажусь на развороченные ступени дома и закуриваю. Замечаю краем глаза приближающуюся с правой стороны фигуру Цеце. Не похоже, что он меня ищет. Поравнявшись со мной, он проходит дальше, не обращая на меня никакого внимания. Как и раньше. -Цеце! – неожиданно для себя самого окликаю я его. – Ты остался бы в отряде, если бы избавился от Паука? -Ты хочешь занять его место? – останавливается он. -Думаешь, я не справляюсь? -Я думаю, что ты не ищейка, а без ищейки не выжить. Цеце прав. Я не могу заменить Паука. -Тебе не интересно, где Паук? – спрашиваю я. Он окидывает взглядом здание позади меня и говорит: -Лучше бы он сдох. -Могу это устроить. Ты подумай. Мы недолго смотрим друг на друга, как будто нужно что-то сказать или объяснить. -Остальные ищут нас? – спрашиваю я. Цеце пожимает плечами: -Не знаю. Мне плевать. И он уходит, а я возвращаюсь к Пауку, развязываю его и тащусь с ним к Хирургу. У бетонных блоков сбрасываю его и начинаю кидать камни в стены. Ударяясь, они выдают глухой стук, разносящийся эхом. Загорается свет в окне дальнего дома. Я подбираю Паука и, пробираясь через лабиринты коридоров, попадаю к Хирургу. Сбрасываю Паука на пол. -Что с ним? – спрашивает Хирург. Он делает пару шагов в его сторону, но я преграждаю ему путь: -С ним всё в порядке. Хирург выглядывает из-за моего плеча: -Но он избит. Это ты приложил руку? -С ним всё в порядке. Я здесь не из-за него. Хирург хмурит брови. -Что с Суфле? -А что с ней? -Это ты мне скажи. Ох хмурится ещё сильней: -В последний раз, когда она была у меня… Но это было так давно. Сколько лет прошло! -Ну, что с ней было? -Я не понимаю. Хирург пытается обойти меня, чтобы пробраться к Пауку, но я отталкиваю его. Он кажется напуганным. -Что конкретно из моих вопросов ты не понимаешь? -Она пострадала из-за своих слёз. Аквамарин доставил её сюда, но её внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Она провела у меня некоторое время, пока всё не нормализовалось. Аквамарин… Он видел Аквамарина, пока тот был жив. Он как-то причастен к их исчезновению? А Суфле причастна? -Где она сейчас? Она у тебя? -Я не знаю, где она. -Где она сейчас? – делаю шаг на Хирурга – он отступает. Паук что-то кряхтит. -Слушай, Муха, я отпустил её, я не знаю, куда она пошла. Я оборачиваюсь на Паука: -Я хочу его убить. -Оставь его лучше мне. -Нет, - улыбаюсь правым краешком губ Хирургу, - тебе я его не оставлю. -Он же ищейка. -Мне насрать. Значит, теперь у Суфле всё хорошо? -Я так думаю, раз она больше не появлялась. -Что тебе известно про пропавших? Хирург отвечает не сразу: -Ничего. А тебе? -И мне. -Почему ты спрашиваешь? С каких пор мухам это интересно? -Ты сказал про Аквамарина. Что если ты последний, кто видел его живым? -Живым? Ты думаешь, он мёртв? -Люди не пропадаю бесследно. -Аквамарин привёл Суфле, и это был последний раз, когда я его видел. Суфле может тебе подтвердить, если нужно. -Где её искать? -Я же сказал, что не знаю. Я беру Паука. -Оставь его. Ему нужна помощь. -Да, помощь ему бы сейчас не помешала. Жаль, что я сюда не заходил. Когда выхожу из коридора, меня нагоняет какой-то старик в шапке, от которого воняет плесенью и гнилым мусором. На нём старое дырявое пальто, и лицо его и руки в чём-то измазаны. -Ты хочешь знать, где Суфле? – говорит он. – Ты ведь хочешь найти нового ищейку? – он кивает на Паука. -Как это связано? -О, это связано! Это чертовски связано! Какой-то сумасшедший неприятный старик. -Что тебе надо? -Его волосы, твои волосы, - он указывает пальцем сначала на Паука, а потом на меня. Затем он лезет в карман своего пальто