Операция «Лондонский мост»

ХРАЗ выслал на родину подробный отчет касательно прошедшего дня, а настроение у Сережи легко поднялось обратно, стоило ему позвонить Стивенсону с вопросом по поводу проживания и услышать золотые слова: «Заказывайте все услуги, которые хотите, господин Нечаев, только попросите выписать счет на номер». — Да так не бывает, — сказал он, переодеваясь в гражданское. — Это что получается, ол инклюзив, ебаные пироги? — Похоже на то. Это плохо? — Да это просто заебись! Ты когда-нибудь жил в таких отелях? — Случалось. После разработки вакцины от чумы нас то и дело вызывали на консилиумы и принимали, соответственно, на высшем уровне. Правда, однажды я ночевал с Димой в одном номере, потому что случился конфуз с бронированием, но это уже отдельная история, — Захаров тихонечко посмеялся, потрескивая. — Ха. А что случилось дальше? — Тебе расписать наш распорядок вплоть до выезда? Если да, то извини, я уже не помню. — Тьфу! Да я не про это, — отмахнулся Сергей. — Почему прекратились выезды за границу? — Потому что в какой-то момент Диме стало казаться, что абсолютно каждый иностранный гражданин хочет украсть наши с ним разработки или, того хуже, нас самих. Я ему говорил еще, помню: «Дима, да кому ты нужен, чтобы тебя красть? Такого скрягу и задаром не возьмут», а он мне: «Ничего ты не понимаешь, Харитон, с этими иностранцами надо держать ухо востро!», — передразнивать у профессора получалось великолепно. — Впоследствии он заявил, что гостей будет принимать только на своей земле и взял курс на ослабление контактов с заморскими коллегами. — Это тогда вы с доктором перестали общаться? — Чуть позднее, но да, это все следствие одних событий. — Что-то не особо Сеченову помогла его бдительность, — пшикнул Сережа. — В итоге свои же и вывели его на чистую воду. — О чем и речь. Нечаев плюхнулся на кровать. Она была просторная, мягкая, с белоснежным постельным бельем и застеленная наполовину расшитым покрывалом. Сереже захотелось просто раствориться на этом удобном матрасе, однако сбивать режим было чревато, а еще хотелось есть. — Клево у них здесь вообще, — признался он, пялясь в высокий потолок с вычурной люстрой. — И с штаб-квартирой они хитро придумали. Снаружи глянешь — вонючая промзона, а на самом деле… Целый город как будто. — Не могу не согласиться. — Только вот… — замешкался П-3, намекая, что дальнейшие слова из него придется вытаскивать клещами. И ХРАЗ пошел у него на поводу. — Только вот что? — Мутные они все какие-то, не считаешь? — Почему? — Не знаю, — вздохнул и отвел глаза. Он правда не знал, просто чувствовал себя не в своей тарелке рядом с ними. — Исчерпывающий ответ, — заключил Захаров. — Интересный факт: проблемы с доверием не делают людей вокруг автоматически плохими. Лично я не вижу в них ничего, за исключением индивидуальности. Нечаев неоднозначно хмыкнул, но от комментариев воздержался. Ему нечего было возразить, в конце концов, да и практика показала, что он не шибко разборчив в том, кто на самом деле порядочный, а кто лишь таковым прикидывается. Они спустились в ресторан на ужин. Играла эстетичная музыка, столы были накрыты белыми скатертями и сервированы по высшему разряду: несколько бокалов, чашка на блюдце, две тарелки и куча одинаковых в понимании майора приборов. «Нахрена нужны три вилки, три ложки и три ножа?» — подумалось Сереже, но он решил, что разберется по ходу дела. Взад-вперед шныряли официанты в черных фраках; одну руку они убрали за спину, а на второй держали подносы с едой и напитками. Чрезвычайно богатый ассортимент выпечки и закусок предстал голодному глазу, и с огромным трудом Нечаев уговорил себя не налегать по привычке на мучное, заказав нормальную еду. Акцент он, по совету Захарова, сделал на национальных блюдах: ему подали сырный суп с курицей, Биф Веллингтон, а на десерт — нежнейший шоколадный пудинг с топпингом. ХРАЗ сначала не высовывался, чтобы не смущать своим видом богатый народ и не привлекать внимание. Но Сережа все равно выделялся из высшего общества и на него все равно стали коситься, когда он схватил второе блюдо руками. Так что терять было нечего: — Не позорься, возьми хотя бы вилку, — ХРАЗ тихо загудел, и его недовольство