Тишина, с которой я живу

Мне хочется ничего не чувствовать. Потому что никто ничего не чувствует ко мне. Я хочу просто стать пылью. Я Скала. Глухая стена. Огромное пространство, которое лишь занимает чьё-то место в чей-то жизни. Меня просто нужно обойти, чтобы достичь своей цели. Может ли быть так, что всё: каждый человек, каждый жест, каждое слово, каждый поступок, каждое молчание, каждое бездействие имеет смысл? Может, просто мы хотим видеть смысл? В заброшенной галерее висят картины. Есть понятные, а есть нет. Но ведь их кто-то создавал, эти непонятные картины. Значит, в них был смысл? Нет тех, кто мог бы объяснить эти произведения. Смысл утерян, а вместе с ним и чувства, которые они должны вызывать у смотрящего. Я как непонятая картина. Без смысла. Не вызывающий чувств. Может, кому-то кажется, что он понимает меня. Но понимает ли картина, какое место она занимает в этом мире, где её создали принудительно? Искусство прекрасно, но в моём случае бессмысленно. Человеку, который попытался изначально навредить мне, навредил я. А человек, который изначально попытался меня спасти, навредил мне. Я открываю глаза от стука. Словно кто-то маленьким молоточком бьёт по моему виску. Темно. Прохладно. Я поднимаюсь из угла и опираюсь о подоконник. Я слаб. Рука соскальзывает, и я царапаюсь. Стук прекращается. Мне становится страшно. Я будто долго спал, а теперь я здесь. Я слышу, как кто-то ступает по полу. Я не один. Знаю ли я этого человека? И человек ли это? Маленький луч света. Невысокая фигура с фонарём в руке останавливается в дверном проёме. Я надеюсь, что меня не видно. Фигура делает шаг в комнату, и я набрасываюсь на неё со спины, резко дёргаю к себе и прижимаю к стене. Я просто хочу убедиться, что мне ничего не угрожает. Фигура вскрикивает. Это пугает меня, и я зажимаю фигуре рот. Это девушка. Меньше меня ростом, худая, явно слабее. И она напугана. Но и я напуган. Она пытается ударить меня чем-то, но я уворачиваюсь и ещё сильнее прикладываю её к стене, чтобы она не могла навредить мне. Может, она только с виду такая беззащитная и слабая. Секунда, и её волосы воспламеняются. Я отскакиваю от неё, словно она сейчас может взорваться. Она, как-то странно пошатываясь, движется в сторону выхода. Сам не знаю зачем, но я хватаю её за капюшон, чтобы она не успела сбежать. Она быстро начинает снимать её, и её одежда пламенеет. Кажется, она может гореть вся. Она выбрасывает горящую одежду в окно, а я прячусь в правом углу. Она пугает меня. Она опасна. Она горит. Она сильнее. Она, кажется, плохо себя чувствует. Сползает по стене у окна и смотрит на меня. А я слежу за ней: как бы она меня тут не поджарила. Она пытается дышать ровно, но дыхание её сбито. -Что ты такое? - спрашиваю я. Мой голос, отражаясь от стен, звучит так необычно. -Кто ты? - спрашивает она, хмурясь. - Я тебя не видела раньше. Раньше... Она, значит, была тут раньше! -Что ты тут делаешь? - спрашиваю я. -Это твой дом? Значит, не была. А может, это мой дом. Но я так не думаю. Мотаю головой. -Тогда что ты тут делаешь? - спрашивает она. Может, это её дом, а я случайно вторгся на её территорию? -Прячусь, - отвечаю я. Это слово само выпрыгивает из моих уст, я даже не успеваю осознать его значение. Но теперь я понимаю, отчего мне было так страшно тут очнуться. Ведь я прячусь. -От кого? Хороший вопрос, жаль, что я не помню ответ. Он будто бы есть в моём мозгу, только я словно получил удар или что-то типа того и не помню. Но я знаю, что я тут прячусь. Шум где-то под нами, и новый голос зовёт: -Пламя! Я тут же напрягаюсь. Голос мужской, а наши силы и без того не равны. Она поднимает руку и спокойно произносит: -Это за мной. По стене поднимается вверх. Ей всё ещё не хорошо. Она неумело пытается это скрыть от меня. -Не двигайся, - говорит она мне. - Я просто ухожу. Она действительно направляется к выходу, сверля меня взглядом. Я чувствую, как моя рука, словно наполняясь свинцом, тяжелеет, будто мне воткнули вместо неё в плечо что-то неподъёмное. Я слышу голоса внизу. Кажется, там несколько человек. Надо выбираться отсюда. И я решаю бежать. Просто бежать, куда глаза глядят. Я вылетаю из комнаты, и бегу по ступеням вниз, даже сбивая кого-то по пути. Но это не останавливает меня. Я слышу стук сердца в своей голове. Покидаю здание. Стук повсюду. Словно город стучит в несколько сердец. Стук разный. Рваный. Значит, тут есть и другие сердца, люди или кто... И они могут быть опасны. Я бегу, я бегу, я бегу. И путь врезается в мою память. Я просыпаюсь, замёрший, в холодном поту. Вокруг дома, такие же пустые, как и те, от которых я бежал ночью. Голова болит, словно я простужен. Входная железная дверь дома, у которого я уснул, тяжело и со скрипом отворяется. Я невольно вздрагиваю и оборачиваюсь, но моё тело не слушается меня полностью. Она стоит, омываемая солнечным светом. Красивыми волнами вдоль её прядей спрятаны несколько веточек амброзии. Она похожа на ангела, спустившегося из тёмного дома. Или поднявшегося. Она смотрит на меня пару долгих секунд, а потом разворачивается и делает несколько шагов в противоположную от меня сторону. Я замечаю на горизонте ещё людей. Она тоже замечает их. Останавливается. Разворачивается и подходит ко мне. Я, сидя, отшатываюсь назад в безуспешной попытке подняться. Она не пугает меня, просто... просто... Она подходит прямо ко мне и пытается помочь мне подняться. -Как ты здесь оказался? - она раздражена. - Ты новенький? Ей удаётся поднять меня. Я выше её на полголовы, и теперь она смотрит на меня своими чистыми глазами снизу вверх. Она совсем не боится меня. Она так близко. И от неё пахнет чем-то очень приятным. -Это что за хмырь? - раздаётся позади неё. Несколько недружелюбных парней приближаются к нам. От испуга я делаю резкий шаг назад, но девушка удерживает меня. Она смотрит на них, потом резко поворачивается ко мне и быстрым полушёпотом говорит: -Либо ты скажешь, что ты в моей команде, и они тебя не тронут, либо ты не с нами, и я за них не ручаюсь. Решать нужно немедленно. Это пугает. Я не знаю её, хоть она меня и завораживает, я не знаю их. Я молчу, боясь сделать неправильный выбор. Она перестаёт держать меня, поворачивается к парням и уверенным голосом произносит: -Это новенький, он теперь в нашей команде. А наши неприкосновенны. Кажется, эта новость совсем им не по вкусу. Их грозные лица становятся ещё суровее. Я один, а их пятеро. Даже если и драться... Вспоминаю девчонку из ночного дома. Она загорелась. Они тоже буду гореть? Или они могут что-то ещё? А она? -Но, Календула... - говорит парень в капюшоне, но девушка его обрывает: -Меня ждут. Объясните ему всё, приведите в порядок. Парни молчат. -Вам ясно? - она чуть прикрикивает на них. -Да, - разноголосо отвечают они. Она снова поворачивается ко мне и с какой-то озабоченностью в голосе произносит: -Ты случайно никого больше не видел тут? Возле дома или в округе? Кудрявого черноволосого парня. Я машинально хватаюсь за волосы. Может быть, я кудрявый. Она поджимает губы и, даже не попрощавшись ни со мной, ни с парнями, уходит. Так просто уходит. Я не знаю, помогла она мне или нет, но оставаться с этими парнями мне не хочется. Когда Календула скрывается за поворотом, парни подступают ко мне. Я не чувствую себя их добычей, нет. Я словно урод в передвижном цирке, на которого собрались посмотреть. Отступать бесполезно, а нападать тем более. -Давно ты в городе, новенький? - парень в капюшоне потирает бороду. -Нет, - я звучу неуверенно, совершенно не скрывая свой испуг. -А чё делал у дома Календулы? - спрашивает парень со вставным золотым зубом. -Я... я... Не знаю, стоит ли мне говорить, что было ночью. Мне не хочется им ничего рассказывать. А ей я бы рассказал. -Я бежал... - выдавливаю из себя. -Чё, прям бежал к Календуле? - парень в капюшоне неодобрительно склоняет голову на бок. Хмурюсь: -Я не понимаю. Они усмехаются. Все они. Это мерзко. И устрашающе. Парень кладёт посиневшую руку мне на плечо, и меня пробирает от холода. -Календула наша. Наша, усёк? Я их не понимаю. -Мы её с тобой делить не будем, - подхватывает парень в капюшоне. - И если что пойдёт не по-нашему, то херня эта вся неприкосновенность. Ты понял? Она наша. Она это знает. Ей просто поиграться хочется, нас подразнить, за то, что мы устроили. -Был тут один... - вступает парень, убирая свою холодную руку с моего плеча. - А куда делся? - обращается он к своим. Парень, о котором она спрашивала? Я уже жалею, что не отказался от её предложения. Надо будет отказаться, как только она вернётся. Да. -Убито выглядишь, новенький, - усмехается парень, обнажая свой золотой зуб. - Давай приведём тебя в человеческий вид, что ли. Мы неплохие, ты не думай, просто ты Календулу не трогай, и всё будет зашибись. Договорились? - он протягивает мне руку. Я неуверенно киваю и как можно увереннее пожимаю руку. Они отводят меня в квартиру одного из них и дают мне помыться. Раздеваясь в ванной, снимаю носок и замечаю, что пальцы моей левой ноги каменные. По-настоящему каменные. Я трогаю их. Они и на ощупь холодный камень. Пытаюсь согнуть их мышцами, пошевелить ими как-то, но бесполезно, они не слушаются меня. Тогда я рукой пытаюсь согнуть их. Прилагаю небольшое усилие, и мизинец на моей ноге с характерным хрустом трескается. Я тут же убираю руку. Тонкая совсем неглубокая трещина у самого основания пальца. От паники пересыхает в горле. Я не знаю, что делать. И просто залезаю в горячую воду. Я лежу в ней несколько минут, расслабляясь, меня даже немного клонит в сон. Из этого состояния меня резко выдёргивает боль. Я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать. Стиснув зубы, я смотрю на пальцы ног. Они все теперь обычные. Я тихонько трогаю мизинец, и становится больно. Вытаскиваю ногу из воды. Вокруг мизинца всё опухло, от лёгкого прикосновения всё болит. Я стараюсь быстро помыться, одеться и выйти к парням. Ступать больно. Я стараюсь делать вид, что всё в порядке, но ходить как все я не могу. Они ждут меня на кухне, что-то обсуждая, расположившись кто где: двое на стульях, один у окна, ещё двое на полу, подпирая спинами плиту и холодильник. Они объясняют мне про ходки, кристаллы и Хирурга. Я слушаю их, но словно не слышу. Очень часто переключаюсь на боль в мизинце. Они спрашивают, всё ли мне понятно. Я машинально киваю, лишь через мгновение осознавая, то слушаю их вполсилы. Разберусь. Лишь бы сейчас не подохнуть от боли. Мне не хочется показывать