и достаёт старые позеленевшие от времени металлические ножницы. -Убери! – я готовлюсь сбросить Паука и выбить эти чёртовы ножницы из его рук, если он приблизится ко мне хоть на шаг. -Суфле – ищейка, - заявляет он и щёлкает ножницами пару раз. -Не трать моё время. Держать Паука на себе тяжело, то и дело чуть поправляю его. -Думаешь, Хирург бы тебе сказал? Он не знает, - старик улыбается и тихонько смеётся, - а я знаю. Суфле – ищейка. -Я знаю Суфле получше твоего. -Да неужели? Я ведь просто старик, просто старик, - и он начинает смеяться ещё сильнее. -Где Суфле? Он снова щёлкает ножницами и, улыбаясь, смотрит на меня: -Волосы. Старик вызывает недоверие и много вопросов. Его ножницы меня напрягают. Я осторожно усаживаю Паука и протягиваю руку старику: -Я сам. Старик чуть ли ни подпрыгивает на месте от радости и отдаёт мне ножницы. Я срезаю прядь волос Паука, а потом свои. Старик аккуратно складывает мои волосы в чистейший белый платочек. Я возвращаю ему ножницы. Пока я поднимаю Паука, спрашиваю: -Где Суфле? -Она живёт у Цветочницы, - отвечает он, достав из кармана маленький самородок. – Её сад ты не пропустишь. Самый ухоженный в городе. В старом районе. А ты правда собираешься убить Паука? -А тебе его жалко, что ли? Он почему-то расплывается в улыбке, смотря на прядь моих волос в левой руке: -А Хирурга бы ты убил? Я ничего ему не отвечаю. Сваливаю в подвал и привязываю Паука к трубе. Он уже приходит в себя. А мне нужно передохнуть и встретиться с Суфле, чтобы во всём окончательно разобраться. Но я не могу оставить тут Паука просто так. Паук не дурак, он попытается бежать. Вдоль трубы растут крошечные самородки. Я с трудом вырываю один из них голыми руками. Это моя особенность. Самородки не имеют на меня абсолютно никакого эффекта, разве что кто-то не начнёт меня ими избивать. Я не галлюцинирую от них, и они меня не жалят. Пару раз втыкаю самородок в ладонь Паука. Тот истошно вопит, но я знаю, что его никто не слышит. Его ладонь краснеет, покрываясь волдырями, и Паук впадает в лёгкий бред. Передохнув и поев, я отправляюсь на поиски Цветочницы. Всю ночь я трачу на то, чтобы отыскать этот дурацкий сад. Сам не знаю, отчего верю этому старику. Да и не то, чтобы уж верю. Это лишь крупица, которая может оказаться правдой, а может и не оказаться. Мне хочется увидеть Суфле. Необычайно хочется. Потому что теперь всё не так. И Паук больше не помеха. И она может вернуться. И всё будет лучше, чем было. Чем дольше брожу по городу, тем больше раздражаюсь. Ноги гудят, и усталость даёт о себе знать. Я не сплю уже сутки. Утром я нахожу, что ищу. Небольшой белый одноэтажный домик со старыми стеклянными окнами, а вокруг красиво ухоженный цветущий сад. Я не разбираюсь в цветах, но сад точно выделяется в этом убогом городе, где самое красочное – это неоновый свет Дома Шлюхи. Сад огорожен металлическим кованым забором с полтора метра в высоту, калитка его заперта. Я подхожу ближе и вижу женскую фигуру с пышными седыми волосами, что-то выдёргивающую из земли. Фигура меня замечает не сразу. -Суфле? – неуверенно зову я. Сердце быстро бьётся. Фигура выпрямляется. Я не знаю эту женщину. Она мне приятно улыбается и говорит: -Я её сейчас позову. Доброе утро! Он уходит в дом, а через несколько секунд появляется Суфле. Я не сразу даже узнаю её. Она не похожа на себя. То есть теперь она как раз-таки по-настоящему на себя и похожа. Никакой чёрной кожаной одежды. Никакой тяжёлой обуви. Она стоит босая в лёгком белом платьице, чуть развивающемся на ветру. Заметив меня, замирает на пороге дома, не решаясь