«Я тебя отвоюю у всех времен, у всех ночей, у всех золотых знамен, у всех мечей»

      Если бы Хоука спросили, есть ли что-то лучше, чем секс, или, по крайней мере вызывающее такую же эмоциональную эйфорию, он бы кривовато усмехнулся и отпустил одну из своих шуточек. Но ни за что не признался бы, что для него это "кое-что" вполне себе существовало. После той ночи через его жизнь пролегла ещё одна трещина, расколовшая её на "до" и "после". Но Ричард Хоук был не из тех, кто покоряется судьбе. Он довольно быстро ухватил пьянящий азарт, что пробуждала в нём ярость битвы, когда они с Фенрисом сначала плечом к плечу врубались в ряды врагов, а потом в неистовой пляске смерти кружили спина к спине, выгрызая победу у почти всегда превосходящего числом противника. Даже через сталь доспеха его пробивала дрожь, когда эльф вспыхивал бело-синим призраком, выпуская на свободу мощь лириума. Тогда весь мир вокруг будто замирал. Он чувствовал только то, что превращается в часть смертоносного отлаженного механизма, который воплощал в себе Фенрис. Всё остальное затмевала песнь стали в его руках и сыплющиеся градом искры от соударения клинков и сминаемой стали доспехов.       Хоук не надеялся, он был уверен, что наступит день, когда он будет сидеть перед камином в своём доме с верным Корсо, довольно сопящим под боком, и мирно дремлющем на коленях белоголовым хмурым эльфом. А пока – можно очертя голову кинуться в очередной бой, наплевав на последующие за этим проклятья Андерса, которому предстояло расхлебывать последствия его безрассудства, зачастую выражающиеся в собирании чокнутого Хоука практически по кускам. Рядом с Фенрисом он словно забывал, что такое разумная осторожность, что в отличие от эльфа его кости и плоть не защищала магия лириума, но любые попытки достучаться до влюбленного безумца были обречены на провал: на этот случай в серых глазах на манер девиза загорался готовый ответ - «Меня это, конечно, огорчит, но не остановит».       Бой с драконами в Костяной яме, бесчисленные стычки с наемниками и работорговцами, полчища демонов на Глубинных тропах – в каждом из этих и десятках других сражений эльф и человек сражались спина к спине. Порой это зрелище было настолько захватывающим, что сильно позже, разбивая лагерь, Варрик не мог сдержаться и, многозначительно глядя на Хоука, отпускал что-то в духе - "А я предупреждал, что этот эльф наградить тебя занозой в заднице. Но чтоб лириумной занозой..." - Хоук не оставался в долгу и, закатывая глаза, бросал что-то про одинокие ночи, которые гном мог скрасить лишь своим дорогим арбалетом и возможностью нахвататься еще большего количества самых обычных заноз – не чета лириумным.       Вне зависимости от того, отпускал Варрик скабрезные шутки или нет, это не отменяло того факта, что он не мог не заметить, что оба воина пытаются таким своеобразным образом справиться с одиночеством, стены которого сами же и возвели, чем неимоверно осложняли жизнь себе и другим заодно. Особенно Фенрис с гербом Амеллов за поясом и этим красным платком. Обычно эльф носил его повязанным вокруг наруча правой руки, когда же он чувствовал, что тени прошлого загнали его в угол, заставляя корчиться в очередном приступе слепящей и парализующей тело боли из-за горящего под кожей лириума, он сдирал этот платок и прижимал к сердцу, постепенно соскальзывая в объятия забвения.       Быть может, оттого что не все приступы Фенрису удавалось скрыть или будто пойманному в капкан дикому зверю пережидать в поместье, Хоук иногда всё же находил его в таком состоянии. И вот тогда он от души плевать хотел на все предостережения и протесты, отказываясь ограничиваться тем, что могла дать ему лишь битва. Молча подхватывая на руки своего эльфа, он уносил его к теплу костра, закутывая своим плащом и поглаживая белоснежные непослушные пряди, тихо нашептывая молитву, которую в детстве слышал от матушки, молитву, что оберегала покой душ, путешествующих по Тени и помогала им там.

***

      - С возвращением домой! – выдохнул Хоук в рисунок лириумных татуировок, бегущий по шее. – Видит Андрасте, как я ждал этого дня. – Горячее сердце рванулась навстречу лириумному воину, разбивая на тысячи осколков ледяной панцирь, всё это время сковывающий его, и ударяясь о ребра так, что грозило проломить грудную клетку. Хоук не помнил, как сгреб своего эльфа в охапку и вместе с ним рухнул на кровать. Он вообще ничего больше не замечал вокруг кроме сияющих зелёных глаз, затмивших для него весь мир; не чувствовал ничего, кроме кожи, на которой причудливым узором созвездий тихо мерцал лириум, и обжигающе горячих губ, хранящих вкус чего-то горьковато-солёного, будто пропитанный морской солью ветер, безраздельно хозяйничавший на Рваном брегу. Хоук буквально сходил с ума от мысли, сколько всего сможет теперь показать самому важному и дорогому существу, сколькому научить и научиться у него. - Ричард... – Родной до боли в груди, значительно более хриплый, чем обычно, голос эльфа отозвался внутри так, словно Фенрис коснулся своей горячей ладонью обнаженного сердца воина. И это было не далеко от правды, ибо бесстрашное любящее сердце давно было в его руках, и только в его. Это сердце эльф боялся потерять так же сильно как обретённую свободу. Или даже больше.       Эльф запустил пальцы в непослушные жесткие тёмно-русые волосы воина, выглядевшие по обыкновению так, будто Хоук попался под горячую руку мага, собиравшегося что-то взорвать, но угодившего в незадачливого воина.       - Как у тебя вообще хватало терпения всё это время?       - У меня не хватало, – усмехнулся Хоук, – Варрик проболтался?       - Иза. – Фенрис улыбнулся уголком губ.       - А я ведь предупреждал, что язык в задницу засуну тому, кто хоть словом обмолвится, - отводя со лба эльфа белоснежные пряди, чтобы те не закрывали нескрываемо счастливого взгляда, фыркнул Хоук. – Ну раз ты теперь всё знаешь и всё еще не высказал мне за это, скажи – я хоть немного помог?       Фенрис сжал коленями его бедра, наклонился и поцеловал – жадно и долго.       - Да. И теперь я хочу большего. Ты же этого так упорно добивался?       Чувствуя накатывающее горячей волной возбуждение, Хоук сейчас готов был послать к дьяволу на рога любого, кто сказал бы, что есть что-то лучше, чем вновь обрести то, что ты так давно потерял.