свою слабость. Может, потому что я действительно слаб. А может, потому что я всё ещё нахожусь в замешательстве. Они начинают подниматься, и я следую их примеру. Парень со вставным зубом всматривается в моё лицо, прищурив левый глаз. Он рассматривает меня, будто критик работу в музее, ища изъян: глаза бегают, пытаются уловить мелкие детали моего лица, но не улавливая целостную композицию. -Ты какой-то бледный. Неважно себя чувствуешь? - интересуется он. Его беспокойство о моём здоровье не кажется праздным и тем самым настораживает. - Ты говори, если что. -У меня болит... - почему-то признаваться до конца не хочется. Подумаешь мизинец, какая малость! -Мы тебя не трогали, - тут же защищается он. -Это я сам. Ночью, - вру. - Кажется, ногу подвернул. -А, ну , это дело поправимое, - он хлопает меня по плечу. - Надо к Швее тебе, она посмотрит. Она во баба, лека́рка или типа того. Я отведу. Без проблем, - он замечает мой неодобрительный взгляд. - Календула убьёт, если узнает, что с тобой что-то не так. И на кой ты ей, вообще, сдался... И на кой я ей, вообще, сдался? Странно. Эта фраза теплом разливается по моему нутру. Мы спускаемся, и я просто следую за ним, стараясь делать вид, что чувствую себя превосходно. Ботинок на левой ноге неприятно жмёт. -Меня зовут Старик. Тот борзый парень в капюшоне - это Броненосец. А парень с холодной рукой - Холод. Есть ещё Шквал - тот, что повыше, и Лезвие. Он пониже. Тоже борзые ребята. А, ну, и пара девчонок: Русалка да Пантера, - а потом он мечтательно добавляет. - И наша Календула. А потом он замолкает, погружаясь в свои мысли, что меня вполне устраивает. Болтовня только усиливает ощущение боли. У дома Швеи нам приходиться сесть на ступеньки, потому что Швея нам не открывает. Может, делает вид, что её нет дома. Старик вытаскивает пачку сигарет и предлагает мне закурить. Я отказываюсь. Не хочу ничего брать от малознакомого человека. Он только тушит спичку, как замечает полную женщину небольшого роста, направляющуюся к этому дому. -Вот зараза, только закурил, - Старик поднимается. - Чего сидишь? Задницу оторвал и марш лечиться. Швея! - он улыбается. - А мы к тебе. У нас тут проблемный новенький. -Доброго, мальчики, - она не смотрит на нас, вставляет большой ключ в замок. - Новенький? Ещё один, - вздыхает. - Ну, заходи, раз новенький, - она открывает дверь и широким жестом приглашает внутрь. - Старик, ты с нами? -Не, я покурю, - а потом он обращается ко мне: - Дорогу запомнил? Не потеряешься? Я опять машинально киваю, хотя здания тут похожи друг на друга. Даже если заблужусь, кому какое дело... -Ну, покеда! - он поднимает ладонь вверх, прощаясь. Дом Швеи маленький. Мне кажется, сама Швея здесь кое-как помещается, а тут ещё и я. Потолки невысокие давят на меня. Большой. Больной. Явно не к месту в этом доме. -Ну, чего стоишь в проходе? - она чуть толкает меня бедром, чтобы я дал ей пройти на кухню. - Садись, рассказывай, что болит. Только давай по делу, у меня и без тебя забот сегодня полно. Я молча сажусь на стул и снимаю ботинок с ноги вместе с носком. -Мммм... Ясно, - говорит она, чуть нагнувшись над моей ступнёй. - А ты немой? -Нет, почему? -Молчишь. Ты как деревянный. Молодёжь! Новенький, новенький! Со старенькими бы разобраться. Пока она причитает, лезет в холодильник за льдом, заворачивает его в кухонное полотенце и даёт мне. -На, приложи. Дай гляну, - она своими сухими старческими пальцами едва касается вспухшей поверхности ступни. - Мизинец. Ну, вроде, не перелом. Значит, трещина. Сейчас. Достаёт марлю и режет её на тонкую полоску большими зелёными ножницами с наполовину облезлой краской. -Вот так, - он связывает мизинец и безымянный палец. - Так и ходи. Понял? -Ага. -Ну, всё, прикладывай лёд-то. Я ставлю ногу на стул и прикладываю лёд. Холод мгновенно пробирает и успокаивает. -А ты молодец, - она ставит чайник. Кремень. Скала. Чай-то будешь? Ел что? -Нет. -Нет - не будешь или нет - не ел? -Не ел. Я и не хочу. -Будешь, значит, чай. С ромашкой. Перечить ей не хочется, как, впрочем, и чая. Но она только что предприняла попытку унять мою боль, так что отказываться было бы верхом невежливости. -Конечно, спасибо. Она добродушно улыбается. Мне нравится её улыбка. Такая простая, человеческая. Но я не могу отделаться от мысли, что отвлекаю её от чего-то более важного. Швея много суетится, гремит посудой. Это раздражает немного, но я пытаюсь отвлечься от этого состояния. И я невольно вспоминаю её. Календулу. Мы почти допиваем чай, когда в дверь стучат. -Швея, это Календула! - раздаётся по ту сторону дома. - Новенький ещё у тебя? Она пришла за мной! Я чуть ли ни подпрыгиваю на стуле, роняю лёд и тут же начинаю натягивать носок на ногу. Швея тем временем отпирает дверь. Календула входит, и я замираю в совершенно дурацкой позе от её взгляда. Полусогнутый со шнурками в руках. -Он в порядке? -Жить будет. -Ладно, зашнуровывай быстрее. Пойдём есть, - она почти уходит, когда вдруг оборачивается, снова заставляя меня замереть, и бросает: - Как зовут? От растерянности смотрю на Швею. Я не знаю, как меня зовут. -Скала, - отвечает она. Календула кивает и выходит. Пока Календула закуривает у кафе в компании Шквала и Броненосца, я захожу внутрь. Запахи будто пробуждают во мне воспоминания. Словно мой желудок долго спал, а сейчас проснулся. Мне не нравится, что я хочу есть, но мне нравится, что я ощущаю голод. Подхожу к свободному столику у окна, замечая трёх девушек. Маленькая брюнетка, с волосами собранными в огромный пучок; девушка с длинными белыми волосами, вроде бы даже знакомая, и рыжая, та самая, из дома. Она, кажется, тоже узнаёт меня, заслоняя лицо ладонью. Календула не докуривает. Нервно тушит сигарету и в сопровождении своей свиты входит в кафе. Броненосец отходит к стойке делать заказ, и я замечаю это странное существо. Мне становится дико страшно, будто меня только что загнали в ловушку. Мизинец болит с утроенной силой. Я стараюсь не смотреть на стойку. Броненосец присаживается к нам. Тут светловолосая девушка с соседнего стола встаёт и, поправляя свою причёску, идёт к нам. -Календула, сестричка, доброе утро! - она звучит приторно-сладко, и мне это не нравится. - А что это у вас за новенький мальчик? Симпатичный, - она падает на диван к Календуле, заставляя тем самым её подвинуться. -Змея, свали! - Календула не отталкивает её, но всем своим видом даёт знать, что ей тут не рады. -Как грубо! - поворачивается ко мне, мило улыбаясь и протягивая свою тонкую руку. - Я Змея. Бросаю взгляд на Календулу. Что мне делать? Что этой Змее нужно от меня? Календула молча смотрит мне в глаза. Кажется, ей интересно, как поступлю я. Наверное, проявить вежливость будет самым правильным решением. -Скала, - я пожимаю её руку, едва касаясь пальцами. -Какие мощные руки! - от её любезностей меня тошнит. Она поворачивается корпусом, почти подпрыгивая на месте, к Календуле: - Давно он тут? -Змея, я же сказала, - Календула строго смотрит на неё. -Ты мешаешь, - не выдерживает Шквал, сидящий слева от Календулы, но девушка поднимает кулак, и Шквал вжимается в спинку дивана. Наверное, он сказал лишнего. -Это женское любопытство, - не унимается Змея. - Новенький, да? -Да, он совсем недавно здесь, - отвечает Календула сухо. -Ты берёшь его к себе в отряд? Ты любишь брать симпатичных мальчиков к себе. Нам бы тоже не помешал симпатичный мальчик, - она заигрывающе смотрит на меня. Мне неприятно. -У тебя уже есть парень, чего ты хочешь? -Обожаю твою прямолинейность, сестричка. Но это не для меня, а вообще. Люблю смотреть на красивое. Этот комплимент меня пугает. Не хочу встретиться взглядом ни со Змеёй, ни с Календулой. Начинаю тупо пялиться в стол. -Просто констатирую. Была рада тебя видеть, сестричка, - она целует Календулу в щёку. - Была рада познакомиться, Скала, - встаёт. Я внутренне выдыхаю. - Целоваться не будем. И, наконец-то, она возвращается за свой столик. Мы все провожаем её взглядом. Я хочу убедиться, что она не передумает и не вернётся к нам. Мой взгляд цепляется за рыжие волосы. Меня пугает, что они могут загореться. -Они из отряда... - Календула запинается, - Аквамарина. Вы объяснили ему про ищеек? - обращается она к Броненосцу. Тот кивает. - Они нагпулаи тебя? - спрашивает уже меня. -Нет, - вру я. - Они мне неприятны. Я боюсь рыжую девчонку. Я, если быть честным до конца, всех тут боюсь. Кроме Календулы. Есть в ней что-то отличное от других. -Я не запрещаю общаться с другими, но будь осторожен. Всех нас терзают монстры. Когла мы кончаем с едой, Календула решает показать мне дом, где я могу жить. Я не возражаю. Выбирать я не умею и не люблю. Я не понимаю, что в принципе требуется от меня сейчас, поэтому мне нравится, что мне говорят, что делать. А я просто делаю. Мы выходим на улицу из кафе, но никуда не идём, так и стоим у входа. Мне очень хочется кое-что спросить у Календулы, но я не хочу, чтобы это слышали парни. Она, кажется, замечает это и отправляет их вперёд. -Что? - Календула не церемонится. -Я хотел узнать про эту рыжую из кафе. Календула меняется в лице, словно мой вопрос успокаивает её. -Её зовут Пламя. Ты её уже видел? -Да. Она загорается. -Только волосы. Когда ты её видел? Я коротко рассказываю ей о нашей встрече. Мне хочется верить, что Календула сумеет успокоить мои беспокойства, накатывающие словно предштормовые волны. Календула не спрашивает меня, ни как я оказался в том доме, ни почему я напал на Пламя. И меня это даже расстраивает. Она словно держит меня на дистанции. Мне обидно, я ведь вряд ли хуже любого другого парня в её отряде. Но она меня совсем не знает. Да и я не знаю себя. -Хорошо, что там была Змея, - говорит Календула спокойно. Это звучит странно. Мне показалось, что она не в восторге от светловолосой девушки. - Самородки опасны. Они прожигают кожные покровы, мясо и вызываю галлюцинации. -Я не знал. -Теперь знаешь. Я смотрю через окно на столик, за которым сидит Пламя. -Тебе нужно поговорить с ней, - продолжает Календула. -Что? О чём? -О происшествии. Ты напугал её. -Она напугала меня. Разговаривать с рыжей у меня нет ни малейшего желания. -Скала, она хрупкая девочка. -У которой горят волосы. -Это как-то ей помогло? - она немного молчит. - Просто извинись. -Но я не хочу. Это ведь она напугала меня, я просто защищался. -Хорошо, - Календула снова становится строгой. - Тогда как твой лидер я настоятельно рекомендую тебе извиниться перед ней. Мне хочется ей возразить, мне