подойти. Она подходит к калитке, но не открывает её. Только когда она приближается ко мне, я вижу шрамы на её лице, длинные шрамы от глаз по щекам вниз. Они бросаются в глаза и портят её лицо. -Что тебе нужно? – она говорит не резко, но нехотя, и не смотрит мне в глаза. -Я не мог прийти раньше. Теперь я здесь. Мне так хочется, чтобы она посмотрела на меня. Ведь вот он – я. Теперь я тут. Разве она не понимает, что это значит? Муха говорит с ней. Значит, Паучьему Логову конец. Я хочу, чтобы она подняла свою голову и посмотрела на меня. Но я не хочу видеть эти уродливые шрамы. -И что тебе нужно? -Как ты? Он чуть усмехается, едва заметно: -Я хорошо, - она молчит какое-то время. – А ты? -Паука больше нет. Она мимолётно смотрит на меня и снова опускает голову. Ей как будто стыдно за что-то. Я держусь за калитку, надеясь, что она мне откроет. -Я не убил его. Пока что. Но если хочешь… Он больше не наш лидер. Всё поменялось. Если откроешь, я всё тебе подробно расскажу. -Мне плевать на Паука, - возражает она. – И на всё то, что у вас там происходит. Она обижается на меня, я понимаю. Но и она должна понять. -Послушай, я правда не мог прийти раньше. Я только недавно смог попасть к Хирургу, он сказал, что тебя вылечили, но твои шрамы… Почему он не вылечил твои шрамы? Она резко поднимает голову: -Потому что я попросила их оставить. Чтобы никогда не забывать то, что было раньше, что было в Паучьем Логове. -Я всегда тебя защищал. -Да, - она снова усмехается краешком губ. – Но только не от себя. Я убираю руку с калитки. Она уже никогда не откроет мне. -Что тебе от меня нужно? Ничего. -Ты ищейка? Тупой вопрос. Мне просто не хочется уходить от неё. Я готов стоять и говорить тут целую вечность. -Нет, с чего ты взял? – она хмурится. -Так, просто. Хирург сказал, что тебя привёл Аквамарин. -Да. -Ты знаешь, где он сейчас? Она мотает головой. -А другие? Она мотает головой. Я даже не знаю, верю ли я ей. -Это всё? Я тогда пойду. Она разворачивается и по тропинке возвращается в дом. -Суфле! Суфле! – я не знаю, что я скажу ей, когда она обернётся, но она и не оборачивается. Я не убиваю Паука. Я делаю с ним то же, что и он делал с нами. Я использую его. Мы все настолько привыкли, что ищейка – это лидер, что и представить себе не могли другой строй. Теперь во главе этого строя я, а Паук – моя жертва. Моя личная ищейка. Я хожу с ним, и он показывает мне дома с самородками. Я кормлю его и забочусь о нём, как только человек может кормит и заботиться о псе. Чтобы он не сбежал, я пытаю его самородками. Он галлюцинирует и не понимает, ни где он, ни кто он. Он живёт в подвале, в отдельной большой клетке. Отряду Паука приходит конец. Теперь это мой отряд. Когда я объявляю об этом, я не встречаю сопротивления, хотя морально готов к нему. Единственный, кто мог бы противостоять этому решению, - Цеце, мы бы даже могли подраться с ним. Да и вообще. Но я его больше не вижу. И это его выбор. Больше нет мерзкого звания мухи. И я больше не Муха. Мне в конце концов удаётся избавиться от этого поганого имени. И я меняю его на другое. Среди всех насекомых есть одно отличное. Отличается оно, прежде всего, тем, что, попав в сети паука, может захватить его. Что мне и удалось сделать. Оно может изолировать свою собственную добычу от остального роя. Что мне и удалось проделать с Пауком, потому что никто, кроме меня, в отряде не знает, ни где Паук, ни что с ним. Оно склонно к насилию. Я склонен к физическому. Оно может раздавить свою жертву. И я могу. Это насекомое – стрекоза. Теперь меня зовут Стрекоза. И это мой район.