перешло в вибрацию. — Так это ж рулет, — удивился майор, кладя на тарелку кусок говядины по-веллингтонски. В один укус он съел почти половину. Наевшись почти до отвала, Сережей было принято решение покинуть дорогие стены и прошвырнуться по округе, пока позволяли возможности. Он накинул куртку, поскольку к вечеру похолодало и поднялся ветер, взял пленочный фотоаппарат и двинулся куда глаза глядели. Он не боялся заблудиться: в случае чего ХРАЗ с легкостью станет его путеводной звездой и вернет назад. За полчаса ходьбы они добрели до Трафальгарской площади, которая ранее так впечатлила Сережу из окна автомобиля. Нечаев увлеченно делал снимки шумящих фонтанов, памятников и просто красивых по его мнению зданий, а Захаров взял на себя излюбленную роль всезнайки и рассказывал ему о достопримечательностях, мимо которых они проходили. Люди странно на них смотрели, часто оборачивались. Некоторые вовсе подходили и спрашивали, что это за технология такая у П-3 на руке. Ответ они получали простой: забавная побрякушка с функцией аудиогида, которая управляется голосом и выполняет примитивные команды. Пиво там, например, подержать. Всюду разливалась английская речь, и понемногу Сергей начал привыкать к ней, а потому говорить под конец дня стал уверенней. Солнце активно скрывалось за горизонтом, оставляя вдалеке алеющее облачное небо. Первых звезд было не рассмотреть, а фонари с подсветкой уже зажгли по всему городу. — Давай фото, пока не совсем темно, — предложил Нечаев, снимая с шеи фотоаппарат. ХРАЗ с радостью забрал устройство, повернул объективом к майору, потом отдалил на достаточное расстояние и, когда Сережа был готов, сделал несколько снимков. А то, что на одном из них он поставил Нечаеву рога, тот узнает лишь после проявления. Они побултыхались еще немного, а потом, когда время уже близилось к девяти, решили, что пора закругляться. Причем инициатором стал именно ХРАЗ, тогда как Сережа был бы не против гулять и дальше, невзирая на усталые зевки и сонные глаза. — ХРАЗ, а ты скучаешь по тем временам, когда вы с Сеченовым были лучшими друзьями? Они проходили мимо очередной пивнушки, и майор себе пообещал, глядя на цветущее там веселье, что непременно нахрюкается перед отъездом. — В человеческом мире ничто не длится вечно, поэтому я не вижу смысла скорбеть о скоротечности лет, — ответил Захаров непринужденно, а затем подумал немного и прибавил: — Но это было неплохое время. Действительно неплохое. Когда они шли бок о бок против, казалось, целого мира, ковали науку своими руками, могли поговорить о личном, и даже то, что они делали в тайне за закрытыми дверьми, им нравилось, а не служило способом чьей-либо манипуляции. Потом взгляды разошлись, характеры испортились, но к тому моменту ставки были подняты слишком высоко, чтобы они оба остались в живых. — Не нравится мне вся эта тема с Чернышовым, — произнес Сережа, когда надоело молчать. — То, что никому ничего не известно о его деятельности. Или якобы не известно. Улицы шумели, освещенные автомобильными фарами и разноцветными вывесками. Люди сидели в пабах, шатались по городу одни или в компании, веселились и наслаждались пятничным вечером. — Мир продолжает пожинать плоды Диминого безрассудства, и товарищ Чернышов — прямой тому пример. Дима взвалил на плечи ношу, которую не смог потянуть, в результате чего взрастил вокруг себя целый ушат психически неустойчивых людей с опасными наработками. — А ты его не знаешь случайно? Чернышова этого. — Не припоминаю. Может, мы и пересекались на территории комплекса, но скорее это он знает меня. Если верить архивам, незадолго до моей смерти он был мелкой рыбешкой, — сказал Захаров небрежно, зато потом возгордился: — Не то что я. — Конечно, — подыграл Нечаев, поднимая к небу глаза. Ему было нетрудно его похвалить: — Тебе вообще равных нет, Харитон, тут и спорить нечего. Вернувшись в номер и приняв расслабляющий теплый душ, Сергей завалился в кровать и почувствовал себя так хорошо, будто его положили на облако и вознесли прямо на небеса. День выдался насыщенным с приятной стороны, и Нечаев мечтал бы иметь много похожих дней в перспективе. Может быть, когда-нибудь ему и выпадет шанс оторваться от фундамента, перевернуть