хочется засыпать её мелкими аргументами, почему этого делать не стоит. Но я не могу. Нет, не так. Я не хочу перечить ей. -Я буду ждать тебя за кафе, - она разворачивается и уходит. Я сворачиваю за угол и тупо жду. Пламя сама сталкивается со мной, но она не пугается меня, она пугает меня. Я молча смотрю на неё сверху вниз. Интересно, что нужно сделать, чтобы у неё снова загорелись волосы? Надо что-то сказать. -Я тебя ждал. Ты в порядке? Я не хочу извиняться за то, в чём не чувствую своей вины. То, что она девушка, не даёт ей исключительное право находиться в позиции жертвы. Она почему-то молчит. -Я про руку. Я не знал. Извини. -С рукой всё нормально, - она отвечает тихо. - Хм... Я напугала тебя. -Да, - почти перебиваю её. Я тоже хочу услышать её «извини». -Значит, ты Скала? Это не то, что я жду. -Ты теперь у Календулы? Она явно не собирается извиняться. -Это всё, что я хотел сказать. -Я Пламя, - она улыбается, чуть поджав губы. Киваю и ухожу. Я едва успеваю обжиться в доме, который для меня выбирает Календула, едва успеваю понять, как устроены ходки, как Календула собирает свой отряд. Мы сходимся в какой-то светлой, почти жёлтой квартире, слишком уютной. Такой, в которой мягкие диваны, даже стулья, и те мягкие. Где какие-то безделушки, безвкусные и бесформенные, натыканы на полках и комоде, где картины не изображают ничего конкретного. Предметов так много, они настолько разнообразны, что сложно понять, что их объединяет. Я располагаюсь в кресле в углу. Мне не нравится сидеть с кем-то бок о бок. Когда мы рассаживаемся, Календула, которая всё это время стоит, обращается к выходу: -Заходите! Пламя в сопровождении какого-то парня в коричневой кожаной куртке, которую я уже, впрочем, видел, входит в комнату, останавливаясь у порога. Я снова пугаюсь. Но не Пламя как таковую, а то, почему она может быть здесь. Что ей нужно от меня? Она меня преследует? Мысли о преследовании больно отдаются в моём мизинце. Мне хочется вскочить и убежать. Я вжимаюсь в кресло. -Вы все знаете о том, что случилось, - начинает Календула, не приглашая вошедших сесть. - Аквамарин пропал, и пока следов его нет, как, впрочем, и остальных. Отряд не может существовать без ищейки, вам ли не знать. Отряд Аквамарина принял решение о расформировании до тех пор, пока их лидер не будет найден. Пламя и Лётчик вступают в наш отряд. Я что-то слышал о пропавших, но мне это казалось малозначительным. Зачем мне обращать внимание на то, что не касается меня? Меньше всего мне сейчас хотелось бы быть в отряде с Пламя, видеть её. Страх перед ней никуда не девается. И Календула только делает хуже. Она будто всё время пытается сделать мне хуже. Но почему? Я ведь рассказал ей, что было. Зачем она так со мной? Может, это проверка? -Календула, это похоже на месть, - нарушает воцарившуюся тишину Пантера. Я не понимаю её слова. -Это может быть похоже на что угодно, - сухо отвечает Календула. - Мне плевать. -То есть как только Аквамарин вернётся, они уйдут? - спрашивает Старик. Календула смотрит на Пламя: -Если они захотят. -Мы уйдём, как только он вернётся! - подтверждает Пламя. В её голосе звучит страх. -Но это абсурд! - вскакивает Лезвие. - Мы только что взяли этого пацана, - он рукой показывает на меня, приковывая ко мне всеобщее внимание. - Зачем нам ещё двое? -Ты, что, думаешь, мы закроем глаза на то, что ты берёшь в отряд ещё одного парня? - медленно поднимается Броненосец. - Я не буду мириться с этим. -А девчонка? - подскакивает Русалка. -Вы забываетесь, - холодным голосом Календула остужает нарастающий бунт. - Они наш отряд. Пламя и Лётчик теперь наш отряд. -Календула, что мы сделали не так? -Мы всё исправим! -Пожалуйста! -Не надо! Словно вулкан, всех прорывает. Кто-то даже падает на колени. Я ничего не понимаю. Это выглядит так унизительно. -Хватит! - я впервые слышу, как кричит Календула. - Как малые дети. Жить они будут в своём районе, ходить на ходки вместе с нами. Это всё. Она отходит к окну, став к нам спиной. Все потихоньку расходятся, и я следую их примеру, прохожу мимо Пламя, едва бросая на неё взгляд. Она выглядит растерянной. Лётчик подходит к Календуле. Мне это не нравится. Я не слышу, что он ей говорит, но странно, что Календула совсем на него не смотрит. Стоит, опустив взгляд. Лётчик хочет коснуться её плеча, но она резко дёргается назад. Будто между ними что-то было. Или есть. Или будет. От последнего свербит. Лётчик мне тоже не нравится, как и всему отряду. Что ж, наконец-то у нас есть что-то общее. Внутри отряда эту новость не обсуждают. Не так. Её, конечно, обсуждают, но не со мной. Я сам ещё не вышел из разряда новеньких, чтобы со мной обсуждали пришедших. Думаю, обо мне тоже говорят за спиной. Мне бы этого хотелось и не хотелось одновременно. Не хотелось бы, потому что это неприятно. Факт. Но хотелось бы, потому что это давало бы мне определённую значимость, ценность. Бессмысленно то искусство, которое не обсуждают, пусть даже за спиной. Я чувствую свою маленькость в этом огромном городе. Пожалуй, из-за этой маленькости я особо и не чувствую ничего другого. Все высотки, пустые окна, самородки, люди, тени - всё это словно смотрит и ждёт от меня чего-то важного, грандиозно значимого. А я под их микроскопической линзой. Я маленький, незначительный. И я не знаю, что конкретно от меня хотят. Это давит, зажимает в тиски. Я чувствую постоянное напряжение, боюсь совершить ошибку или показаться каким-то не таким. Ведь я не такой. Моя первая вечеринка в этом городе. Шумная, выбивающая все мысли музыка. Почти полное отсутствие света. Алкоголь. Танцы. Горячие тела малознакомых людей. Даже тех, с кем я знаком, я знаю мало. Где-то на сцене за пультом диджея стоит толстый парень с наушником на одном ухе. Поначалу это место вызывает у меня отталкивающие эмоции, но это длится буквально секунд пять. Какая-то общая волна настроения этой вечеринки подхватывает меня и засасывает в свою пучину. Здесь все равны. На глубине морского дна равны все: и потопленные корабли, и тела людей, и сундуки с бессмысленными сокровищами. Это и есть царство Календулы. Первым делом я выпиваю. Потом ещё. Хочется танцевать, но стеснение так просто не отступает. В полутьме от стробоскопов и лазерных установок все люди превращаются в чёрные силуэты, безликие и пустые.Странно, но мне тоже хочется почувствовать себя безликим, свободным от установок и внутренних переживаний, свободным от самого себя. Я теряю себя в толпе.Я распадаюсь на куски. Всё вокруг тоже распадается на куски, и мы превращаемся в песок, общую массу. Я - это толпа, толпа - это я. Мне нравится ощущение общности, мне нравится, что я не один, что они чувствуют то же, что и я. Я - это они, а они - это я. В реальность меня возвращает этот маленький эпизод: Календула, выводящая Лётчика из зала. Я не вижу точно, но мне кажется, что она держит его за руку. Меня внутри обжигает. Становится слишком шумно и душно. Я не могу совладать с собой и следую за ними.Это неправильно, я понимаю, но я должен знать, зачем она его... Они стоят на лестнице за туалетами. Говорят вполголоса. -Совсем ничего, - грустно произносит Календула. -Я попробую ещё раз, - от слов Лётчика мне становится не по себе. - Для меня это важнее, чем для тебя, ты знаешь. -Мне тоже это очень важно, Лётчик. -Я хотел поблагодарить тебя за... -Скала? - обрывает она его чуть растерянно. Я сам не замечаю, как, поддаваясь какому-то звериному чувству внизу живота, выхожу из-за угла. Она недовольна мной, её брови нахмурены. - Я возвращаюсь в зал. Она уходит, молча, даже не взглянув на меня. Через пару бессловесных секунд и Лётчик решает вернуться. Он ровняется со мной, и я тут же вцепляюсь в его предплечье: -О чём вы говорили? - смотрю ему прямо в глаза. Мой голос суров. -Что тебе надо? - он вырывает руку, но я снова хватаю его. -Ты слышал мой вопрос. -Тебя это не касается. Я сдавливаю его руку. -Голубки ссорятся? - Лезвие поднимается по лестнице к нам навстречу, и я невольно опускаю руку Лётчика. Есть в голосе Лезвия что-то недоброе. - А я всё думал, когда это случится. Мы даже ставки делали... За Лезвием поднимаются Шквал и Холод. -Спорим, угадаю из-за чего? Из-за Календулы. Мы, кажется, чётко дали понять, что она наша. Лётчик молчит. И я молчу. Мне мерзко от того, что они называют её «наша». На мгновенье в моей голове проносится «она моя». И это пугает. Ведь она не моя. Она отталкивает меня, но притягивает к себе Лётчика. Разве я хуже Лётчика? В нём ничего нет. Совсем ничего. Мы ведь и правда говорили о Календуле. Врать об этом нет смысла. Да, может, они и слышали всё сами. Шквал замахивается на Лётчика, но я успеваю перехватить удар. Загибаю его руку за спину и мощным пинком под зад отталкиваю в сторону. Он неловко падает мордой вниз, кажется, ломая нос. Лётчик отскакивает в сторону. Лезвие засучивает рукава своего поло и бросается на меня. Ребром руки он пытается прорезать мне грудь, но он лишь убого тычется в неё. Я чувствую, как тяжело дышать, я чувствую, как грудь моя, стягиваясь, превращается в камень. Ударяю Лезвие в челюсть, только чтобы он от меня отстал. Рука проезжает по его скуле, длинный порез остаётся на моих костяшках. Холод подбегает к парням и помогает подняться. Если надо драться, я буду драться и дальше. -Ублюдок, - схаркивает Лезвие, поднимаясь. Мы ждём, когда они уйдут. Может быть, они сейчас позовут подмогу. Такая перспектива меня не радует. Лётчик мне не помощник, а пятеро на одного - это уже чересчур. -Я не знал, что ты так хорошо дерёшься, - выходит из оцепенения Лётчик. -А ты отлично стоишь без дела, - дышать всё ещё тяжело. Я чувствую, как окаменение переходит на правое плечо. -Извини. Спасибо тебе. Он протягивает мне руку. Я чувствую, что это важно, если я ему сейчас пожму или не пожму. Будто от этого выбора что-то поменяется в моей жизни, я только не знаю, что. Я не умею выбирать. Он смотрит на меня искренним взглядом благодарности. Это подкупает. Он благодарен мне, я только что был ему нужен. Я нужен. Пусть и Лётчику, но всё-таки нужен. Рука болит, и я медленно протягиваю её. После рукопожатия потираю плечо. -Надо, наверное, валить отсюда. Давай выпьем что-нибудь? Я киваю, и мы уходим. Мы берём бутылку крепкого и одноразовые стаканчики, распиваем, сидя под фонарём. Мы почти не разговариваем. Есть в Лётчике что-то родное. Но почему-то это отталкивает в нём. Как два положительных или отрицательных заряда, мы будем всегда отталкиваться друг от друга. Но я корыстен. Я хочу знать, чем занимается Лётчик и что ему нужно от Календулы. Это безумство, оно охватывает меня, я понимаю. Но я не могу сопротивляться. Я не хочу сопротивляться. В следующий вечер ходка, и побитые морды парней явно привлекают внимание непосвящённых. Но я делаю вид, что я тут не при чём. Лётчик поступает так же. Календула, кажется, не в курсе, что произошло. А может быть, в курсе, но ей плевать. Интересно, было ли бы ей плевать, если бы побили меня? А Лётчика? Моя рука всё ещё в окаменевшем состоянии. От плеча до локтя просто неподвижный кусок мрамора. Стараюсь не показывать эту слабость остальным. Не хочу, чтобы кто-то заметил, что я ущербный. Стараюсь работать как все, но моя производительность меньше. Календула об этом не узнает, она не ходит с нами на ходки, но сам факт давит на меня, как и моя больная рука. Мне страшно от мысли, что я навсегда останусь таким. Рука не прошла за сутки, и я нервничаю. Никто об этом не знает. Мне не с кем поделиться. Лётчик, Лезвие и Броненосец грузят мешки с самородками в тележки и утаскивают их к Хирургу. Я что-то слышал о нём, но мне ещё не выпадало увидеть его в живую. Да мне и неинтересно это особо. После ночной работы хочется просто рухнуть в кровать, а не тащить всё собранное чёрт знает куда. Остальные расходятся, когда ко мне подходит Пламя. -Проводи меня. Это просьба. Она не приказывает, как Календула, а просит, словно давая мне выбор. Странно, ощущения выбора у меня нет. Отказать девушке в том, чтобы проводить её до дома, - сочтут за бездушную скотину. Но она же мне никто. -Зачем? - спрашиваю я. -Я боюсь темноты. Это смешно. Она может зажечь свои волосы, и никакой темноты вокруг неё не будет. Она ведь понимает это. А вот я боюсь темноты. Думая о темноте, я невольно думаю о тенях. Есть в них что-то общее и пугающее. -Почти светает. Я неплохо дерусь, ладно. Но я не собираюсь калечить себя из-за девушки. От неё, вообще, одни неприятности. К тому же, моя рука в своём худшем из состояний. Однорукий я так себе боец. -Ладно, - она выдыхает и идёт в сторону, видимо, своего дома. Я даже не знаю, где она живёт. В мою голову пулей влетает мысль «что, если Календула узнает». Что, если Календула узнает, что Пламя просила проводить её, а я отказал? Или с ней что-то случится, а я просто отказал пройтись с ней в другой район? Что тогда подумает обо мне Календула? Бежать за Пламя и кричать ей что-то вдогонку я не хочу. Просто иду на расстоянии следом. Она вдруг останавливается и оборачивается: -Ты меня преследуешь? Женщина! -Ты же сказала проводить тебя. С ней очень сложно. -Но ты же отказался. Неправда. Я не соглашался. -Я не отказался. -Ладно, - она напряжена, - только не иди, пожалуйста, сзади. Иди рядом. Рядом так рядом. Подхожу к ней. Из-за угла выходит худая фигура в чёрном, и волосы Пламя загораются. Фигура - девушка совсем не обращает на нас внимания и не выглядит пугающей. Мне она кажется мерзкой. Не знаю, как объяснить. Она не противная, нет. Просто есть в ней что-то отталкивающее, то, из-за чего подходить к ней не хочется. Да! Она как чёрный грибок на внутренних стенах старых домов. -Ты её боишься? - спрашиваю я Пламя. -Нет, - тут же отвечает она. - То есть... это глупо, да? -Я не знаю. Её стоит опасаться? -Вообще-то нет. Она грубая, да, но... Я не хочу больше её слушать. Я устал, и у меня болит рука: -Мы пойдём или нет? - перебиваю её я. - Мне потом ещё обратно идти. Я провожаю её до дома, мы сухо прощаемся, и я плетусь домой. Я не чувствую руку больше суток. Меня это пугает. Поспать удаётся лишь несколько часов. Рука продолжает каменеть, и я чувствую, как немеют мои пальцы. Это не может так больше продолжаться. Голова от плохого сна, ночной работы, боли и голодного желудка варит плохо. Решаю поесть, хоть так набраться каких-то сил, и уже потом что-то делать со своим состоянием. В кафе уже сидят пара наших, в их числе Лётчик с Календулой. Он сидит прямо напротив неё. Завидев меня, он подскакивает с места и подлетает ко мне: -Ты не знаешь, где Пламя? -Дома. Я проводил её. -До дома? -Ну, да. Она попросила, - мне хочется есть. -Она попросила проводить тебя? - он ненадолго замолкает, и я всего на мгновенье замечаю в его глазах отблеск, который есть у всех нас, когда мы смотрим на Календулу. Может, Пламя симпатична Лётчику? Но тогда зачем ему Календула? - Но её там нет. -Может, вышла. Не слежу за ней, - быстро делаю заказ и успеваю занять освободившееся напротив Календулы место. Когда заказ оказывается готов, я понимаю, что мне сейчас придётся опозориться. Лётчик сидит на барном стуле у стойки, нервно трясёт ногой. Он получает мой заказ от тени и приносит мне, кладя вилку справа. А я не могу поднять правую руку. Беру вилку в левую. -Не замечал, что ты левша, - тут же говорит сидящий рядом со мной Старик. Я никак не реагирую. Неловко приступаю к еде, пытаясь работать вилкой. Календула пьёт чай и смотрит в окно. Она выглядит напряжённой, но, по-моему, она всегда такая. Недоступная. -Что с твоей рукой? - спрашвиает Старик. Я не успеваю опомниться, как он хватает меня за руку и кладёт её на стол. - Она весит килограммов десять! Календула смотрит на мою руку. Мои пальцы почти окаменели, так что это уже заметно. Она резко задирает рукав моей толстовки. -Это что такое? - она обращается со мной как с ребёнком. Хотел бы я сейчас убрать руку со стола, скрыть явные улики. Но рука больше не принадлежит мне. Её будто пригвоздили к столу. Звенит колокольчик, и я невольно перевожу взгляд. Это Пламя входит в кафе. Очень хочется - будто одна она может меня спасти от стыда и лишних расспросов, - чтобы она подошла к нам. Но Лётчик - конечно, он! - всё портит, подскакивая к ней. Календула берёт меня за пальцы. Календула. Берёт. Меня. За пальцы. Я смотрю на неё, пытаясь поймать её взгляд, но она смотрит исключительно на мою руку. -Твои пальцы чувствую что-то? -Тебя. -А так? - она касается запястья. Боже! Хотел бы я это сейчас почувствовать. Её тонкие пальцы на моём запястье. Но я не чувствую ничего. Чёртов неудачник! -Ничего. -Давно у тебя так? Я хочу уловить в её голосе нежность, хоть в едином звуке. Но как мыльные пузыри с каждым звуком из её уст мои попытки лопаются. Она звучит по-учительски строго. -Больше суток. Снова звук колокольчика над дверью кафе. Пламя оказывается снаружи. Лётчик следует за ней. Календула отворачивается к окну. Кажется, она смотрит на них. На него. Конечно, она смотрит на него, а не на неё. Мне снова хочется убрать окаменевшую руку, но теперь, чтобы оказаться подальше от Календулы. Её заинтересованность Лётчиком меня обжигает. Я наваливаюсь на спинку дивана, и рука невольно тянется по столу, но так и остаётся на нём лежать. Календула снова поворачивается к нам: -Старик, помоги ему поесть. -Мне кормить его с ложечки? - он удивляется, но в его голосе нет возмущения. -С вилки, - сухо отвечает она. - Или ты хочешь, чтобы его покормила я? - она бросает на Старика строгий взгляд. Я бы этого хотел. И, может быть, Старик это знает. И, может быть, это знает сама Календула. И Старик соглашается помочь мне поесть. Календула всё это время смотрит в окно. Наверное, она испытывает жалость ко мне. Здоровый парень, который не может нормально поесть. Как только я дожёвываю последний кусок, Календула приказывает, вставая: -Идём! Нужно кое-кого навестить. Я и Старик встаём. -Нет, Старик, ты не идёшь. Как бы ни болела моя рука, перекашивая меня на правую сторону, я чувствую радость. Плевать, куда идти. Я впервые иду куда-то с Календулой. Мы выходим из кафе и подходим к Пламя и Лётчику. Они сидят на тротуаре. Тут же встают. Пламя вытирает рот салфеткой. -Нужно отвести Скалу к Хирургу, - говорит Календула. Отвести? Если бы я мог сейчас рассыпаться на куски, я бы рассыпался. Меня - всего каменного - сейчас будто столкнули с лестницы. -Я могу! - тут же вызывается Лётчик. Он будто выслуживается перед Календулой. -Нет, ты мне нужен тут, - возражает Календула и слегка шлёпает Лётчика по щеке. Я обескуражено смотрю на Пламя. Я ещё никогда не видел, чтобы Календула вот так вот обходилась с Лётчиком. - Она пойдёт. Внутри образуется ком. Ком, состав которого я не могу понять. Я злюсь? Да. Я ревную? Конечно. Мне обидно, что она сталкивает меня на Пламя? Безусловно. Почему она ведёт себя так, словно я игрушка, пустое место? Ей так плевать на меня? -Хорошо, - соглашается Пламя. -Мне нужно, чтобы Скала вернулся целый и невредимый. Поняла? В первое мгновенье после этих слов мне хочется разбить свою руку, показать Календуле, что я больше не целый, и в этом её вина. «Мне нужно, чтобы Скала вернулся целый и невредимый» снова проносится у меня в голове.. Значит, Календула всё-таки заботится обо мне. Значит, всё-таки ей есть до меня дело. Я ей нужен. Но что, если я нужен ей целым и невредимым только ради ходок?.. Она убивает меня! Календула берёт под руку Лётчика, и в этот момент мне хочется сделать ей больно. Она делает больно мне, я сделаю больно ей. Мы с Пламя идём к этому дурацкому Хирургу, а я пытаюсь придумать, как уколоть Календулу. Пламя мешает мне думать. -Что у тебя случилось? - спрашивает она. -Вот, - обнажаю правую руку. Она не пугается. Мне это приятно. -Можно? Не дожидаясь, касается пальцами моей руки. Как и пальцы Календулы я их не чувствую. Смотрю на неё. На секунду мне кажется, что она ко мне куда ближе, чем Календула. Нельзя об этом думать, но, может быть, через неё... -У тебя бывает такое? - впервые пытаюсь проявить к ней интерес, спуская рукав. Мы идём дальше. -Нет. У меня волосы, ты видел. Но это ничего. У всех разное. У тебя руки, у меня волосы. Тут не угадаешь, - она рассказывает буднично, но в её голосе я чувствую переживание, будто она пытается успокоить меня. -А у Лётчика что? - я хочу знать и его слабости тоже. -Не принято говорить о других, - Пламя хмурится. - Он сам расскажет, если захочет. Просто у кого-то это навиду, как у меня, например, а у кого-то нет. Да и, вообще, это принято скрывать. Задаю глупый вопрос, ведь я сам всё это время скрывал: -Почему? -Потому что это только мешает нормально жить. Она права. Мне мешает. И ей, видимо, тоже. У нас есть что-то общее. Уже хорошо. -Я боюсь идти к Хирургу, - мне хочется, чтобы она снова проявила ко мне сочувствие. Так я смогу убедить себя, что я ей нужен. Я не боюсь его. Я ничего не испытываю к человеку, которого ещё не видел. -Не стоит, - она поддерживает меня. - Он сделает несколько