очередную страницу и начать совершенно новую главу своей жизни. Но это случится точно не завтра и даже не в ближайшее время. — Спокойной ночи, — сказал он, рассматривая горящие в темноте огоньки. Они всегда утешали его перед сном или когда он вскакивал из-за кошмаров, весь мокрый и трясущийся до стука зубов. Тогда ХРАЗ просыпался вместе с ним, разговаривал спокойно и ласково и обязательно предупреждал: «Это я», перед тем как имитировать прикосновения. Он потирал его плечи, шею, шевелил волосы, а Сережа со временем успокаивался, понимая и принимая то, что сейчас он в безопасности. Ложился обратно в постель, скручивался в позу эмбриона, укрывался одеялом почти с головой и засыпал снова, никогда не забывая говорить Захарову искреннее «спасибо». — Спокойной, — повторил Харитон, погладив одним из проводов его щеку. Сережа повернулся лицом к окну, подложил под подушку правую руку, а левую оставил согнутой у груди, и почти сразу вырубился, чувствуя, как по спине под одеялом разбегается тепло невидимых рук и плавно угасает, впитываясь в кожу. ХРАЗ заполз к себе в перчатку, звезда закрылась, однако индикатор на тыльной стороне запястья не потух, сообщая о том, что ни в какое лимбо Захаров не отправился, а остался в сети, продолжая заниматься там своими делами.

***

Когда Нельсон вернулся в квартиру, там его ждали и встретили с порога. Собственно, об этом ему и писал Генри: просил занести ключи, потому что свои запасные он оставил дома, а ехать почти за город не было никакого желания. Он сообщил вдогонку, что непременно купит чего-нибудь сладкого к чаю, чтобы не появляться с пустыми руками. — Какой-то кошмар, — пожаловался Стивенсон, едва захлопнув дверь. — А по-моему, все не хуже обычного, — отозвался Картер. Он пребывал в отличном настроении, о чем можно было судить по озорному огоньку в ореховых глазах и по той заразительной бодрости, которая обычно покидала его к вечеру. — Да? Для тебя, возможно. Я лично весь день провел с этим майором и его говорящей перчаткой, а когда оставил их в отеле и вернулся, то получил головомойку от Йенса, — он небрежно сдернул с себя пиджак и повесил в шкаф. — По поводу? — По поводу того, что у меня иногда «слишком кислое лицо и напряженный вид для человека, который представляет департамент на международном уровне», — изобразил сардоническую улыбку. — Я понимаю, его тоже сейчас дергают из-за чертовых трупов под Ватерлоо, но это ведь не повод отыгрываться на мне. — Забавно. На меня он почти не гавкает, какой бы ужас вокруг ни происходил. — Потому что вы с ним лучшие друзья и знаете друг друга много лет, а я для него навсегда останусь человеком из глубинки, который сперва ковырялся у коров в задницах, а потом приехал сюда, встретил тебя, одинокого и состоятельного, этакого принца на спортивном темно-зеленом Aston Martin 50-го года, — вещал Нельсон с экспрессией, картинно размахивая руками, и Генри, глядя на него, стал невольно посмеиваться. — Вцепился в тебя мертвой хваткой, и все, проложил карьерную лестницу прямиком в департамент безопасности лишь потому, что ты там работаешь. Ладно. Допустим, — осадил он себя, подняв вверх указательный палец, — в этом есть доля правды, поскольку ты меня завербовал в свое время, но я еще в Дании сменил специальность, прошел аккредитацию на психоаналитика и приехал с нехилой практикой за плечами. — Если бы Йенс правда так считал, ты бы не занимал должность, до которой сам дослужился, — справедливо заметил доктор. — Он просто показывает свой характер, это нормально. — Да-да, наверное, ты прав, я просто немного завелся. Совсем чуть-чуть. Нельсон распахнул холодильник и даже голову в него засунул, чтобы охладить заодно и ее. А потом вспомнил, зачем туда полез, и мигом повеселел. — Ты лучше расскажи мне об этом Захарове, — залепетал он, ставя на сервированный стол торт. Жирный, сладкий, с орехово-шоколадной начинкой. — Я сто лет не видел, чтобы ты так радовался кому-либо в принципе. Даже праздник нам устроил, как погляжу. — Когда наше с ним общение внезапно оборвалось, я думал, это личное. Характер у него тоже не сахар, похуже моего, я бы сказал, а оказалось, он просто умер, — Картер потрогал чайник, убеждаясь, что тот горячий. — Умер