анализов, расскажет, что к чему, как с этим бороться, какие причины... Он, скорее, друг, чем враг, просто очень скрытный. Спустя ещё немного времени мы наконец-то останавливаемся у развалин. -Чёрт! Мне нужно зажечь волосы. -И? -Это не так просто работает. Мне нужны сильные эмоции. Дальше я её уже не слушаю. -А без волос нельзя? Моей руки недостаточно? Я её не чувствую. -Нет... - она снова что-то тараторит. - Нужно что-то неожиданное. Нужно так нужно. Я наклоняюсь и целую её. В конце концов, в ней есть сочувствие ко мне. И это всяко лучше чёрствости Календулы. А этот Лётчик ошивается между ними обеями. Её волосы вспыхивают. Мы ещё долго идём, после того как получаем знак от Хирурга. Хирург выглядит уставшим. Синяки под глазами и хмурое лицо. Не могу сказать, что он рад или не рад нас видеть. Он словно делает, что должен. Мне даже кажется, что я отвлекаю его от чего-то более важного, чем моя рука. Но плевать. Если он единственный, кто может в этом разобраться, то пусть выполняет свою работу. В конце концов, не должен же я навсегда остаться калекой. Хирург уводит меня в процедурную. Я , пользуясь только левой рукой, стягиваю с себя тонкий свитер. Хирург не усаживает меня на кресло. Он надевает белые тонкие перчатки и ощупывает мою руку. -Болит? - спрашивает он. -Я её совсем не чувствую. -Не возражаешь? - он берёт какой-то металлический инструмент и молча ждёт моего согласия. Я не знаю, что он собирается делать, но, поддаваясь его авторитету, молча киваю. Хирург подставляет к моему плечу плоское блюдце и инструментом несколько раз проводит по каменной поверхности. Каменная пыль осыпается на блюдце. -Это для анализов, - объясняет он. Затем он усаживает меня на стул у письменного стола, садится сам и открывает совершенно пустую тетрадь с пожелтевшими страницами в клетку. - Расскажи, как это случилось. А я не знаю, как это случилось. То есть, конечно, это случилось во время драки... Я рассказываю про неё. Он делает какие-то заметки. Его почерк мелкий, убористый, слова лепятся друг к другу, и с боку я не могу разобрать ни слова. -Это первое проявление? Я рассказываю про мизинец и Швею. -Ты помнишь, как оказался в городе? - спрашивает он. -Нет. -А что помнишь? -Я прятался в одном из домов. -От кого? -Я не помню. Я как будто прятался и уснул. -И давно ты прятался? -Я не знаю. Он снова что-то записывает. -Ты теперь в отряде Календулы? -Да. -Ты что-то знаешь о пропавших. -Только слышал о них. Хирург смотрит на меня. В его уставших глазах читается явное недоверие, как будто я виноват в пропаже мне неизвестных. -Не против, если я ещё возьму твою кровь? Он моет руки, снова надевает перчатки и берёт мою кровь. Потом уносит её и возвращается ко мне. -Я сделаю тебе инъекцию, хорошо? Посмотрим, как отреагирует рука. Он ставит мне больной укол в свободный от окаменения участок кожи на поражённой руке. -Смею предположить, что ты успел нахлебаться негативных эмоций за это время. Да и быть парнем в отряде Календулы - перспективна не радужная. Следи за собой, Скала, - он закрывает тетрадь и крупными буквами пишет на ней моё имя. - Я пока займусь анализами и попытаюсь понять, насколько серьёзно может влиять это на тебя. Хорошо? Я одеваюсь, и мы выходим к Пламя, которая всё это время ждёт меня. Они обмениваются парой фраз, и затем она отводит меня к дому Календулы. Календула спускается к нам. Она тут же наступает на Пламя и спрашивает: -Мальчик здоров? Мне неприятно её пренебрежительное отношение ко мне. Мне не девять лет. Пламя что-то тихо отвечает. Потом Календула берёт меня за руку, точнее чуть выше локтя, и тянет в дом. Мне хочется подняться к ней в квартиру. Но она останавливается в прохладном коридоре, задирает мой рукав и, не касаясь меня, рассматривает руку. Делает шаг назад: -Свободен. Мне больно от такого тона. Мне хочется её ударить, вразумить, что я не мальчик на побегушках. Мне хочется доказать, что я чего-то стою. Она начинает подниматься по лестнице, и я хватаю её за руку. Она останавливается и медленно поворачивается ко мне: -Даже не смей, - её взгляд тяжёлый. Я опускаю руку и ухожу. Меня притягивает к ней то, что она меня отталкивает. Она словно играет со мной. Однажды это перестанет быть просто игрой. Я пытаюсь играть по её правилам. Пытаюсь делать вид, что мне тоже всё равно. Но чем больше я делаю вид, тем сложнее мне становится дальше. Словно кто кого переиграет. И у Календулы это получается значительно лучше. Тогда я начинаю проводить время с Пламя. Просто разговоры и помощь на ходках. Я хочу, чтобы Календула не просто видела, но и слышала о моей заинтересованности в другой. Я ведь могу быть интересен кому-то ещё. Я напиваюсь. Я напиваюсь, потому что Календула сводит меня с ума, и я не знаю, что с этим делать. Есть она - мне плохо, нет её - мне хреново. И я не знаю, что хуже. Что ни делай, в голове везде она. Она, она, она... Это не бесит, это разрушает меня. Пьяный плетусь к ней. Стучусь, нет, долблюсь в её дверь. Который час, без понятия. Она не открывает. Дома ли она, вообще? -Календула, открой! - стою с бутылкой в руках, переминаясь с ноги на ногу. - Это Скала. Я с миром. Календула! - пытаюсь говорить в замочную скважину. - Пожалуйста, открой. Мне нужно с тобой поговорить... Прислушиваюсь к тишине за дверью. Снова гневно стучу. Что, если она не одна? Но тишина за дверью разъедает меня своим молчанием. Я медленно спускаюсь по лестнице, выхожу из подъезда и сажусь на нижнюю ступеньку у входа. Хочу заснуть тут. Пусть она проснётся и увидит меня, пусть знает, что я всю ночь провёл тут. А если я заболею и умру, то это будет её вина. Она во всём виновата. Выливаю остатки из бутылки. Не хочу пить. Просто сижу. Просто сижу, пытаясь не уснуть. Может, мне ещё удастся увидеть её сегодня. Мне это необходимо. -Эй, ты в порядке? - знакомый женский голос выдёргивает меня из приятной неги. Медленно поднимаю голову. Пламя. Мне вдруг хочется обнять её и раствориться в её объятьях. В женских объятьях есть что-то особенное. Какое-то успокоение. Календулы нет, а Пламя есть. Живая девушка, спрашивающая, в порядке ли я. -Приятель, что у тебя с лицом? - из темноты доносится голос Лётчика. И он тут. Куда уж без него. Нет. Она моя. Она будет моя. Неважно, кто. Пламя или Календула, но никто из них не достанется тебе. Ты понял? -Ему нужна помощь, нужно к Календуле! - Пламя тянет меня за рукав, но я не поддаюсь. -Она... - говорю я. -Занята? - спрашивает Лётчик. -Что-то типа того. Наверное, когда тебя игнорируют изо всех сил, то находят себе куда более важные занятия. Наверное, Календула уж очень сильно занята, если не открыла мне дверь. Лётчик и Пламя вдвоём поднимают меня. Пламя отходит к Лётчику, и я падаю. Падаю и разбиваюсь на куски. -Не ударился? - Лётчик поднимает меня, а из моего левого рукава каменными осколками начинает вываливаться рука. Я и не заметил, как снова окаменел. -О боже! - раздаётся шёпот Пламя. Я спокойно снимаю правой рукой кофту, и часть каменных кусков сыпется на землю. Я смотрю на них, словно это не моё. Да мне и не больно вовсе. Камень не болит. -Что мы наделали! - восклицает Пламя. -Что это за херня? Мне хочется смеяться. Наверное, ситуация ужасная, и дальше будет только хуже, но я хочу смеяться. Я же не могу совсем остаться без руки. -Тебе больно? - спрашивает Пламя. -Нет, - улыбаюсь я. -Выпей это. Это кровь Змеи, она должна помочь. Хирург говорил, помнишь? Вроде, что-то говорил. Она мне выливает в рот солёную мерзкую кровь. А потом они решают проводить меня до дома. Я иду впереди, молча и медленно. Интересно, каково это быть без руки? Наверное, все будут смеяться надо мной или называть калекой. Наверное, я больше не смогу работать на ходках, меня выгонят из отряда и я умру в одиночестве и нищете, всеми забытый. Наверное, Пламя будет приходить подкармливать меня, как бездомного, побитого жизнью трёхлапого пса. А я буду молиться на неё. Какая жизнь! Мне хочется смеяться от своих мыслей. Ну, не может быть так, чтобы я так по-дурацки лишился левой руки. Они провожают меня до самой квартиры и решают остаться. Конечно, я ведь теперь калека и мне нужна помощь. Пусть остаются. Мне так плевать. Перед сном лишь задаю один вопрос: -Календула меня теперь выгонит? Я не помню, что они мне отвечают, но ответ явно длиннее ожидаемого «да» или «нет». Я забываюсь сном. Утром просыпаюсь без похмелья. Ночь помню как вчерашний сон. Всё произошедшее где-то далеко и не со мной. Щупаю руку, точнее то, что от неё осталось. У меня и правда только половина левой руки. Рука не болит. Это странно. Когда Хирург соскрёб себе пыль с моего окаменевшего плеча, на моей руке, когда она вернулась в норму, остался след, словно по коже провели наждачной бумагой. Это место болело и заживало. А сейчас у меня нет половины левой руки, но я не чувствую никакой боли, даже лёгкого дискомфорта. Словно я всегда был инвалидом. Да. Пожалуй, со своего появления в этом городе именно так я себя и ощущал. А теперь и стал таким. Что внутри, то и снаружи. Пламя ещё спит. Она кажется такой маленькой и беззащитной. Я рассматриваю её лицо: нос, чуть приоткрытый рот, через который она дышит, ровные брови... Прядь волос закрывает её щёку. Мне хочется погладить её. Пламя просыпается, оглядывается и замечает меня. -Не хотел тебя будить. -А где Лётчик? Я и забыл про него. -Не знаю. Я не видел, как он ушёл. Хорошо, что он ушёл. -Тебе помочь? - она подходит ко мне. - Мы обязательно что-нибудь придумаем. Какой-нибудь протез. Поддерживать жизнь там, где всё мертво, непросто глупо или бессмысленно, а смешно. Кому я теперь нужен такой однорукий? Я не особо-то был нужен с двумя руками, а сейчас и подавно. Наверное, надо меня оставить. Как оставляют больных умирать на койках. -А знаешь, - Пламя воодушевляется, - у меня для тебя кое-что есть. Вставай, идём! У неё есть что-то для меня. Для меня! Это вселяет надежду. Дурацкую надежду, выдуванную из стекла. Если её пережать, она сломается и больно раздерёт мою грудь. А если нет, спрячет моё сердце под стеклянным колпаком. -Нужно сначала поесть, - говорю я. -Нет, - возражает она, - нам нужен голодный желудок. Хочу тебя кое с кем познакомить. Шлюха. Я слышал уже о Шлюхе и о Доме Шлюхи. Но мне всегда казалось это каким-то несерьёзным баловством. Наверное, это как курение. Сначала ты просто решаешь попробовать, а потом уже не можешь без этого. Интересно, без чего не может Пламя? А Календула? Она, вообще, ходит сюда? Лётчик изображает из себя примерного, послушного паиньку, так что вряд ли он светит тут своей задницей. В процедуре, которую заказывает Пламя, задействованы тени. Они пугают меня, но Пламя спокойна, и я тоже стараюсь быть спокойным, хотя их такое близкое присутствие мне не нравится. Тень будто что-то высасывает из моей руки. Я чувствую, как опускаюсь на дно. Я думал, что то, что я испытываю, и есть дно, но истинное дно оказывается глубже. Словно вся толща воды давит на моё тело, ещё чуть-чуть и расплющит меня. Мне хочется плакать. Я маленький. Крошечный. Совершенно бессильный против этого города. Он не слышит и не видит меня, не пытается мне помочь. Я хочу почувствовать себя частью чего-то большего и значимого. Я хочу быть большим и значимым, но я чувствую себя лишь маленьким и ничтожным. Я песчинка в пустыне. Но потом всё меняется. Что-то тёплое, светлое наполняет меня. Я песок, я тёплый песок под солнцем, ветер перебрасывает меня туда-сюда, и я чувствую себя таким лёгким, что всё вокруг просто не имеет значения. Я могу летать, хоть у меня и нет крыльев. Но я могу летать. Я могу стать жемчужиной в море. Воодушевление переполняет мою грудь. Когда сеанс заканчивается, Шлюха приносит нам поесть. И мы едим. Мне нравится находиться в комнате с Пламя, нравится делить с ней пищу. Мне нравится с ней говорить. Мы говорим с ней о чём-то, кажется, неважном, а потом я, сам от себя того не ожидая, произношу: -Давай встречаться. Я бы этого хотел. Да. Именно с Пламя. С ней так хорошо и спокойно. Я чувствую себя целостным, пусть и без руки. -Что? - переспрашивает она. -Ты мне нравишься. Давай встречаться. -Но есть кое-что, что... Я не хочу, чтобы она портила этот момент. -Неважно. Просто скажи да или нет. И она говорит: -Да. Мне хорошо с Пламя. Мне хорошо с Пламя, пока мы посещаем Шлюху. Пламя полна жизни, не замечал за ней этого раньше, этой живости. Календула холодная как ночь, а Пламя как рассвет. Календула не выгоняет меня из отряда. Она вообще ничего не говорит про мою руку, видимо, делает вид, что всё в порядке. Пусть так. Сейчас это уже не имеет никакого значения. Мне хочется быть ценным для Пламя. В Пламя всё хорошо, кроме одного - она не подпускает меня к себе близко. Не знаю, как объяснить. Вот мы, вроде, вместе, но ей будто иногда неловко за меня. Потому что у меня нет руки? Она не хочет со мной близости. Она не хочет спать со мной настолько, что она не приглашает меня к себе, а когда я зову её, отказывается. Словно она не до конца уверена во мне. Из-за этого мы часто ругаемся. Она говорит, что ей нужно время, и я ей его даю. Но ей мало. И всё идёт по кругу. Мы ссоримся и даже можем не разговаривать несколько дней. Меня бесит это её упрямство. В дни ссор она проводит время с Лётчиком. Явно мне назло. Почему не с Пантерой или Русалкой? Конечно, ей нужен Лётчик, кто же ещё. А он и рад её поддержать. Я вижу, как он смотрит на неё, и тогда я иду мириться, потому что Пламя моя. Ссоры становятся рутиной. По ним можно вести календарь. Когда я узнаю, что после ходки Лётчик провожает её до дома, пока я с парнями тащу самородки к Хирургу, я решаю разобраться и поставить точку. Я встречаю его в его же районе. Он удивляется, завидев меня. Вечереет, и он, кажется, куда-то направляется. -Что-то случилось? - спрашивает он. - Что-то с Пламя? -С ней всё отлично, - отвечаю я, не считая, что мы снова поругались. -Хорошо, - он молчит. - Тебе нужен я? -Отстань от Пламя. -Что? -От Пламя отстань. -С ней что-то случилось? Я делаю шаг на него: -Я по-хорошему прошу. Лётчик хмурится: -Ты это брось, Скала. Пламя - мой друг. -В жопу такую дружбу. Только придурок будет говорить о дружбе между парнем и девушкой. -Но между нами ничего нет. Я знаю её всю жизнь. -Именно это и бесит меня в тебе, Лётчик. -Бесит? Я думал, мы друзья. -Ну, да. Друг не попытается увести у друга девушку. -Скала! Она выбрала тебя. -Так ты не отрицаешь, что хочешь её увести? Лётчик потирает шею, он словно сам боится себе признаться. -Слушай, Скала, ты хороший человек, ты нравишься Пламя, это очевидно. -А чего тогда она сбегает к тебе поплакаться? -Ты всё выворачиваешь наизнанку! -Ты будто бы лучшая версия меня, Лётчик! - хватаю его за куртку. Жаль, что у меня только одна рука. Даже с одной я, безусловно, сильнее него, но отсутствие руки лишь убавляет уверенности. Лётчик не будет драться, я знаю. А жаль. - Тебе разве что руки не целуют! Их-то у тебя две. Он хватается обеими ладонями за мой сжимающий куртку кулак. -Я не могу сделать то, что ты просишь. -Почему? Если мы, как ты говоришь, друзья, Лётчик. -Потому что она мне тоже нравится. Я стискиваю куртку ещё сильнее. Я знал. Я знал, но не хотел это услышать. -Но я не увожу её от тебя. Она выбрала тебя. Значит, ей нужен ты, а не я. -Пошёл ты, Лётчик, - разжимаю кулак. Хочется нажраться. Проще всего нажраться на вечеринке и уйти в разнос. Алкоголь выбивает из меня того меня, каким я пытаюсь казаться. Двуруким, сильным, с девушкой. Всё это фальшь, пыль. У меня даже нет друзей, кому можно излить душу, потому что никому не интересен калека. В меня можно только тыкать пальцем. Но на самом деле я понимаю, что дело не в руке, а во мне. Будто бы от меня отвернулся сам город. Не люди в нём, а город. Будто меня не должно быть. Не то, чтобы меня не должно быть здесь, а просто не должно быть. Я как неудачный эксперимент, вырвавшийся в люди. Но мой создатель - как это часто бывает в подобных историях - допускает ошибку, собирая меня по кускам. Он этого не знает. Ему нет до этого дела. А я живу с этой ошибкой. Уравнение с ошибкой, которое никогда не сможет быть решено. Алкоголь тянет на глубину. И чем глубже я ухожу, тем меньше думаю о поверхности. Лечь на дно не такое уж плохое решение, если нет никого, кто может выдернуть тебя на сушу, где ты будешь плеваться водой и жадно хватать воздух. Пламя хватает меня за руку и вытаскивает в коридор. -Отстань от меня, - я, шатаясь, отпихиваю её. - Что тебе нужно? -Послушай, ты мне нужен. В любом состоянии. Она говорит что-то ещё, но мои мысли не поспевают за ней. Я не хочу её слушать. -Брось, Пламя. Разве я не вижу, как вы все смотрите на меня? Больной калека. Я хоть слово сказал тогда? Я даже не сдал вас. А мог. И должен был. Почему я не рассказал Календуле? Смешно. Если бы я сказал, что это дело рук Лётчика, она бы его выгнала. Пламя тянет меня за рукав и что-то говорит. -А Лётчику ты тоже отказала или дала? -Что? Она замирает. Я стою, пошатываясь. Она знает, о чём я говорю. Она не может не знать. -Я вижу, как он на тебя смотрит. Ты думаешь, Календула почему тебя взяла? Она не дура. Ей девки не нужны. Это он её уговорил. А ей бы только получить такого красавчика. А? Поганая тварь. Красивый Лётчик, красивый? Дала ему, а? Она что-то говорит, но я разбираю только «Мне нужен ты, а не Лётчик, ты». -Да? А она меня на Лётчика променяла. Календула предпочла его мне. Потому что он лучше. А Пламя выбрала меня, что осталось. Как мусор подобрала. Календуле - конфетка, Пламя - обёртка. -Чем я хуже Лётчика? -Отпусти её, - строгий голос Календулы заставляет меня обернуться. -Ты не смеешь мне указывать. -Ещё как смею. -Я для тебя ничто, и ты для меня ничто. -Нам стоит переговорить. Пламя, ты в порядке? Почему её так заботит состояние Пламя? Календула подходит ко мне и приобнимает за плечи. Всё моё тело разом напрягается. Она ведёт меня по коридору и выводит на свежий воздух. Мы стоим на пустыре под тёмным небом. Ветер пытается остудить мою горячую голову. Мы молчим. Молчать с Календулой невыносимо. -Извини за то, что ты видела. Она ничего не говорит. Я поворачиваюсь к ней: -Можно тебя обнять? Я всегда хотел тебя обнять, - делаю пол пьяного шага к ней. -Нет. Но я впервые не слушаюсь её и обнимаю, как можно крепче, одной рукой. От неё пахнет чем-то очень приятным. Я стою так, и сердце моё колотится в два раза быстрее. -Календула, я и Пламя... Это ошибка. Просто... -Тебе лучше уйти. -Ладно, - я отсраняюсь от неё. Я не хочу уходить. Боль пронизывает меня. -Тебе лучше уйти из отряда. Это была ошибка. Мне сложно это признавать и сложно сообщать тебе, но тебе не место в моём отряде. -Нет, Календула, пожалуйста! - я падаю на колени. - Не выгоняй меня. Я сделаю всё, что ты хочешь. Я буду с Пламя, если ты хочешь. Я буду заботиться о ней. Только скажи! Она молча смотрит на меня. Безжалостно. От её холода мурашки по всей спине. -Это из-за руки? Из-за руки? Она разворачивается и идёт в сторону здания. -Тварь! Тварь! Продажная шлюха! Она останавливается. -Прости меня, пожалуйста, прости! - я ползу на коленях к ней. Ползти тяжело. Она медленно, опустив голову, мотает головой, в ночи даже почти не заметно, и уходит. Я остаюсь один. Я падаю на землю ниц. Кое-как разворачиваюсь на спину. Под небом я ощущаю всю эту толщь одиночества. Меня сравняли с землёй. Мне больно. Я чувствую, как каменеют мои руки и ноги. Словно иглы врастают в моё мясо. Я кричу от боли. Я кричу от боли, и никто под всем этим чёртовым небом не слышит меня. Я отключаюсь. Прихожу в себя уже в помещении. Искусственный свет слепит в лицо. Я лежу на чём-то твёрдом и без футболки. Физически чувствую себя превосходно. А морально - отвратительно. -Кажется, он всё, - говорит кто-то. Высокий парень подходит ко мне и помогает принять сидячее положение. Я растерян. И ничего не понимаю. Часть людей из комнаты выходит. Мне помогают натянуть футболку. Кажется, что-то случилось. Только я не в курсе. В дверях появляется Пламя. Я не хочу её видеть. Я не хочу видеть никого из тех, кого я знаю. Хочу забыть всё и всех. И исчезнуть. Я не могу смотреть ей в глаза. -Жить будет, - парень обращается к Пламя, а потом ко мне: - Наша помощь требуется? -Нет. Двое парней уходят, и мы с Пламя остаёмся одни. Надо с этим заканчивать. Как покончили со мной. -Мы расстаёмся, - голос мой слабый. -А? Я не хочу повторять эти слова. -Мы больше с тобой не встречаемся, - я не смотрю на неё. Я боюсь её реакции. -Но почему? Она хочет подойти ко мне, и мне срочно нужно что-то придумать, сказать такое, после чего она сама не захочет больше меня видеть. Слова сами выпрыгивают из меня: -Я только что изменил тебе с Календулой. Встаю и выхожу. Светает. Я иду, вымотанный и брошенный. И бросивший. Не знаю, что хуже. Мне хочется больше не быть. Ноги сами ведут меня к Дому Шлюхи. -Можно мне здесь переночевать? Возвращаться в район нет никакого желания. Никогда. Забирать вещи тоже. Да у меня и нет ничего. Ничего