и обрел иную форму существования. Великое открытие, на мой взгляд, и как здорово, что я имею шанс его об этом поспрашивать. Тебе чай обычный или с лимоном? — С лимоном, спасибо. Ну извини, я, видимо, не настолько толерантный, — отпустив смешок, Нельсон поднял руки, как бы снимая с себя ответственность за дальнейшие саркастические комментарии. — А я не вижу ничего страшного в том, чтобы каждый был на своем месте. Харитон не зря затевался со всеми этими цифровизациями сознания. Он готов был ставить на себе безумные эксперименты, ходил по краю ножа, практически искал смерти, но вместе с тем боялся потерять «себя». Не тело, а голову. Он пускай и доказывает, что его убили, но лично я считаю, он обрел гораздо больше, чем изначально хотел, и ныне абсолютно счастлив. — С чего ты взял? Может, он просто ненормальный, — скептически отозвался Стивенсон, но потом кое-что понял: — Погоди. Вы что, общались? — Конечно, вот только закончили переписываться перед твоим приходом. Он ведь автономная система, какой в мире нет равных. Естественно, что он может отправлять сообщения и принимать звонки, твои в том числе. — Ладно… — его глаза округлились, а нож, которым он резал торт, вошел до основания и глухо ударился о подложку. — Чудно, теперь я буду знать, что звоню на перчатку. И что же он тебе рассказал такого особенного о жизни после смерти? — Тебе ведь неинтересно, — Генри стоял к нему спиной, разливая чай, но Нельсон точно знал, что он сощурился и ухмыльнулся. — Я не говорил, что мне неинтересно. Я сказал, что не воспринимаю человека, если у него нет даже тела как такового. — Вообще-то есть. Он подключен к головному мозгу господина Нечаева, поэтому может перенимать сигналы рецепторов и чувствовать то же, что и он. Когда ему это нужно, разумеется. Повисло долгое молчание, разбавленное журчанием кипятка. Не прервалось оно и тогда, когда Картер обернулся, чтобы поставить полные чашки, и увидел завлекательную картину: Стивенсон сидел, шевеля пальцами левой руки, и таращился на нее так, словно бы там была та самая перчатка. Чем больше он смотрел, чем больше размышлял над сказанным, тем ярче в его глазах разжигалось непринятие и шире раздувались ноздри. — Так, я думаю, с меня достаточно, — объявил он, брезгливо скривившись и одернув руку. Судя по лицу, он много чего успел понадумать. — Но я рад, что ты воссоединился с приятелем, правда. Скажи, пожалуйста, ты видел токсикологию по жертвам под мостом? Обсуждать дела за едой они давно привыкли, так что никому это не портило аппетит, а Стивенсон вообще готов был углубляться в любые ужасы, лишь бы тема снова не зашла о Захарове и не вызвала у него приступ органического отрицания. Причем он сам не знал, почему. Скорее всего, потому что пугало. — Видел конечно, и я уже сказал Артуру с Лайонелом все переделать, — ответил Генри и недовольно повел носом, усаживаясь наконец за стол. — У всех жертв на затылках следы прокола толстой иглой, на перекрестных тестах произошли характерные реакции с окрашиванием, а они мне принесли бумажки, где все чисто. Идиоты. — Согласно отпечаткам пальцев, погибшие — бездомные, они не могли просто так раздобыть наркотики. — Верно. Более того, инъекция была произведена в спинномозговой канал в районе атланто-осевого сустава, самостоятельно такое сделать невозможно, — Картер подцепил кусок побольше, перетаскивая в тарелку. — Что бы им ни вкололи, этот препарат вызвал менингоэнцефалит, отек мозга и его ослизнение, этиология и патогенез которого пока не ясны даже мне. — Ослизнение? — Да. Не поверишь, но мозг как будто покрыт липким полупрозрачным гелем неизвестной природы. Я почти уверен, что это экссудат, но состав нехарактерный для ликвора, там белки и жиры в каких-то безумных соотношениях. Слизистые экссудаты чисто физиологически не должны сопровождать воспалительные процессы головного мозга, поскольку там отсутствуют секреторные клетки. — Какие твои мысли? — Нельсон задержал вилку над тортом, но потом ковырнул и потянул ко рту. — Основная — незаконная фармацевтическая деятельность. И Йенс эту версию разделяет. Вероятно, убитым пообещали деньги за участие в каком-то эксперименте, и вот вам неудачный результат. Сейчас все помешались на поиске