особо не приобрёл, ни к чему не привязался. Ни к кому. Надо просто влачить где-то своё существование, попутно сгребая остатки сил. -Это тебе не отель, Скала. Иди спать домой. -У меня нет дома. Шлюха изучающе смотрит на меня. -Брось. Это из-за Календулы? Все через это проходили. Ты не первый, ты не последний. -Она всех выгоняла? -Календула выгнала тебя? - Шлюха меняется в лице. - А это что-то новенькое. -Так я могу тут пожить? -Нет, Скала. Могу предложить откачку и дозировку, но я не сдаю комнаты. Я смотрю в пол. Мыслей особо никаких. Мне совсем некуда идти, и я не знаю, что мне делать. Мне даже не хочется пить. Я иду в кафе и, пока никого нет, сплю на диване. Хорошо, что тень не человек и не способна осуждать. Когда меня будит колокольчик над дверью, просыпаюсь, жду какое-то время и делаю заказ. Кристаллов при мне не так много, в моём доме их тоже мало. Мне нужно придумать, на что я буду жить дальше. Я помню дом, в котором я впервые очнулся. Сейчас меня тянет к истокам. Когда всё рушится, хочется обернуться назад и понять, где же была совершена ошибка. Я никогда не возвращался в тот дом. Я его боялся. Сам уже не помню, чего. Как будто бы в этом доме я могу столкнуться с самим собой, взглянуть себе в лицо и понять, где я налажал. Будто дом способен рассказать мне всё. Дом молчит. Я стою перед ним как путник перед старцем и жду чего-то сакрального. Дом мало отличается от других соседних, но я помню его, а он помнит меня. Он должен помнить. Он даже должен помнить больше, чем я. Например, как я оказался внутри. Захожу внутрь. Пыльно и темно, а у меня с собой никакого инструмента. Может, это и хорошо. Я обезоружен перед ним, а значит, не могу нанести ему вреда. Поднимаюсь по лестнице к лифту, нажимаю на кнопку. Дом оживает, гудит. Со стуком и треском лифт опускается на первый этаж, открывая передо мной свою пасть, приглашая внутрь. Свет в лифте тусклый и неприветливый. Спустя несколько секунд двери лифта закрываются. Кнопка гаснет. Я нажимаю на неё ещё раз. Двери с лязгом открываются, и я просто снова жду, когда они закроются. Решаю подняться по лестнице. Хочу увидеть весь дом изнутри. Наверное, это странно - помнить, как я сбежал отсюда, но не помнить, как вошёл. Это как быть призраком. Каждый призрак помнит, как он умер, но не помнит, как родился человеком. Я захожу в каждую открытую дверь. Где-то мне попадаются самородки, и я их примечаю на будущее. Я могу ещё прожить сколько-то на то, что тут есть. Поднимаюсь выше и выше. В ту самую комнату. Но я не чувствую в ней ничего. Совершенно. Словно это точно такая же комната, как и остальные. Ничем не выдающаяся. Мне хочется испытать что-то в ней., хоть что, плохое или хорошее. Это не имеет значения. Но я ничего не чувствую. Я присаживаюсь у угла, где я сидел после того, как у Пламя загорелись волосы. Тут теперь растут маленькие самородки, и они светятся. Не замечал раньше, что самородки светятся. В квартире слева натыкаюсь на инструмент. Наверное, его тогда случайно оставила Пламя. Это хорошо. Есть, чем работать. Теперь это мой дом. Пустой и тихий, в отдалённом районе. Я ушёл отсюда и вернулся. Собранные самородки я обмениваю у Шлюхи. К Хирургу не хожу. Их хватает на пару месяцев скромной жизни. Это уже кое-что. Мне трудно. Морально. Но мне нравится, что здесь спокойно и что мне тут никто не нужен. Я сам по себе. Иногда мне становится тоскливо. Я не тоскую по кому-то конкретному. Всё-таки человеку не хватает человечности. Когда самородки в доме заканчиваются, я исследую соседние. В одном даже натыкаюсь на нехилое скопление. Так мне удаётся прожить ещё некоторое время. Кажется, к одиночеству тяжело привыкнуть. Быть всё время со своими мыслями и тревогами. Я просто убираю их куда-то поглубже, как ненужные вещи уносят в подвал или на чердак. Они копятся, занимают пространство, но, в целом, не мешают жить. Наоборот, даже становится легче дышать. Когда самородки начинают заканчиваться, мне даже не приходится думать, что делать дальше. Я слышу, как не так далеко от моего дома какой-то отряд собирается на ходку. И я следую за ними. Один из парней заходит в дом, остальные тоже расходятся. Остаюсь у стены незамеченным. Какое-то время прислушиваюсь к звукам. В соседних домах в окнах проскальзывает свет фонарей. Жду, когда все приступят к работе. Время тянется. Парень выходит из дома и вытаскивает за собой мешок. Он оставляет его у ступеней, а сам закуривает. Мешок набит слабо, но даже на этом я смогу прожить пару месяцев без проблем. Обдумываю. Оглядываюсь. Звук работающих инструментов мне на руку. Но мою единственную руку. Нужно действовать быстро и решительно. Я не воровал раньше. Сердце колотится. Может, я поступаю плохо. Плевать. Со мной тоже обходились несладко. Больше некому позаботиться обо мне. Насчёт три. Раз, два... Ступаю медленно. Приближаюсь к мешку и вдыхаю запах табака. Нагибаюсь поднять мешок. Парень оборачивается. -Ты кто? - замирает он. Я резко хватаю мешок и даю дёру. -Воруют! Вор! - тут же кричит он. Я слышу, как он подрывается и бежит за мной. Бежать к себе глупо, там он меня потом и найдёт. Я не подумал про пути отступления. Бегу, куда глаза глядят. Парень догоняет меня и хватает за болтающийся рукав толстовки. Руки там нет, но он дёргает, и я почти падаю на месте. Прямо на мешок с самородками. Боль. Всё начинает плыть. Чёрные пятна, обрамлённые красным и жёлтым, будто кто-то жжёт плёнку, плывут повсюду. Я пытаюсь подняться. Кажется, меня пинают. Я снова падаю. Слышу голоса где-то далеко. -Это кто, Муха? -Без понятия. -Расскажем Пауку? -Расскажем и покажем. -Фу! Он однорукий! Я закрываю глаза. Я открываю глаза. Худой парень в длинном чёрном пальто сидит передо мной на корточках. Его плоское лицо неприветливо улыбается. -Я приготовил тебе лекарство, будешь? Помогает после самородков, - он протягивает мне стакан. Голова гудит, и я ничего не понимаю. Парень сам вставляет стакан в мою руку. Я делаю глоток, и мне вдруг становится страшно. Буквально на мгновенье. Я даже от страха чуть не роняю стакан на пол. Осматриваюсь. Похоже на подвал. Четыре серые стены. Лестнциа в четыре каменные ступени без перил и закрытая железная дверь. Стол в углу, перед которым стоят трое. В одном из них узнаю парня, которого я пытался обокрасть. -Мне сказали, что ты вор. А ты знаешь, кто я? - парень, всучивший мне стакан, закуривает. -Нет, - выдавливаю я из себя, чувствуя жёсткую необходимость ответить ему. -Я Паук. Это мой город. И я надеюсь, ты знаешь, что воровать нехорошо. Знаешь ведь? -Знаю, - голос мой хриплый. -Отлично! А знаешь, что хуже, чем воровать? Нет? Воровать у Паука. Эти славные парни, - он указывает на троицу, - принадлежат мне. Ты попытался обокрасть одного из них, значит, попытался обокрасть меня. Это нехорошо. Я знаю, кто ты. Ты Скала. Однорукий Скала. Мне неуютно. Я ёрзаю на стуле и крепче сжимаю стакан. Паук замечает это. -Знаешь, что меня отличает от остальных, Скала? Доброта. Я убеждён, что ты решил обокрасть меня по какой-то весомой причине. Я прав? -Наверное. -Ну, я надеюсь, что ты не с ума сошёл, потому что тогда всё очень плачевно. Ты ведь в своём уме. М, Скала? -Вроде бы. -Раслабься. Я просто даю тебе шанс искупить свою вину. Люди любят шоу. Я хочу, чтобы ты показал им шоу. -Я ничего не умею. -Неважно! Если ты хочешь, чтобы я закрыл глаза на то, что ты сделал, ты поступишь так, как я тебя попрошу. Я устраиваю бои. Люди любят смотреть, как другие страдают. Я хочу, чтобы ты принял бой. А драться ты будешь с ним. Ящер! - он указывает рукой на парня в середине - того самого, у которого я попытался спереть самородки. - Думаю, вам есть из-за чего подраться. -Паук, - Ящер говорит неуверенно, - но он же однорукий. Это как-то... неравноправно, тебе не кажется? -Ты абсолютно прав! Это же будет нечестная борьба. Скала, ты тоже так считаешь? -Н-наверное. -Муха! Отруби Ящеру руку. Я вскакиваю. -Паук, нет! Паук! Хочешь, привяжи её к телу, только не руби, Паук! -Цеце! - обращается он к парню справа. -Не надо! - говорю я. -Не стоит его защищать, иначе я отрублю руку и тебе, - он выводит меня из подвала, откуда доносятся звуки борьбы. - Если тебя это успокоит, у него вырастет новая. А тебе, Скала, надо отдохнуть. Бой завтра, а ты выглядишь не очень. Я бьюсь с Ящером трижды, пока у него не отрастает рука. Первый бой я выигрываю, потому что я привык жить с одной рукой, а Ящер нет. На второй бой ему знатно удаётся меня покалечить, но своим последним ударом я направляю его в нокаут. Бои забирают у меня силы. И после них тело моё значительно каменеет. За каждый бой Паук платит мне. Это удобно. Мне больше не нужно думать, на что жить. Я - это действительно целое шоу. Они не видели до этого, как борются однорукие. Третий бой оказывается последний. У Ящера отрастает рука, и Паук решает устроить бой-реванш. Им это нравится, они ликуют. А я узнаю об этом только на ринге. Ящер не оставит мне ни единого шанса на победу. Я пытаюсь не поддаваться панике, но чувство тревоги окутывает меня. Я знаю, что проиграю. С первым ударом Ящера, я чувствую, как не равны наши силы. Удар, ещё удар. Тело моё тяжелеет. Левая нога каменеет, и я едва могу её сдвинуть. Уворачиваюсь от ударов на месте. Ящер это просекает. И он со всей дури ступнёй бьёт мне в колено. Треск, и я падаю. Толпа замолкает. Или мне так кажется. Ящер обхватывает руками мою окаменевшую часть ноги, поднимает над головой и начинает колошматить об пол рядом со мной. Так рядом, что куски летят мне в лицо. Он знает, что уже победил. Я продолжаю каменеть прямо на глазах толпы. Я перестаю чувствовать руку и ногу. И мне страшно. Я не могу повернуть голову. Я вижу только ринг и потолок. Кажется, я мычу. Мне тяжело дышать. Надо мной вырастает Ящер с какой-то пожелтевшей простынёй. Он улыбается. Как хищник. Мерзко. И накдиывает её на меня. Я ничего не вижу. Я теряю сознание. Я прихожу в себя. Темно. Не знаю, темно ли на само деле, но я просто не могу открыть глаза. Я не ощущаю своего тела, словно его и нет. Я только слышу. Что-то гремит. Похоже не тележку. Она долго катится по дороге, а потом по неровной земле. Останавливается. Тишина прерывается стрекотанием сверчка. Меня это радует. Я будто сейчас ребёнок. Чувствую запах сигареты. Кто-то курит рядом со мной. А ещё пахнет сыростью и тиной. -Чёрт! - шепчет незнакомый мне голос. -Что ты тут делаешь? - спрашивает знакомый мне голос. -Курю. -А это что? -Это моё. Звук резко сорванного полотна. Тишина, прерываемая сверчком. -Зря ты это сделал, - снова говорит незнакомый голос. -Это же Скала! -То, что от него осталось. -Что с ним? Оба голоса молчат. -Почему ты привёз его сюда? -Оставь меня в покое. -Ты хочешь сбросить его в озеро? -Я ничего не хочу. Паук говорит - муха делает. -Это убийство! -Да его всего-то нужно окунуть лицом вниз у самого берега, он и задохнётся. Мне страшно. Слова произносятся так просто. Сердце бешено колотится. Я не могу вскочить и убежать, не могу дать отпор. Я даже замычать не могу. Я почти статуя, безжизненный кусок мрамора. -Я тебе не дам! - возражает знакомый голос. Я всё пытаюсь уловить, кто это. -Ты наверняка знаешь, что мне не стоит труда обезвредить тебя. -Но ты же неплохой человек. -Я? Я всего лишь муха, вошь. Ты даже не представляешь, насколько я плохой человек. -Отдай его мне. -Паук узнает. -Обещаю, что Паук не узнает. -Паук рано или поздно узнаёт обо всём. -Да плевать! -Это всего лишь приказ. Давай сделаем вид, что ни тебя, ни меня здесь не было, и мирно разойдёмся. -Нет! -Ты будешь со мной драться? -Я не дам тебе убить Скалу. -Он и так уже не жилец, нет руки и ноги. Они снова молчат. Сверчок продолжает стрекотать. Тихо. До страшного тихо. Молчание - это страшно. Молчание - это как рыть себе могилу: когда роешь себе могилу, не разговариваешь. -Ты знаешь, что такое Паук, Лётчик. Если бы не Аква... Но где он сейчас? То-то... Лётчик! Лётчик против мухи - это смешно. Он явно слабее физически и не поднимет меня со дна. Я обречён. Впрочем, подобный конец не так уж и плох. Я не был значим при жизни, не будут по мне тосковать и после неё. Я никому не причиню боль. Боль, которую все они причинили мне. Незнакомый голос продолжает: -Можно пережить утрату ключей, дома и даже другого человека, но пережить утрату себя невозможно. Ты понимаешь. Они молчат свосем недолго. -Куда ты его денешь? -Ты отдаёшь его мне? - спрашивает Лётчик. -Нет. Просто интересуюсь. -Ему нужно прийти в форму. К Хирургу. -Не надо к Хирургу. Будет много вопросов. -А куда надо? -Отвези к Швее, что ли. Она, наверное, поможет. Одну жизнь она уже точно спасла. Звук удаляющихся шагов по сырой земле. -А что ты скажешь Пауку? - полукричит Лётчик. -Что он мёртв, - спокойно отвечает незнакомый голос. - Я думаю, Скала сам хочет этого. Он прав. Я хочу быть мёртвым. Снова звук расправляющейся ткани и лязг тележки. Первое, что я чувствую, возвращаясь к жизни, - это боль. Адская боль в ноге. Когда у меня разбилась рука, на утро я не чувствовал ничего, но сейчас боль невыносима. У меня жар. И иногда я кричу. Швея, как может, пытается заглушить мою боль, а ещё просит быть тише. Я не знаю, сколько проходит времени, прежде, чем я окончательно прихожу в себя. Иногда мне кажется, что у меня всё ещё две руки и две ноги. Иногда болит то, чего нет. Я учусь помогать Швее с травами, как могу, одной рукой. Я мало перемещаюсь по её крошечному домику, потому что без ноги и руки это сложно. Когда Швея уходит куда-нибудь, она запирает дом, а окна теперь всегда зашторены, чтобы никто случайно не увидел меня. Никто не должен знать, что я тут. Мне здесь тесно. Не потому, что дом маленький. Мне тесно во всём этом ублюдском городе среди всех его улюбдских людей. Если Швея замечает, что я снова каменею, она даёт мне настойку. Говорит, что успокаивает. И я пью. Но я просто стараюсь не показывать ей, что во мне есть нечто каменное. Я никуда не выхожу и больше ни с кем не вижусь. Если к Швее кто-то приходит, я ухожу в соседнюю комнату и жду, пока Швея позволит мне выйти. Я будто пёс, которого можно гонять. Поначалу она пытается со мной говорить, но говорит она много и ни о чём, от этого у меня начинает болеть голова, и я раздражаюсь. Мы почти не общаемся. Мне тяжело с ней. Ей тяжело со мной. Я призрак. Я призрак дома Швеи. Наверное, каждый призрак, только если они действительно существуют, хочет уйти в небытие или вернуться туда, откуда мы все пришли. Я бы хотел. Потому что это не жизнь. Жизнь была до, а это существование. Никому не нужное и ничем не оправданное. Дышать, потому что так принято. Ходить, потому что так принято. И не чувствовать ничего. В тот день Швея уходит в Детский Дом, и я остаюсь один. Уже несколько дней мизинец на моей ноге окаменевший. Мне хочется от него избавиться. Я не могу вылечиться от этой странной болезни, потому что, пока я жив, жива и она. Но я не хочу быть куском мрамора. Я выхожу на кухню и беру нож. Ставлю ступню на пол. Сначала лезвием провожу по мизинцу, оставляя на полу тонкий слой каменной пыли. А потом я переворачиваю нож и начинаю стучать рукояткой по пальцу. Через пару ударов каменный палец отваливается. Я беру его в руку. Стук в дверь.Я подпрыгиваю на месте и прячу палец в карман. Это явно не Швея, она не стала бы стучать. -Я тебя слышала, - говорит женский голос за дверью. - Открывай! Я, опираясь о стол, медленно и бесшумно поднимаюсь. Стук в окно. От неожиданности сажусь на стул. -А, здравствуй! Ты с цветами? Ага, спасибо, - доносится до меня голос Швеи. -Кого ты прячешь у себя? -А, это. Да неважно. -Я слышала. -Брось! -Уж мне-то можешь рассказать. Надеюсь, не расскажет. Я опять бесшумно встаю и медленно двигаюсь в комнату. Дверь в дом открывается, и я слышу: -Привет! Держусь о косяк двери, оборачиваюсь. Передо мной стоит незнакомая девушка, худая, со светлыми волосами в светлом сарафане. Лицо её изрезано шрамами. -Привет, - отвечаю я. Швея закрывает за собой дверь. -Вообще-то, мне не следовало. Никто не знает, что он здесь. Я уже жду услышать вопрос, почему и кто я, где моя нога и рука, но девушка лишь говорит: -Может, он переедет к Цветочнице? Она улыбается мне. Так могут улыбаться только люди, пережившие бурю. Они знают, что сейчас всё хорошо, но помнят, как было дерьмово. Дом Цветочницы расположен в красивом двору, где растёт много чего. Тут аккуратные дорожки с гравием и камнями, забор, не пускающий никого постороннего, и, что меня удивляет больше всего, тут много света. Пожалуй, во всём городе нет более солнечного места. Это похоже на рай. Дом Цветочницы маленький, одноэтажный, но вытянутый. Белые внешние стены с голубыми деревянными ставнями и тёмно-коричневой черепичной крышей. Три комнаты: две спальни и гостиная-кухня, большая, с круглым столом и коврами на полу и стене. Суфле перебирается в спальню к Цветочнице, и я занимаю освободившуюся спальню, крохотную, из окна которой видно двор. Во дворе маленькая крытая беседка с деревянным столом и скамейками. А ещё там есть водонапорная колонка и шланги. Суфле и Цветочница - женщина в лёгком платье и с пышными волосами, очень ухоженная (настолько, что выглядит лет на десять моложе) учат меня работать с землёй и заботиться о растениях. Я подрезаю кусты, обрабатываю почву и в засушливые дни поливаю. Здесь будто совсем иная жизнь. Будто это место ничем не связано с остальным городом. Я не чувствую между ними никакой связи. Время тут течёт размеренно, пока мы пьём травяной чай за разговорами, и быстро, пока мы работаем. Никто из них не спрашивает, что со мной случилось. И я не спрашиваю Суфле о шрамах. Мне хочется верить, что есть нечто, объединяющее нас. Однажды Цветочница приносит мне простой деревянный протез, так что ходить становится проще. Фантомные боли не покидают меня, и даже мой отломленный мизинец иногда побаливает. Я прячу его в шкафчике письменного стола своей спальни. Он так и остаётся каменным. Как бы ни было тут хорошо, внутренняя боль не исчезает. Иногда я смотрю на Суфле и думаю, мучает ли её такая же боль. Она всегда приветлива и добра, но в уголках её улыбки всегда прячется какая-то скорбь. Однажды, когда мы с ней допиваем чай на кухне, к ней кто-то приходит. Я не выхожу, но наблюдаю за ней у окна. Я узнаю его. Он был тогда в подвале вместе с Ящером. Они о чём-то говорят, недолго, и Суфле возвращается, молча садится на диван и смотрит в пол. Мне кажется она вот-вот заплачет, но ни единой слезинки не вытекает из её глаз. -Кто это был? - я подсаживаюсь рядом. -Знакомый. -И что он хотел? Я вообще не помню, чтобы за эти годы кто-то навещал её. -Я не знаю. Она вздыхает так тяжело, что я понимаю, что буря, из которой она когда-то выбралась, была создана им. -Ты в порядке? Я приобнимаю её. У нас странные отношения. Из этого могло бы родиться что-то светлое и, может быть, сильное, не будь мы темны и слабы. -Я думала, что он приходил извиниться. -А он? -Говорил про Паука и всякое... Она больше ничего не произносит, и мы молча сидим. Все эти годы, что я живу здесь, мне хочется верить, что прошлое навсегда осталось за воротами этого двора и ему никогда ни при каких обстоятельствах не добраться до нас. Но я ошибаюсь. Потому что прошлое, как бы это парадоксально ни звучало, никогда не остаётся в прошлом, оно всегда является нашим настоящим, остаётся с нами, делая нас теми, кто мы есть. Я думаю, что мы - те, кто никогда не станет целыми. Может быть, город не задумывал нас такими. И мы сами из кожи вон лезем, стараясь быть теми, кем нам просто не уготовано быть. Если представить, что город - скульптор, то мы у него просто не получились. Если при первом ударе молотком мрамор треснет, то вряд ли мастер уже сможет сделать из него то, что планировал. Кажется, я был надтреснут с самого начала. С самого моего появления в этом городе. Когда мне становится совсем плохо и что-то во мне каменеет, я отколачиваю от себя по чуть-чуть. Я разбираю себя по кусочкам, как пазл, собранный кем-то не умелым, надеясь, что найдётся тот, кто знает, как всё-таки правильно меня собрать. Но я забываю, что человек не уравнение, где от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Человек как произведение искусства, и при смене, добавлении или лишении каких-то элементов, он начинает наполняться иным смыслом. Город не даёт нам умереть, он просто стирает нас в пыль. Я это делаю с собой в прямом смысле. Когда я лишаю себя второй ноги, мне Цветочница привозит коляску. Суфле злится на меня, на то, что я делаю с собой. Боль, которую я испытываю после того, как лишаю себя той или иной каменной части тела, заглушает боль, к которой я возвращаюсь снова и снова, которая прожирает меня изнутри. Никто не вспоминает нас как о людях. Мы становимся воспоминаниями, источниками каких-то эмоций для других, но мы уже никогда не будем людьми. Все мы когда-то превратимся в пыль. В пыль, которую просто смахнут тряпкой. Все мы когда-то превратимся в пыль. Просто я буду первым.