лекарств от деменции и болезни Дауна, компании-монополисты разыгрывают тендеры. Не исключено, что кто-то решил пойти в обход правилам гуманной медицины. — Звучит правдоподобно, — Стивенсон повел головой, задумавшись на пару мгновений. — Однако погибшие не страдали от умственных отклонений, или ты думаешь, их мозг могли использовать, чтобы что-то культивировать? Как питательную среду. — Вариант. Тот же Луи Пастер, создавая давным-давно вакцину от бешенства, заражал кроликов, перетирал их мозг в эмульсию и заражал ей следующих животных, причем с каждым разом вируса накапливалось все больше и он становился агрессивней, — принялся объяснять он, прекрасно понимая, что Нельсон тоже об этом знал. Но его не перебивали. — В нашем же случае бак. посевы без особенностей, вирусология пока не готова, но бешенство мы исключили после флюоресценции. — Ничего из этого не объясняет, почему тела оставили на видном месте. Больше похоже на какую-то безумную демонстрацию. — Согласен, а потому я предлагаю не строить догадок и подождать достоверных результатов. Я велел господам сделать расширенный профиль мозгового вещества, чтобы хоть что-то указало нам на состав препарата или его метаболиты, и повторно микроскопировать мазок. Хотя я больше склоняюсь к химической теории, чем к микробиологической. — Тогда почему в печени ничего не нашли? — Потому что инъекцию производили в мозг, минуя гематоэнцефалитический барьер. Печень либо не успела среагировать из-за гибели организма, либо препарат разложился быстрее, чем попал в кровяное русло. Так или иначе, история серьезная. Если на рынок попадет лекарство, вызывающее скоропостижную смерть, пострадает много людей, прежде чем партию сумеют изъять. Генри умел держать себя в руках и не показывал, как на самом деле его волновал исход расследования и как неспокойно он себя чувствовал, когда столкнулся с совершенно незнакомой патогенетической картиной. Обычно он никогда не просил помощи и не нуждался в стороннем мнении — это к нему все бежали за советом, но тут он на полном серьезе задумал посвятить Захарова в детали, как только они увидятся лично.

*

— Меня утром поймала соседка снизу, — Нельсон сидел на кровати, застегивая ночную рубашку, и белый свет от луны очерчивал его благородное скандинавское лицо и красивые плечи. Генри видел это, лежа позади него, и каждый раз не мог налюбоваться. — Подошла ко мне, взглянула так пронзительно и говорит: «Нельсон, милый, а что это, к тебе снова твой друг приходил на прошлой неделе?». Его голос намеренно сломался, чтобы походить на мерзкий старушечий, но стал заметно тише. Забавное зрелище, особенно в темноте. — Я спокойно отвечаю, что да, приходил, а она мне: «А чем это вы там занимались?», — заполз в постель, не сводя с доктора хитрющих глаз. — Я, значит, дурака включил, спрашиваю: «Чем?», она говорит: «Не знаю, но я слышала звуки непотребства! А я ведь была о тебе такого хорошего мнения!» Он кривлялся, отыгрывая то за себя, то за нее, и выходило у него это настолько превосходно, что Генри раздул щеки, удерживая хохот. Не помогло, а потому он пытался смеяться хотя бы в кулак, а не в голос. А еще доктор понял, что они тогда поступили опрометчиво и даже рискованно. Не стоило ему бросаться на Стивенсона, подобно голодному зверю, и валить его прямо на пол, попутно раздевая. Ну а Нельсон мог бы треснуть посильнее, вместо того, чтобы безропотно соглашаться. Но это все равно было незабываемо. — Ну а ты что? — А что я? Воспользовался своим образованием. Перевернул ее аргументы с ног на голову и заставил поверить, что ей приснилось. И вообще в ее мудром возрасте очень стыдно о таком думать и подозревать нас в настолько грязных вещах, — парировал Стивенсон, улыбаясь во весь рот. Он завалился рядом с ним и облизал очерченные губы, прикусив нижнюю, но затем зашелся по-новой: — Но сам факт. Вот ведь шаболда старая, ты представляешь. Когда надо, так не докричишься, а тут на тебе, все слышит. — Что могу сказать… — Картер потянулся, как будто в самом деле собрался спать, игнорируя его намеки и собственное желание. А потом набрал амплитуду, перевернулся и подмял Нельсона под себя, сталкивая их лбы и полные вожделения взгляды: — Примем к сведению.

***

В департаменте безопасности давно никого не было; тренажеры стояли пустые, клавиши печатных машинок остыли, а лошади после вечерней кормежки сопели в конюшне. И только в полуподвалах лабораторного центра горел яркий свет и ощущалось человеческое присутствие. Молодой человек сидел за железным письменным столом морга и быстро клацал по клавиатуре, пялясь в голографический экран, отдающий синевой. В холодном воздухе висел запах бальзамов и спирта, к которому он успел привыкнуть. Лайонел закончил с отчетом и потянул рычажок — с характерным треньканьем информация сохранилась, и тогда он размял замерзшие пальцы, расправил плечи и по привычке крутанулся на стуле, как вдруг вскрикнул и чуть не упал: прямо на него пялился покойник, который, как ему помнилось, был накрыт с головой и лежал лицом вверх, а не в сторону. Сердце провалилось в желудок, кишки завязались узлом, а дыхание перехватило так, что легкие свело. Вот уж чего, но таких фокусов он не ожидал увидеть в морге в половину первого ночи. Но обдумать это как следует он не успел: — Снова отрицательно, — посетовал Артур, врываясь без стука, чем перепугал друга еще сильнее. — Ничего, совсем. Вот, посмотри, все чисто. А это уже расширенный профиль, шире некуда! Да нас за яйца возьмут завтра. Бумаги звонко шлепнулись о стол, вынудив Ланкастера вздрогнуть и выругаться себе под нос. Но он взял себя в руки, встряхнул головой и посмотрел, наконец, что выдал им дорогостоящий прибор: — Ерунда какая-то, — вздохнул он с усталостью и предчувствием неприятностей. — Героин и кокаин отрицательно, метамфетамин отрицательно, кетамин отрицательно, бутират отриц… Да нет, быть не может, — он листал заключение и все больше расстраивался. — Реакция на окрашивание была положительная, это какое-то нейротропное вещество. Они оба понимали, что теперь надо было сделать согласно протоколу: немедленно сдать образцы в другую лабораторию, а здесь провести полную инвентаризацию оборудования и реактивов на предмет их пригодности — работы часов на пять, не меньше, к тому же нервотрепки утром будет тьма. — А вот анализатор так не считает, — прыснул Артур, оглядываясь, потом схватился за сердце и воскликнул: — Ты нафиг мертвеца открыл? — Я не открывал! Сам чуть в штаны не наложил. Думал, это ты прикололся перед уходом. — Не-а, делать мне больше нечего. Лайонел поднялся с места. Всему наверняка было логическое объяснение, осталось только его найти. Вероятно, кто-то случайно зацепил простыню, когда они проводили учет покойников, и не придал этому значения. Не мог ведь он ожить, в самом деле? — Погоди, что это с ним? — сказал Ланкастер и закопошился по карманам в поисках фонарика. У покойного были не просто мутные, а совершенно пустые глаза, и на стекловидном теле при свете совсем не было видно зрачка, он будто исчез. Остались только темные гиперемированные сосуды, которые стали напоминать паутину. Явление поистине жуткое, даже для тех, кто работал в сфере криминалистики не первый год. — Глянь, — отозвался Артур, натягивая перчатки, — у него что-то из носа еще вытекает. Они повернули трупу голову и обнаружили, что с одной ноздри накапало уже прилично непонятной слизи, но они не растерялись: взяли пробирку с тампоном, собрали образцы, сделали пару очерков в отчетности, а потом их посетила гениальная мысль: прогнать эту субстанцию по всем исследованиям, ручным способом и через анализатор, после чего приготовить мазок и засунуть под микроскоп. Если это какой-то хитроумный препарат, вполне возможно, его метаболиты найдутся отнюдь не в месте введения. Боевой дух в одночасье вернулся, разгоняя кровь по жилам, а в сердцах поселилась надежда, что им не придется завтра выгребать от доктора Картера по полной программе за неправдоподобные результаты и кривые руки, которыми они работали. Молодые люди набрали все необходимое и вымелись в коридор, оставив включенным компьютер, но перед уходом накрыли покойника с головой и убедились, что простыня не сползает.

***

В районе пяти утра по местному времени Нечаева поднял на ноги звонок. Стивенсон как-то сбивчиво и не особо четко сообщил, что через пятнадцать минут тому надо быть собранным и ожидать около подъездной дороги. — Это не к добру, — обмолвился ХРАЗ, как только вызов завершился, а Сережа, еще не проснувшись, взлетел с кровати и стянул с кресла комбинезон. — Когда мы последний раз ввязывались во что-то доброе? — отозвался он без какой-либо паники, засовывая ногу в штанину. Аккурат в заявленное время к отелю, свистя тормозами, подъехал служебный автомобиль. Водительское окно опустилось, оттуда выглянуло знакомое женское лицо, и майор неспешно двинул ногу со ступеней. Однако насладиться моментом не получилось: — Ваше высочество, извольте шевелить булками! — крикнула Джанет, и Нечаев сразу ускорился, среагировав больше на тон, чем на слова. — Куда мы едем? — поинтересовался он, хлопнув дверью. — Пристегните ремень, майор, — немедленно раздалось из перчатки. — В штаб. Там сейчас брифинг, что-то случилось этой ночью. Так вот, что за говорящая перчатка у тебя, — она выкрутила руль, и машина тронулась с места. — Джанет Бойл, приятно познакомиться. Она разговаривала с ним бодро, приветливо, совсем не напряженно — по всей видимости, ее, как и П-3, мало что могло удивить в этой жизни. Специфика работы. — Взаимно, прекрасная леди, — подстелился ХРАЗ, чем вызвал на ее лице улыбку. — Профессор Захаров. — Так что случилось? — переспросил Сережа. — Подробностей не знаю, но стоит вопрос о твоей эвакуации. В машине играла классическая музыка. Кажется, Бетховен, Сережа не сильно в этом разбирался, но ему однозначно нравилось, как композиция сочеталась с ранним, сырым и пасмурным утром. — Понятно, — он все не мог привыкнуть к тому, что движение левостороннее, и проснуться тоже не мог. Наверное, акклиматизация. — Надеюсь, ничего серьезного, — прибавил и зевнул. — Жаль, хотел Лондон посмотреть. Эвакуация, невзирая на дурные ассоциации у большинства людей, входила в перечень стандартных мероприятий на миссии. По сути, таким словом называли любой вывод агента из точки вне зависимости от причины. Как правило, это происходило после успешно выполненного задания или наоборот, из-за его срыва, отмены или спонтанной ликвидации цели третьими лицами. — Если я повезу тебя в аэропорт, обязательно сделаю крюк через весь город, обещаю, — произнесла Джанет, поглядывая на него через зеркало заднего вида. — Понравилось у нас? — Да, — согласился он без доли сомнения. — Вы очень приветливые. И места красивые. А ты давно тут работаешь? — Прилично. А что? — Ничего. — Да брось, все одно и то же спрашивают, — игривое похлопывание по рулю выдавало ее настроение, хотя она даже не улыбалась. Зато яркие глаза смотрели увлеченно и прямо в душу: — Чтобы потом сказать, что не женское это дело. — Нет, я… я просто хотел узнать, как ты к этому пришла. Работа ведь нелегкая. Нежданно-негаданно радио зашипело и смолкло. Станция автоматически сменилась, а из динамиков стала раздаваться витиеватая мелодия на скрипке. Казалось, громкость прибавили, хотя никто ничего не трогал. Потом начался куплет в исполнении трепещущего мужского голоса, и Нечаеву стало от него не по себе. On the farm, ev'ry Friday On the farm, it's rabbit pie day — Ненавижу эту песню, — фыркнула Джанет и потянулась ее выключить, однако кнопка не сработала ни с первого, ни с третьего раза: — Какого черта?! So ev'ry Friday that ever comes along Позади взревели мотоциклы, Нечаев увидел их в боковых зеркалах. Сразу трое парней в шлемах петляли между машин у них на хвосте. Они будто из-под земли выросли. I get up early and sing this little song — Осторожно! — закричал он за пару мгновений до того, как на автомобиль обрушился шквал пуль, заставив пригнуть головы. Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run — Держись! — Джанет вдавила педаль в пол, а сама нажала под рулем тревожную кнопку, оповестившую всех сотрудников: агенты в беде. Однако кнопка никак не спасала их от стрелков с ручными автоматами. — Твою мать, придется их убрать! Bang, bang, bang, bang goes the farmer's gun Run, rabbit, run, rabbit, run, run, run